Я правильно сказал?
Приняв чашку чая от прибывшего солдатика, весящего максимум фунтов сто десять – как Мэтью весил лет пять или шесть назад, – капитан даже не подумал угостить замерзших уже просто на пути к нему американцев. Вместо этого он продолжил свой не слишком интересный рассказ о том, что китайцы не просто катают свой «ДШК» с одной позиции на другую чуть ли не посередине нейтральной полосы, а бегают и ползают налегке – причем так быстро, что их ни разу не удалось подстрелить, а затем подтягивают пулемет к себе на длинном тросе.
– Патронов они много с собой не таскают, – доверительно сообщил он. – Отстреляют ленту, даже не целиком, по какой-то мо-мен-таль-ной цели, и тут же уходят. Пока запрос открыть по ним огонь проходит через наш минометный взвод, они уже далеко. После того ветреного дня, когда у тебя не получилось его дождаться, – капитан указал дымящейся чашкой на Мэтью и с демонстративной грустью покачал головой, – они сумели поймать рабочую команду моей роты, когда она углубляла гнездо авианаводчика. Из этого гнезда едва ли не самый лучший обзор в западную и северо-западную сторону на всем нашем холмике. Это было примерно в четыре утра, но китайцы одновременно подвесили над гнездом штук пять осветительных ракет – знаете, таких розово-белых – и этот пулемет открыл огонь ярдов с четырехсот, из воронки от вашей бомбы. Эта воронка якобы была заминирована нами едва ли не с Рождества – значит, они сняли мины то ли в начале ночи, то ли еще раньше, и заранее притащили туда свой пулемет. Помимо нескольких тяжелораненых, у меня четверо убитых – одним махом. Этому Ир-тьюиг Санг-са Чу, – он пощелкал пальцами, подыскивая перевод, но только махнул рукой, – шею разорвало едва ли не пополам.
Его младшего брата забрызгало с головы до ног, он уже три дня ничего не делает, только плачет. Я же говорю, устали люди.
– Это точно китайцы? – зачем-то спросил его Мэтью, даже сидя переминавший свои поставленные под лавку ноги так, чтобы вес все время переходил с одной на другую – попытка авансом согреться за предстоящее пребывание на позиции.
– Точно, – кивнул капитан и, поднявшись со своего табурета, полез куда-то в шкаф. – Вот, возьмите, – он протянул им по шоколадному брусочку «Херши». – Светает где-то минут через тридцать или сорок, и к этому времени вы должны быть в своей лежке. Мои люди там посмотрели как следует, никаких сюрпризов нет. В 0750 мой пулемет на левом фланге проведет несколько раз очередями по позициям коммунистов, затем замолчит. Минут через пятнадцать или двадцать после этого, то есть в 0805 или 0810, этот же пулемет откроет огонь с новой точки, ярдах в ста от первой. К этому времени и вы, и те китайцы должны быть уже готовы. Постарайтесь хотя бы задеть одного-двух солдат из его расчета – лучше всего, конечно, самого пулеметчика. Удачи, в общем.
Корейский капитан поднялся, сменив приветливое выражение лица на сурово-мужественное. Двое американских рядовых, к его удовлетворению, сами догадались откозырять и выйти из его блиндажа.
– Да-а... – протянул старший в их паре рядовой Спрюс, разглядывая плиточку шоколада в руке. – А я до этого думал почему-то, что это мы должны корейцев шоколадом кормить.
– Ну, нашему лейтенанту вообще такое в голову не пришло, – не согласился каролинец. – А в подобный холод всегда полезно похрустеть чем-то таким...
Подняв на него глаза, Мэтью едва не засмеялся внезапно пришедшей в голову мысли. Но сохранив порадовавшее его самого спокойствие, он выставил шоколадку перед собой и несложным движением кисти ободрал с нее бумажную обертку, аккуратно зажав ее между пальцами. Под взглядом напарника он сделал то же самое и с фольговой «бандеролькой», отпустив ее на волю ветра, тут же забравшего бумажку с собой, после чего кривовато обмотал «Херши» обратно в бумагу и засунул плиточку в нагрудный карман. Приоткрывший от удивления рот Закарий секунд десять постоял, наклонив голову вперед, прежде чем сделан абсолютно то же самое с благоговением человека, на которого снизошла чужая мудрость.
– Это чтобы не шуршала? – восхищенно спросил он все так же уверенно-спокойного Мэтью.
