Клод своим солдатиком загородил окно.
– Уходите поскорее, – поторопил он их, но это напоминание было явно излишним. Джулиан совсем не по-джентльменски протолкнул Амелию через окно, а Марти чуть ли не ползком пролез туда же прямо по их головам.
Люди в крыле Е уже успели вооружиться, чем смогли – в этом крыле оказался небольшой склад с шестью «М-31» и ящиком гранат – и даже соорудили в дальнем конце главного коридора нечто вроде защитного укрепления, сложив полукольцом баррикаду из матрацев высотой по плечо человека. Их часовой, к счастью, узнал Джулиана, поэтому, когда они ворвались в крыло Е, их не изрешетили пулями совершенно не гуманизированные и до чертиков напуганные люди, спрятавшиеся за матрацами.
Джулиан вкратце разъяснил им ситуацию. Клод сказал, что двое солдатиков пошли наружу, проверить то, что осталось от солдатиков охраны, и забрать из них НСС. Механики нынешних солдатиков были все гуманизированные, но, согласитесь, не так-то просто выражать свой гуманизм с помощью гранатометов и лазерных пушек. Слезоточивый и рвотный газы, конечно, не смертельны, но ведь гораздо проще и безопаснее усыпить людей и потом собрать их оружие.
Пока вражеские солдаты находились внутри здания, такая возможность еще была. Но, к сожалению, Здание 31 было спроектировано не так, как клиника в Гвадалахаре или Дом Святого Бартоломью, – здесь нельзя было завести людей в специально оборудованную комнату, а потом закрыть двери, нажать на нужную кнопку и всех отключить. Однако два солдатика охраны были оснащены емкостями со «Сладкими Грезами», смесью усыпляющего и веселящего газов, которая применяется для усмирения толпы – вы усыпляете их, а потом они просыпаются, радостно хохоча.
Правда, обе машины со «Сладкими Грезами» валялись, совершенно раздолбанные, на побережье, примерно в сотне метров от здания. Двое посланных на поиски солдатиков покопались в грудах металлолома, оставшихся от их прежних машин, и вернулись обратно с тремя целыми газовыми емкостями. Но все газовые емкости маркировались совершенно одинаково, независимо от содержимого, и нельзя было заранее определить, что будет с врагами от газа из этих канистр – заснут они, заплачут или станут блевать. При нормальном подключении из одушевляющих «скорлупок» механики могли просто выпустить немножко газа и понюхать его, но при подключении через аварийные разъемы проделать такое было невозможно.
Времени на то, чтобы как-то иначе решить эту проблему, у них тоже не было, Блайсделл хорошо заметал следы, поэтому они так и не смогли дозвониться до Пентагона. Зато на самой базе в Портобелло происходящее вокруг Здания 31 вызывало немалое любопытство. Для тренировочных упражнений все, что там происходило, выглядело слишком уж реалистично. Двое гражданских лиц уже получили ранения случайно отлетевшими осколками. Почти все население города попряталось в подвалы. Четыре машины с дежурными отрядами полиции стояли у ворот базы и сигналили, требуя их впустить, а восемь разъяренных офицеров полиции прятались за машинами и кричали, по-английски и по-испански, на солдатика, охраняющего ворота. Солдатик ничего не отвечал – но ведь полицейские не знали, что он пустой!
– Вернусь через пару минут, – солдатик, которым управлял Клод, застыл на месте, пока его оператор по очереди подключался к шести бесхозным боевым машинам, проверяя, что происходит вокруг них. Когда Клод подключился к солдатику, охранявшему ворота, и увидел, что там творится, он несколько раз выстрелил из лазерной пушки по колесам полицейских машин. Покрышки лопнули – получилось несколько чудненьких взрывов.
Он на несколько минут занял одного из солдатиков в столовой, пока Эйлин решала проблему неопознанных емкостей с газом по принципу «женщины с тиграми». Эйлин отобрала троих пленников (из офицеров, о которых она не особенно заботилась) и отвела их на берег.
Оказалось, что у них по одной емкости каждой разновидности газа: один полковник сразу заснул, едва понюхав газ, другой залился слезами. А генерал продемонстрировал поистине реактивную рвотную технику.
Когда солдатик Эйлин вернулся в столовую с газовой канистрой под мышкой, Клод снова переключился на солдатика в крыле Е.
