Хотя, по большому счету, это мир виноват перед ними. Вернее человек, ради потехи стрелявший в этих мирных животных прямо из окон поезда и едва полностью не уничтоживший их.
– Река Мэдиссон, – услышал Борис пояснение добровольного гида.
«Ну и что я хотел увидеть? Гейзеры и грязевые вулканы? Увидел. Но они здесь были всегда, всегда выбрасывали в небо пар, горячую воду и сернистые газы. Это свидетельствует о бурлящей под тонкой коркой земной поверхности гигантской энергии? Безусловно. Но так продолжается уже сотни тысяч лет. Что свидетельствует о том, что здесь вот-вот рванет? Рванет так, что мало не покажется не только американцам, но и всему человечеству. НИЧЕГО. По крайней мере, зрительно ничего угрожающего не видно. А что ты ожидал? Что ты вот такой, любимец Бога, прилетишь, увидишь, поймешь. Поймешь то, что до тебя не понимали профи в этом деле, да к тому же вооруженные всевозможными приборами. Увидишь, ткнешь пальчиком и небрежно так скажешь – делайте то-то и то-то. Что ты возомнил о себе, Борис? Зачем ты вообще сюда прилетел? Хотел спасти человечество, стать героем и как герой потребовать от Бога, чтобы тот спас отца? Ты многого захотел, Борис. Одного такого спасителя человечество уже знает. Он легко отделался – печенью. Правда многие ею жертвуют и для менее героических дел. Но ты не Прометей, ты Ковзан. И чем ты заплатишь? Чтобы заплатить, надо что-то совершить. А ты пока не знаешь даже, что делать. Прилетел, увидел, понял. Ну почти Цезарь с его: "Пришел, увидел, победил". Как бы вместо "победил" у тебя не получилось бы банальное "наследил". Прилететь я прилетел. Теперь второе. Что я должен увидеть?».
– Это Пасть Дьявола!
– А? Что? – Борис энергично тряхнул головой, отгоняя свои мысли.
– Я говорю, что эта пещера называется Пасть Дьявола, – американец вновь ткнул рукой в иллюминатор.
Из него открывался удивительный вид. Из небольшой пещеры, оскалившейся острыми камнями, изрыгался кипяток и пар.
– Пасть Дьявола?
– Да. А чуть дальше Котел Серы – глубокая яма, из которой идет дым и такое зловоние, будто тут вход в преисподнюю.
– Действительно, как вход в преисподнюю…
Можно тут сесть?
– Сесть?
– Да.
Американец пожал плечами и что-то тихо сказал в миниатюрный микрофон, прикрепленный на браслете часов.
Тотчас земля, находившаяся в ста метрах, стала быстро приближаться.
Рим. Ватикан. Гостиница «Дом Святой Марты».
20.20 по местному времени.
– Меня, Иван, взяли за горло. Если они опубликуют эти фотографии, как я с этим мальчиком… я уничтожен. Мне дали на раздумье ночь. Если я завтра не проголосую за Миньона… – Сидящий перед госсекретарем Ватикана Иваном Поддубным седой, пожилой человек горестно вздохнул и склонил голову.
«А он сильно сдал. Et singula praeduntur anni, – неожиданная для этого разговора мысль пришла в голову русичу, невольно вглядывающемуся в редкие седые волосинки, сквозь которые просвечивала какая-то желтоватая, в пигментных пятнах кожа. – И, наверное, разуверился в Боге. Годы воздержания и даже красная кардинальская шапка не подслащает горечи одинокой старости. И наверняка этот мальчик – самое ценное, что у него есть. Вернее, единственное ценное».
– Не мне тебя судить, Йожеф, – он хотел добавить: «Не судите, да не судимы будете», но сдержался – слишком банально это сейчас прозвучит.
– Нет, Иван, не надо меня жалеть, – сидящий напротив Поддубного человек поднял голову, – именно ты вправе меня судить. Потому что из-за своей постыдной слабости я предаю тебя, даже не тебя. Я предаю нашу веру! Все же понимают, что ты единственный, кто может спасти католицизм от окончательного упадка.