– В основном – чтобы не блеснула, когда мы начнем ее есть, – сообщил тот, уже даже не радуясь своей впечатлившей новобранца сообразительности – настолько его захватила мысль о том, не специально ли корейский капитан сделал такой богатый подарок уходящим в засаду снайперам...
Подошедшие к блиндажу командира роты вице-сержант с рядовым, объяснившись жестами, проводили их к передовой траншее. Затем Мэтью с Заком провели несколько минут, просчитывая подходы к лежке и рассматривая местность перед собой в неверном колеблющемся свете ракет, медленно раскачивающихся иод порывами ветра. Понаблюдав в свое удовольствие и не заметив ничего необычного на поле, изрытом воронками и полуоплывшими от разрывов, наполовину занесенными снегом старыми ходами сообщения (всего ярдов десять или пятнадцать не доходившими до запланированной ими точки), они, переглянувшись напоследок, легли животами на бруствер и поползли вперед.
Потратив сотню извивающихся движений, чередуемых с бегом на четвереньках в чуть заметных низинах, они достигли оказавшейся пустой и нетронутой лежки. Стараясь не слишком громко шипеть, выгребая из-за пазух набившийся туда через вороты курток снег, оба застыли на месте. Только теперь они сделали то, что должны были сделать сразу, как только добрались до места, – то есть начали внимательно прислушиваться к окружающему миру. Было вроде бы тихо, но через минуту или две невдалеке приглушенно стукнуло чем-то тупым – то ли но камню, то ли по бревну. Едва слышный звук тут же увяз в косо падающих с неба снежинках.
«Туда», – молча указал Мэтью в направлении, противоположном к источнику невнятного звука. Сам он выложил на бруствер винтовку, ствол которой был обмотан серым хлопчатобумажным чехлом, и для проверки приложился к оптическому прицелу. Было еще, разумеется, слишком темно – но если им действительно повезло оказаться рядом с пулеметом, то как только он заработает по проявившим себя в 0805 (или даже сразу в 0750) южнокорейцам, у него появится шанс уложить весь его расчет за какой-то десяток секунд. Это, возможно, впечатлит корейцев до такой степени, что весь оставшийся срок этой войны ему можно будет просидеть в блиндаже с капитаном, чавкая американскими шоколадками и храбро позвякивая какой-нибудь положенной за такой подвиг медалью.
Или все наоборот, и им как раз не повезло? Если они услышали этот звук настолько легко, всего за какие-то минуту или две вслушивания в темноту после десяти минут пыхтения по шею в снегу, то его источник, вероятно, находится достаточно близко – ярдах в двухстах, скажем, а то и в ста пятидесяти. Вполне можно предположить, что даже если утверждение корейского капитана о том, что лишние патроны китайцы с собой не таскают, есть чистая правда – даже тогда в расчет «ДШК» наверняка будет входить человека четыре. Трое из них непременно будут с личным оружием, а при том, что солдаты они наверняка бывалые, это, скорее всего, будут автоматы. На полутораста ярдах даже один пулемет не даст им высунуться из окопа ни на миллиметр, а уж с тремя автоматами... Забросают гранатами?..
Или это сразу засада именно на них, неопытную снайперскую пару? Поставив напарника наблюдать, чтобы никто не подполз к ним со спины, Мэтью поступил так, как научил его «Большой». Но надежды у него было не слишком много – даже на себя, не то что на новичка, прибывшего на фронт позже него самого. Если бы он попросил вторым номером опытного солдата, ему, наверное, все же не отказали бы, и тогда на душе было хотя бы чуточку спокойнее. А неловкость можно и перетерпеть – не развалился бы. А вот теперь приходится бояться, делая перед новичком суровый и уверенный вид, чтобы не боялся хотя бы он...
«А-а-ра!» – неожиданно закричали откуда-то со стороны траншей коммунистов. «А-а-рра!» – и потом что-то неразборчивое по-корейски, с переливами гласных. Голос был громкий и уверенный, на морозе, в ночной темноте это резануло по нервам сильнее, чем ожидаемая им почти немедленно пулеметная очередь, которая так и не пришла.
– Сколько? – спросил Мэтью напарника, даже не затруднившись указать себе на запястье – вопрос должен был быть понятен и так.
