И вдруг вспышка света в кромешной тьме — он вспомнил, как, поднимаясь в лифте, похожем на гроб, почувствовал дуновение воздуха у щеки. Это был газ, он попал в ловушку. Интересно, какое отношение к этому могли иметь Хоннико, Кава, Сута? Перед ним возникло ухмыляющееся лицо Кавы, он вспомнил, что тот, подняв кверху большие пальцы рук, сказал на прощание: «Сегодня прольется кровь».
Снова зазвучала мелодия «Песни Земли», и Николас осознал, что в комнате кто-то есть. Этот человек двигался, что-то делая руками, и не переставал напевать себе под нос. Потом обернулся, посмотрел прямо в лицо Линнера и поднял его голову за волосы.
— Как чувствуем себя? — Он поправил капельницу. — Нравится в нашей берлоге?
Бледный свет, сочившийся откуда-то сверху, осветил лицо говорившего, и Николас узнал в нем Мика Леонфорте.
— Это и есть «Тенки», где твой отец плел свои паучьи сети вскоре после войны, — ухмыльнулся Мик. — Да, тебе пришлось совершить целую одиссею, чтобы очутиться здесь. — Он поджал губы в притворном сочувствии и покачал головой. — Жаль только, что в отличие от Одиссея у тебя не было доброй богини-советчицы. — Он широко развел руками. — Ты останешься здесь, пока я буду совершать бескровный захват власти в твоей обширной империи. — Он погладил Николаса по щеке. — О эта сладкая месть!..
Внезапно голос Леонфорте изменился, стал несколько напыщенным, он заговорил как оратор:
— Должен признать, ты отлично поработал. Ты соединил деньги и власть, вовремя проглотил компанию «Томкин индастриз», рискнул перейти от производства компьютерных чипов к аппаратному обеспечению, волоконной оптике, продвигая свои изделия на всех доступных тебе рынках сбыта. И, наконец, венцом твоих достижений стал проект Трансокеанической киберсети. — Он кивнул. — О да! Ты действительно отлично поработал. Почти так же хорошо, как это мог бы сделать я, не будь и вынужден прятаться в тени, чтобы не попасть в лапы закона. — Мик захохотал. — Какого закона? О чем это я? Ведь закон — это я сам! — Он отпустил волосы Николаса. — Однако ты переборщил. — Он кивнул в сторону Оками: — Ты подпал под влияние этого дедушки и его страхов. Защищая его от возможного нападения, ты почти на два года выпал из деловой активности «Сато». Это слишком много в наше-то время. Черт возьми, ведь в твоем деле даже двухмесячное отсутствие — непозволительная роскошь. Ты утратил деловое чутье, выпал из деловой орбиты, потерял способность прогнозировать события. — Он снова усмехнулся, возясь с капельницей. — Ники-малыш, ты сам выставил свое слабое место напоказ, и я не преминул вонзить в него зубы, как и подобает хищному животному, каковым я являюсь. И все шло хорошо, но... — Мик нахмурился. — Должен тебе сказать, что-то мне все время мешало. Знаешь, между нами существует что-то общее, некая связь. Почему? Наши отцы тоже были связаны между собой, играя жизнью друг друга и принося друг другу ужасные несчастья. Совсем как мы с тобой. Я много раз спал с твоей бабой, и ей это нравилось, что бы она ни говорила тебе. — Он прищелкнул пальцами. — И это не просто слова! — Мик повернулся, чтобы взять портативный магнитофон. Вставив кассету, нажал на клавишу воспроизведения и поднес аппарат к уху Николаса. — Вот, послушай-ка сам...
Николас старался отключить свое сознание, не воспринимать звуков, доносившихся из магнитофонных динамиков, но его организм, уже отравленный наркотиком, не подчинялся. Ему пришлось выслушать все стоны, вздохи, нежные слова, сказанные шепотом, медленно нарастающую агонию страсти и вскрик наслаждения. Был ли это голос Коуи? Нельзя было ответить на этот вопрос утвердительно из-за искажений на пленке. К тому же его разум был затуманен действием наркотика. И все же такая возможность существовала, а этого было уже вполне достаточно для Мика.