– Ты сильно преувеличиваешь мои способности.
– Нет, Иван, нет! Именно так!
«А вот сейчас он прежний – неистовый Йожеф, пражский епископ, яростно произносивший анафемы вероотступникам с кафедры собора Святого Вита, что на Градчанском холме в Праге», – русич смотрел на раскрасневшееся лицо своего собеседника.
– Все понимают, что с приходом Миньона на папский престол вера в Христа у народа быстро умрет. Настоящая вера. Ему внушат, что Христос – всего лишь один из пророков, наряду с Моисеем, Магометом, Кришной, Буддой. И тогда все – народ умрет. Ибо нет народа без его веры. Отдельные личности могут обойтись без веры, но целые народы – никогда!
– Зачем ты мне все это говоришь? – тихо прозвучало в комнате, усмиряя страстные колебания воздуха.
После темпераментного монолога пражского епископа, тишина, казалось, звенела.
– Действительно… зачем? – старый седой человек снова сник. – Я завтра предам тебя и тут же убеждаю, что без тебя католицизм погибнет.
– Дело не в тебе, Йожеф, вернее не только в тебе. Ведь кроме тебя завтра проголосуют за Миньона еще семьдесят шесть человек. И многие проголосуют вполне искренне, глубоко уверенные, что курс Миньона единственно правильный. Что только уступки исламу спасут пошатнувшийся католический крест. Все дело в людях, Йожеф. В простых людях, которые стали считать, что формальное посещение церкви делает их христианами. Это все равно, что считать, что посещение гаража делает человека шофером. Наши люди много чего стали делать формально. Формально работать, формально любить, формально воспитывать детей. Формально жить, в конце концов. Мы, европейцы, просто обленились или устали. Устали жить. Мы многого чего достигли, и просто устали, и больше ничего не хотим. Хотим лишь покоя.
– А покоя нам не дадут.
– Не дадут. Слишком лакомый кусочек под солнцем отвоевали наши мужественные и жестокие предки. Тут под каждым квадратным метром, за долгие столетия войн, лежит мертвец. И слишком много желающих на эту землю. Францию мы почти уже потеряли. И дело не в президенте-мусульманине. Дело в восьмидесяти процентах французов, которые поклоняются Аллаху, считают ислам истинной религией.
– Истинная религия всегда та, на чьей стороне государь и палач, – пражский епископ горько усмехнулся.
Электронные часы мягким женским голосом объявили – двадцать два часа.
– Ох, извини, что так занял твое время. И тебе, и мне надо отдыхать, – чех подхватился с кресла. – Но… но не прийти я не мог. Можешь считать это покаянием за будущее предательство. Иуда предал Христа и даже не покаялся перед ним. Я каюсь заранее… – Потом, спохватившись, что его слова могут быть истолкованы как попытка хоть как-то оправдаться, он тут же, вымученно улыбнувшись, добавил: – Это шутка…
– Без предательства Иуды не было бы распятия Христа, его воскрешения и, как следствие, торжества христианства… это тоже шутка, – Иван Поддубный тоже встал с кресла, чтобы проводить чешского кардинала.
Тот несколько секунд стоял, обдумывая только что сказанные слова, затем ссутулившись подошел к входным дверям.
– И я, и все, кто голосовал против тебя, все, кто разуверился в вере в Христа, еще поплатимся за свое предательство, за предательство христианства, – чех так быстро вышел из номера, что русич не успел ничего ему ответить. Входная дверь захлопнулась за вышедшим человеком.
Идя шаркающей походкой и тяжело вздыхая по гостиничному коридору к своему номеру, кардинал Йожеф Гинек подумал, что никогда не считал себя пророком. И даже в отдаленных мыслях не предполагал, что его эмоциональные слова о всеобщем ответе христиан за предательство своей веры сбудутся. Притом сбудутся в ближайшее время.