– Еще две минуты. С какими-то секундами, – ответил тот после паузы. У Зака имелись подаренные ему на прощанье старшим братом, привезенные с «той» войны, трофейные немецкие часы со светящимися стрелками, включая секундную, и поскольку у Мэтью таковых не было, то следить за временем предстояло напарнику. Сверять часы с корейцами они не стали (хотя такая возможность, наверное, была), но и приблизительного расчета готовности вполне хватало. Честно говоря, сверять часы Мэтью просто не пришло в голову, но теперь он приказал себе запомнить, что в следующий раз такое стоит сделать, хотя бы даже затем, чтобы просто выглядеть чуточку умнее и опытнее, чем на самом деле.
Зачем и кому коммунисты кричали и что их крики могли означать, он так и не понял, но задумываться над этим все равно не собирался. Как раз сейчас расчет станкового пулемета корейцев отсчитывает последние десятки секунд перед тем, как открыть огонь по вражеским позициям, стегая их огнем справа налево и обратно в ожидании ответных трасс, способных дать ему ориентир для прицеливания. Готовясь к тому, что китайцы перехитрили корейского капитана и их пулемет откроет огонь немедленно после того, как корейцы обнаружат себя, он приготовил винтовку к стрельбе.
Про себя называющий себя снайпером только в первые минуты после пробуждения, когда то, что он на войне, а не дома, уже вспомнилось, но то, кто он такой на самом деле – еще нет, рядовой Спрюс сделал все, как его учили: тщательно и небыстро. За его спиной Закарий похрустывал снегом, выминая своим собственным телом ямки под тазом и локтями и пытаясь устроиться как можно более комфортно к тому моменту, когда ему, возможно, придется стрелять в приподнявшиеся над воронкой тени пришедших по их душу китайских разведчиков с зажатыми в зубах ножами. Стараясь не думать об этом и просто выжидая нужное время, Мэтью приложился к прикладу, но продолжал, приподняв голову, смотреть поверх прицела в ожидании первой очереди.
Она все равно пришла неожиданно, со стороны траншей корейской роты, светящимся пунктиром обмахнув узкий, градусов на сорок, сектор горизонта перед собой.
«Трр-ра! Трр-ра!» – узнаваемо и бодро вскрикивал пулемет. Казалось, что мороз совершенно не повлиял на его интонации – как на голос того коммуниста, который кричал что-то непонятное минут десять назад. Мэтью каждую секунду ожидал, что китайский «ДШК» ответит из какой-нибудь ямы или воронки ярдах в двухстах, откуда ему тогда послышался неосторожный звук, но те, кто мог там быть, смолчали, а в даже здорово уже посветлевших сумерках в маломощный «М84» впереди невозможно было разглядеть ничего, кроме сугробов и комьев грунта, вывернутых из земли взрывами мин.
Как капитан их и предупредил, корейский пулемет замолчал, дав несколько бесцельных длинных очередей. Сейчас его расчет должен был, обмирая от страха, менять позицию, чтобы открыть огонь снова. Если китайцы действительно готовы еще с ночи, то этот момент для них идеальный – иначе его не назовешь. Если они подвесят над этим участком нейтральной полосы несколько ракет с разных сторон, то обнаружить перебегающих солдат с весящими десятки фунтов частями пулемета на спинах им не составит большого труда, а на такой дистанции лучшей цели для такой чудовищной машины, как русский «ДШК», и не придумаешь. Впрочем, Мэтью осознавал, что даже этот, так свободно всплывший в его голове образ, был пока что чистой теорией – как стреляет «ДШК», он не видел пока ни разу в жизни. И более того, видеть искренне не желал.
Ему показалось, что прошло уже много времени – но и коммунисты, и корейский пулемет продолжали хранить молчание. Зак пыхтел за спиной, волнуясь и боясь. Боялся и он сам. Больше всего на свете Мэтью Сирюсу хотелось дать сейчас отбой, уползти назад в траншеи корейской роты, оттуда дотопать милю с четвертью до их собственного ротного опорного пункта, доложиться мастер-сержанту и «Хорьку», то есть рядовому первого класса Джексону, об очередной безуспешной засаде и наконец-то отогреться в блиндаже. Последнего ему хотелось даже больше, чем спать.
