Что скажешь, князь?
Князь Алексей еще раз низко поклонился и промолвил:
– Воля Господа на все, великий государь, а воплощаешь ее ты для всех нас. Другого государя я не ведаю. Что же до прошения младшего брата моего, коли мнение мое знать хочешь, то скажу в присутствии его, что честь свою родом нашим на поле брани да в служении государю заслуженную, он испоганил, и греха своего не смыл. Потому решение покойного брата своего, Ивана Петровича, в походе Полоцком голову сложившего, я поддерживаю и не отступлю от него. Что же до земель монастырских, то известно мне, как ты, великий государь, к обители святого Кирилла расположен, и верю, что кто бы ни помышлял нанести ей урон, ты силою своею, Господом дарованной, не дашь в обиду иноков, о твоем рождении молившихся.
Государь помолчал, раздумывая. Потом спросил:
– А верно ли говорят, Алексей Петрович, что белозерские соколы лучше прочих, и что прислужники твои измудрились особым способом обучать их, что никакие другие с ними не сравнятся?
– Все мы слуги государевы, – ответил Алексей Петрович, кланяясь, – и если каких успехов достигли, то только для того старались, чтобы добавить славы отечеству нашему и государю. Смею надеяться, что разговоры, слышанные тобой, истине соответствуют. А в подтверждение, позволь, великий государь, преподнести тебе дар.
Алексей Петрович обернулся к Никите и сделал знак подойти.
– С берегов Белого Озера, с Соколиной горы, привезли мы тебе, великий государь, соколиху красоты тобой доселе невиданной… – Он заметил, как напряглись скулы на лице Голенища, но, все так же не удостоив брата и взглядом, князь Алексей приказал Никите открыть короб.
Вскрик восхищения вырвался у государя и окружавших его, когда из обитого изнутри овчиной короба князь Никита Ухтомский достал огромного роста, до двух футов величиной, белоснежную соколиху с индигово-черными глазами размером с крупный орех каждый. Выбравшись на свет божий, соколиха встрепенулась, расправила крылья и начала деловито чистить клювом перышки.
– Хороша, хороша, – одобрил довольный государь. – А ты, Голенище, хвастал мне своим персом, – обратился он к князю Андомскому. – Погляди, в наших краях не хуже водятся птицы, что на Печоре, что на Белом Озере. Как кличут красавицу?
– Вассиана, – ответил вдруг вместо брата Никита.
Тут уж удивляться пришлось не только царю Ивану Васильевичу и князю Андомскому, который при имени княгини побледнел, но и самому князю Белозерскому, так как в первоначальный уговор входило, что государь сам наречет птицу. Алексей Петрович с удивлением взглянул на Никиту, но тот как ни в чем не бывало преданно смотрел на государя.
– В честь супружницы, значит, нарек? – покачал головой государь. – Что ж, пусть так будет. Как здоровьечко княгини твоей?
– Здорова, государь, благодарю.
– Позволь слово молвить, государь, – вдруг решительно выступил вперед Голенище.
– Говори, – разрешил Иван.
– Может, красотой своей белозерская соколиха и превосходит моего перса, только вот в охоте моему равных нет, а как выучена Князева птица – еще проверить надобно. Вот и предлагаю я, государь, в деле испытать, чья птица лучше.
– Что ж, в словах твоих есть резон, – согласился государь, подумав. – Приглашаю тебя, Алексей Петрович, принять участие в охоте. Пусть она и рассудит ваш спор, чья птица лучше – так и порешим.
Царская охота началась после полудня, как отслужили обедню. Князь Белозерский ехал верхом в царской свите по лесной дороге, рядом с ним, отставая на полшага, князь Никита вез на рукавице белую соколиху. Она сидела смирно, сосредоточенно следуя приказаниям хозяина.
– Что это ты вдруг решил ее Вассианой назвать? – спросил Алексей брата как бы невзначай.