Так много умеющих предвидеть, и так мало умеющих предупредить…
Йеллоустонский национальный парк.
12.50 по местному времени.
Удушливый смрадный запах заполнил собой все вокруг. Через несколько минут всем прилетевшим на вертолете хотелось только одного – глотка чистого воздуха. Борис огляделся. Из-под земли то тут, то там вырываются чуть зловонные рыжеватые пары. Русич буквально кожей почувствовал сочащуюся из-под земли опасность, почувствовал раскаленную бездну, притаившуюся всего лишь в нескольких километрах под ним. В двух метрах от вертолета он увидел бьющих из-под земли два ключа. Над одним из них клубился пар. Борис подошел поближе. Холодный и горячий, чистый и мутный ручейки текли в полуметре друг от друга и вновь, пробежав несколько метров, скрывались под землей.
«Словно живая и мертвая вода», – Ковзану показалось, что он попал в старую русскую сказку, в Кощеево царство. Около ручейков зловещим синюшно-зеленым цветом отсвечивали лужицы воды. По всей долине, до темнеющего вдалеке леса, были разбросаны коряги и безжизненные стволы деревьев со следами бивших по ним молний. Казалось, что над всей землей колышутся печальные призраки и привидения потустороннего мира и слышатся жалобные стоны Василис Прекрасных и Премудрых, дев чистых и невинно томящихся в этом смердящем преддверии ада. Русич энергично мотнул головой, отгоняя видения.
– Как в сказке про Кощея Бессмертного, – стоящая с ним рядом Фекла словно прочла его мысли.
– Мы это место называем terriblewood, – к ним подошел Кларк.
– Как?
– Terriblewood! На русский это можно перевести как жутколесье.
– Это точно! Я словно в Кощеево царство попал – есть такой персонаж русских сказок, Кощей – злой бессмертный маг, которого убивает Иван-царевич, – пояснил Борис.
– Иван-царевич? – лицо американца напряглось, он пытался понять смысл этого слова.
Русич пришел на помощь:
– Иван-царевич – это сын царя. Принц!
– А-а-а, понятно. А как же он его убил? Маг же был бессмертный!
– Было у него одно слабое место. Его смерть была в игле. А игла была спрятана в яйце. Иван яйцо разбил, взял иглу и сломал ее, – Борис увидел, что брови Кларка от удивления полезли вверх.
– Это детская сказка?
Ковзан на мгновенье замер, не понимая. Затем хлопнул американца по плечу:
– Яйцо было в утке. Утиное яйцо.
Все трое весело расхохотались.
Привлеченные смехом, к ним подошли остальные летевшие в вертолете. Борис и Кларк коротко пересказали своим коллегам свой разговор. Американец еле сумел закончить свой рассказ, давясь от смеха:
– I specify gentlemen, the egg was duck.
Теперь хохотали все. Что-то сюрреалистическое было в этом – рядом с «Глоткой Дьявола», откуда с таким тяжким подземным дыханием вырывается пар, будто ты стоишь в преддверии девятого круга ада, в преддверии апартаментов самого Дьявола, стояла группа русичей и американцев и хохотала во все горло. И вместе с этим смехом уходило нервное напряжение, связанное со всей этой поездкой, которое держало всю группу этих людей.
– Так палача злого мага звали Иваном? – Кларк, улыбаясь, смотрел на Ковзана.
– Да.
– А… ммм… как это по-русски… имя твоего отца…
– Отчество.
– Да, отчество! А твое отчество Иванович? Борис Иванович?
– Да.
– Так, может, ты сын того принца, который уничтожил злого мага?
Эта шутка вмиг вернула русича в реальность.
«Ну и что я должен здесь обнаружить? Обнаружить то, что не обнаружили сотни профессионалов, оснащенных современнейшими приборами, – те же мысли, что приходили ему и в вертолете, вновь закрутились в голове Бориса. – И даже если я что-то обнаружу, чем я реально смогу помочь? Эпидемию можно остановить, войну предотвратить усилиями дипломатов, астероид сбить с пути многомегатонным термоядерным зарядом. А вот как перекрыть глотку вулкану, да еще такому, рядом с которым всемирно известный Везувий, уничтоживший Помпеи, выглядит как писающий мальчик на фоне Ниагарского водопада? Я что, Господь Бог?».