Старослужащие – из тех, кто всегда стремится позубоскалить, – будут смеяться над его с трудом унимаемой дрожью и нескладностью; пенсильванец в очередной раз выскажется в том смысле, что он не «щеголеватый», а сходный с еловым бревном, хоть и назван в честь центральной улицы Филадельфии. Но все это было ерундой и легко можно было пережить. Мэтью очень надеялся, что коммунисты так и не откроют огонь, и через десять–двадцать минут ожидания можно будет с чистой совестью уползти, сохранив позицию для следующего раза, быть может, более удачного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Приняв чашку чая от прибывшего солдатика, весящего максимум фунтов сто десять – как Мэтью весил лет пять или шесть назад, – капитан даже не подумал угостить замерзших уже просто на пути к нему американцев. Вместо этого он продолжил свой не слишком интересный рассказ о том, что китайцы не просто катают свой «ДШК» с одной позиции на другую чуть ли не посередине нейтральной полосы, а бегают и ползают налегке – причем так быстро, что их ни разу не удалось подстрелить, а затем подтягивают пулемет к себе на длинном тросе.
– Патронов они много с собой не таскают, – доверительно сообщил он. – Отстреляют ленту, даже не целиком, по какой-то мо-мен-таль-ной цели, и тут же уходят. Пока запрос открыть по ним огонь проходит через наш минометный взвод, они уже далеко. После того ветреного дня, когда у тебя не получилось его дождаться, – капитан указал дымящейся чашкой на Мэтью и с демонстративной грустью покачал головой, – они сумели поймать рабочую команду моей роты, когда она углубляла гнездо авианаводчика. Из этого гнезда едва ли не самый лучший обзор в западную и северо-западную сторону на всем нашем холмике. Это было примерно в четыре утра, но китайцы одновременно подвесили над гнездом штук пять осветительных ракет – знаете, таких розово-белых – и этот пулемет открыл огонь ярдов с четырехсот, из воронки от вашей бомбы. Эта воронка якобы была заминирована нами едва ли не с Рождества – значит, они сняли мины то ли в начале ночи, то ли еще раньше, и заранее притащили туда свой пулемет. Помимо нескольких тяжелораненых, у меня четверо убитых – одним махом. Этому Ир-тьюиг Санг-са Чу, – он пощелкал пальцами, подыскивая перевод, но только махнул рукой, – шею разорвало едва ли не пополам.
Его младшего брата забрызгало с головы до ног, он уже три дня ничего не делает, только плачет. Я же говорю, устали люди.
– Это точно китайцы? – зачем-то спросил его Мэтью, даже сидя переминавший свои поставленные под лавку ноги так, чтобы вес все время переходил с одной на другую – попытка авансом согреться за предстоящее пребывание на позиции.
– Точно, – кивнул капитан и, поднявшись со своего табурета, полез куда-то в шкаф. – Вот, возьмите, – он протянул им по шоколадному брусочку «Херши». – Светает где-то минут через тридцать или сорок, и к этому времени вы должны быть в своей лежке. Мои люди там посмотрели как следует, никаких сюрпризов нет. В 0750 мой пулемет на левом фланге проведет несколько раз очередями по позициям коммунистов, затем замолчит. Минут через пятнадцать или двадцать после этого, то есть в 0805 или 0810, этот же пулемет откроет огонь с новой точки, ярдах в ста от первой. К этому времени и вы, и те китайцы должны быть уже готовы. Постарайтесь хотя бы задеть одного-двух солдат из его расчета – лучше всего, конечно, самого пулеметчика. Удачи, в общем.
Корейский капитан поднялся, сменив приветливое выражение лица на сурово-мужественное. Двое американских рядовых, к его удовлетворению, сами догадались откозырять и выйти из его блиндажа.
– Да-а... – протянул старший в их паре рядовой Спрюс, разглядывая плиточку шоколада в руке. – А я до этого думал почему-то, что это мы должны корейцев шоколадом кормить.
– Ну, нашему лейтенанту вообще такое в голову не пришло, – не согласился каролинец. – А в подобный холод всегда полезно похрустеть чем-то таким...
Подняв на него глаза, Мэтью едва не засмеялся внезапно пришедшей в голову мысли. Но сохранив порадовавшее его самого спокойствие, он выставил шоколадку перед собой и несложным движением кисти ободрал с нее бумажную обертку, аккуратно зажав ее между пальцами. Под взглядом напарника он сделал то же самое и с фольговой «бандеролькой», отпустив ее на волю ветра, тут же забравшего бумажку с собой, после чего кривовато обмотал «Херши» обратно в бумагу и засунул плиточку в нагрудный карман. Приоткрывший от удивления рот Закарий секунд десять постоял, наклонив голову вперед, прежде чем сделан абсолютно то же самое с благоговением человека, на которого снизошла чужая мудрость.
– Это чтобы не шуршала? – восхищенно спросил он все так же уверенно-спокойного Мэтью.
