И тут же, словно в насмешку над собой, Мэтью подумал и о том, что и просто думать так вечером перед «этим» – тоже примета определенно плохая.
Злой, огрызающийся на любое слово «второго номера», так, что тот скоро замолчал совсем, он вернулся в блиндаж 1-го взвода. Половина взвода находилась в караулах, но в блиндаже было уже людно, солдаты переговаривались и занимались своими безобидными делами: играли или штопали. Не обратив на себя никакого внимания, Мэтью забрался в свою койку и, проворочавшись еще минут сорок, все же умудрился заставить себя заснуть.
Проснувшись, он так не понял, стоило ли столько стараться, потому что чувствовал себя точно таким же усталым и злым. С трудом растирая ладонями не желающие открываться до конца веки, он снял с прибитого над койкой крюка висящую на ремне винтовку и пару подсумков с откалиброванными и проверенными патронами. Личное оружие солдат взвода стояло в пирамиде у входа, но «Спрингфилд» он старался туда не ставить – риск, что, пока он спит, кто-то возьмет его винтовку на пару часов пострелять по консервным банкам, не перевешивал того неудобства, которое испытываешь, ощущая сколько-то там фунтов железа над головой. Растолкав напарника и дождавшись, пока тот проснется как следует, Мэтью внимательно его осмотрел, после чего они направились к офицеру, исполняющему обязанности командира роты. Тому самому, который сколько-то дней назад не пожалел времени лично проверить, как новобранец стреляет.
И. о. командира, которому только неповоротливость военной бюрократии не давала наконец-то стать капитаном, размещался с комфортом – в отлично выстроенном блиндаже с уложенным на совесть перекрытием. Примерно за месяц до того, как рядовой Спрюс и его соседи по тренировочному лагерю прибыли в это отвратительное место, один из упавших в расположение роты снарядов 122-миллиметровой китайской гаубицы угодил точно в этот самый командирский блиндаж. Невероятно, но сложенный из нескольких рядов толстых еловых бревен и слоев мерзлого щебня накат выдержал. Посмотреть на такое чудо приходили со всего батальона, и, хотя трехфутовую дыру в венчающем блиндаж холме зарыли, кое-какие следы было видно до сих пор.
Представившись и объяснив причину прихода и без того все понявшему часовому, они после окрика вошли внутрь. В блиндаже действительно было здорово: стены обшиты брезентом, в углу стоял крупный трофейный радиоприемник, к которому первый лейтенант все мечтал достать где-нибудь питание, а на столе находился недоеденный ужин – тоже явно получше того, чем питались они.
– А, снайперы... – констатировал он. – Рядовой Спрюс и рядовой... Как тебя там...
Он даже не стал имитировать вопрос – просто произнес все предложение ровным голосом, уверенный, что солдат поймет и так.
– Мак-Найт, сэр!
– Очень хорошо, Мак-Найт. Тебя Спрюс учит?
– Да, сэр!
Голос у Мак-Найта был какой-то странный, и Мэтью поймал себя на том, что не удосужился спросить, откуда родом его родители – не прямо ли из Шотландии или хотя бы из Канады. Понятно, что во всем 38-м полку восемь человек из десяти назовут штат Вашингтон, а то, что этот парень из крупнейшего города его родного штата, он знал прекрасно, но все равно – следует, наверное, быть внимательнее к тому, от кого может зависеть целостность твоей задницы. Причем в самом прямом смысле этого избитого выражения: большую часть времени «второй номер» снайперской пары занимался именно тем, что прикрывал своего «первого номера» – ведением наблюдения, а если требуется, то и огнем «Гаранда».
Лейтенант достал из планшета карту и вместе с Мэтью уточнил, где именно они собираются работать на сегодняшнем закате. Закат во многом был даже лучше, чем рассвет. Низко стоящее солнце могло выдать вражеского наблюдателя или даже офицера бликом оптики, но, описав за день полукруг, оно высвечивало слишком много теней для того, чтобы обнаружить снайпера. Кроме того, в удивительно быстро наступавшей здесь ночной тьме можно было без особых помех переместиться туда, куда это требовалось. Лучше всего – назад или в сторону, к своим. Но если боевой задачей на вечер стояло наблюдение, то иногда лучше было двигаться вперед – куда-нибудь на удобную фланкирующую позицию, с которой появлялся шанс произвести качественный прицельный выстрел следующим утром.