— По твоему лицу вижу, что попал в цель, — сказал Леонфорте, выключил магнитофон и опустился на колени перед лицом Николаса. — Я хочу, чтобы ты знал, для меня это очень важно. То, что я делаю с тобой, с теми, кого ты любишь, со всем тем, на что ты потратил столько лет упорного труда, — все это я делаю не из-за того, что когда-то произошло между нашими отцами. — Он говорил так, как будто его слушала невидимая толпа людей. — Пусть их души, которые наверняка сейчас в аду, продолжают враждовать. Я не хочу быть связанным чьим-то прошлым. В конце концов я — деконструкционист по убеждениям. Я отвергаю прошлое и не признаю его. Я использую историю в своих собственных целях и правильно истолковываю произошедшее. К черту так называемые факты! Историки — это банда преступников, препятствующих развитию человечества.
Мик высоко поднял голову, и в бледном свете черты его лица приобрели сходство с опасным морским чудовищем, внезапно всплывшим на поверхность.
— Все мы только провозвестники будущего, рискующие участвовать в великой игре случайностей, затеянной, Зевсом, Иовом, Одином — как там еще люди называют божественного ребенка Гераклита? И мы тоже дети великого философа Гераклита, потому что нам известно, что он сотворил — ведь эта постоянная борьба и смена власти и есть естественный порядок развития всей Вселенной.
Растянутые в улыбке губы Леонфорте обнажили ряд сияющих зубов.
— Я не могу, да и не буду, мстить за то, что полковник Линнер сделал с моим отцом, потому что для этого требуется иметь совесть, а я как раз этим качеством не обладаю. Теория общественного договора, Ники-малыш, столь глубоко почитаемая цивилизацией, есть не что иное, как самое страшное насилие, совершенное над человеческими существами. Я охотно отдал бы себя на растерзание и пытки в так называемых концентрационных лагерях, о которых рассказывают сказки, если только такие лагеря вообще когда-нибудь существовали, чем отдавать свой ум и силы обществу. Требовать от человека, чтобы он был мирным общественным существом, — это все равно, что просить рыбу научиться жить на суше. Общество стремится уничтожить саму суть человека, первородный ихор, подаренный нам богами. И я согласен с Ницше, который говорит, что когда-то мы вели счастливую жизнь, почти как боги — мы свободно бродили в первобытной дикости, воевали друг с другом и не боялись вступать в конфликт и пускаться на поиски приключении.
Мик уставился в затуманенные наркотиком глаза Николаса.
— Понимаешь, все это было у нас в крови, на уровне инстинкта. И что с нами сделал общественный договор? Нам сказали: «Забудьте ко всем чертям все инстинкты, они несут зло, они постыдны и ненормальны». Общественный договор не только кастрировал человека, но и запихнул его в смирительную рубашку. Однако обществу не удалось до конца уничтожить наши инстинкты, оно сумело лишь придавить их на время.
Он поднялся во весь рост и вытер руки о штаны.
— Вот так и началась тонкая игра в скрытое удовлетворение инстинктов, извращенное и нездоровое, хотя изначально мы привыкли к простому и открытому удовлетворению этих инстинктов, как и подобает человеку. Но дело зашло еще дальше. Изолированность и недостаток притока внешних врагов привели к тому, что человек стал преследовать, наказывать и терроризировать самого себя. Я уверен, что ты, прожив в Японии так много лет, знаком с этим особым видом насилия, которое постепенно копится и жестоко подавляется в людях. И когда наконец оно находит выход, это приводит к ужасающим последствиям. Вот так все и случилось — лишенный возможности вести себя как прирожденный охотник и убежденный в том, что его естественные инстинкты хищника преступны, человек потихоньку сошел с ума. Оглянись вокруг себя, посмотри на этот мир, и ты сразу поймешь, что я говорю сущую правду. Куда посмотреть? Босния, Руанда, Камбоджа, Россия, Украина, Ирак, Гаити, Колумбия, Италия, Германия, Соединенные Штаты... Продолжать? — Он отвернулся. — Не имеет смысла. Ненависть полыхает как отравленная кровь в жилах всего мира. Нами руководит безумие, всеобщее, тотальное безумие!
Мик выхватил свой кинжал. Дамасская сталь блеснула темным отливом. Он повернул клинок так, что высветился тончайший узор бороздок на лезвии.
— Итак, здесь нас с тобой двое, мы — зеркальное отображение друг друга, свет и тьма, солнечный луч и тень. — Он притворно прислушался. — Что? Ты говоришь, добро и зло? — Он покачал головой словно мудрец. — Нет, Ники-малыш, такое сравнение не имеет смысла. Мы оба переступили эту грань и оказались по ту сторону добра и зла. Иначе мы бы ненавидели друг друга, а ведь это не так. — Он пожал плечами. — По крайней мере, я не испытываю к тебе никакой ненависти. Одному Богу известно, что ты думаешь обо мне. — Он залился грубым хохотом, и стены комнаты отразили от себя этот жуткий смех. — Мы с тобой — противоположности, но не равны по величине. И знаешь почему, Ники-малыш?
