– Не будет ни гвардейских стрелковых полков КНА, ни реактивной артиллерии, ни тяжелой бомбардировочной авиации.
Учитывая то, что 913-й полк уже должен был начать перевооружение, я разрешаю его задействовать; мои обещания о прикрытии зенитной артиллерией военно-морской базы также остаются в силе. Но наступления в стиле Финской ради попытки захватить одного конкретного человека в плен не будет – это безумие, причем безумие бесполезное. Не говоря уже о том, что за оставшиеся дни ни КНД, ни КНА ничего подобного организовать не сумеют, добиться успеха подобным образом не удастся в принципе: необходимый вам секретоноситель или избегнет плена, или его убьют в той бойне, которая будет иметь место. Кроме того, вы сами сказали, что точная дата его пребывания на передовых позициях их второй линии обороны пленному неизвестна, а в удачу и везение в бою я последние двенадцать лет не слишком верю. Поэтому я принимаю следующее решение...
Набрав в легкие воздуха и впервые за эту долгую минуту опустив взгляд из верхней половины стены напротив него, с висящим на ней портретом читающего «Правду» Ленина, генерал Разуваев посмотрел на командира присланной в Корею из дома спецразведгруппы и на его товарища – то ли узбека, то ли очень светлокожего бурята:
– Это должен быть обычный разведпоиск, силами одной разведгруппы. Максимум – взвода. Усиление вы получите, какое требуется: отвлекающий удар силами роты-батальона соседей, прикрытие артиллерией – все будет. Но на «ту сторону» пойдут столько человек, сколько нужно, чтобы остаться незаметными, перебить тех американцев или лисынмановцев, которые будут находиться рядом с ним, и вытащить химика обратно целым и пригодным к потрошению вживую.
Возможно, у небольшой группы шансов будет даже больше. В конце концов, у корейских товарищей прекрасная войсковая разведка, у них сотни отлично подготовленных бойцов, занимавшихся партизанской войной в этих же краях еще при японцах. Чужую форму они носят не стесняясь, а данные, полученные при допросах того пленного стрелка, можно использовать для проработки хорошего подхода. Марш в противогазах, – высказал он неожиданно пришедшую ему в голову идею. – Учитывая то, что капитан, по его же собственной легенде, прибудет проверять состояние их готовности к нашей химической атаке, это может иметь успех.
Генерал засмеялся. Приняв единственно возможное в сложившейся обстановке решение и приказав себе быть готовым отвечать за него так, как это будет сочтено необходимым Сталиным, он почувствовал себя гораздо свободнее. «Deus... non prodere... как там дальше, Sus non edere...» В общем, «Бог не выдаст, свинья не съест».
– Представьте себе, все обсуждают этого химика, как он их сейчас начнет проверять, лейтенанты на сержантов орут, сержанты на рядовых, все клянут начальство, и тут к ним марширует небольшая группа людей в форме, так сказать, Тэ-Хан Мин-Гук Юк-Кунх и в противогазных масках, а сбоку офицер, тоже в маске, отмашку дает: «Иль, и, сам...» А что? Неплохо, по-моему.
– Неплохо, – мрачно согласился командир спецгруппы. – Психическая атака. Матросы на зебрах. Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
– Не за что, – с удовольствием кивнул он. – Сколько у вас еще времени есть? День-два? За это время можно чуть ли не туннель прорыть к штабу 38-го полка американцев, если делом заниматься. Вы ведь по военной специальности войсковой разведчик, товарищ старший лейтенант? В ту войну где-нибудь батальонного или полкового уровня, да? Я так и думая, почему-то. Я никого не хочу обидеть, но давайте быть реалистами, ладно?
– Конечно, товарищ генерал-лейтенант.
Разведчики уже явно собирались прощаться. Похоже, они здорово разозлились, но тут главвоенсоветник ничего поделать не мог: будь у него взятая откуда-то с неба, ничего не стоящая дивизия, укомплектованная китайцами или корейцами, он бы с радостью ее им отдал, но поскольку дивизии не имелось, то оставалось делать именно то, что оставалось. То есть быть реалистом и готовить нормальный разведпоиск, со всеми его плюсами и минусами.