– Красивая, на княгиню похожа, – ответил Никита негромко. – Жалко будет, если красный сокол раздерет ее. На белом кровь виднее.
Алексей обернулся и молча посмотрел на него. Никита с ласковой улыбкой погладил крыло птицы.
– Растили, растили мы тебя с Сомычем… Что сегодня с тобой будет?
Рядом раздался лошадиный галоп. Резко осадив коня, Голенище крикнул Никите, смачно сплюнув сквозь зубы:
– У твоей птички еще не все перья выросли, ей только сорок ловить. Я потребую ставки – мой сокол убьет твою барышню одним махом!
– Поглядим еще, – ответил Никита с азартом, – как бы портки не лопнули у тебя с персом твоим от усердия.
Они сверлили друг друга глазами, как дуэлянты, словно сражаться сегодня предстояло им самим, а не их птицам. Дав шпоры коню, Голенище проскакал дальше.
Наконец, выехали в открытое поле, и государь подал знак начинать охоту. Сокольничьи сняли с голов птиц закрывающие до поры глаза шапочки и пустили их в воздух, в погоню за поднятыми – сороками. Но хитрые пичуги ловко уворачивались от ястребиных клювов и когтей, и понадобилось немало усилий сокольничих прежде, чем поймали одну из них.
Государь был недоволен. Он ждал добычу более достойную для соколов, чтоб испытать их умение. Иоанн поднялся на стременах, оглядывая простиравшуюся впереди большую поляну, за которой блестело болотце. Вдруг среди травы мелькнула серая спинка – заяц.
– Пускайте! – моментально скомандовал он охотникам.
Тут же Голенище подлетел к Никите:
– Ставлю своего сокола против твоей соколихи, и белозерские земли с монастырем – чья возьмет! – крикнул он, снял клобучок со своей птицы и выпустил ее. Красный сокол взмыл под облака. Не прошло и секунды, как вслед за ним стремительно набрала высоту белая соколиха.
– Пришпорив коня, Никита поскакал за князем Андреем. Они неслись галопом через мох и траву к болотцу, а две птицы, две черные точки в небе, летели над ними. Подстегиваемая лаем собак и криками сокольничих, вся царская свита во главе с государем устремилась за охотниками. Солнце светило прямо в глаза, два скакуна, черный вороной Никиты и серый в яблоках Голенища неслись рядом, бок о бок, впереди мелькали серые уши удиравшего со всех сил косого, а соколы – самец и самка – то падали камнем вниз, то зависали высоко в небе.
Никита пронзительно свистнул. Белая соколиха, спустившись, начала описывать над зайцем широкие круги, готовясь к атаке. Опережая ее, красный сокол метнулся к жертве, но немного не рассчитал и пролетел мимо. Тут же выпрямившись, он снова принялся описывать круги, набирая потерянную высоту. На мгновение зависнув в воздухе, соколиха резко кинулась вниз и вцепилась когтями в зайца; слившись в бесформенную массу, оба животных кувыркались по земле. Победный крик Никиты заглушил восклицания и крики всех остальных:
– Схватила, схватила, молодчина!
Но не успела соколиха расправиться с зайцем, как красный сокол, скрытно натравленный хозяином, напал на нее с тыла. Бросив полудохлого косого, забрызганная кровью соколиха снова вступила в бой. Затаив дыхание, наблюдали с земли всадники за разворачивающейся на их глазах воздушной дуэлью. Распластав широкие крылья, соколы то сходились, то расходились, поле воздушной битвы пролегло над всей поляной версты на две. Иногда одна из птиц пропадала из вида, и тогда вздох разочарования проносился в рядах зрителей. Но сокол возвращался, и битва начиналась вновь. Наконец, наступило время решающей схватки. На фоне солнца все увидели, как оба крылатых воина, сцепившись и переворачиваясь в воздухе, падают на землю. Упали. Никита первым бросился к тому месту, где рухнули птицы. Красный сокол был мертв. Белоснежная Вассиана едва дышала, шевеля переломанным крылом.