Все было, в общем, как обычно. Окончательно убедившись, что задачу рядовые поняли, и. о. командира роты отпустил их с богом и вернулся к своему ужину. Спрюс и Мак-Найт откозыряли («Не козыряйте мне, – здесь вокруг полно чертовых снайперов!» – ухмыляясь, произнес лейтенант классическую в американской армии шутку), вышли из блиндажа и вскоре уже топали за своей вечерней порцией консервированной говядины с вонючим от излишка соуса горохом или приторно-противным ямсом – на выбор.
Чашка того, что в армии почему-то приказывают считать кофе, – и в животах у них хотя бы немного потеплело. До того времени, когда следовало покинуть расположение части, оставалось еще немного, и Мэтью, поборовшись с собой, вынужден был признать, что нервы у него слишком уж расшалились, как у какого-нибудь городского «резинового носка» Поэтому он не смог удержаться и зашел в блиндаж 3-го взвода в третий раз за день. Взвод уже вернулся, и только это помогло ему не обратить на себя слишком много внимания. Найдя подходящего по рангу и внешности солдата, снайпер заговорил с ним о проведенном дне. К его удовлетворению, уже через пару фраз выяснилось, что никакого впечатления на этого конкретного рядового занятие про противохимической обороне не произвело.
– Обычное дело – оттарабанил, буркнул что-то вроде: «Всегда нужно точно помнить свой размер противогаза», и все, свободны. Минут тридцать, – и гуляйте, ребята. Мол, мы свою часть войны честно отработали, теперь снова ваша очередь. Уроды... И этот урод такой же, как все они.
– Да разве урод? – удивился Мэтью, убирая обратно в карман полупустую уже с утра сигаретную пачку. – Мне показалось, что нормальный такой мужик, крепкий. Как из наших краев.
– А на рожу косой, – мотнул рукой его собеседник, казалось, едва удержавшийся, чтобы не сплюнуть на пол. – Один вид, что мышцы из-под формы торчат и белые лохмы в разные стороны. Говорит – в пол смотрит, лишь бы закончить поскорее. Впрочем, он сказал, что пойдет по батальонам, а четвертого – это через неделю, или вроде того – будет как раз у нас во втором, смотреть все на местности. Не знаю, что он уж там насмотрит в штабе, так что лучше бы действительно к нам сюда пришел – все какое развлечение...
– А агитацию у вас проводили? – поинтересовался Мэтью уже напоследок, вставая.
– Ну, это да, – согласился солдат. – Этого у них не отнимешь. «Мы им покажем, они еще пожалеют» – и так далее, на полчаса с лишним. У этого энтузиазм так и пер, – плакаты с гвоздя сбросил, прыгает, кулаком трясет. Посмотрел бы я на него здесь, после недельки в окопах и на горохе.
– А что здесь? – пожал Мэтью плечами, уже собираясь уходить, но не зная, как можно вежливо закончить разговор, чтобы не обидеть приятного парня. – Здесь тоже люди живут, так ведь? Посмотри хотя бы на нашего взводного.
– Это ты еще войны не видел, – загадочно усмехнулся тот. – Вот подождем еще с недельку, посмотрим, что коммунисты придумают новенького для нашего развлечения.
Мэтью только пожал плечами, кивнув напоследок и выйдя наружу, на воздух. С двумя успешными снайперскими засадами на личном счету, он полагал, что войну все-таки уже немного видел, так что этот рядовой из самого некомплектного в роте, и при этом самого боевого в ней 3-го взвода, был не слишком прав. Но химик и точно был каким-то повернутым. В течение трех дней так круто изменить начальный энтузиазм на полное презрение к солдатам-землякам, честно, между прочим, исполнившим приказ полковника об углублении своих убогих знаний о газах, противогазах и всем таком прочем,– это все же ненормально.
«Дыру в противогазной коробке можно залепить прожеванным хлебным мякишем», – вспомнил он бурную жестикуляцию капитана. Кто тебе будет жевать мякиш, когда ты будешь задыхаться от нехватки чистого воздуха, объяснено не было, но об этом можно было и догадаться: сам, наверное. Нет, этот капитан точно или перевоевал, или с самого начала был психом. В некоторых случаях таким на войне было самое место, но сейчас Мэтью с удовлетворением подумал, что это даже хорошо, что он тыловик. Во всяком случае, от него не зависит ничья жизнь.