– Кажется, мы почти справились с этим инцидентом, – сказал он. – Кто-нибудь знает, где можно найти несколько сотен метров хорошей крепкой веревки?
Я знал, где у нас есть веревка – в прачечной. Ее хранили, чтобы развешивать на ней белье, сушиться – наверное, на тот случай, если все автоматические сушилки одновременно выйдут из строя. Благодаря моему прежнему высокому положению в Здании 31 я был единственным, кто знал, где раздобыть веревку или, скажем, три пропыленные канистры с прогорклым ореховым маслом двенадцатилетней давности.
Мы с полчаса подождали, пока угомонятся развеселившиеся после «Сладких Грез», потом прошли в столовую и принялись сортировать народ – отделять своих от чужих и связывать солдат Блайсделла бельевыми веревками. Как выяснилось, среди них не было ни одной женщины, все были крепкие, накачанные здоровяки с бычьими шеями, телосложением похожие на защитников из команды регбистов.
В столовой еще витали остатки «Сладких Грез», так что все мы были как будто немного навеселе, такие бодренькие и раскрепощенные. Мы посвязывали солдат Блайсделла парами, лицом друг к другу, надеясь, что при пробуждении их охватит приступ панической гомофобии. Дело в том, что один из побочных эффектов «Сладких Грез» у мужчин – стойкая и выраженная эрекция.
У одного из «бутсов» нашелся целый патронташ с зарядами для такого пистолета, как мой. Я забрал его, вышел на улицу и присел на ступеньку. Пока я перезаряжал пистолет, пары веселящего газа немного повыветрились у меня из головы. Небо на востоке начало розоветь. Скоро должно было взойти солнце. Начинался самый интересный день в моей жизни. Возможно, последний.
Амелия вышла и, ни слова не говоря, присела рядом со мной.
– Ну, как ты? – спросил я.
– Я вообще-то «сова», утро – не мое время суток, – она взяла мою руку и поцеловала ее. – Для тебя это, наверное, был сущий ад…
– Я принимаю свои пилюли, – я вставил в обойму последний заряд и защелкнул магазин на место. – Я хладнокровно пристрелил генерал-майора. Теперь меня отдадут под трибунал и повесят.
– Это была самозащита, – возразила Амелия. – Ты же сам объяснял Клоду! Ты защищал весь мир. Этот человек был наихудшим предателем человечества, какого только можно вообразить.
– Расскажешь это в суде. – Амелия прислонилась ко мне и тихо заплакала. Я отложил оружие и обнял ее. – Я не знаю, что за чертовщина теперь начнется. И, по-моему, Марти тоже не знает.
Тут к нам подбежал какой-то незнакомый солдат, с поднятыми вверх руками. Я поднял оружие и повернул ствол в его сторону.
– Эта зона закрыта для всех, кто не имеет особого допуска!
Он остановился примерно в двадцати шагах от нас, не опуская рук.
– Я – сержант Билли Рейтц, сэр, из мотопехоты. Скажите, ради бога, что происходит?
– Как вы сюда попали?
– Я просто пробежал мимо солдатика – и ничего не случилось. Объясните мне, что это за безумие?!
– Как я уже сказал…
– Да нет, сэр, я не про то, что здесь у вас, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Вон там – что происходит?!
Мы с Амелией посмотрели за ограждение базы. И увидели в предрассветной мгле тысячи безмолвных людей, совершенно обнаженных.
Люди, входившие в состав Двадцати, могли решать сложные и интересные вопросы с помощью объединенного жизненного опыта и интеллекта. Причем они получили эти исключительные возможности сразу же после того, как стали гуманизированными.
Тысячи военнопленных в Зоне Канала составляли гораздо большее единое сообщество, а решить им надо было всего два вопроса: «Как нам выбраться отсюда?» и «Что делать дальше?».
Выбраться из лагеря оказалось таким простым делом, что над этим даже не пришлось особо задумываться. Большую часть работ в лагере выполняли военнопленные. Все вместе они знали о том, что и как тут на самом деле происходит, лучше, чем солдаты и компьютеры, которые всем руководили. Совладать с компьютерами оказалось проще простого – военнопленные просто симулировали несчастный случай, требующий срочной медицинской помощи, а потом попросили одну женщину (зная, что у нее доброе сердце и она не откажет в просьбе) уступить в нужную минуту свой комм.