Генерал Разуваев совершенно не лукавил, когда заявил, что у небольшой, мобильной и скрытной группы гораздо больше шансов на успех, чем у укомплектованного полка Корейской Народной Армии, атакующего в полный рост и с полной самоотверженностью, как это умеют делать корейские коммунисты. Вряд ли старший лейтенант и даже инженер–старший лейтенант имели хорошее военное образование – не лейтенантское это дело. Но вот ему, как генералу, в голову пришел отлично подошедший пример, пусть и из морской истории.
Воздушную составляющую битвы за Лейте в октябре 1944 года японцы, как известно, проиграли было вчистую, понеся чудовищные потери, но так и не добившись почти ничего серьезного. Единственным исключением стал легкий авианосец «Принстон», легко и уверенно потопленный одиночным пикировщиком японцев. Как говорят, он просто затесался в мешанину пронизывающих облака в разных направлениях групп американских самолетов и точно вложил единственную 250-килограммовую бомбу в забитую заправленными самолетами полетную палубу авианосца. Еще говорят, что пилотировал тот пикировщик генерал-майор – но не будучи ни летчиком, ни моряком, генерал Разуваев не был уверен, правда это или нет. В любом случае, когда через полчаса на пылающем «Принстоне» взорвались погреба, силой взрыва перебило почти половину экипажа еще и на пытавшемся тушить его пожары легком крейсере. Так что – да, хорошо подготовленным и способным действовать хладнокровно одиночкам иногда везет по-крупному, и даже там, где ничего не добились сотни полных энтузиазма новобранцев.
– Я еще раз напоминаю, вы можете рассчитывать на любые силы и средства, находящиеся в моем распоряжении. Как и на то, что я способен достаточно заметно повлиять на принятие решения командиром 64-го истребительного авиакорпуса и на командующего КНА генерала Джу Янг Кана. Если понадобится, я пойду и выше – но только в том случае, если вы представите мне нормальный, логичный план действий, требующий чего-то выполнимого. А не то, что вы...
Он не договорил, не видя в этом нужды. Распрощавшимся с ним по-уставному разведчикам все было ясно и так: наверняка они не были дураками, на такой-то службе. И скорее всего, как окончательно решил для себя генерал, дело было действительно сложнее, чем они сочли нужным ему сообщить. Получалось, что не зная полной картины, он не имел возможности принять точное решение и этим, возможно, обрекал разведчиков на провал, но другого выбора, кроме как отменить их бредовый план, он не видел. Нетрудно догадаться, что, не получив требуемого результата, Москва и лично товарищ Сталин вполне закономерно обвинят его в саботаже. Подписанная Председателем Совета министров СССР бумага «Оказывать всяческое содействие» будет его смертным приговором. Но и здесь ничего не поделаешь тоже. Совсем. Изменять решение было нельзя – по крайней мере, пока не откроются новые обстоятельства, диктующие новые же варианты действий. В конце концов, не стали бы же в Москве закручивать такую гигантскую по охвату операцию ради одного вражеского офицера, даже имя которого неизвестно никому, включая и того пленного стрелка-американца.
Значит – и это тоже было логично, – в качестве объекта захвата этот химик просто подвернулся им под руку, как и было рассказано. Но на капитане свет клином не сошелся, будет и другой капитан, майор, первый лейтенант, в попытках вытащить которого какой-нибудь заслуженный десантно-диверсионный отряд КНА, с порядковым номером, подбирающимся к девятистам, потеряет половину бойцов. Опять потеряет и опять пополнится худенькими семнадцати-восемнадцатилетними пацанами, вроде тех, которые десять-одиннадцать лет назад своими жизнями удержали немецкие танки в российских и украинских степях, не пропустив их к горам Кавказа, к великим русским городам, дав следующему поколению солдат возможность повернуть войну вспять и гнать ее на запад, где еще так многим из них отвела черту жестокая фронтовая судьба. И эти бойцы тоже за считанные недели станут ветеранами – те из них, кто уцелеет. Уж в этом отношении ничего нового война в Корее не открыла...