– Боюсь, Кларк, я не царских кровей, – Борис вымученно улыбнулся. Он почувствовал, что стоящая рядом Фекла взяла его за руку.
– Ладно, поживем – увидим, – американец дипломатично прервал беседу.
– А в этих местах люди живут? – спросил Ковзан, чтобы прервать возникшую неловкую паузу.
– Немного. Служащие парка и работники отелей и кемпингов.
– А туристов много?
– Туристический сезон заканчивается в августе. Так что туристов уже осталось немного.
«Уже легче. Мало людей придется эвакуировать, если что… Какой, к черту, мало, если бахнет супервулкан, то эвакуировать придется все Штаты, как минимум», – какая-то догадка скользнула в голове русича, но, так и не оформившись в мысль, тут же растаяла, как облачко пара из дымящейся «Глотки Дьявола».
«Черт, – Ковзан замер, тщетно стараясь вновь услышать этот слабый толчок подсознания. – Ну ничего. Утро вечера мудренее. Еще что-нибудь в голову придет, я же только пару часов на этой земле».
– Я хочу здесь осмотреться, подумать.
– Да-да, конечно. У меня приказ моего начальства – оказывать вам всяческое содействие, – лицо Кларка Ларионова тут же приняло официальное выражение.
– Вот и отлично. Какой тут ближайший есть отель.
– Отель «Old Faithful» – «Старый Верный», но…
– Полетели!
Париж.
Международный аэропорт имени Шарля де Голля.
20.20 по местному времени.
– Привет, Наташа.
– О, привет, Абу, – темноволосая девушка, сидящая за столом, с установленными на нем несколькими мониторами, повернулась на стуле навстречу зашедшему в комнату молодому арабу.
– Как дежурство?
– Как обычно – скука!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Река Мэдиссон, – услышал Борис пояснение добровольного гида.
«Ну и что я хотел увидеть? Гейзеры и грязевые вулканы? Увидел. Но они здесь были всегда, всегда выбрасывали в небо пар, горячую воду и сернистые газы. Это свидетельствует о бурлящей под тонкой коркой земной поверхности гигантской энергии? Безусловно. Но так продолжается уже сотни тысяч лет. Что свидетельствует о том, что здесь вот-вот рванет? Рванет так, что мало не покажется не только американцам, но и всему человечеству. НИЧЕГО. По крайней мере, зрительно ничего угрожающего не видно. А что ты ожидал? Что ты вот такой, любимец Бога, прилетишь, увидишь, поймешь. Поймешь то, что до тебя не понимали профи в этом деле, да к тому же вооруженные всевозможными приборами. Увидишь, ткнешь пальчиком и небрежно так скажешь – делайте то-то и то-то. Что ты возомнил о себе, Борис? Зачем ты вообще сюда прилетел? Хотел спасти человечество, стать героем и как герой потребовать от Бога, чтобы тот спас отца? Ты многого захотел, Борис. Одного такого спасителя человечество уже знает. Он легко отделался – печенью. Правда многие ею жертвуют и для менее героических дел. Но ты не Прометей, ты Ковзан. И чем ты заплатишь? Чтобы заплатить, надо что-то совершить. А ты пока не знаешь даже, что делать. Прилетел, увидел, понял. Ну почти Цезарь с его: "Пришел, увидел, победил". Как бы вместо "победил" у тебя не получилось бы банальное "наследил". Прилететь я прилетел. Теперь второе. Что я должен увидеть?».
– Это Пасть Дьявола!
– А? Что? – Борис энергично тряхнул головой, отгоняя свои мысли.
– Я говорю, что эта пещера называется Пасть Дьявола, – американец вновь ткнул рукой в иллюминатор.
