Потом взглянул на сержанта. – И пригласите господина Карева.
Трумэн присел на краешек стула.
– Сэр, я не уверен, что это стоит знать многим людям…
– О, господин Карев – не военный, но мы можем полностью ему доверять. Он специалист в области информации. Вы подключитесь с ним, так мы сбережем массу времени.
Трумэн чуть поморщился, сразу вспомнив о головной боли, которую вызывало у него подключение.
– Сэр, вы думаете, это так необходимо?.. Подключение…
– Да, да, конечно. Свидетельства человека в подключении соответствуют любым требованиям федеральной судебной системы. Господин Карев – чудо, настоящее чудо.
Чудо вошло молча. Оно походило на восковую скульптуру с самого себя. В строгом костюме с полосатым галстуком.
– Он? – спросил Карев. Генерал кивнул. Карев сел на другой стул и достал из ящичка, встроенного в стол, два разъема для подключения – себе и Трумэну.
Трумэн открыл было рот, чтобы объяснить насчет своих головных болей, но потом просто взял и подсоединил разъем. Карев подключился вместе с ним.
Трумэн напрягся, глаза его закатились. Карев с интересом посмотрел на него, потом задышал тяжелее, у него на лбу выступили капельки пота.
Через несколько минут он отключился, а Трумэн обмяк на стуле, почти теряя сознание.
– С ним это было тяжко, – сказал Карев. – Но я узнал очень много важного.
– Все, что нужно? – спросил генерал.
– Даже больше.
Трумэн закашлялся, но постепенно заставил себя выпрямиться. Он положил одну руку на лоб, второй принялся растирать виски.
– Сэр… Можно мне принять таблетку обезболивающего?
– Это вам необходимо?.. Сержант! – девушка вышла и вскоре вернулась со стаканом воды и таблеткой.
Трумэн с благодарностью принял обезболивающее.
– А теперь… Сэр, что мы будем делать дальше?
– Первым делом, сынок, тебе надо немного отдохнуть. Сержант отвезет тебя в гостиницу.
– Сэр, но у меня нет с собой ни рационной карты, ни денег. Все это осталось там, в Портобелло. Я в самоволке…
– Не волнуйся, сынок. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо вам, сэр, – головная боль начала понемногу отступать, но Трумэну пришлось закрыть глаза, пока они с девушкой-сержантом спускались в зеркальном лифте – иначе он бы увидел тысячи отражений себя блюющего.
Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
– Трумэн ушел в самоволку?
– Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
– Куда бы он мог отправиться?
– Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
– Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
– И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
– Да обычный парень, – Бенио потер подбородок. – По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
– Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
– Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
– Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
– Сделаю все, что смогу.
– Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
– Да, конечно, – Бенио встал. – По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
– По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
– Только не Роузер, – сказал Марти. – Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, – он снова посмотрел на часы. – Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
– Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
– Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными – между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью – более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой – эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.
Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого века, обшитый настоящим деревом, с потемневшими от времени деревянными полами, – этот дом соответствовал представлению генерала о самом себе как о человеке, судьба которого была предначертана с самого рождения, необычайного рождения. Именно такой человек должен был изменить ход мировой истории.
И сейчас его предназначение было в том, чтобы эту историю завершить.
Блайсделл налил в хрустальный бокал ежедневную порцию виски и сел разбирать почту. Как только он включил комм, вместо обычного меню сразу появилось сообщение о том, что его ждет письмо в конверте, пришедшее по почте.
Странно. Блайсделл велел слуге-роботу принести письмо. Письмо было одно, без обратного адреса, отправленное сегодня утром из Канзас-Сити. Любопытно, что, невзирая на некоторые особенные стороны их отношений, Блайсделл не узнал почерка Гаврилы на конверте.
Он дважды прочел коротенькое послание, а затем сжег его. Стентон Роузер – самый опасный человек в Америке? Весьма маловероятно, и все же – какое совпадение! У них с Роузером на эту субботу была назначена игра в гольф в клубе Бетезда. Наверное, гольф – очень опасная игра.
Блайсделл отложил на время просмотр остальной почты и переключил компьютер в рабочий режим.
– Добрый вечер, генерал, – раздался в динамиках хорошо отмодулированный бесполый голос.