– Жива, жива, девочка моя. – Никита подхватил свою красавицу. Индигово-черные глаза птицы были полны невысказанных страданий. – Подлечит тебя Сомыч, подлечит, ничего.
– Алексей Петрович, – крикнул он подъехавшему князю Белозерскому, – наша взяла!
И радостно поднял над головой белую соколиху. Голенище, спешившись, со злостью пнул сапогом мертвого сокола и, подняв с земли, бросил его на растерзание борзым.
– Посмотрим еще, чья возьмет, – угрожающе пообещал он.
– Что ж, правду ты молвил, князь, – произнес, хранивший до сих пор молчание государь. – Лучше, чем на Белом озере, и у персидского шаха птицы не сыщешь. Красивый бой. Ты все ли пометил, – спросил он сопровождавшего его дьяка, – сколько раз вверх взлетали, сколько опускались?
– Точно так, государь, – услужливо ответил тот. – Все до мелочишки.
– Добро. А подарка твоего, князь, – снова обратился он к Алексею Петровичу, – я не приму. Она заслужила, – Иван указал взглядом на соколиху, которую Никита прижимал к сердцу, – чтобы с любимым хозяином остаться. Прав твой брат, твоя взяла, князь. Слово свое я помню, – он бросил взгляд на помрачневшего Голенище, – но по делам решим позже.
Царь поворотил коня и неторопливо поехал прочь. За ним устремилась свита. Никита вопросительно посмотрел на брата. Тот пожал плечами.
“Похоже, все еще только начинается”, – подумал он про себя.
– Алексей Петрович! Насилу отыскал тебя! – К князю Белозерскому подскакал Ибрагим Юсупов, служивший у государя комнатным стольником. – Вот узнал, что приехал ты. Здравствуй, Никита.
Поклонившись князю Алексею, Ибрагим обнялся с Никитой.
– Лихая схватка была. Я так и понял, что Голенище подлость подстроил. Но твоя птичка молодцом, утерла наглецу клюв, – татарин погладил притихшую соколиху по головке. – Отец спрашивал, – снова обратился он к Алексею Петровичу, – когда пожалуете, видеть хочет.
– Да передай, что сегодня и пожалую. К вечеру пусть ждет.
– Тогда я к Шелешпанским заеду, чтоб проводить вас.
– Хорошо. Ну, поехали что ли? – обернулся Алексей к Никите. – Грех отставать, государь разгневается.
Князья пришпорили коней.
В пылу охоты никто не заметил двоих всадников, державшихся все время в отдалении, но внимательно следивших за ходом событий. Княгиня Вассиана, одетая в мужской костюм и спрятавшая волосы, и капитан Гарсиа де Армес подъехали к поляне, когда схватка между соколами уже началась. В решительный момент, когда красный сокол, казалось, начал брать верх, Гарсиа вопросительно взглянул на госпожу, как бы предлагая вмешаться, но та сердито одернула его: – Тебе не терпится себя показать. Ты лучше Ибрагима высматривай, да не упусти потом. Он, наверняка, князя Алексея к отцу пригласит. Да Князев ответ Юсуфу повезет. Вот ты и проследишь за ним. Гляди, не проворонь, народу-то при царе вон сколько.
Когда после беседы с князем Белозерским, Ибрагим подъехал к государю, чтобы отпроситься, а потом во весь опор поскакал через поляну и овраг к шляху, Вассиана тут же приказала Гарсиа следовать за ним.
– Да обратно поспешай, ты мне для встречи с Андомой нужен, – напутствовала она его и, отпустив поводья, поспешила домой.
ГЛАВА 6
Конец Юсуфа
Растопченко и Рыбкин приехали в Москву на день позже князей – даже не с первой, а со второй частью княжеского обоза. Только к обеду следующего дня телеги, нагруженные княжеским скарбом, который им приказали охранять, протащились по узким, неровным улочкам Китай-город а и через массивную въездную Фроловскую башню, с боевыми часами и вестовым колоколом на ней въехали в кремль.
