В информационной сводке на объект операции – капитана медицинской службы армии США Вильяма Роберта Вудсона-младшего, было много весьма интересного и чрезвычайно полезного. Можно было только догадываться, каких усилий и каких денег советской резидентуре стоило добыть эти сведения, имея как отправную точку лишь несколько смутных деталей о кадровых перестановках в перевооружающихся и переформируемых химических подразделениях американской армии в Корее, а также протокол последнего допроса пленного, давшего более или менее точный словесный и психологический портрет химика. Наверняка имелось и что-то еще, чего уходящим во вражеский тыл разведчикам знать было не положено – но итогом разведмероприятий было появление столь интересного документа, что у старшего капитана чесались руки допросить американца так, как он умел это делать. Причем допросить самому при любом развитии ситуации – кроме разве что накрытия их 155-миллиметровым осколочно-фугасным снарядом с радиолокационным взрывателем, настроенным на разрыв в десятке метров над землей.
Одна из богатейших в Вирджинии семей, частная католическая школа, затем Йельский университет. Выпуск 1941 года, почти целиком отправленный в авиашколы и военные училища, но Вудсон призыву то ли не подлежал, то ли уже тогда как многообещающий во всех отношениях молодой человек стал объектом внимания соответствующих государственных служб. Бакалавр, магистр, доктор философии в 1948 году. Тема исследования закрыта – Библиотека Конгресса вместо положенной «пергаментной» копии получает листок с несколькими подписями. Почему-то с конца 1948 года и по 1951 год включительно – Университет Дрексела в Филадельфии, штат Пенсильвания. Намек на электронные счетно-вычислительные устройства? Но тогда почему, если все остальное – это химия, химия и химия? Боевые отравляющие вещества. Разработка. Испытания. Обнаружена датированная 1950 годом подпись «первого лейтенанта В. Вудсона-мл.» под счетом за стадо свиней в 150 голов – значит, к этому времени он уже полностью находился в системе. На свиньях испытывают и стрелковое оружие, но тогда важен не их возраст, а только вес. Здесь же возраст обреченных хрюшек указан с точностью до недель. Что это может означать – вопрос компетенции отнюдь не младшего офицера военной разведки, пусть даже он относится к ее элите, к единственной (насколько старший капитан мог знать) боеготовой спецгруппе разведуправления КНА. Как обычно, уничтоженной почти целиком, по нее еще продолжающей выполнять поставленную задачу: захватить секретоносителя и доставить его к точке, откуда будет произведена эксфильтрация.
Между прочим, эта точка находилась на пятнадцать с лишним километров юго-юго-восточнее той, где был произведен захват. Учитывая то, что линию фронта в районе проведения операции к этому моменту пересечь невозможно уже совсем, идея двигаться на такое расстояние смотрелась ярко и оригинально. А принимая во внимание то, что сейчас стоит белый день, а впереди имеет место «район повышенной сложности» и по рельефу местности, и по ожидаемому противодействию, это выглядело очередным нетривиальным способом самоубийства.
Впрочем, авиации противника в воздухе пока не видно, разве что на большой высоте трижды прошли в сторону фронта группы истребителей или штурмовиков, тип которых старший капитан не сумел опознать. Возможно, разработанный генералом Чо в сотрудничестве с советским «старшим лейтенантом» с труднопроизносимой фамилией план продолжал действовать, и над линией Койджин–Тэйджуджём сейчас идут воздушные бои, отвлекающие все внимание американских авианаводчиков. Пока.
«В случае затруднения или повышенного риска эксфильтрации, – вспомнил старший капитан Ю, –разрешается самостоятельно допросить секретоносителя по указанным в разделе «2» вопросам, используя все необходимые меры к получению достоверных данных. При возможности, расширить список обязательных вопросов по собственному усмотрению, в зависимости от открывшихся обстоятельств. При полной невозможности эксфильтрации в заданные сроки – уничтожить секретоносителя после допроса, принесшего удовлетворительный результат, после чего любой ценой обеспечить доведение полученной развединформации до командования КНА. В случае гибели радиста, либо при выходе из строя или захвате противником рации, пытаться связаться с действующей в горно-лесном массиве Щёрак-сан сводной партизанской группой, представляющей собой остатки разгромленного карательными частями в декабре 1952 года отряда имени товарища Кан Те Ки, слитого с остатками разведгруппы 1-й пограничной бригады КНА. Код и пароль для выхода на связь с рации партизанской группы... В случае невозможности обеспечения продолжительной работы рации – код для извещения о варианте развития военной ситуации (по показаниям секретоносителя), обозначенного в спецсводке разведотдела КНА как «Мегиддо»... Код для обозначения предполагаемых временных рамок ситуации «Мегиддо»... Код для использования в случае, если в результате допроса с применением, всех необходимых для получения достоверных данных мер подобное развитие военной ситуации определяется как абсолютно неизбежное...»
