— Не думаю, чтобы мой брат мог до такой степени, как я, потерять управление.
— Но в первый раз он пришел сюда именно с этой проблемой, — сказала старая настоятельница. — А теперь с ней пришла ты. Никогда не забывай о том, что Доминик выбрал тебя своей наследницей, потому что в тебе есть внутренняя сила.
— Не знаю, — ответила Маргарита. — А что если он был не прав?
— Зато права я, — сказала Бернис не допускающим возражений тоном. — Теперь послушай меня, девочка. Именно я посоветовала твоему брату сделать тебя наследницей, и он со мной согласился. И мы не ошиблись на твой счет. Но твоя дорога не из легких, и ты знала об этом с самого начала.
— Но я не предполагала, насколько мне будет трудно, — ответила Маргарита.
— Никто никогда этого не знает. Но такова Божья воля, поверь мне. Он все время испытывает нас, таков путь Божий. — Она похлопала Маргариту по руке. — Теперь довольно. Вытри глаза. Пора обсудить военные действия.
Помещение, которое занимала настоятельница, было удивительно уютным, возможно, из-за его размера или формы, в нем было что-то от сказок, которые Маргарита читала Фрэнси, когда та была маленькой.
— Этот дьявол захватил моего ребенка! — взорвалась она, сразу как только переступила порог. — Подумай только, сколько горя причинила нам семья Леонфорте! Сначала они убили Доминика, потом Тони, на Парк-авёню стреляли в меня, а Бэд Клэмс захватил мою дочь. В довершение ко всему я потеряла контроль над своим бизнесом! — К горлу женщины вновь подступили слезы, хотя она изо всех сил старалась успокоиться. Разве сама Бернис не учила ее, что в критические моменты спасти может только спокойствие? Но пути к спасению не было, во всяком случае, она его не видела. Маргарита сжала кулаки и сдавленным от гнева голосом сказала: — Это животное, монстр. Я убью его.
Настоятельница спокойно сидела под позолоченным деревянным распятием. Время наложило морщины на ее лицо, иссушило кожу, но даже оно не смогло сделать менее яркими ее светло-голубые глаза, погасить огонь, который горел в них и вел за собой множество людей в течение долгих лет.
— Моя дорогая, неужели ты решила, что Чезаре Леонфорте уже одержал над тобой самую главную победу?
— Ты очень напугана. И это понятно. — Бернис положила ладони на кулаки Маргариты, и постепенно их тепло заставило пальцы женщины разжаться — так распускаются лепестки цветов под лучами солнца. — Но с этим чувством надо немедленно покончить. Страх порождает ненависть, ненависть означает неведение. А люди, подобные Чезаре Леонфорте, надеются именно на то, что их противник будет пребывать в неведении.
— Но взгляни, что он со мной сделал! — воскликнула Маргарита. — Одним ударом он отнял у меня все. Я проиграла это сражение, эту войну, вообще все. Меньше чем через два часа я должна быть в Шипсхед Бэй или он убьет мою дочь!
— Он этого не сделает, — произнесла Бернис с такой убежденностью, что Маргарита сразу же ей поверила.
— Откуда ты это знаешь?
— Давай рассуждать логично, моя дорогая. Что он выиграет от смерти девочки? Просто он использует Фрэнси, чтобы надавить на тебя. Если он избавится от нее, то упустит тебя, и он это знает.
Женщина стиснула зубы. Бернис говорит так, потому что сама никогда не была матерью. Неужели она не понимает, что, если ребенок в опасности, надо немедленно сделать все, чтобы вызволить его?!
— При всем моем уважении к тебе, — сказала Маргарита, — я с тобой не согласна. Не забывай, что мы говорим о Чезаре Леонфорте. Не думаю, что он мыслит рационально или логично. Он живет одними чувствами, и мы знаем это. — Руки женщины опять сжались в кулаки.
— Маргарита! — Настоятельница наклонилась вперед, передавая свою психическую энергию молодой женщине, стараясь, чтобы та целиком оказалась в ее власти. — Послушай меня внимательно, очень важно, чтобы ты поняла, что я тебе скажу. Я вижу в твоих глазах ненависть. Но ты должна побороть ее, дорогая. Именно с ненависти началась вендетта между Леонфорте и Гольдони. Иначе так же неизбежно, как ночь сменяет день, все для тебя кончится только страданием и смертью.
Некоторое время Маргарита сидела молча. Она чувствовала, что погружена в ауру Бернис, сила личности настоятельницы подчиняла ее и одновременно успокаивала. Эту силу Бернис проявляла редко. Большинство посетителей монастыря не имели никакого понятия, что она обладает нечто большим, чем просто доброй и благородной душой.