Все окрестные улочки, застроенные как попало, сходились к Кремлю веером. По краям улиц стояло множество образов в киотах, и прохожие то и дело останавливались, крестясь и кланяясь. На каждом углу встречалась церковь. Кое-где попадались мостовые, выложенные круглыми деревяшками, сложенными одна к одной – но, как и в далеком двадцатом веке, дороги в первую очередь ремонтировали поближе к царскому двору и домам знатных бояр. В большинстве же случаев через грязь прокладывали обычные дощатые мостки. .
На торговых площадях глашатаи выкрикивали последние новости, и пока обоз дотащился по запруженным улицам до кремлевской стены, с поблескивавшими на крепостных площадках жерлами пушек и пожарными колоколами в башнях, путники успели услышать столичные известия раза три.
Кирпичная кремлевская стена с трех сторон омывалась водой: с двух сторон ее окаймляла Москва-река, с третьей – Неглинная. От них к крепостной стене тянулось множество каналов, глубоких и полноводных, на которых, как приметил Витя, даже строили мельницы. На противоположном берегу Москвы-реки сияли на солнце золоченые медные купола монастырских подворий.
Китай-город заканчивался у стен Кремля большой площадью – Растопченко догадался сам, что она называется Красной. Но в отличие от правительственной монументальности двадцатого века, за четыреста лет до перестройки она представляла собой большой и шумный рынок. Китай-город также окаймляла стена, соединяющаяся с кремлевской, вблизи которой высилась недавно выстроенная в честь взятия Казани Покровская церковь.
В доме князей Шелешпанских Витю разместили в отдельном домике для слуг рядом со свинарником. Хозяйка дома княгиня Емельяна Феодоровна очень не понравилась Вите.
“Сумасшедшая какая-то старуха”, – подумал он про себя и пожалел, что не остался на Белом озере, как советовал Никита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Князь Алексей еще раз низко поклонился и промолвил:
– Воля Господа на все, великий государь, а воплощаешь ее ты для всех нас. Другого государя я не ведаю. Что же до прошения младшего брата моего, коли мнение мое знать хочешь, то скажу в присутствии его, что честь свою родом нашим на поле брани да в служении государю заслуженную, он испоганил, и греха своего не смыл. Потому решение покойного брата своего, Ивана Петровича, в походе Полоцком голову сложившего, я поддерживаю и не отступлю от него. Что же до земель монастырских, то известно мне, как ты, великий государь, к обители святого Кирилла расположен, и верю, что кто бы ни помышлял нанести ей урон, ты силою своею, Господом дарованной, не дашь в обиду иноков, о твоем рождении молившихся.
Государь помолчал, раздумывая. Потом спросил:
– А верно ли говорят, Алексей Петрович, что белозерские соколы лучше прочих, и что прислужники твои измудрились особым способом обучать их, что никакие другие с ними не сравнятся?
– Все мы слуги государевы, – ответил Алексей Петрович, кланяясь, – и если каких успехов достигли, то только для того старались, чтобы добавить славы отечеству нашему и государю. Смею надеяться, что разговоры, слышанные тобой, истине соответствуют. А в подтверждение, позволь, великий государь, преподнести тебе дар.
Алексей Петрович обернулся к Никите и сделал знак подойти.
– С берегов Белого Озера, с Соколиной горы, привезли мы тебе, великий государь, соколиху красоты тобой доселе невиданной… – Он заметил, как напряглись скулы на лице Голенища, но, все так же не удостоив брата и взглядом, князь Алексей приказал Никите открыть короб.
Вскрик восхищения вырвался у государя и окружавших его, когда из обитого изнутри овчиной короба князь Никита Ухтомский достал огромного роста, до двух футов величиной, белоснежную соколиху с индигово-черными глазами размером с крупный орех каждый. Выбравшись на свет божий, соколиха встрепенулась, расправила крылья и начала деловито чистить клювом перышки.