После ухода разведчиков генерал-лейтенант снова остался в одиночестве в кабинете, единственной особенностью которого, по местным понятиям, были сразу два портрета на стенах: и Ленина, и Сталина. У генералов-корейцев, в рабочих кабинетах которых Разуваеву приходилось бывать, обычно висел только один – Ленина. У китайцев иногда еще и председателя Мао, но реже. Вздохнув, он подошел к письменному столу, начав перекладывать бумаги обратно лицевой стороной вверх. Интересно, куда лейтенанты направились? Очень может быть, что именно к генерал-лейтенанту Котову-Легонькову, главному советском военному советнику при штабе КНД, а до этого, много лет назад, начальнику оперативного управления 2-го Белорусского фронта у маршала Рокоссовского. До него лейтенанты будут добираться сутки, и скорее всего, он скажет им то же самое, что они услышали здесь, в его кабинете.
Котова генерал Разуваев ценил чрезвычайно высоко, ставя его по чисто военному оперативному таланту значительно выше себя. Решение Сталина заменить генерал-лейтенантом Котовым-Легоньковым предыдущего главвоенсоветника при КНД, генерал-полковника авиации Красовского, бывшего одновременно и командующим оперативной группой советских ВВС в КНР, он принял не только безоговорочно, как положено принимать приказы Вождя, но и с удовлетворением. Котов – человек умнейший и смелый и не станет рисковать своими драгоценными резервами ради какой-то дурновато попахивающей истории.
Очень уж все это вместе взятое походит на какую-то сложную провокацию или политическую игру. На такие Иосиф Виссарионович большой мастер, но от них все равно всегда лучше держаться в стороне, даже рискуя вызвать неудовольствие своей пассивностью. Да, дескать, такой я тупой солдафон – пришли ко мне, генерал-лейтенанту, два старших лейтенанта со злыми плавными движениями и глазами опытных убийц и начали требовать, чтобы я заставил корейских товарищей вести наступление в никуда, в пустоту, растрачивая при этом не только силы, технику, боеприпасы и топливо, но и то доверие, ту веру в «северных братьев», в советских людей, в их опыт и правдивость, которую корейцы испытывают. А это гораздо важнее, чем один пленный, будь он химик-огнеметчик или химик-пиротехник. Ну чем они могли доказать, что он действительно важен? Ничем, товарищ Сталин. А я в общевойсковых частях всю жизнь, от командира взвода до командира подвижной группы и советника при Чосон Ин-Мин Куй, – всей Корейской Народной Армии, товарищ Сталин. Я лучше старших лейтенантов знаю, как надо вести наступление!
Высказав себе все это, генерал Разуваев несколько успокоился. «Провокация». Что-то такое правильное было в этом слове. Или не совсем правильное, но близкое по смыслу. Над этим стоит подумать. Такая война, которая ведется на Корейском полуострове сейчас, после того, как линия фронта несколько раз перепрыгнула через 38-ю параллель: на юг, на север, и опять на юг, и снова на север, – такая война не выгодна никому. Корейцам обеих Корей: и Южной, и народно-демократической, – потому, что они гибнут на ней. Советскому Союзу – тоже нет, потому что большинство русских, советских людей искренне, всей душой ненавидят войну – очень уж тяжело и страшно она им каждый раз обходится. Советские люди воюют в Корее, потому что это их долг, потому что это нужно их стране.
Следует признать, что и военнослужащие из «войск ООН», какой бы на самом деле ширмой ни являлось это название, тоже воюют за то, что они понимают под долгом. Итальянские и скандинавские врачи, в том числе и из нейтральной Швеции, и из дружественной Советскому Союзу Норвегии, колумбийские моряки и эфиопские гвардейские стрелки – все они находятся на неправильной стороне фронта не потому, что все без исключения есть выродки и беспринципные наемники мирового капитала, а потому, что они неправильно понимают, ради чего ведется эта война.