– В основном – чтобы не блеснула, когда мы начнем ее есть, – сообщил тот, уже даже не радуясь своей впечатлившей новобранца сообразительности – настолько его захватила мысль о том, не специально ли корейский капитан сделал такой богатый подарок уходящим в засаду снайперам...
Подошедшие к блиндажу командира роты вице-сержант с рядовым, объяснившись жестами, проводили их к передовой траншее. Затем Мэтью с Заком провели несколько минут, просчитывая подходы к лежке и рассматривая местность перед собой в неверном колеблющемся свете ракет, медленно раскачивающихся иод порывами ветра. Понаблюдав в свое удовольствие и не заметив ничего необычного на поле, изрытом воронками и полуоплывшими от разрывов, наполовину занесенными снегом старыми ходами сообщения (всего ярдов десять или пятнадцать не доходившими до запланированной ими точки), они, переглянувшись напоследок, легли животами на бруствер и поползли вперед.
Потратив сотню извивающихся движений, чередуемых с бегом на четвереньках в чуть заметных низинах, они достигли оказавшейся пустой и нетронутой лежки. Стараясь не слишком громко шипеть, выгребая из-за пазух набившийся туда через вороты курток снег, оба застыли на месте. Только теперь они сделали то, что должны были сделать сразу, как только добрались до места, – то есть начали внимательно прислушиваться к окружающему миру. Было вроде бы тихо, но через минуту или две невдалеке приглушенно стукнуло чем-то тупым – то ли но камню, то ли по бревну. Едва слышный звук тут же увяз в косо падающих с неба снежинках.
«Туда», – молча указал Мэтью в направлении, противоположном к источнику невнятного звука. Сам он выложил на бруствер винтовку, ствол которой был обмотан серым хлопчатобумажным чехлом, и для проверки приложился к оптическому прицелу. Было еще, разумеется, слишком темно – но если им действительно повезло оказаться рядом с пулеметом, то как только он заработает по проявившим себя в 0805 (или даже сразу в 0750) южнокорейцам, у него появится шанс уложить весь его расчет за какой-то десяток секунд. Это, возможно, впечатлит корейцев до такой степени, что весь оставшийся срок этой войны ему можно будет просидеть в блиндаже с капитаном, чавкая американскими шоколадками и храбро позвякивая какой-нибудь положенной за такой подвиг медалью.
Или все наоборот, и им как раз не повезло? Если они услышали этот звук настолько легко, всего за какие-то минуту или две вслушивания в темноту после десяти минут пыхтения по шею в снегу, то его источник, вероятно, находится достаточно близко – ярдах в двухстах, скажем, а то и в ста пятидесяти. Вполне можно предположить, что даже если утверждение корейского капитана о том, что лишние патроны китайцы с собой не таскают, есть чистая правда – даже тогда в расчет «ДШК» наверняка будет входить человека четыре. Трое из них непременно будут с личным оружием, а при том, что солдаты они наверняка бывалые, это, скорее всего, будут автоматы. На полутораста ярдах даже один пулемет не даст им высунуться из окопа ни на миллиметр, а уж с тремя автоматами... Забросают гранатами?..
Или это сразу засада именно на них, неопытную снайперскую пару? Поставив напарника наблюдать, чтобы никто не подполз к ним со спины, Мэтью поступил так, как научил его «Большой». Но надежды у него было не слишком много – даже на себя, не то что на новичка, прибывшего на фронт позже него самого. Если бы он попросил вторым номером опытного солдата, ему, наверное, все же не отказали бы, и тогда на душе было хотя бы чуточку спокойнее. А неловкость можно и перетерпеть – не развалился бы. А вот теперь приходится бояться, делая перед новичком суровый и уверенный вид, чтобы не боялся хотя бы он...
«А-а-ра!» – неожиданно закричали откуда-то со стороны траншей коммунистов. «А-а-рра!» – и потом что-то неразборчивое по-корейски, с переливами гласных. Голос был громкий и уверенный, на морозе, в ночной темноте это резануло по нервам сильнее, чем ожидаемая им почти немедленно пулеметная очередь, которая так и не пришла.
– Сколько? – спросил Мэтью напарника, даже не затруднившись указать себе на запястье – вопрос должен был быть понятен и так.