– Хороша, хороша, – одобрил довольный государь. – А ты, Голенище, хвастал мне своим персом, – обратился он к князю Андомскому. – Погляди, в наших краях не хуже водятся птицы, что на Печоре, что на Белом Озере. Как кличут красавицу?
– Вассиана, – ответил вдруг вместо брата Никита.
Тут уж удивляться пришлось не только царю Ивану Васильевичу и князю Андомскому, который при имени княгини побледнел, но и самому князю Белозерскому, так как в первоначальный уговор входило, что государь сам наречет птицу. Алексей Петрович с удивлением взглянул на Никиту, но тот как ни в чем не бывало преданно смотрел на государя.
– В честь супружницы, значит, нарек? – покачал головой государь. – Что ж, пусть так будет. Как здоровьечко княгини твоей?
– Здорова, государь, благодарю.
– Позволь слово молвить, государь, – вдруг решительно выступил вперед Голенище.
– Говори, – разрешил Иван.
– Может, красотой своей белозерская соколиха и превосходит моего перса, только вот в охоте моему равных нет, а как выучена Князева птица – еще проверить надобно. Вот и предлагаю я, государь, в деле испытать, чья птица лучше.
– Что ж, в словах твоих есть резон, – согласился государь, подумав. – Приглашаю тебя, Алексей Петрович, принять участие в охоте. Пусть она и рассудит ваш спор, чья птица лучше – так и порешим.
Царская охота началась после полудня, как отслужили обедню. Князь Белозерский ехал верхом в царской свите по лесной дороге, рядом с ним, отставая на полшага, князь Никита вез на рукавице белую соколиху. Она сидела смирно, сосредоточенно следуя приказаниям хозяина.
– Что это ты вдруг решил ее Вассианой назвать? – спросил Алексей брата как бы невзначай.
– Красивая, на княгиню похожа, – ответил Никита негромко. – Жалко будет, если красный сокол раздерет ее. На белом кровь виднее.
Алексей обернулся и молча посмотрел на него. Никита с ласковой улыбкой погладил крыло птицы.
– Растили, растили мы тебя с Сомычем… Что сегодня с тобой будет?
Рядом раздался лошадиный галоп. Резко осадив коня, Голенище крикнул Никите, смачно сплюнув сквозь зубы:
– У твоей птички еще не все перья выросли, ей только сорок ловить. Я потребую ставки – мой сокол убьет твою барышню одним махом!
– Поглядим еще, – ответил Никита с азартом, – как бы портки не лопнули у тебя с персом твоим от усердия.
Они сверлили друг друга глазами, как дуэлянты, словно сражаться сегодня предстояло им самим, а не их птицам. Дав шпоры коню, Голенище проскакал дальше.
Наконец, выехали в открытое поле, и государь подал знак начинать охоту. Сокольничьи сняли с голов птиц закрывающие до поры глаза шапочки и пустили их в воздух, в погоню за поднятыми – сороками. Но хитрые пичуги ловко уворачивались от ястребиных клювов и когтей, и понадобилось немало усилий сокольничих прежде, чем поймали одну из них.
Государь был недоволен. Он ждал добычу более достойную для соколов, чтоб испытать их умение. Иоанн поднялся на стременах, оглядывая простиравшуюся впереди большую поляну, за которой блестело болотце. Вдруг среди травы мелькнула серая спинка – заяц.
– Пускайте! – моментально скомандовал он охотникам.
Тут же Голенище подлетел к Никите:
– Ставлю своего сокола против твоей соколихи, и белозерские земли с монастырем – чья возьмет! – крикнул он, снял клобучок со своей птицы и выпустил ее. Красный сокол взмыл под облака. Не прошло и секунды, как вслед за ним стремительно набрала высоту белая соколиха.