Группа из пяти дошедших почти до предела усталости мужчин, страшных нечеловеческими оскалами на осунувшихся лицах, продолжала бежать по склонам становящихся все более высокими сопок, занесенных снегом и кое-где заросших жестким кустрником. До выхода в район, откуда их в 2:30-2:50 следующих суток должен подобрать боевой корабль, оставалось еще слишком далеко. По расчетам – около 9 часов бега по горам и снегу..
Узел 7.3
Ночь с 4 на 5 марта 1953 года
– Вы звали, товарищ командир?..
–Да.
Алексей, напряженно обводящий биноклем глухо-черный горизонт, оторвался от окуляров и с неудовольствием поглядел на светлое круглое пятно – лицо своего переводчика. . – Вы так замерзли, товарищ Ли? – спросил он после секунды молчания. В эту конкретную минуту ему переводить ничего не требовалось, но то, что Ли ушел вниз, было неправильно – в любой момент счет мог пойти на секунды. Это он и объяснил – не слишком стесняясь в выражениях и не особо заботясь об интонациях.
– Да... Замерз... – устало и даже, пожалуй, равнодушно ответил переводчик. Голос молодого офицера Алексею не понравился. Совсем. Неужели Ли на самом деле трус? В Ионгдьжине, под налетом вражеской авиации, так ему не показалось – но там это были мгновения, а поход боевого корабля – часы и часы ожидания чего-то неизвестного. Такое может вынести не каждый.
– И страшно... – в тон китайцу дополнил он.
– Да, – подтвердил тот опять, даже не задумавшись. И не постыдившись. – Идет год Змеи...
–Что?
На этот раз Ли промолчал и Алексей снова поднял бинокль, наклонившись вперед и опираясь грудью о поручни мостика. Полы куртки били его по бедрам, распахиваемые ветром, и холод действительно пробирал до самых костей. Для того чтобы легко расходящийся над водой звук был тише, минный заградитель шел по обжигающе-холодному морю на таких оборотах дизеля, которые ненамного уступали понятию «полный ход», но все равно – опасность, что их именно услышат, была едва ли не сильнее, чем все остальное.
К полуночи они прошли траверз скалы Сонман – первой из двух; той, которую погибший командир минзага упорно называл Тэбави. Вторую «скалу Сонман» британская карта отмечала как остров – хотя разница была небольшая: на гладком, отполированном ветром каменном лбу все равно не жило и не росло ничего, кроме нескольких кривых сосен, неизвестно как зацепившихся за него корнями. Того, что там обнаружится замаскированная батарея, способная продырявить «Кёнсан-Намдо» даже просто крупным осколком одного из своих снарядов, Алексей не опасался с самого начала, и когда полночь ушла назад, порадовался за свое спокойствие хотя бы по этому поводу.
– Куда больше он думал о миноносцах и катерах, ждущих его впереди, в ночной тьме. Корабль, переданный особым приказом комфлота КНДР и главвоенсоветника ВМФ под его временное командование, капитан-лейтенант Вдовый вел по двадцатиметровой изобате. Это было основной рабочей глубиной вражеских транспортов малого тоннажа, доставлявших людей и грузы к «языку» линии фронта, вытянувшемуся на север вдоль побережья: на несколько километров западнее береговой черты. Хотелось надеяться, что подобная наглость поможет им быть принятыми за своих, но одновременно она повышала шанс быть обнаруженным артиллерийским катером южнокорейцев или даже сразу американцев. Погода, вопреки его надеждам, ухудшилась не настолько, чтобы заставить укрыться в гаванях хотя бы даже водоплавающую мелочь ОВР .