Перед выходом снайпер роты «Д» рядовой Спрюс тщательно проверил и подогнал всю немудреную амуницию и таким же тщательным образом проверил своего напарника. От раздавшегося не вовремя звяканья или, скажем, от оборвавшегося на бегу ремешка их жизни могли укоротиться самым радикальным образом, поэтому в эту ставшую уже почти ритуальной процедуру Мэтью вложил все свое старание. Напоследок он похлопал себя рукой по одному из нагрудных карманов теплой и пока еще греющей куртки. Завернутый в целлофан, там лежал закаменевший уже кусок масла, проложенный между двумя галетами: самая отличная еда на морозе. За последние сутки все же несколько потеплело, но до таянья снегов со всей накопившейся в них за зиму дрянью было еще далековато, так что можно предположить, что намерзнуться он еще успеет.
– Готов? – спросил он «второго», прыгая на месте.
– Да.
– Тогда пошли.
Проходящая мимо по ходу сообщения короткая цепочка солдат приостановилась, чтобы пропустить их, несколько человек пожелали удачи или просто что-то сказали – он не вслушивался. «Снайперы, – произнес кто-то сзади. –Пошли охотиться. Я бы не хотел». Вот это Мэтью уже услышал, но все равно не обернулся.
Пройдя около полумили по изгибающемуся то влево, то вправо ходу сообщения, они вылезли на утоптанный снежный пятачок, от которого расходились грязноватые тропинки. Одна из стрелок указывала на синюю цифру «3», вписанную в подчеркнутый треугольник – на этот раз им было туда. Высоко в небе выли и стонали двигатели – на север шла волна ночных бомбардировщиков. Судя по звуку – старые поршневые машины: или «Инвейдеры», или что-то из флотских палубников. Бесшумно проплыла длинная светящаяся очередь – позиции корейцев были уже близко.
– Стой! Четыре!
Сказано было с сильным акцентом, но достаточно понятно.
– Девять! – отозвался Мэтью, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
–Да, – тут же отозвались спереди. Пароль был простым, какой и следует заводить, когда имеешь дело с союзниками, говорящими на языке, настолько сильно отличающемся от английского. Ежедневно меняющаяся для всего участка фронта цифра, спускаемая по караулам и «секретам» – сегодня это было «5». Часовой называет любое число, пришедшее ему на ум, и к нему следует прибавить соответствующую цифру. Если получается неправильно, то он не говорит «Да», а стреляет. Переспрашивать в этих краях нельзя.
Подойдя на пять ярдов ближе, Мэтью с напарником разглядели корейца в неверном свете качающихся где-то впереди осветительных ракет. Явно бывалый солдат, он хладнокровно подпустил их почти вплотную – так, чтобы они не сумели шарахнуться в сторону после оклика. Страдай американец заиканием – и кореец срезал бы их обоих одной длинной очередью.
– Аньёнь!– с иронией сказали сбоку. Второй. Пост был, разумеется, парный, и часового прикрывали с самого начала.
Не зная, как надо ответить, американцы просто покивали и прошли дальше. Наличие снайперской винтовки отлично объясняло их появление здесь, и никаких дополнительных расспросов не требовалось. К туркам или колумбийцам, возможно, отнеслись бы иначе, но 2-я пехотная дивизия американцев сражалась в Корее с августа 1950 года, и ее узнаваемая эмблема значила многое, кто бы ее ни носил – собственно американцы, бойцы KATUSA, французы из воюющего в составе дивизии «Battalion de Соree» или добровольцы Западной Голландии.
– Видал? – поинтересовался Мак-Найт, когда они миновали охраняющий тылы корейского батальона пост. Такой вопрос ответа не требовал, поэтому Мэтью раздраженно пожал плечами. Видал, конечно, не слепой же он. Все-таки тот солдат из 3-го взвода был в чем-то прав: настоящей войны он пока так и не видел. Такой, чтобы снаряды рвались от горизонта до горизонта, над головой крутились в беспощадной схватке эскадрильи реактивных истребителей, а колючую проволоку над вражескими позициями рвали цепи «Шерманов», «Паттонов» и «Першингов» с белыми звездами на бортах. В общем, чтобы все как в иллюстрированных журналах – яркое и впечатляющее.