То, что война может быть выгодна Соединенным Штатам в качестве прикрытия для многократного наращивания военной, в том числе и военно-морской мощи, это одна сторона медали. Другая – это то, насколько корейская бойня неожиданно оказалась выгодна Японии. Сожженной до руин, потерявшей в процентном отношении почти столько же людей, сколько советская Белоруссия, сдавшейся только после урановой и плутониевой бомб, взорванных над ее городами. Ненавидимой по всему миру и до зубной боли, до кровавой пелены в глазах – почти во всех странах, которым не повезло быть ее соседями в пик расцвета японской мощи в конце 1930-х – начале 1940-х годов. В Сингапуре, Малайе, на Формозе, в Корее северной и Корее южной – всюду, где «отметились» японская армия и флот, правительства и народы с ненавистью и негодованием наблюдают то, как Япония богатеет на этой войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Учитывая то, что 913-й полк уже должен был начать перевооружение, я разрешаю его задействовать; мои обещания о прикрытии зенитной артиллерией военно-морской базы также остаются в силе. Но наступления в стиле Финской ради попытки захватить одного конкретного человека в плен не будет – это безумие, причем безумие бесполезное. Не говоря уже о том, что за оставшиеся дни ни КНД, ни КНА ничего подобного организовать не сумеют, добиться успеха подобным образом не удастся в принципе: необходимый вам секретоноситель или избегнет плена, или его убьют в той бойне, которая будет иметь место. Кроме того, вы сами сказали, что точная дата его пребывания на передовых позициях их второй линии обороны пленному неизвестна, а в удачу и везение в бою я последние двенадцать лет не слишком верю. Поэтому я принимаю следующее решение...
Набрав в легкие воздуха и впервые за эту долгую минуту опустив взгляд из верхней половины стены напротив него, с висящим на ней портретом читающего «Правду» Ленина, генерал Разуваев посмотрел на командира присланной в Корею из дома спецразведгруппы и на его товарища – то ли узбека, то ли очень светлокожего бурята:
– Это должен быть обычный разведпоиск, силами одной разведгруппы. Максимум – взвода. Усиление вы получите, какое требуется: отвлекающий удар силами роты-батальона соседей, прикрытие артиллерией – все будет. Но на «ту сторону» пойдут столько человек, сколько нужно, чтобы остаться незаметными, перебить тех американцев или лисынмановцев, которые будут находиться рядом с ним, и вытащить химика обратно целым и пригодным к потрошению вживую.
Возможно, у небольшой группы шансов будет даже больше. В конце концов, у корейских товарищей прекрасная войсковая разведка, у них сотни отлично подготовленных бойцов, занимавшихся партизанской войной в этих же краях еще при японцах. Чужую форму они носят не стесняясь, а данные, полученные при допросах того пленного стрелка, можно использовать для проработки хорошего подхода. Марш в противогазах, – высказал он неожиданно пришедшую ему в голову идею. – Учитывая то, что капитан, по его же собственной легенде, прибудет проверять состояние их готовности к нашей химической атаке, это может иметь успех.
Генерал засмеялся. Приняв единственно возможное в сложившейся обстановке решение и приказав себе быть готовым отвечать за него так, как это будет сочтено необходимым Сталиным, он почувствовал себя гораздо свободнее. «Deus... non prodere... как там дальше, Sus non edere...» В общем, «Бог не выдаст, свинья не съест».
– Представьте себе, все обсуждают этого химика, как он их сейчас начнет проверять, лейтенанты на сержантов орут, сержанты на рядовых, все клянут начальство, и тут к ним марширует небольшая группа людей в форме, так сказать, Тэ-Хан Мин-Гук Юк-Кунх и в противогазных масках, а сбоку офицер, тоже в маске, отмашку дает: «Иль, и, сам...» А что? Неплохо, по-моему.
– Неплохо, – мрачно согласился командир спецгруппы. – Психическая атака. Матросы на зебрах. Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
– Не за что, – с удовольствием кивнул он. – Сколько у вас еще времени есть? День-два? За это время можно чуть ли не туннель прорыть к штабу 38-го полка американцев, если делом заниматься. Вы ведь по военной специальности войсковой разведчик, товарищ старший лейтенант? В ту войну где-нибудь батальонного или полкового уровня, да? Я так и думая, почему-то. Я никого не хочу обидеть, но давайте быть реалистами, ладно?
– Конечно, товарищ генерал-лейтенант.
Разведчики уже явно собирались прощаться. Похоже, они здорово разозлились, но тут главвоенсоветник ничего поделать не мог: будь у него взятая откуда-то с неба, ничего не стоящая дивизия, укомплектованная китайцами или корейцами, он бы с радостью ее им отдал, но поскольку дивизии не имелось, то оставалось делать именно то, что оставалось. То есть быть реалистом и готовить нормальный разведпоиск, со всеми его плюсами и минусами.