Это случилось в два часа ночи. В два тридцать все солдаты-охранники были подняты по тревоге и отправились в лучше всего охраняемое огороженное место. Они сдались сразу, не сделав ни единого выстрела, потому что там их встретили тысячи вооруженных и явно разъяренных военнопленных. Солдаты не знали, что «злобные» военнопленные только делали вид, что разъярены, а на самом деле были физически не способны в кого-то стрелять.
Никто из военнопленных не имел представления, как управлять солдатиками, но они смогли отключить их через пульт командного контроля и оставили боевые машины пустыми и неподвижными, а механиков вынули из «скорлупок» и отправили в тюрьму к остальным солдатам. Военнопленные оставили им достаточное количество тюремной пищи и воды и приступили к выполнению очередного этапа операции.
Они могли, конечно, просто сбежать и рассеяться в разных направлениях. Но тогда война все равно продолжалась бы – война, которая превратила их в абсолютно мирные создания, а их процветающую страну – в опустошенное поле сражения.
Они должны были пойти к своим врагам. И предложить им себя.
Между Зоной Канала и Портобелло по монорельсовой дороге регулярно ходили грузовые составы. Военнопленные оставили в лагере оружие и нескольких человек, которые хорошо говорили по-английски, совсем как коренные американцы – для того, чтобы в течение хотя бы нескольких часов создавать иллюзию нормально действующего лагеря военнопленных, – а потом загрузились в несколько товарных вагонов. В документах значилось, что эти вагоны везли свежие фрукты и овощи.
Когда поезд подошел к городской станции в Портобелло, все военнопленные разделись догола – чтобы показать, что они не вооружены и беззащитны и чтобы немного смутить американцев, у которых были какие-то странные предрассудки относительно обнаженного тела.
Несколько человек сразу отправились из Портобелло к военной базе, так что, когда двери вагонов распахнулись и тысячи обнаженных людей разом выступили на освещенный прожекторами перрон, они уже знали, куда идти.
К Зданию 31.
Я видел, как солдатик, охранявший ворота, вздрогнул и замер в нерешительности, осознав грандиозность представшего перед ним необычайного зрелища.
– Что за чертовщина тут происходит? – загремел голос Клода. – Que pasa?
Старик с морщинистым лицом выступил вперед, держа в протянутых руках портативный аппарат с разъемами для подключения. К нему тут же подскочил солдат-«бутс» и размахнулся своей «М-31», собираясь ударить старика прикладом.
– Прекратить! – скомандовал Клод, но опоздал. Приклад винтовки с глухим треском ударился о голову старика, и бедняга – оглушенный или мертвый – упал наземь, к ногам солдатика.
Эту картину на следующий день увидел весь мир. И никакая инсценировка, которую мог бы придумать Марти, не произвела бы такого впечатления.
Военнопленные, все как один, повернулись и посмотрели на «бутса» с искренней жалостью и всепрощением. Громадный солдатик наклонился и бережно поднял на руки хрупкое тело старика, потом повернул голову к «бутсу» и тихо произнес:
– Господи, ведь это просто старик!
Тогда из толпы военнопленных вышла девочка лет двенадцати, подняла выпавший из рук старика аппарат для подключения, вынула оттуда один шнур с разъемом и, ни слова не говоря, протянула его солдатику. Солдатик медленно опустился на одно колено, взял разъем и неуклюже подсоединил его к имплантату, стараясь не выронить тело старика. Девочка подключила второй разъем себе.
В Портобелло рассвет всегда наступал быстро, и за те несколько минут, пока продолжалось мысленное общение между одним солдатиком и тысячами бывших военнопленных, небо посветлело и стало золотистым, потом – золотисто-розовым.
Пришли двое «бутсов» в белых халатах, с носилками.
Клод отключился и осторожно предоставил тело старика их заботам.
– Это Хуан Хосе де Кордова, – сказал он по-испански. – Запомните его имя. Он первый невинно пострадавший в последней войне.
Потом Клод взял маленькую девочку за руку, и они вместе прошли в ворота базы.
Потом эту войну назвали Последней Войной – может быть, слишком оптимистично, – и были еще десятки тысяч таких же несчастных случаев. Но Марти предусмотрел подобную возможность и довольно хорошо сумел с этим справиться.