Считая, что воюют, на самом деле они стоят сейчас во втором эшелоне, дожидаясь, когда 3-я дивизия РК будет обескровлена окончательно. И вокруг только снег и замерзшая грязь, а танки стоят глубоко в тылу, грязные от текущего масла и испятнанные пулями, а увидеть в небе летящий самолет – событие, которое перевариваешь в час караула. Вражеских самолетов Мэтью не видел до сих пор, несмотря на обещание давно воюющих здесь солдат взвода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Злой, огрызающийся на любое слово «второго номера», так, что тот скоро замолчал совсем, он вернулся в блиндаж 1-го взвода. Половина взвода находилась в караулах, но в блиндаже было уже людно, солдаты переговаривались и занимались своими безобидными делами: играли или штопали. Не обратив на себя никакого внимания, Мэтью забрался в свою койку и, проворочавшись еще минут сорок, все же умудрился заставить себя заснуть.
Проснувшись, он так не понял, стоило ли столько стараться, потому что чувствовал себя точно таким же усталым и злым. С трудом растирая ладонями не желающие открываться до конца веки, он снял с прибитого над койкой крюка висящую на ремне винтовку и пару подсумков с откалиброванными и проверенными патронами. Личное оружие солдат взвода стояло в пирамиде у входа, но «Спрингфилд» он старался туда не ставить – риск, что, пока он спит, кто-то возьмет его винтовку на пару часов пострелять по консервным банкам, не перевешивал того неудобства, которое испытываешь, ощущая сколько-то там фунтов железа над головой. Растолкав напарника и дождавшись, пока тот проснется как следует, Мэтью внимательно его осмотрел, после чего они направились к офицеру, исполняющему обязанности командира роты. Тому самому, который сколько-то дней назад не пожалел времени лично проверить, как новобранец стреляет.
И. о. командира, которому только неповоротливость военной бюрократии не давала наконец-то стать капитаном, размещался с комфортом – в отлично выстроенном блиндаже с уложенным на совесть перекрытием. Примерно за месяц до того, как рядовой Спрюс и его соседи по тренировочному лагерю прибыли в это отвратительное место, один из упавших в расположение роты снарядов 122-миллиметровой китайской гаубицы угодил точно в этот самый командирский блиндаж. Невероятно, но сложенный из нескольких рядов толстых еловых бревен и слоев мерзлого щебня накат выдержал. Посмотреть на такое чудо приходили со всего батальона, и, хотя трехфутовую дыру в венчающем блиндаж холме зарыли, кое-какие следы было видно до сих пор.
Представившись и объяснив причину прихода и без того все понявшему часовому, они после окрика вошли внутрь. В блиндаже действительно было здорово: стены обшиты брезентом, в углу стоял крупный трофейный радиоприемник, к которому первый лейтенант все мечтал достать где-нибудь питание, а на столе находился недоеденный ужин – тоже явно получше того, чем питались они.
– А, снайперы... – констатировал он. – Рядовой Спрюс и рядовой... Как тебя там...
Он даже не стал имитировать вопрос – просто произнес все предложение ровным голосом, уверенный, что солдат поймет и так.
– Мак-Найт, сэр!
– Очень хорошо, Мак-Найт. Тебя Спрюс учит?
– Да, сэр!
Голос у Мак-Найта был какой-то странный, и Мэтью поймал себя на том, что не удосужился спросить, откуда родом его родители – не прямо ли из Шотландии или хотя бы из Канады. Понятно, что во всем 38-м полку восемь человек из десяти назовут штат Вашингтон, а то, что этот парень из крупнейшего города его родного штата, он знал прекрасно, но все равно – следует, наверное, быть внимательнее к тому, от кого может зависеть целостность твоей задницы. Причем в самом прямом смысле этого избитого выражения: большую часть времени «второй номер» снайперской пары занимался именно тем, что прикрывал своего «первого номера» – ведением наблюдения, а если требуется, то и огнем «Гаранда».
Лейтенант достал из планшета карту и вместе с Мэтью уточнил, где именно они собираются работать на сегодняшнем закате. Закат во многом был даже лучше, чем рассвет. Низко стоящее солнце могло выдать вражеского наблюдателя или даже офицера бликом оптики, но, описав за день полукруг, оно высвечивало слишком много теней для того, чтобы обнаружить снайпера. Кроме того, в удивительно быстро наступавшей здесь ночной тьме можно было без особых помех переместиться туда, куда это требовалось. Лучше всего – назад или в сторону, к своим. Но если боевой задачей на вечер стояло наблюдение, то иногда лучше было двигаться вперед – куда-нибудь на удобную фланкирующую позицию, с которой появлялся шанс произвести качественный прицельный выстрел следующим утром.
