Неясно было, как он попал в центральную губернию Надо сказать, что многомудрое царское правительство еще со времени правления Екатерины делало все, чтобы вырастить из нашего еврейского населения пламенных революционеров.
Их постоянно притесняли, сгоняли с насиженных мест и не давали спокойно жить.
Как это всегда делалось, от Рюрика до наших дней, Сначала мудрые правители создавали проблемы, а потом всех остальных жителей заставляли расхлебывать результаты.
– А как вы попали в Уклеевск, здесь же евреям нельзя жить? – спросил я.
– Не евреям, а иудеям, а я, слава Торе, православный. Думаете, в Витебске, кроме меня некому больше стричь?
– Выкрест?
– Можно сказать и так. Честно говоря, мне что раввин, что поп, большой разницы я не вижу. Или вы думаете, что у Господа Бога есть национальность?
– Не думаю, – засмеялся я.
– Вот и я о том же. У Бога, если он есть, своя жизнь, у человека – своя!
Таких вольных суждений я не слышал даже от троицких либералов. Они больше давили на свободу слова, а не совести.
– И как вам здесь нравится? – спросил я.
– Покажите мне другое место, где хоть немного лучше, и я туда поеду! Если вы спрашиваете о куске хлеба, то он у меня есть. А теперь, молодой человек, посмотрите на себя в зеркало и подумайте, может быть вас все-таки завить?
Ефим после операции над своим лицом неожиданно превратился в молодого, курносого парня. Он посмотрел на себя в зеркало и смущенно ухмыльнулся:
– Нет, мне и так сойдет!
– Тогда садитесь вы, – пригласил меня в кресло парикмахер. – Вас тоже только брить или еще будете стричься?
– Стригите, – согласился я.
– У меня к вам один маленький вопрос, – спросил мастер, залепливая мне мыльной пеной лицо, – где вы собираетесь покупать хлеб, когда у нас его почти не сеют?
– Здесь неподалеку есть имение некоего помещика Моргуна, – ответил я. – Говорят...
Я не успел договорить, потому что у мастера дернулась рука, и он меня порезал.
– Вы хотите купить хлеб у Моргуна, у этого бандита? Вас что, послал к нему смертельный враг? Простите, я вас порезал, не надо было говорить такое мне под руку.
– А почему вы решили, что Моргун бандит?
Парикмахер оказался первым человеком, который при этом имени не впал в транс, а вполне конкретно охарактеризовал его носителя.
– Потому что он и есть бандит! – неожиданно перестав быть забавным цирюльником, с ненавистью сказал он.
– Он вас чем-то обидел?
– Вы, милостивый государь, спрашиваете, обидел ли меня Моргун? Нет, он меня не обидел, он вырвал мое сердце!
– Господи! Что он такое сделал?
– Он похитил и погубил мою старшую дочь! Если бы я только мог, он бы и дня не проходил по этой земле!
– Извините, я не знал, – сказал я, увидев как его выпуклые, с красными прожилками глаза наливаются слезами.
– А вы еще собираетесь торговать с этим человеком! Я не знаю, кто надоумил вас лезть к нему в пасть, Но это был дурной человек! У вас отберут не только деньги, но и жизнь, и поверьте старому еврею, никто не вспомнит, что видел вас! Я ходил в полицию и вы знаете, что мне там сказали?
– Знаю, – ответил я, – то же, что и мне!
– Так вы, таки, не по торговому делу? Ая сразу, как заговорил с вами, подумал, что вы не похожи на коммерсанта. И зачем было этому милому молодому человеку сбривать свою замечательную бороду?! Таки у вас та же беда, что и у меня?
У меня не было никаких оснований подозревать цирюльника в коварстве, к тому же помощник, знающий местные условия, был бы просто неоценим. Поэтому я ответил предельно откровенно:
– Сегодня этот Моргун напал на меня в трактире и увез мою жену и его, – я кивнул на Ефима, – невесту.
Это было не совсем правда, ни моей женой, ни невестой Ефима, Катя и Марьяша не были, но преувеличение не противоречило истине.
– И вы, конечно, хотите напасть на него и отбить своих женщин?
– Не только хотим, но и нападем.
– Молодой человек, у вас что, две жизни, и первую вам совсем не жалко?
– Я думаю, не так страшен черт, как его малюют.
– Этот черт, таки, страшен. Вы знаете, сколько у него опричников?
– Каких еще «опричников»? – удивился я образованности парикмахера.
– Ну, не опричников, так гайдуков, если вам так приятнее их называть. Сорок душ! И все сплошные головорезы!