– Еще две минуты. С какими-то секундами, – ответил тот после паузы. У Зака имелись подаренные ему на прощанье старшим братом, привезенные с «той» войны, трофейные немецкие часы со светящимися стрелками, включая секундную, и поскольку у Мэтью таковых не было, то следить за временем предстояло напарнику. Сверять часы с корейцами они не стали (хотя такая возможность, наверное, была), но и приблизительного расчета готовности вполне хватало. Честно говоря, сверять часы Мэтью просто не пришло в голову, но теперь он приказал себе запомнить, что в следующий раз такое стоит сделать, хотя бы даже затем, чтобы просто выглядеть чуточку умнее и опытнее, чем на самом деле.
Зачем и кому коммунисты кричали и что их крики могли означать, он так и не понял, но задумываться над этим все равно не собирался. Как раз сейчас расчет станкового пулемета корейцев отсчитывает последние десятки секунд перед тем, как открыть огонь по вражеским позициям, стегая их огнем справа налево и обратно в ожидании ответных трасс, способных дать ему ориентир для прицеливания. Готовясь к тому, что китайцы перехитрили корейского капитана и их пулемет откроет огонь немедленно после того, как корейцы обнаружат себя, он приготовил винтовку к стрельбе.
Про себя называющий себя снайпером только в первые минуты после пробуждения, когда то, что он на войне, а не дома, уже вспомнилось, но то, кто он такой на самом деле – еще нет, рядовой Спрюс сделал все, как его учили: тщательно и небыстро. За его спиной Закарий похрустывал снегом, выминая своим собственным телом ямки под тазом и локтями и пытаясь устроиться как можно более комфортно к тому моменту, когда ему, возможно, придется стрелять в приподнявшиеся над воронкой тени пришедших по их душу китайских разведчиков с зажатыми в зубах ножами. Стараясь не думать об этом и просто выжидая нужное время, Мэтью приложился к прикладу, но продолжал, приподняв голову, смотреть поверх прицела в ожидании первой очереди.
Она все равно пришла неожиданно, со стороны траншей корейской роты, светящимся пунктиром обмахнув узкий, градусов на сорок, сектор горизонта перед собой.
«Трр-ра! Трр-ра!» – узнаваемо и бодро вскрикивал пулемет. Казалось, что мороз совершенно не повлиял на его интонации – как на голос того коммуниста, который кричал что-то непонятное минут десять назад. Мэтью каждую секунду ожидал, что китайский «ДШК» ответит из какой-нибудь ямы или воронки ярдах в двухстах, откуда ему тогда послышался неосторожный звук, но те, кто мог там быть, смолчали, а в даже здорово уже посветлевших сумерках в маломощный «М84» впереди невозможно было разглядеть ничего, кроме сугробов и комьев грунта, вывернутых из земли взрывами мин.
Как капитан их и предупредил, корейский пулемет замолчал, дав несколько бесцельных длинных очередей. Сейчас его расчет должен был, обмирая от страха, менять позицию, чтобы открыть огонь снова. Если китайцы действительно готовы еще с ночи, то этот момент для них идеальный – иначе его не назовешь. Если они подвесят над этим участком нейтральной полосы несколько ракет с разных сторон, то обнаружить перебегающих солдат с весящими десятки фунтов частями пулемета на спинах им не составит большого труда, а на такой дистанции лучшей цели для такой чудовищной машины, как русский «ДШК», и не придумаешь. Впрочем, Мэтью осознавал, что даже этот, так свободно всплывший в его голове образ, был пока что чистой теорией – как стреляет «ДШК», он не видел пока ни разу в жизни. И более того, видеть искренне не желал.
Ему показалось, что прошло уже много времени – но и коммунисты, и корейский пулемет продолжали хранить молчание. Зак пыхтел за спиной, волнуясь и боясь. Боялся и он сам. Больше всего на свете Мэтью Сирюсу хотелось дать сейчас отбой, уползти назад в траншеи корейской роты, оттуда дотопать милю с четвертью до их собственного ротного опорного пункта, доложиться мастер-сержанту и «Хорьку», то есть рядовому первого класса Джексону, об очередной безуспешной засаде и наконец-то отогреться в блиндаже. Последнего ему хотелось даже больше, чем спать.
Старослужащие – из тех, кто всегда стремится позубоскалить, – будут смеяться над его с трудом унимаемой дрожью и нескладностью; пенсильванец в очередной раз выскажется в том смысле, что он не «щеголеватый», а сходный с еловым бревном, хоть и назван в честь центральной улицы Филадельфии. Но все это было ерундой и легко можно было пережить. Мэтью очень надеялся, что коммунисты так и не откроют огонь, и через десять–двадцать минут ожидания можно будет с чистой совестью уползти, сохранив позицию для следующего раза, быть может, более удачного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89