Все было, в общем, как обычно. Окончательно убедившись, что задачу рядовые поняли, и. о. командира роты отпустил их с богом и вернулся к своему ужину. Спрюс и Мак-Найт откозыряли («Не козыряйте мне, – здесь вокруг полно чертовых снайперов!» – ухмыляясь, произнес лейтенант классическую в американской армии шутку), вышли из блиндажа и вскоре уже топали за своей вечерней порцией консервированной говядины с вонючим от излишка соуса горохом или приторно-противным ямсом – на выбор.
Чашка того, что в армии почему-то приказывают считать кофе, – и в животах у них хотя бы немного потеплело. До того времени, когда следовало покинуть расположение части, оставалось еще немного, и Мэтью, поборовшись с собой, вынужден был признать, что нервы у него слишком уж расшалились, как у какого-нибудь городского «резинового носка» Поэтому он не смог удержаться и зашел в блиндаж 3-го взвода в третий раз за день. Взвод уже вернулся, и только это помогло ему не обратить на себя слишком много внимания. Найдя подходящего по рангу и внешности солдата, снайпер заговорил с ним о проведенном дне. К его удовлетворению, уже через пару фраз выяснилось, что никакого впечатления на этого конкретного рядового занятие про противохимической обороне не произвело.
– Обычное дело – оттарабанил, буркнул что-то вроде: «Всегда нужно точно помнить свой размер противогаза», и все, свободны. Минут тридцать, – и гуляйте, ребята. Мол, мы свою часть войны честно отработали, теперь снова ваша очередь. Уроды... И этот урод такой же, как все они.
– Да разве урод? – удивился Мэтью, убирая обратно в карман полупустую уже с утра сигаретную пачку. – Мне показалось, что нормальный такой мужик, крепкий. Как из наших краев.
– А на рожу косой, – мотнул рукой его собеседник, казалось, едва удержавшийся, чтобы не сплюнуть на пол. – Один вид, что мышцы из-под формы торчат и белые лохмы в разные стороны. Говорит – в пол смотрит, лишь бы закончить поскорее. Впрочем, он сказал, что пойдет по батальонам, а четвертого – это через неделю, или вроде того – будет как раз у нас во втором, смотреть все на местности. Не знаю, что он уж там насмотрит в штабе, так что лучше бы действительно к нам сюда пришел – все какое развлечение...
– А агитацию у вас проводили? – поинтересовался Мэтью уже напоследок, вставая.
– Ну, это да, – согласился солдат. – Этого у них не отнимешь. «Мы им покажем, они еще пожалеют» – и так далее, на полчаса с лишним. У этого энтузиазм так и пер, – плакаты с гвоздя сбросил, прыгает, кулаком трясет. Посмотрел бы я на него здесь, после недельки в окопах и на горохе.
– А что здесь? – пожал Мэтью плечами, уже собираясь уходить, но не зная, как можно вежливо закончить разговор, чтобы не обидеть приятного парня. – Здесь тоже люди живут, так ведь? Посмотри хотя бы на нашего взводного.
– Это ты еще войны не видел, – загадочно усмехнулся тот. – Вот подождем еще с недельку, посмотрим, что коммунисты придумают новенького для нашего развлечения.
Мэтью только пожал плечами, кивнув напоследок и выйдя наружу, на воздух. С двумя успешными снайперскими засадами на личном счету, он полагал, что войну все-таки уже немного видел, так что этот рядовой из самого некомплектного в роте, и при этом самого боевого в ней 3-го взвода, был не слишком прав. Но химик и точно был каким-то повернутым. В течение трех дней так круто изменить начальный энтузиазм на полное презрение к солдатам-землякам, честно, между прочим, исполнившим приказ полковника об углублении своих убогих знаний о газах, противогазах и всем таком прочем,– это все же ненормально.
«Дыру в противогазной коробке можно залепить прожеванным хлебным мякишем», – вспомнил он бурную жестикуляцию капитана. Кто тебе будет жевать мякиш, когда ты будешь задыхаться от нехватки чистого воздуха, объяснено не было, но об этом можно было и догадаться: сам, наверное. Нет, этот капитан точно или перевоевал, или с самого начала был психом. В некоторых случаях таким на войне было самое место, но сейчас Мэтью с удовлетворением подумал, что это даже хорошо, что он тыловик. Во всяком случае, от него не зависит ничья жизнь.