– Вот с этого момента подробнее, – остановил я эмоциональный всплеск собеседника. – И не размахивайте, пожалуйста, своей бритвой около моего лица!
Парикмахер Семен Михайлович Степаницкий, оставив в покое свою бритву и мою голову, рассказал про Моргуна и его компанию много интересного. Ребята действительно были бичом для целой области. Несколько лет назад Иван Тимофеевич Моргун купил здесь имение, не очень большое и доходное, но позволявшее ему быть завидным женихом и на виду, Жил он как все, не выказывая особых талантов и пороков, чуть не женился на какой-то уездной барышне, как вдруг на него свалилось сразу несколько наследств.
Войдя в их владение, Иван Тимофеевич стал не просто богат, а богат чрезвычайно, затмив своим состоянием всех соседей. И почти в одночасье все в его жизни поменялось. Свадьба с уездной барышней тотчас расстроилась, Моргун вместо женитьбы поехал вояжировать по заграницам, и довольно долго от него не было ни слуху, ни духу. Когда же нелегкая принесла его назад в имение, это был совсем другой человек. Ничего от прежнего, ленивого и романтически настроенного русского барина в нем не осталось. Моргун частью набрал из своих крестьян, частью выписал из других мест Целую роту головорезов и начал куражиться.
Поначалу местное дворянство и начальство пытались призвать его к порядку, но вскоре желающих перечить необузданному дикому барину просто не осталось. Чуть что, его гайдуки нападали на недовольных, Жгли урожай, калечили крестьян. Несколько соседей просто пропали без вести.
По жалобам полиция начинала проводить расследование, но у Ивана Тимофеевича оказались и в губернии и, главное, в столице такие влиятельные защитники, что следствия кончались ничем, а жалобщик или исчезал, или лишался имения.
Приобретя самую что ни на есть дурную славу, Моргун оказался в изоляции от местного дворянства и распоясался окончательно. Его подручные воровали для его развлечения красивых деревенских девушек, потом дошли до горожанок. Одной из таких жертв стала дочь парикмахера. Покуражившись над ней, обесчещенную дочь парикмахера оставили голой в бессознательном состоянии на церковной паперти. Разразился громкий скандал. Горячие головы сначала даже попробовали обвинить пришлых, новоявленных православных в надругательстве над верой, потом дело прояснилось, но никто не заступился за несчастного портного и его семью. Полиция дело опять замяла, а дочь Семена Михайловича не вынесла позора и наложила на себя руки.
– Будь я моложе, – окончил свой грустный рассказ цирюльник, – не задумываясь, отправил бы этого бандита на тот свет. Но и я не молод, и еще пятеро детей ждут, когда папа вечером принесет им кусок хлеба...
– Сам, своими руками задушу иуду, – неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого времени кучер.
– Э, молодой человек, это не так просто сделать! Моргун живет как в крепости, и ее охраняют не очень достойные люди!
– Ладно, пока мне все ясно, – сказал я. – Вы, Семен Михайлович, поможете нам с экипажем? Еще нам нужны две хорошие верховые лошади.
– А ружья вам не потребуются?
– С оружием решится сегодня ночью.
– Кто же такой смелый, что взялся вам помогать?
– Один хороший человек, я не могу назвать его имени.
– Хотите я попробую это сделать за вас? – неожиданно сказал парикмахер.
– Хочу!
– Наш урядник Василий Иванович.
– Откуда вы знаете? – поразился я такой необычной осведомленности.
– Поживите с мое... И он обещал привезти оружие в укромное место, чтобы вы пришли за ним ночью?
– Да, – только и смог ответить я.
– Так вы будете не первым, кто пойдет к нему за своей смертью!
– Вы хотите сказать?..
– Я ничего не хочу, но советую вам никуда не ходить и вообще сесть в свою карету и ехать куда глаза глядят! Не знаю, спасете ли вы свою жену, но что она вас больше никогда не увидит, я знаю точно!
– Вот за такое предупреждение спасибо!
– Кушайте на здоровье.
Я задумался. Быть готовым – уже половина победы. Однако, для того, чтобы она стала полной, нужны значительные организационные мероприятия, а времени на них в обрез.
– Теперь, когда вы знаете, для чего мы здесь, возьметесь заботиться о лошадях и карете? – спросил я парикмахера.
– Нет, – ответил он, не раздумывая. – Лучше, чтобы нас никак не связывали. Иначе я не смогу вам помогать. Свой экипаж вы можете отвезти одному моему знакомому, он же сможет дать вам верховых лошадей,
– Прекрасно, он живет в городе?