Из него открывался удивительный вид. Из небольшой пещеры, оскалившейся острыми камнями, изрыгался кипяток и пар.
– Пасть Дьявола?
– Да. А чуть дальше Котел Серы – глубокая яма, из которой идет дым и такое зловоние, будто тут вход в преисподнюю.
– Действительно, как вход в преисподнюю…
Можно тут сесть?
– Сесть?
– Да.
Американец пожал плечами и что-то тихо сказал в миниатюрный микрофон, прикрепленный на браслете часов.
Тотчас земля, находившаяся в ста метрах, стала быстро приближаться.
Рим. Ватикан. Гостиница «Дом Святой Марты».
20.20 по местному времени.
– Меня, Иван, взяли за горло. Если они опубликуют эти фотографии, как я с этим мальчиком… я уничтожен. Мне дали на раздумье ночь. Если я завтра не проголосую за Миньона… – Сидящий перед госсекретарем Ватикана Иваном Поддубным седой, пожилой человек горестно вздохнул и склонил голову.
«А он сильно сдал. Et singula praeduntur anni, – неожиданная для этого разговора мысль пришла в голову русичу, невольно вглядывающемуся в редкие седые волосинки, сквозь которые просвечивала какая-то желтоватая, в пигментных пятнах кожа. – И, наверное, разуверился в Боге. Годы воздержания и даже красная кардинальская шапка не подслащает горечи одинокой старости. И наверняка этот мальчик – самое ценное, что у него есть. Вернее, единственное ценное».
– Не мне тебя судить, Йожеф, – он хотел добавить: «Не судите, да не судимы будете», но сдержался – слишком банально это сейчас прозвучит.
– Нет, Иван, не надо меня жалеть, – сидящий напротив Поддубного человек поднял голову, – именно ты вправе меня судить. Потому что из-за своей постыдной слабости я предаю тебя, даже не тебя. Я предаю нашу веру! Все же понимают, что ты единственный, кто может спасти католицизм от окончательного упадка.
– Ты сильно преувеличиваешь мои способности.
– Нет, Иван, нет! Именно так!
«А вот сейчас он прежний – неистовый Йожеф, пражский епископ, яростно произносивший анафемы вероотступникам с кафедры собора Святого Вита, что на Градчанском холме в Праге», – русич смотрел на раскрасневшееся лицо своего собеседника.
– Все понимают, что с приходом Миньона на папский престол вера в Христа у народа быстро умрет. Настоящая вера. Ему внушат, что Христос – всего лишь один из пророков, наряду с Моисеем, Магометом, Кришной, Буддой. И тогда все – народ умрет. Ибо нет народа без его веры. Отдельные личности могут обойтись без веры, но целые народы – никогда!
– Зачем ты мне все это говоришь? – тихо прозвучало в комнате, усмиряя страстные колебания воздуха.
После темпераментного монолога пражского епископа, тишина, казалось, звенела.
– Действительно… зачем? – старый седой человек снова сник. – Я завтра предам тебя и тут же убеждаю, что без тебя католицизм погибнет.
– Дело не в тебе, Йожеф, вернее не только в тебе. Ведь кроме тебя завтра проголосуют за Миньона еще семьдесят шесть человек. И многие проголосуют вполне искренне, глубоко уверенные, что курс Миньона единственно правильный. Что только уступки исламу спасут пошатнувшийся католический крест. Все дело в людях, Йожеф. В простых людях, которые стали считать, что формальное посещение церкви делает их христианами. Это все равно, что считать, что посещение гаража делает человека шофером. Наши люди много чего стали делать формально. Формально работать, формально любить, формально воспитывать детей. Формально жить, в конце концов. Мы, европейцы, просто обленились или устали. Устали жить. Мы многого чего достигли, и просто устали, и больше ничего не хотим. Хотим лишь покоя.
– А покоя нам не дадут.