Перед выходом снайпер роты «Д» рядовой Спрюс тщательно проверил и подогнал всю немудреную амуницию и таким же тщательным образом проверил своего напарника. От раздавшегося не вовремя звяканья или, скажем, от оборвавшегося на бегу ремешка их жизни могли укоротиться самым радикальным образом, поэтому в эту ставшую уже почти ритуальной процедуру Мэтью вложил все свое старание. Напоследок он похлопал себя рукой по одному из нагрудных карманов теплой и пока еще греющей куртки. Завернутый в целлофан, там лежал закаменевший уже кусок масла, проложенный между двумя галетами: самая отличная еда на морозе. За последние сутки все же несколько потеплело, но до таянья снегов со всей накопившейся в них за зиму дрянью было еще далековато, так что можно предположить, что намерзнуться он еще успеет.
– Готов? – спросил он «второго», прыгая на месте.
– Да.
– Тогда пошли.
Проходящая мимо по ходу сообщения короткая цепочка солдат приостановилась, чтобы пропустить их, несколько человек пожелали удачи или просто что-то сказали – он не вслушивался. «Снайперы, – произнес кто-то сзади. –Пошли охотиться. Я бы не хотел». Вот это Мэтью уже услышал, но все равно не обернулся.
Пройдя около полумили по изгибающемуся то влево, то вправо ходу сообщения, они вылезли на утоптанный снежный пятачок, от которого расходились грязноватые тропинки. Одна из стрелок указывала на синюю цифру «3», вписанную в подчеркнутый треугольник – на этот раз им было туда. Высоко в небе выли и стонали двигатели – на север шла волна ночных бомбардировщиков. Судя по звуку – старые поршневые машины: или «Инвейдеры», или что-то из флотских палубников. Бесшумно проплыла длинная светящаяся очередь – позиции корейцев были уже близко.
– Стой! Четыре!
Сказано было с сильным акцентом, но достаточно понятно.
– Девять! – отозвался Мэтью, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
–Да, – тут же отозвались спереди. Пароль был простым, какой и следует заводить, когда имеешь дело с союзниками, говорящими на языке, настолько сильно отличающемся от английского. Ежедневно меняющаяся для всего участка фронта цифра, спускаемая по караулам и «секретам» – сегодня это было «5». Часовой называет любое число, пришедшее ему на ум, и к нему следует прибавить соответствующую цифру. Если получается неправильно, то он не говорит «Да», а стреляет. Переспрашивать в этих краях нельзя.
Подойдя на пять ярдов ближе, Мэтью с напарником разглядели корейца в неверном свете качающихся где-то впереди осветительных ракет. Явно бывалый солдат, он хладнокровно подпустил их почти вплотную – так, чтобы они не сумели шарахнуться в сторону после оклика. Страдай американец заиканием – и кореец срезал бы их обоих одной длинной очередью.
– Аньёнь!– с иронией сказали сбоку. Второй. Пост был, разумеется, парный, и часового прикрывали с самого начала.
Не зная, как надо ответить, американцы просто покивали и прошли дальше. Наличие снайперской винтовки отлично объясняло их появление здесь, и никаких дополнительных расспросов не требовалось. К туркам или колумбийцам, возможно, отнеслись бы иначе, но 2-я пехотная дивизия американцев сражалась в Корее с августа 1950 года, и ее узнаваемая эмблема значила многое, кто бы ее ни носил – собственно американцы, бойцы KATUSA, французы из воюющего в составе дивизии «Battalion de Соree» или добровольцы Западной Голландии.
– Видал? – поинтересовался Мак-Найт, когда они миновали охраняющий тылы корейского батальона пост. Такой вопрос ответа не требовал, поэтому Мэтью раздраженно пожал плечами. Видал, конечно, не слепой же он. Все-таки тот солдат из 3-го взвода был в чем-то прав: настоящей войны он пока так и не видел. Такой, чтобы снаряды рвались от горизонта до горизонта, над головой крутились в беспощадной схватке эскадрильи реактивных истребителей, а колючую проволоку над вражескими позициями рвали цепи «Шерманов», «Паттонов» и «Першингов» с белыми звездами на бортах. В общем, чтобы все как в иллюстрированных журналах – яркое и впечатляющее.
Считая, что воюют, на самом деле они стоят сейчас во втором эшелоне, дожидаясь, когда 3-я дивизия РК будет обескровлена окончательно. И вокруг только снег и замерзшая грязь, а танки стоят глубоко в тылу, грязные от текущего масла и испятнанные пулями, а увидеть в небе летящий самолет – событие, которое перевариваешь в час караула. Вражеских самолетов Мэтью не видел до сих пор, несмотря на обещание давно воюющих здесь солдат взвода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89