– Пришпорив коня, Никита поскакал за князем Андреем. Они неслись галопом через мох и траву к болотцу, а две птицы, две черные точки в небе, летели над ними. Подстегиваемая лаем собак и криками сокольничих, вся царская свита во главе с государем устремилась за охотниками. Солнце светило прямо в глаза, два скакуна, черный вороной Никиты и серый в яблоках Голенища неслись рядом, бок о бок, впереди мелькали серые уши удиравшего со всех сил косого, а соколы – самец и самка – то падали камнем вниз, то зависали высоко в небе.
Никита пронзительно свистнул. Белая соколиха, спустившись, начала описывать над зайцем широкие круги, готовясь к атаке. Опережая ее, красный сокол метнулся к жертве, но немного не рассчитал и пролетел мимо. Тут же выпрямившись, он снова принялся описывать круги, набирая потерянную высоту. На мгновение зависнув в воздухе, соколиха резко кинулась вниз и вцепилась когтями в зайца; слившись в бесформенную массу, оба животных кувыркались по земле. Победный крик Никиты заглушил восклицания и крики всех остальных:
– Схватила, схватила, молодчина!
Но не успела соколиха расправиться с зайцем, как красный сокол, скрытно натравленный хозяином, напал на нее с тыла. Бросив полудохлого косого, забрызганная кровью соколиха снова вступила в бой. Затаив дыхание, наблюдали с земли всадники за разворачивающейся на их глазах воздушной дуэлью. Распластав широкие крылья, соколы то сходились, то расходились, поле воздушной битвы пролегло над всей поляной версты на две. Иногда одна из птиц пропадала из вида, и тогда вздох разочарования проносился в рядах зрителей. Но сокол возвращался, и битва начиналась вновь. Наконец, наступило время решающей схватки. На фоне солнца все увидели, как оба крылатых воина, сцепившись и переворачиваясь в воздухе, падают на землю. Упали. Никита первым бросился к тому месту, где рухнули птицы. Красный сокол был мертв. Белоснежная Вассиана едва дышала, шевеля переломанным крылом.
– Жива, жива, девочка моя. – Никита подхватил свою красавицу. Индигово-черные глаза птицы были полны невысказанных страданий. – Подлечит тебя Сомыч, подлечит, ничего.
– Алексей Петрович, – крикнул он подъехавшему князю Белозерскому, – наша взяла!
И радостно поднял над головой белую соколиху. Голенище, спешившись, со злостью пнул сапогом мертвого сокола и, подняв с земли, бросил его на растерзание борзым.
– Посмотрим еще, чья возьмет, – угрожающе пообещал он.
– Что ж, правду ты молвил, князь, – произнес, хранивший до сих пор молчание государь. – Лучше, чем на Белом озере, и у персидского шаха птицы не сыщешь. Красивый бой. Ты все ли пометил, – спросил он сопровождавшего его дьяка, – сколько раз вверх взлетали, сколько опускались?
– Точно так, государь, – услужливо ответил тот. – Все до мелочишки.
– Добро. А подарка твоего, князь, – снова обратился он к Алексею Петровичу, – я не приму. Она заслужила, – Иван указал взглядом на соколиху, которую Никита прижимал к сердцу, – чтобы с любимым хозяином остаться. Прав твой брат, твоя взяла, князь. Слово свое я помню, – он бросил взгляд на помрачневшего Голенище, – но по делам решим позже.
Царь поворотил коня и неторопливо поехал прочь. За ним устремилась свита. Никита вопросительно посмотрел на брата. Тот пожал плечами.
“Похоже, все еще только начинается”, – подумал он про себя.
– Алексей Петрович! Насилу отыскал тебя! – К князю Белозерскому подскакал Ибрагим Юсупов, служивший у государя комнатным стольником. – Вот узнал, что приехал ты. Здравствуй, Никита.
Поклонившись князю Алексею, Ибрагим обнялся с Никитой.