Бывшие военнопленные, которые называли свое сообщество «Los Liberados», то есть «Свободные», вобрали в себя Марти и его группу и начали прокладывать дорогу ко всеобщему миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Уходите поскорее, – поторопил он их, но это напоминание было явно излишним. Джулиан совсем не по-джентльменски протолкнул Амелию через окно, а Марти чуть ли не ползком пролез туда же прямо по их головам.
Люди в крыле Е уже успели вооружиться, чем смогли – в этом крыле оказался небольшой склад с шестью «М-31» и ящиком гранат – и даже соорудили в дальнем конце главного коридора нечто вроде защитного укрепления, сложив полукольцом баррикаду из матрацев высотой по плечо человека. Их часовой, к счастью, узнал Джулиана, поэтому, когда они ворвались в крыло Е, их не изрешетили пулями совершенно не гуманизированные и до чертиков напуганные люди, спрятавшиеся за матрацами.
Джулиан вкратце разъяснил им ситуацию. Клод сказал, что двое солдатиков пошли наружу, проверить то, что осталось от солдатиков охраны, и забрать из них НСС. Механики нынешних солдатиков были все гуманизированные, но, согласитесь, не так-то просто выражать свой гуманизм с помощью гранатометов и лазерных пушек. Слезоточивый и рвотный газы, конечно, не смертельны, но ведь гораздо проще и безопаснее усыпить людей и потом собрать их оружие.
Пока вражеские солдаты находились внутри здания, такая возможность еще была. Но, к сожалению, Здание 31 было спроектировано не так, как клиника в Гвадалахаре или Дом Святого Бартоломью, – здесь нельзя было завести людей в специально оборудованную комнату, а потом закрыть двери, нажать на нужную кнопку и всех отключить. Однако два солдатика охраны были оснащены емкостями со «Сладкими Грезами», смесью усыпляющего и веселящего газов, которая применяется для усмирения толпы – вы усыпляете их, а потом они просыпаются, радостно хохоча.
Правда, обе машины со «Сладкими Грезами» валялись, совершенно раздолбанные, на побережье, примерно в сотне метров от здания. Двое посланных на поиски солдатиков покопались в грудах металлолома, оставшихся от их прежних машин, и вернулись обратно с тремя целыми газовыми емкостями. Но все газовые емкости маркировались совершенно одинаково, независимо от содержимого, и нельзя было заранее определить, что будет с врагами от газа из этих канистр – заснут они, заплачут или станут блевать. При нормальном подключении из одушевляющих «скорлупок» механики могли просто выпустить немножко газа и понюхать его, но при подключении через аварийные разъемы проделать такое было невозможно.
Времени на то, чтобы как-то иначе решить эту проблему, у них тоже не было, Блайсделл хорошо заметал следы, поэтому они так и не смогли дозвониться до Пентагона. Зато на самой базе в Портобелло происходящее вокруг Здания 31 вызывало немалое любопытство. Для тренировочных упражнений все, что там происходило, выглядело слишком уж реалистично. Двое гражданских лиц уже получили ранения случайно отлетевшими осколками. Почти все население города попряталось в подвалы. Четыре машины с дежурными отрядами полиции стояли у ворот базы и сигналили, требуя их впустить, а восемь разъяренных офицеров полиции прятались за машинами и кричали, по-английски и по-испански, на солдатика, охраняющего ворота. Солдатик ничего не отвечал – но ведь полицейские не знали, что он пустой!
– Вернусь через пару минут, – солдатик, которым управлял Клод, застыл на месте, пока его оператор по очереди подключался к шести бесхозным боевым машинам, проверяя, что происходит вокруг них. Когда Клод подключился к солдатику, охранявшему ворота, и увидел, что там творится, он несколько раз выстрелил из лазерной пушки по колесам полицейских машин. Покрышки лопнули – получилось несколько чудненьких взрывов.
Он на несколько минут занял одного из солдатиков в столовой, пока Эйлин решала проблему неопознанных емкостей с газом по принципу «женщины с тиграми». Эйлин отобрала троих пленников (из офицеров, о которых она не особенно заботилась) и отвела их на берег.
Оказалось, что у них по одной емкости каждой разновидности газа: один полковник сразу заснул, едва понюхав газ, другой залился слезами. А генерал продемонстрировал поистине реактивную рвотную технику.
Когда солдатик Эйлин вернулся в столовую с газовой канистрой под мышкой, Клод снова переключился на солдатика в крыле Е.