– Я как-то не подумал, что вы сразу такое прикажете... А товарищ капитан сказал... – продолжал бубнить что-то свое Ли. Алексей косо взглянул в его сторону, но в темноте это не возымело никакого эффекта, поэтому он просто сморщился и продолжил вести наблюдение. Сейчас они были где-то на милю севернее траверза «Сондонджилли», или Сондонджин-ни, как опять же говорили местные. Если забыть о том простом факте, что вообще все Восточное море контролировалось флотом США, то это были уже окончательно «враждебные воды». Примерно на половине расстояния между Пховеджин-ни и Сондонджин-ни достаточно условная в этом месте линия фронта уходила в море – и хотя морская война полным ходом шла севернее, это не могло не чувствоваться.
– Да и весь этот год... который...
– Слушайте, командир взвода Ли, – громким шепотом обратился к переводчику Алексей. Он не хотел, чтобы кто-то из матросов слышал его грубость второй раз подряд, а ближайший сигнальщик, также шаривший биноклем по горизонту, абсолютно черному с восточной, и иногда мелькающему дальними проблесками с западной стороны, находился в каком-то метре. – Вы слишком много говорите. Какой еще год? Что за бред?
– Плохой год... Год Змеи...
Алексея снова поразило, как китаец это сказал. Парня действительно трясло – и если видно это не было, то чувствовалось отлично.
– Это китайское... Хотя и в Корее тоже принято... А вы разве не знаете?
– Нет, – был вынужден ответить он. – Это какая-то сказка?
– Не совсем, товарищ командир... Но вам, наверное, можно думать и так. А я уже давно знаю, что...
«Дубина, – подумал Алексей в очередной раз, когда Ли снова трагически замолчал. – В театре тебе работать. Пожарным».
– Меня убьют в год Змеи, товарищ военсоветник. Товарищ командир... Или сейчас, или через двенадцать лет. Но скорее сейчас. Я бы все равно не боялся, но море...
Стиснув зубы, Алексей разглядывал второй раз подряд мелькнувший далеко впереди и справа проблеск. Цвет у него был блекло-оранжевый – ни на ходовые огни, ни на маломощный сигнальный прожектор не похоже. Поисковый? Тоже не подходит – ни по интенсивности, ни по цвету. Вспышки выстрелов? Звука он не расслышал, но мощный дизельный двигатель в глубине корабля издавал такое уверенно-рокочущее «бу-бу-бу», что можно было прослушать и морскую шестидюймовку, не то что какую-нибудь сухопутную мелочь вроде ведущего беспокоящий .огонь миномета. Двигатель его корабля. Своего – и настоящего. Не катера, а минного заградителя. Сумел, значит, дожить до такого.
– Вы, товарищ командир взвода Ли, напрасно... – Алексей хотел сказать «порете чушь», но вовремя поймал себя на мысли, что такая идиома для китайца – перебор, поэтому закончил проще: – Говорите ерунду.
– Да не то что ерунду, товарищ командир... Я коммунист... Но в такое я верю. Когда мой старший брат уходил в партизанский отряд, один старик из нашей деревни сказал ему, как и когда он погибнет – чтобы он не боялся заранее. Брат поблагодарил его, попрощался со всеми нами и ушел.
– И что? – спросил Алексей, помимо собственной воли.
– Потом, уже после войны с гоминдановцами... – спокойным голосом, в котором однако читалось нешуточное напряжение, продолжил переводчик. – В общем, вернулся кто-то из его отряда и рассказал нам, что все так и случилось. Брат воевал, как и обещал – не боясь ничего. А потом погиб. Старик сказал ему и месяц тоже, а мне, когда я уходил добровольцем – только год по нашему календарю. Хотя... На самом деле он был не очень уверен, – Шуй-Сы или Му-Сы... То есть этот будет год Змеи или следующий. Он сказал, что ему почему-то трудно различить вкус, настолько это будет трудное время.
– Вкус?
– Ну, это трудно перевести... – Ли помолчал. – Вкус, цвет, – это... Ведь не может же каждые двенадцать лет быть одно и то же. Поэтому по большому циклу считают – будет это год «воды» или «дерева». Или еще он может быть «металлическим», но это считается хорошо... В общем...
– Как ребенок, честное слово.
Алексей даже не подумал усмехнуться, хотя переводчик этого видеть все равно не мог. Хороший парень. Жалко, если он настолько остро предчувствует свою смерть. Подобно многим всерьез воевавшим людям его поколения, как такое бывает, Алексей знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89