– Лихая схватка была. Я так и понял, что Голенище подлость подстроил. Но твоя птичка молодцом, утерла наглецу клюв, – татарин погладил притихшую соколиху по головке. – Отец спрашивал, – снова обратился он к Алексею Петровичу, – когда пожалуете, видеть хочет.
– Да передай, что сегодня и пожалую. К вечеру пусть ждет.
– Тогда я к Шелешпанским заеду, чтоб проводить вас.
– Хорошо. Ну, поехали что ли? – обернулся Алексей к Никите. – Грех отставать, государь разгневается.
Князья пришпорили коней.
В пылу охоты никто не заметил двоих всадников, державшихся все время в отдалении, но внимательно следивших за ходом событий. Княгиня Вассиана, одетая в мужской костюм и спрятавшая волосы, и капитан Гарсиа де Армес подъехали к поляне, когда схватка между соколами уже началась. В решительный момент, когда красный сокол, казалось, начал брать верх, Гарсиа вопросительно взглянул на госпожу, как бы предлагая вмешаться, но та сердито одернула его: – Тебе не терпится себя показать. Ты лучше Ибрагима высматривай, да не упусти потом. Он, наверняка, князя Алексея к отцу пригласит. Да Князев ответ Юсуфу повезет. Вот ты и проследишь за ним. Гляди, не проворонь, народу-то при царе вон сколько.
Когда после беседы с князем Белозерским, Ибрагим подъехал к государю, чтобы отпроситься, а потом во весь опор поскакал через поляну и овраг к шляху, Вассиана тут же приказала Гарсиа следовать за ним.
– Да обратно поспешай, ты мне для встречи с Андомой нужен, – напутствовала она его и, отпустив поводья, поспешила домой.
ГЛАВА 6
Конец Юсуфа
Растопченко и Рыбкин приехали в Москву на день позже князей – даже не с первой, а со второй частью княжеского обоза. Только к обеду следующего дня телеги, нагруженные княжеским скарбом, который им приказали охранять, протащились по узким, неровным улочкам Китай-город а и через массивную въездную Фроловскую башню, с боевыми часами и вестовым колоколом на ней въехали в кремль.
Все окрестные улочки, застроенные как попало, сходились к Кремлю веером. По краям улиц стояло множество образов в киотах, и прохожие то и дело останавливались, крестясь и кланяясь. На каждом углу встречалась церковь. Кое-где попадались мостовые, выложенные круглыми деревяшками, сложенными одна к одной – но, как и в далеком двадцатом веке, дороги в первую очередь ремонтировали поближе к царскому двору и домам знатных бояр. В большинстве же случаев через грязь прокладывали обычные дощатые мостки. .
На торговых площадях глашатаи выкрикивали последние новости, и пока обоз дотащился по запруженным улицам до кремлевской стены, с поблескивавшими на крепостных площадках жерлами пушек и пожарными колоколами в башнях, путники успели услышать столичные известия раза три.
Кирпичная кремлевская стена с трех сторон омывалась водой: с двух сторон ее окаймляла Москва-река, с третьей – Неглинная. От них к крепостной стене тянулось множество каналов, глубоких и полноводных, на которых, как приметил Витя, даже строили мельницы. На противоположном берегу Москвы-реки сияли на солнце золоченые медные купола монастырских подворий.
Китай-город заканчивался у стен Кремля большой площадью – Растопченко догадался сам, что она называется Красной. Но в отличие от правительственной монументальности двадцатого века, за четыреста лет до перестройки она представляла собой большой и шумный рынок. Китай-город также окаймляла стена, соединяющаяся с кремлевской, вблизи которой высилась недавно выстроенная в честь взятия Казани Покровская церковь.
В доме князей Шелешпанских Витю разместили в отдельном домике для слуг рядом со свинарником. Хозяйка дома княгиня Емельяна Феодоровна очень не понравилась Вите.
“Сумасшедшая какая-то старуха”, – подумал он про себя и пожалел, что не остался на Белом озере, как советовал Никита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46