– Нет, у него хутор. Найти его просто.
– А мы его не подставим, то есть, я хотел сказать, у него не будет неприятностей?
– Неприятности? – с непонятной улыбкой переспросил Михаил Семенович. – О, неприятностей у него было столько, что одной больше, одной меньше, в его жизни ничего не изменится!
У меня не было ни времени, ни желания расспрашивать о жизни незнакомого человека. Тем более, что бед нам хватало и своих. Поэтому я решил воспользоваться предложением и разобраться с хуторянином на месте.
Семен Михайлович рассказал, как добраться до его приятеля и на словах передал, что тому сказать. Я намекнул, что нам неплохо было бы иметь от него записку, однако, парикмахер то ли не владел грамотой, то ли по другой причине писать не стал.
На улице между тем стемнело, а добираться до хутора было шесть верст по раскисшей дороге, Чтобы успеть раньше противников попасть на место засады, нужно было торопиться.
Вопреки предупреждению, дорога до хутора оказалась неплоха, и до него мы доехали за полчаса. Хутор был каким-то странным. Он больше походил на маленькую крепость, обнесенную высоким частоколом. Мы долго стучали в ворота, пока мужской голос не спросил, кто мы такие и что нам нужно, Я передал привет от парикмахера. Только после этого ворота открылись, и нам навстречу вышел хозяин, невысокого роста, широкоплечий человек с настороженными, цепкими глазами. Я объяснил, что нам нужно, и попросил его взять на себя заботу о наших лошадях и карете. Цена, которую я предложил, хозяина заинтересовала, и мы быстро поладили.
– А нет ли у вас верховых лошадей напрокат? – спросил я, когда он пустил нас в подворье, и они с Ефимом распрягли наших тяжеловозов. Сначала мужик не понял «мудреного» слова «прокат», но, когда я растолковал, что нам нужно, легко согласился:
– Как не быть, есть, – ответил он.
Давая нам двух плохоньких лошадей, он ничем не рисковал: оставленный залог много раз перекрывал их стоимость, так что никаких сложностей по этому поводу не возникло,
– А нет ли у вас взаймы какого-нибудь оружия? – как бы между прочим, спросил я, когда мы уже оседлали коней. – Дорога ночная, а у нас, кроме сабли и топора, ничего не припасено,
Хуторянин почесал в затылке, помялся и вынес старое охотничье ружье.
– Издалека попасть из него трудно, – честно предупредил он, – но пугнуть лихого человека можно.
Даже такое оружие было уже хоть что-то, и я взял его с благодарностью. Теперь нам с Ефимом нужно было проскакать около двадцати верст, чтобы добраться до назначенного урядником места. Я прилично держался в седле и скакал без труда. Ефиму пришлось туже. В седле он никогда не ездил и верхом катался только мальчишкой, когда гонял лошадей в ночное. Во время пути я поделился с ним своим небогатым опытом, и все как-то наладилось. К тому же лошади у хуторянина был возрастные, видимо, на своем веку видели немало разных неудалых наездников и никак не реагировали на неверные и неумелые команды, трусили не торопясь, сами выбирая дорогу.
Встречу урядник назначил нам в полночь возле моста через речку Уклейку. До города от хутора было шесть верст, и от Уклеевска до моста еще около пятнадцати.
Не очень много для верхового, если не учитывать, что была ночь, низкая облачность и такая темнота, что в двух шагах ничего не было видно. Я предположил, что часа за три мы туда доберемся, и в запасе останется больше часа на подготовку к встрече. Урядник показался мне искренним и честным человеком, но и не верить парикмахеру оснований не было. Хотя то, что за ружья полицейский заломил совершенно несусветную цену, позволяло подозревать его скорее в корысти, чем в коварстве.
После всех сегодняшних передряг и трудов, чувствовал я себя усталым и разбитым. Тошнота от сотрясения мозга почти прошла, но голова по-прежнему болела. Пользуясь спокойной ездой, я попытался расслабиться и отдохнуть.
Однако, подремать в седле не удавалось. Как только у меня ослабевали поводья, лошадь с рыси переходила на шаг, и я пробуждался. Ефим ехал сзади меня, и разговаривать нам было неудобно. Да и говорить было особенно не о чем, у каждого хватало внутренних переживаний.
По расчетам, мы должны были уже доехать до места встречи. Однако, моста все не было, и я начал волноваться, не сбились ли мы с пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41