— Я не могу просто так склониться и сдаться, — прошептала Маргарита. — Ты не должна просить меня об этом, потому что я просто этого не смогу. Говорю тебе, не смогу!
Губы Бернис тронула улыбка.
— Ты говоришь, как Доминик. «Всегда наступать, — призывал он. — Как только остановишься, ты мертв». Именно потому он так страстно ненавидел Федеральную программу защиты свидетелей. И вопреки их правилам продолжал поддерживать с тобой контакт. Доминик прожил жизнь по своим правилам, и неважно, что об этом думают другие.
Маргарита чувствовала себя загипнотизированной этими искрящимися голубыми глазами.
— В данный момент Чезаре удерживает у себя то, что ты считаешь самым ценным, дорогая, — продолжала Бернис. — Я не призываю тебя к смирению, Маргарита. Наоборот, мы вступаем в последнюю стадию долгой и кровавой вендетты между Леонфорте и Гольдони. Да, сейчас очень тяжелый момент в твоей жизни, но именно поэтому ты должна быть очень сильной. Пора тебе сделать свой ход.
— Не знаю, — ответила Маргарита. — Мой мир рассыпался, я больше не узнаю его.
— Именно эту цель и преследовал Чезаре. И от тебя зависит то, достигнет он ее или нет. — Пальцы Бернис еще сильнее стиснули руки Маргариты. — Разумный человек использует все формы своей власти. Разве неэтому тебя учили, пока ты была здесь?
Лицо молодой женщины на мгновение затуманилось воспоминаниями, потом она кивнула.
— Человека губит не сама власть, — сказала настоятельница, — а злоупотребление властью. Сейчас это делает семейство Леонфорте сильным, но в конце концов приведет его к краху.
— Значит, пусть два брата убьют друг друга, — сказала Маргарита с горечью.
— Отмщение — удел Божий, а не человеческий. Мне хочется, чтобы ты запомнила это на будущее. — Настоятельница встала. — А сейчас я покину тебя, чтобы ты мысленно приготовилась. Как обычно, все возможности монастыря в твоем распоряжении.
Молодая женщина почувствовала, как ее снова обволакивает теплое облако властной силы Бернис.
— Вспомни все, чему тебя здесь учили, — сказала она и поцеловала Маргариту в лоб. — Да пребудет с тобой благословение Божье, дитя мое.
Утренний туман, поднимающийся с Сумиды, окутал Токио влажным туманом, сделав его похожим на почтовую открытку. Звук выхлопа черного мотоцикла Николаса отражался от фасадов особняков довоенной постройки, которые здесь, в деловой части города, стояли вплотную друг к другу. Когда он свернул, чтобы остановиться, и выключил зажигание мощного двигателя, его звук подхватил донесшийся с реки унылый сигнальный пароходный гудок.
Николас слез с мотоцикла и посмотрел на маленький особнячок, втиснувшийся между домами-бегемотами. Фасад у него был настолько непривлекательный, что обратить на него внимание мог только самый невзыскательный прохожий.
Так это и есть дом Кисоко, сестры Микио Оками, место, которое выбрал Нанги для восстановления своих сил! Что это ему взбрело в голову? — удивился Николас, снимая шлем и поднимаясь по лесенке, ведущей к входной двери.
Звонка не было. Николас постучал в дверь молотком в форме звериной лапы и услышал странный звук. Пощупав дверь рукой, он обнаружил, что она была металлической, скорей всего стальной. Все это было весьма необычно для частного дома. Неужели стальную дверь сделали в целях безопасности? Дверь открылась, и он оказался лицом к лицу с сестрой Микио Оками. Николас много слышал об этой женщине, но никогда с ней не встречался, несмотря на свою близость с Оками, потому что Кисоко вела весьма уединенный образ жизни. Но он все же узнал ее с первого взгляда.
— Проходите, пожалуйста, — сказала Кисоко певучим голосом, так естественно, как будто они были старыми друзьями. — Боюсь, что снова пойдет дождь, и если вы будете стоять у двери, то промокнете. — Видя, что он медлит, женщина добавила: — Я знаю, кто вы такой, Линнер-сан. Я узнала бы вас, где угодно.
Он вошел в прихожую, и Кисоко закрыла за ним дверь. Та захлопнулась с тяжелым лязгом, как тюремная.
— Вы очень похожи на своего отца, — сказала она. — Но что-то в вас есть и от матери.
— Вы их знали?
— В некотором роде да.