– Не дадут. Слишком лакомый кусочек под солнцем отвоевали наши мужественные и жестокие предки. Тут под каждым квадратным метром, за долгие столетия войн, лежит мертвец. И слишком много желающих на эту землю. Францию мы почти уже потеряли. И дело не в президенте-мусульманине. Дело в восьмидесяти процентах французов, которые поклоняются Аллаху, считают ислам истинной религией.
– Истинная религия всегда та, на чьей стороне государь и палач, – пражский епископ горько усмехнулся.
Электронные часы мягким женским голосом объявили – двадцать два часа.
– Ох, извини, что так занял твое время. И тебе, и мне надо отдыхать, – чех подхватился с кресла. – Но… но не прийти я не мог. Можешь считать это покаянием за будущее предательство. Иуда предал Христа и даже не покаялся перед ним. Я каюсь заранее… – Потом, спохватившись, что его слова могут быть истолкованы как попытка хоть как-то оправдаться, он тут же, вымученно улыбнувшись, добавил: – Это шутка…
– Без предательства Иуды не было бы распятия Христа, его воскрешения и, как следствие, торжества христианства… это тоже шутка, – Иван Поддубный тоже встал с кресла, чтобы проводить чешского кардинала.
Тот несколько секунд стоял, обдумывая только что сказанные слова, затем ссутулившись подошел к входным дверям.
– И я, и все, кто голосовал против тебя, все, кто разуверился в вере в Христа, еще поплатимся за свое предательство, за предательство христианства, – чех так быстро вышел из номера, что русич не успел ничего ему ответить. Входная дверь захлопнулась за вышедшим человеком.
Идя шаркающей походкой и тяжело вздыхая по гостиничному коридору к своему номеру, кардинал Йожеф Гинек подумал, что никогда не считал себя пророком. И даже в отдаленных мыслях не предполагал, что его эмоциональные слова о всеобщем ответе христиан за предательство своей веры сбудутся. Притом сбудутся в ближайшее время.
Так много умеющих предвидеть, и так мало умеющих предупредить…
Йеллоустонский национальный парк.
12.50 по местному времени.
Удушливый смрадный запах заполнил собой все вокруг. Через несколько минут всем прилетевшим на вертолете хотелось только одного – глотка чистого воздуха. Борис огляделся. Из-под земли то тут, то там вырываются чуть зловонные рыжеватые пары. Русич буквально кожей почувствовал сочащуюся из-под земли опасность, почувствовал раскаленную бездну, притаившуюся всего лишь в нескольких километрах под ним. В двух метрах от вертолета он увидел бьющих из-под земли два ключа. Над одним из них клубился пар. Борис подошел поближе. Холодный и горячий, чистый и мутный ручейки текли в полуметре друг от друга и вновь, пробежав несколько метров, скрывались под землей.
«Словно живая и мертвая вода», – Ковзану показалось, что он попал в старую русскую сказку, в Кощеево царство. Около ручейков зловещим синюшно-зеленым цветом отсвечивали лужицы воды. По всей долине, до темнеющего вдалеке леса, были разбросаны коряги и безжизненные стволы деревьев со следами бивших по ним молний. Казалось, что над всей землей колышутся печальные призраки и привидения потустороннего мира и слышатся жалобные стоны Василис Прекрасных и Премудрых, дев чистых и невинно томящихся в этом смердящем преддверии ада. Русич энергично мотнул головой, отгоняя видения.
– Как в сказке про Кощея Бессмертного, – стоящая с ним рядом Фекла словно прочла его мысли.
– Мы это место называем terriblewood, – к ним подошел Кларк.
– Как?
– Terriblewood! На русский это можно перевести как жутколесье.
– Это точно! Я словно в Кощеево царство попал – есть такой персонаж русских сказок, Кощей – злой бессмертный маг, которого убивает Иван-царевич, – пояснил Борис.
– Иван-царевич? – лицо американца напряглось, он пытался понять смысл этого слова.
Русич пришел на помощь:
– Иван-царевич – это сын царя. Принц!