Одной рукой Мик снова схватил Николаса за волосы и стал с яростью дергать его голову то в одну, то в другую сторону.
— Потому что ты еврей. Твой отец всю жизнь страдал от этого фатального изъяна, и ему частенько приходилось скрывать сей прискорбный факт. Хоть ты и прожил на Востоке так долго, что даже кожа у тебя пожелтела, но тебе не удастся скрыть то, что ты получил в наследство от отца — еврейскую кровь. И я просто не могу ненавидеть тебя, потому что ты представитель низшей касты, ты настолько ниже меня, что я не могу испытывать по отношению к тебе такое сильное чувство, как ненависть.
Не говоря больше ни слова, Мик повернулся на каблуках и подошел к кайсё. Леонфорте был странно спокоен и неподвижен, разглядывая беспомощное тело старика, и что-то внутри Николаса вздрогнуло и беззвучно закричало: «Нет, только не это!» Он отчетливо понял, что это было началом шаманского ритуала. Леонфорте взывал к силам, которые должны были помочь ему совершить акт первобытной магии.
Николас тщетно пытался сопротивляться действию наркотика. Он с уверенностью ясновидящего мог предсказать сейчас, что произойдет в следующие мгновения. Разум отчаянно взывал к телу, но действие наркотика было неодолимо.
Губы Мика тронула слабая улыбка.
— Вот оно, — сказал он. — Ты тоже знаешь, что настал твой час.
Николас хорошо понимал, что сейчас произойдет. Когда-то он уже сталкивался с ритуальными убийствами. Кроме того, совсем недавно видел ужасные останки жертв Мика.
Он тщетно пытался собраться с мыслями. Действие наркотика в такой огромной дозе было нервно-паралитическим, хотя и очень замедленным. Поскольку этот наркотик вводил сам Леонфорте, можно было предположить, что это яд Банх Том, тот самый, действие которого испытал на себе Каппа Ватанабе. Теперь Николас знал, как ускорить вывод яда из организма, потому что он уже делал это с инженером, спасая тому жизнь. Правда, ситуация была совершенно иная. Медленное и непрекращающееся поступление яда в кровь через капельницу не давало Линнеру возможности сконцентрировать усилия на расщеплении яда. И все же он заставил себя сделать это, скрипя зубами и до крови кусая губы. Наконец ему удалось начать процесс расщепления, но он шел так медленно, что почти не оказывал никакого влияния на состояние пленника.
Тем временем атмосфера в комнате сгущалась.
— Оно пришло! — В крике Мика слышался триумф, похожий на победный рык волка, вонзающего зубы в беззащитное мягкое брюхо оленя. Леонфорте взмахнул рукой с зажатым в ней клинком, и дамасская сталь по самую рукоятку вонзилась в грудь Микио Оками. В комнате запахло скотобойней, и темная кровь потоком хлынула из раны кайсё.
Побережье Флориды — Токио
Выйдя в открытое море, Чезаре Леонфорте преобразился. Он стал похож на акулу, вернувшуюся в родную стихию. Наблюдая за тем, как он управляет лодкой, уверенно читает карты и стоит у руля, Веспер думала о том, что все его заботы остались далеко-далеко, и, кажется, его ничто уже не тревожит. Да, это выглядело бы именно так, будь Чезаре другим человеком. Но он оставался самим собой. За те дни и ночи, которые девушка провела вместе с ним, она стала понимать его лучше, чем сама того хотела. У Леонфорте не было никаких привязанностей. Он не знал, что такое верность и преданность, ему было ровным счетом наплевать на всех и все, кроме себя самого. Если когда-то он и обладал человеческой способностью любить, то теперь это чувство начисто отсутствовало в его испорченной, извращенной натуре. Чезаре с презрением относился к своему отцу и в то же время горел желанием перещеголять его. Он не скрывал презрения к своей сестре Джеки, но всегда мысленно искал ее одобрения своим действиям и поступкам. Он являл собой сплошной узел противоречий, находившихся в состоянии постоянной войны друг с другом. Это была адская и совершенно непредсказуемая смесь пороков и иных качеств, отдаленно напоминавших достоинства.
— Черт бы побрал этих федералов, — сказал Бэд Клэмс, предвидя неизбежную встречу с катером береговой охраны CGM-1176. — Вечно сидят у меня на хвосте. А я-то думал, мне удалось их приручить, что они у меня в кармане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77