– Кажется, мы почти справились с этим инцидентом, – сказал он. – Кто-нибудь знает, где можно найти несколько сотен метров хорошей крепкой веревки?
Я знал, где у нас есть веревка – в прачечной. Ее хранили, чтобы развешивать на ней белье, сушиться – наверное, на тот случай, если все автоматические сушилки одновременно выйдут из строя. Благодаря моему прежнему высокому положению в Здании 31 я был единственным, кто знал, где раздобыть веревку или, скажем, три пропыленные канистры с прогорклым ореховым маслом двенадцатилетней давности.
Мы с полчаса подождали, пока угомонятся развеселившиеся после «Сладких Грез», потом прошли в столовую и принялись сортировать народ – отделять своих от чужих и связывать солдат Блайсделла бельевыми веревками. Как выяснилось, среди них не было ни одной женщины, все были крепкие, накачанные здоровяки с бычьими шеями, телосложением похожие на защитников из команды регбистов.
В столовой еще витали остатки «Сладких Грез», так что все мы были как будто немного навеселе, такие бодренькие и раскрепощенные. Мы посвязывали солдат Блайсделла парами, лицом друг к другу, надеясь, что при пробуждении их охватит приступ панической гомофобии. Дело в том, что один из побочных эффектов «Сладких Грез» у мужчин – стойкая и выраженная эрекция.
У одного из «бутсов» нашелся целый патронташ с зарядами для такого пистолета, как мой. Я забрал его, вышел на улицу и присел на ступеньку. Пока я перезаряжал пистолет, пары веселящего газа немного повыветрились у меня из головы. Небо на востоке начало розоветь. Скоро должно было взойти солнце. Начинался самый интересный день в моей жизни. Возможно, последний.
Амелия вышла и, ни слова не говоря, присела рядом со мной.
– Ну, как ты? – спросил я.
– Я вообще-то «сова», утро – не мое время суток, – она взяла мою руку и поцеловала ее. – Для тебя это, наверное, был сущий ад…
– Я принимаю свои пилюли, – я вставил в обойму последний заряд и защелкнул магазин на место. – Я хладнокровно пристрелил генерал-майора. Теперь меня отдадут под трибунал и повесят.
– Это была самозащита, – возразила Амелия. – Ты же сам объяснял Клоду! Ты защищал весь мир. Этот человек был наихудшим предателем человечества, какого только можно вообразить.
– Расскажешь это в суде. – Амелия прислонилась ко мне и тихо заплакала. Я отложил оружие и обнял ее. – Я не знаю, что за чертовщина теперь начнется. И, по-моему, Марти тоже не знает.
Тут к нам подбежал какой-то незнакомый солдат, с поднятыми вверх руками. Я поднял оружие и повернул ствол в его сторону.
– Эта зона закрыта для всех, кто не имеет особого допуска!
Он остановился примерно в двадцати шагах от нас, не опуская рук.
– Я – сержант Билли Рейтц, сэр, из мотопехоты. Скажите, ради бога, что происходит?
– Как вы сюда попали?
– Я просто пробежал мимо солдатика – и ничего не случилось. Объясните мне, что это за безумие?!
– Как я уже сказал…
– Да нет, сэр, я не про то, что здесь у вас, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Вон там – что происходит?!
Мы с Амелией посмотрели за ограждение базы. И увидели в предрассветной мгле тысячи безмолвных людей, совершенно обнаженных.
Люди, входившие в состав Двадцати, могли решать сложные и интересные вопросы с помощью объединенного жизненного опыта и интеллекта. Причем они получили эти исключительные возможности сразу же после того, как стали гуманизированными.
Тысячи военнопленных в Зоне Канала составляли гораздо большее единое сообщество, а решить им надо было всего два вопроса: «Как нам выбраться отсюда?» и «Что делать дальше?».
Выбраться из лагеря оказалось таким простым делом, что над этим даже не пришлось особо задумываться. Большую часть работ в лагере выполняли военнопленные. Все вместе они знали о том, что и как тут на самом деле происходит, лучше, чем солдаты и компьютеры, которые всем руководили. Совладать с компьютерами оказалось проще простого – военнопленные просто симулировали несчастный случай, требующий срочной медицинской помощи, а потом попросили одну женщину (зная, что у нее доброе сердце и она не откажет в просьбе) уступить в нужную минуту свой комм.