Генерал Разуваев совершенно не лукавил, когда заявил, что у небольшой, мобильной и скрытной группы гораздо больше шансов на успех, чем у укомплектованного полка Корейской Народной Армии, атакующего в полный рост и с полной самоотверженностью, как это умеют делать корейские коммунисты. Вряд ли старший лейтенант и даже инженер–старший лейтенант имели хорошее военное образование – не лейтенантское это дело. Но вот ему, как генералу, в голову пришел отлично подошедший пример, пусть и из морской истории.
Воздушную составляющую битвы за Лейте в октябре 1944 года японцы, как известно, проиграли было вчистую, понеся чудовищные потери, но так и не добившись почти ничего серьезного. Единственным исключением стал легкий авианосец «Принстон», легко и уверенно потопленный одиночным пикировщиком японцев. Как говорят, он просто затесался в мешанину пронизывающих облака в разных направлениях групп американских самолетов и точно вложил единственную 250-килограммовую бомбу в забитую заправленными самолетами полетную палубу авианосца. Еще говорят, что пилотировал тот пикировщик генерал-майор – но не будучи ни летчиком, ни моряком, генерал Разуваев не был уверен, правда это или нет. В любом случае, когда через полчаса на пылающем «Принстоне» взорвались погреба, силой взрыва перебило почти половину экипажа еще и на пытавшемся тушить его пожары легком крейсере. Так что – да, хорошо подготовленным и способным действовать хладнокровно одиночкам иногда везет по-крупному, и даже там, где ничего не добились сотни полных энтузиазма новобранцев.
– Я еще раз напоминаю, вы можете рассчитывать на любые силы и средства, находящиеся в моем распоряжении. Как и на то, что я способен достаточно заметно повлиять на принятие решения командиром 64-го истребительного авиакорпуса и на командующего КНА генерала Джу Янг Кана. Если понадобится, я пойду и выше – но только в том случае, если вы представите мне нормальный, логичный план действий, требующий чего-то выполнимого. А не то, что вы...
Он не договорил, не видя в этом нужды. Распрощавшимся с ним по-уставному разведчикам все было ясно и так: наверняка они не были дураками, на такой-то службе. И скорее всего, как окончательно решил для себя генерал, дело было действительно сложнее, чем они сочли нужным ему сообщить. Получалось, что не зная полной картины, он не имел возможности принять точное решение и этим, возможно, обрекал разведчиков на провал, но другого выбора, кроме как отменить их бредовый план, он не видел. Нетрудно догадаться, что, не получив требуемого результата, Москва и лично товарищ Сталин вполне закономерно обвинят его в саботаже. Подписанная Председателем Совета министров СССР бумага «Оказывать всяческое содействие» будет его смертным приговором. Но и здесь ничего не поделаешь тоже. Совсем. Изменять решение было нельзя – по крайней мере, пока не откроются новые обстоятельства, диктующие новые же варианты действий. В конце концов, не стали бы же в Москве закручивать такую гигантскую по охвату операцию ради одного вражеского офицера, даже имя которого неизвестно никому, включая и того пленного стрелка-американца.
Значит – и это тоже было логично, – в качестве объекта захвата этот химик просто подвернулся им под руку, как и было рассказано. Но на капитане свет клином не сошелся, будет и другой капитан, майор, первый лейтенант, в попытках вытащить которого какой-нибудь заслуженный десантно-диверсионный отряд КНА, с порядковым номером, подбирающимся к девятистам, потеряет половину бойцов. Опять потеряет и опять пополнится худенькими семнадцати-восемнадцатилетними пацанами, вроде тех, которые десять-одиннадцать лет назад своими жизнями удержали немецкие танки в российских и украинских степях, не пропустив их к горам Кавказа, к великим русским городам, дав следующему поколению солдат возможность повернуть войну вспять и гнать ее на запад, где еще так многим из них отвела черту жестокая фронтовая судьба. И эти бойцы тоже за считанные недели станут ветеранами – те из них, кто уцелеет. Уж в этом отношении ничего нового война в Корее не открыла...
После ухода разведчиков генерал-лейтенант снова остался в одиночестве в кабинете, единственной особенностью которого, по местным понятиям, были сразу два портрета на стенах: и Ленина, и Сталина. У генералов-корейцев, в рабочих кабинетах которых Разуваеву приходилось бывать, обычно висел только один – Ленина. У китайцев иногда еще и председателя Мао, но реже. Вздохнув, он подошел к письменному столу, начав перекладывать бумаги обратно лицевой стороной вверх. Интересно, куда лейтенанты направились? Очень может быть, что именно к генерал-лейтенанту Котову-Легонькову, главному советском военному советнику при штабе КНД, а до этого, много лет назад, начальнику оперативного управления 2-го Белорусского фронта у маршала Рокоссовского. До него лейтенанты будут добираться сутки, и скорее всего, он скажет им то же самое, что они услышали здесь, в его кабинете.