Николас оказался в прихожей овальной формы. Она была покрашена под цвет сливок и отделана блекло-золотистыми деревянными панелями. На середине прихожей возвышалась элегантная мраморная подставка, на которой стояла большая хрустальная ваза с цветами. Позади была видна парадная лестница, искусство строительства которых было утеряно в прошлом веке.
Хотя дом, насколько мог судить Линнер, был устроен полностью на европейский манер, Кисоко была одета в традиционное шелковое кимоно и нижнее кимоно, волосы уложены в сложную проческу, которая держалась на длинных изогнутых серебряных шпильках. Кимоно было оранжево-красного цвета, цвета заката, а нижнее кимоно, которое виднелось только на руках и горле, цвета индиго, обязанного своей вполне заслуженной славе именно японцам.
Николас знал, что Кисоко давно перевалило за семьдесят, но она выглядела лет на двадцать моложе. У нее была бледная, безупречная, глянцевая, как фарфор, кожа чистокровной женщины из самурайского рода, лицо несколько асимметричное, с чувственными губами в форме лука. Но особенно поражали ее глаза, огромные, угольно-верные, они, как ему говорили, обладали способностью видеть людей насквозь. Говорили также, что она никогда ничему не удивляется. Кроме того, ходили слухи, что Кисоко — канасими де нуитори ситеру — «расцвеченная грустью» и что в прошлом она пережила какую-то ужасную трагедию. О том, что с ней произошло, Николас не знал. Вероятно, об этом был осведомлен только ее брат.
Женщина молча провела его по отделанному полированным вишневым деревом коридору. По его стенам висели вставленные в золоченые рамки суримоно, — японские гравюры восемнадцатого века, употреблявшиеся в свое время как поздравительные открытки. Их авторы, в свое время презираемые, теперь считались мастерами мирового класса, и за их работами охотились коллекционеры и музеи всего мира. В гостиной цвета хурмы с золотом Николас нашел Тандзана Нанги. Он полулежал на обитом бледно-желтой парчой диване французского производства, выглядел, усталым и каким-то опущенным. Когда Николас попытался заглянуть ему в глаза, отвел их.
— Очень рада наконец-то видеть вас у себя, — непринужденным тоном проговорила Кисоко, словно пытаясь смягчить потенциально взрывоопасную ситуацию. — Было не очень любезно с моей стороны не пригласить вас ко мне раньше.
Паркетный пол покрывал обширный персидский ковер. Мебель была разных периодов и стилей, с широкими сиденьями и низкими спинками, выглядела очень уютной благодаря массе подушечек с кисточками из камки, ситца и шелка. В застекленных шкафах стояли полные боевые доспехи самурая. Коллекция находилась в очень хорошем состоянии и поражала своей полнотой. Николас знал, что многие музеи не могли похвастаться ничем подобным.
— Это оружие мне не принадлежит, — сказала Кисоко, поймав взгляд гостя. — Это собственность моего сына, Кена.
— Изумительная коллекция, — восхитился Николас.
Кисоко слегка поклонилась:
— Столь высокая оценка, без сомнения, польстила бы моему сыну. — Внезапно женщина улыбнулась и, словно они были одни в комнате, спросила. — Не хотите ли чая?
— Благодарю вас, нет.
— Конечно, это скромное угощение, но...
— Спасибо, не надо.
Она спросила еще раз, Николас снова отказался, после чего, по утомительным конфуцианским правилам общества, к которому принадлежала сестра Оками, можно было принять предложение. Кисоко снова поклонилась и со скрытой улыбкой сказала:
— Извините, я выйду на минуту, сегодня у прислуги выходной день.
Оставшись в гостиной наедине с Нанги, Николас подошел к дивану.
— Как вы меня нашли? — спросил резким тоном больной.
— Через ваш «Ками».
В воздухе повисло странное, холодное молчание, во время которого Николас присел на диван.
— Нанги-сан, есть много вопросов, которыми мы должны срочно заняться.
— Обсудите их с Т'Рином. Он для этого и существует.
— Но у него нет вашего опыта. К тому же не могу сказать, чтобы я очень доверял ему.
— Но он пользуется полным моим доверием, — многозначительно проговорил Нанги. — Вы должны привыкать работать с ним. — Тандзан откинулся назад, будто утомившись. — Я старею, Николас-сан. — Он улыбнулся: — А может быть, у меня просто приступ меланхолии.
Нанги повернул голову и взглянул на Линкера здоровым глазом.
— Вы слишком хороший детектив, чтобы я мог надеяться долго скрывать это от вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77