Это случилось в два часа ночи. В два тридцать все солдаты-охранники были подняты по тревоге и отправились в лучше всего охраняемое огороженное место. Они сдались сразу, не сделав ни единого выстрела, потому что там их встретили тысячи вооруженных и явно разъяренных военнопленных. Солдаты не знали, что «злобные» военнопленные только делали вид, что разъярены, а на самом деле были физически не способны в кого-то стрелять.
Никто из военнопленных не имел представления, как управлять солдатиками, но они смогли отключить их через пульт командного контроля и оставили боевые машины пустыми и неподвижными, а механиков вынули из «скорлупок» и отправили в тюрьму к остальным солдатам. Военнопленные оставили им достаточное количество тюремной пищи и воды и приступили к выполнению очередного этапа операции.
Они могли, конечно, просто сбежать и рассеяться в разных направлениях. Но тогда война все равно продолжалась бы – война, которая превратила их в абсолютно мирные создания, а их процветающую страну – в опустошенное поле сражения.
Они должны были пойти к своим врагам. И предложить им себя.
Между Зоной Канала и Портобелло по монорельсовой дороге регулярно ходили грузовые составы. Военнопленные оставили в лагере оружие и нескольких человек, которые хорошо говорили по-английски, совсем как коренные американцы – для того, чтобы в течение хотя бы нескольких часов создавать иллюзию нормально действующего лагеря военнопленных, – а потом загрузились в несколько товарных вагонов. В документах значилось, что эти вагоны везли свежие фрукты и овощи.
Когда поезд подошел к городской станции в Портобелло, все военнопленные разделись догола – чтобы показать, что они не вооружены и беззащитны и чтобы немного смутить американцев, у которых были какие-то странные предрассудки относительно обнаженного тела.
Несколько человек сразу отправились из Портобелло к военной базе, так что, когда двери вагонов распахнулись и тысячи обнаженных людей разом выступили на освещенный прожекторами перрон, они уже знали, куда идти.
К Зданию 31.
Я видел, как солдатик, охранявший ворота, вздрогнул и замер в нерешительности, осознав грандиозность представшего перед ним необычайного зрелища.
– Что за чертовщина тут происходит? – загремел голос Клода. – Que pasa?
Старик с морщинистым лицом выступил вперед, держа в протянутых руках портативный аппарат с разъемами для подключения. К нему тут же подскочил солдат-«бутс» и размахнулся своей «М-31», собираясь ударить старика прикладом.
– Прекратить! – скомандовал Клод, но опоздал. Приклад винтовки с глухим треском ударился о голову старика, и бедняга – оглушенный или мертвый – упал наземь, к ногам солдатика.
Эту картину на следующий день увидел весь мир. И никакая инсценировка, которую мог бы придумать Марти, не произвела бы такого впечатления.
Военнопленные, все как один, повернулись и посмотрели на «бутса» с искренней жалостью и всепрощением. Громадный солдатик наклонился и бережно поднял на руки хрупкое тело старика, потом повернул голову к «бутсу» и тихо произнес:
– Господи, ведь это просто старик!
Тогда из толпы военнопленных вышла девочка лет двенадцати, подняла выпавший из рук старика аппарат для подключения, вынула оттуда один шнур с разъемом и, ни слова не говоря, протянула его солдатику. Солдатик медленно опустился на одно колено, взял разъем и неуклюже подсоединил его к имплантату, стараясь не выронить тело старика. Девочка подключила второй разъем себе.
В Портобелло рассвет всегда наступал быстро, и за те несколько минут, пока продолжалось мысленное общение между одним солдатиком и тысячами бывших военнопленных, небо посветлело и стало золотистым, потом – золотисто-розовым.
Пришли двое «бутсов» в белых халатах, с носилками.
Клод отключился и осторожно предоставил тело старика их заботам.
– Это Хуан Хосе де Кордова, – сказал он по-испански. – Запомните его имя. Он первый невинно пострадавший в последней войне.
Потом Клод взял маленькую девочку за руку, и они вместе прошли в ворота базы.
Потом эту войну назвали Последней Войной – может быть, слишком оптимистично, – и были еще десятки тысяч таких же несчастных случаев. Но Марти предусмотрел подобную возможность и довольно хорошо сумел с этим справиться.
Бывшие военнопленные, которые называли свое сообщество «Los Liberados», то есть «Свободные», вобрали в себя Марти и его группу и начали прокладывать дорогу ко всеобщему миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60