Котова генерал Разуваев ценил чрезвычайно высоко, ставя его по чисто военному оперативному таланту значительно выше себя. Решение Сталина заменить генерал-лейтенантом Котовым-Легоньковым предыдущего главвоенсоветника при КНД, генерал-полковника авиации Красовского, бывшего одновременно и командующим оперативной группой советских ВВС в КНР, он принял не только безоговорочно, как положено принимать приказы Вождя, но и с удовлетворением. Котов – человек умнейший и смелый и не станет рисковать своими драгоценными резервами ради какой-то дурновато попахивающей истории.
Очень уж все это вместе взятое походит на какую-то сложную провокацию или политическую игру. На такие Иосиф Виссарионович большой мастер, но от них все равно всегда лучше держаться в стороне, даже рискуя вызвать неудовольствие своей пассивностью. Да, дескать, такой я тупой солдафон – пришли ко мне, генерал-лейтенанту, два старших лейтенанта со злыми плавными движениями и глазами опытных убийц и начали требовать, чтобы я заставил корейских товарищей вести наступление в никуда, в пустоту, растрачивая при этом не только силы, технику, боеприпасы и топливо, но и то доверие, ту веру в «северных братьев», в советских людей, в их опыт и правдивость, которую корейцы испытывают. А это гораздо важнее, чем один пленный, будь он химик-огнеметчик или химик-пиротехник. Ну чем они могли доказать, что он действительно важен? Ничем, товарищ Сталин. А я в общевойсковых частях всю жизнь, от командира взвода до командира подвижной группы и советника при Чосон Ин-Мин Куй, – всей Корейской Народной Армии, товарищ Сталин. Я лучше старших лейтенантов знаю, как надо вести наступление!
Высказав себе все это, генерал Разуваев несколько успокоился. «Провокация». Что-то такое правильное было в этом слове. Или не совсем правильное, но близкое по смыслу. Над этим стоит подумать. Такая война, которая ведется на Корейском полуострове сейчас, после того, как линия фронта несколько раз перепрыгнула через 38-ю параллель: на юг, на север, и опять на юг, и снова на север, – такая война не выгодна никому. Корейцам обеих Корей: и Южной, и народно-демократической, – потому, что они гибнут на ней. Советскому Союзу – тоже нет, потому что большинство русских, советских людей искренне, всей душой ненавидят войну – очень уж тяжело и страшно она им каждый раз обходится. Советские люди воюют в Корее, потому что это их долг, потому что это нужно их стране.
Следует признать, что и военнослужащие из «войск ООН», какой бы на самом деле ширмой ни являлось это название, тоже воюют за то, что они понимают под долгом. Итальянские и скандинавские врачи, в том числе и из нейтральной Швеции, и из дружественной Советскому Союзу Норвегии, колумбийские моряки и эфиопские гвардейские стрелки – все они находятся на неправильной стороне фронта не потому, что все без исключения есть выродки и беспринципные наемники мирового капитала, а потому, что они неправильно понимают, ради чего ведется эта война.
То, что война может быть выгодна Соединенным Штатам в качестве прикрытия для многократного наращивания военной, в том числе и военно-морской мощи, это одна сторона медали. Другая – это то, насколько корейская бойня неожиданно оказалась выгодна Японии. Сожженной до руин, потерявшей в процентном отношении почти столько же людей, сколько советская Белоруссия, сдавшейся только после урановой и плутониевой бомб, взорванных над ее городами. Ненавидимой по всему миру и до зубной боли, до кровавой пелены в глазах – почти во всех странах, которым не повезло быть ее соседями в пик расцвета японской мощи в конце 1930-х – начале 1940-х годов. В Сингапуре, Малайе, на Формозе, в Корее северной и Корее южной – всюду, где «отметились» японская армия и флот, правительства и народы с ненавистью и негодованием наблюдают то, как Япония богатеет на этой войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89