– А-а-а, понятно. А как же он его убил? Маг же был бессмертный!
– Было у него одно слабое место. Его смерть была в игле. А игла была спрятана в яйце. Иван яйцо разбил, взял иглу и сломал ее, – Борис увидел, что брови Кларка от удивления полезли вверх.
– Это детская сказка?
Ковзан на мгновенье замер, не понимая. Затем хлопнул американца по плечу:
– Яйцо было в утке. Утиное яйцо.
Все трое весело расхохотались.
Привлеченные смехом, к ним подошли остальные летевшие в вертолете. Борис и Кларк коротко пересказали своим коллегам свой разговор. Американец еле сумел закончить свой рассказ, давясь от смеха:
– I specify gentlemen, the egg was duck.
Теперь хохотали все. Что-то сюрреалистическое было в этом – рядом с «Глоткой Дьявола», откуда с таким тяжким подземным дыханием вырывается пар, будто ты стоишь в преддверии девятого круга ада, в преддверии апартаментов самого Дьявола, стояла группа русичей и американцев и хохотала во все горло. И вместе с этим смехом уходило нервное напряжение, связанное со всей этой поездкой, которое держало всю группу этих людей.
– Так палача злого мага звали Иваном? – Кларк, улыбаясь, смотрел на Ковзана.
– Да.
– А… ммм… как это по-русски… имя твоего отца…
– Отчество.
– Да, отчество! А твое отчество Иванович? Борис Иванович?
– Да.
– Так, может, ты сын того принца, который уничтожил злого мага?
Эта шутка вмиг вернула русича в реальность.
«Ну и что я должен здесь обнаружить? Обнаружить то, что не обнаружили сотни профессионалов, оснащенных современнейшими приборами, – те же мысли, что приходили ему и в вертолете, вновь закрутились в голове Бориса. – И даже если я что-то обнаружу, чем я реально смогу помочь? Эпидемию можно остановить, войну предотвратить усилиями дипломатов, астероид сбить с пути многомегатонным термоядерным зарядом. А вот как перекрыть глотку вулкану, да еще такому, рядом с которым всемирно известный Везувий, уничтоживший Помпеи, выглядит как писающий мальчик на фоне Ниагарского водопада? Я что, Господь Бог?».
– Боюсь, Кларк, я не царских кровей, – Борис вымученно улыбнулся. Он почувствовал, что стоящая рядом Фекла взяла его за руку.
– Ладно, поживем – увидим, – американец дипломатично прервал беседу.
– А в этих местах люди живут? – спросил Ковзан, чтобы прервать возникшую неловкую паузу.
– Немного. Служащие парка и работники отелей и кемпингов.
– А туристов много?
– Туристический сезон заканчивается в августе. Так что туристов уже осталось немного.
«Уже легче. Мало людей придется эвакуировать, если что… Какой, к черту, мало, если бахнет супервулкан, то эвакуировать придется все Штаты, как минимум», – какая-то догадка скользнула в голове русича, но, так и не оформившись в мысль, тут же растаяла, как облачко пара из дымящейся «Глотки Дьявола».
«Черт, – Ковзан замер, тщетно стараясь вновь услышать этот слабый толчок подсознания. – Ну ничего. Утро вечера мудренее. Еще что-нибудь в голову придет, я же только пару часов на этой земле».
– Я хочу здесь осмотреться, подумать.
– Да-да, конечно. У меня приказ моего начальства – оказывать вам всяческое содействие, – лицо Кларка Ларионова тут же приняло официальное выражение.
– Вот и отлично. Какой тут ближайший есть отель.
– Отель «Old Faithful» – «Старый Верный», но…
– Полетели!
Париж.
Международный аэропорт имени Шарля де Голля.
20.20 по местному времени.
– Привет, Наташа.
– О, привет, Абу, – темноволосая девушка, сидящая за столом, с установленными на нем несколькими мониторами, повернулась на стуле навстречу зашедшему в комнату молодому арабу.
– Как дежурство?
– Как обычно – скука!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50