– Отбери мне все проекты с грифом «секретно» и выше, начатые за последний месяц – нет, за последние восемь недель – Отделом по вопросам Личного Состава и Техники. За исключением тех, которые не имеют отношения к генералу Стентону Роузеру.
В списке оказалось всего три проекта. Блайсделл даже удивился – как мало из сделанного Роузером попало в каталог! Один из этих «проектов» представлял собой список разнообразнейших акций, из двухсот сорока восьми пунктов. Его Блайсделл отложил на потом и занялся остальными двумя, тем более что они были отмечены грифом «сверхсверхсекретно».
Казалось бы, между этими двумя проектами не было ничего общего, за исключением того, что начаты они были в один и тот же день, и – ага! – оба проводились на территории Панамы. Один проект – эксперимент по умиротворению военнопленных, содержащихся в лагере в Зоне Канала. Другой – исследование состояния персонала в Форт Хоуэлле, Портобелло.
Ну почему Гаврила не написала подробнее? Черт бы побрал эту женскую склонность к театральным эффектам!
Когда она отправилась в Панаму? Впрочем, выяснить это довольно просто.
– Покажи мне все счета на оплату авиабилетов, поступившие в АПИОЗ за последние два дня.
Интересно… Гаврила купила один билет до Портобелло, на выдуманное женское имя, и один билет до Зоны Канала, на мужское имя. Так куда же она полетела на самом деле? Запрос в компанию «Аэромексико» ничего не дал: на обоих рейсах выкупленные Гаврилой места были заняты.
Так, тогда надо посмотреть – в каком обличье Гаврила выступала в Гвадалахаре, в мужском или женском? Компьютер сообщил, что за последние две недели ни одно из этих двух имен ни разу не упоминалось в городских статистических сводках. На основании этого можно предположить, что, выслеживая ту женщину-профессора, Гаврила не утруждала себя неудобствами переодевания в мужчину. А следовательно, она, скорее всего, переоделась мужчиной перед тем, как сесть в самолет – чтобы ее не опознали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Трумэн присел на краешек стула.
– Сэр, я не уверен, что это стоит знать многим людям…
– О, господин Карев – не военный, но мы можем полностью ему доверять. Он специалист в области информации. Вы подключитесь с ним, так мы сбережем массу времени.
Трумэн чуть поморщился, сразу вспомнив о головной боли, которую вызывало у него подключение.
– Сэр, вы думаете, это так необходимо?.. Подключение…
– Да, да, конечно. Свидетельства человека в подключении соответствуют любым требованиям федеральной судебной системы. Господин Карев – чудо, настоящее чудо.
Чудо вошло молча. Оно походило на восковую скульптуру с самого себя. В строгом костюме с полосатым галстуком.
– Он? – спросил Карев. Генерал кивнул. Карев сел на другой стул и достал из ящичка, встроенного в стол, два разъема для подключения – себе и Трумэну.
Трумэн открыл было рот, чтобы объяснить насчет своих головных болей, но потом просто взял и подсоединил разъем. Карев подключился вместе с ним.
Трумэн напрягся, глаза его закатились. Карев с интересом посмотрел на него, потом задышал тяжелее, у него на лбу выступили капельки пота.
Через несколько минут он отключился, а Трумэн обмяк на стуле, почти теряя сознание.
– С ним это было тяжко, – сказал Карев. – Но я узнал очень много важного.
– Все, что нужно? – спросил генерал.
– Даже больше.
Трумэн закашлялся, но постепенно заставил себя выпрямиться. Он положил одну руку на лоб, второй принялся растирать виски.
– Сэр… Можно мне принять таблетку обезболивающего?
– Это вам необходимо?.. Сержант! – девушка вышла и вскоре вернулась со стаканом воды и таблеткой.
Трумэн с благодарностью принял обезболивающее.
– А теперь… Сэр, что мы будем делать дальше?
– Первым делом, сынок, тебе надо немного отдохнуть. Сержант отвезет тебя в гостиницу.
– Сэр, но у меня нет с собой ни рационной карты, ни денег. Все это осталось там, в Портобелло. Я в самоволке…
– Не волнуйся, сынок. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо вам, сэр, – головная боль начала понемногу отступать, но Трумэну пришлось закрыть глаза, пока они с девушкой-сержантом спускались в зеркальном лифте – иначе он бы увидел тысячи отражений себя блюющего.
Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
– Трумэн ушел в самоволку?
– Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
– Куда бы он мог отправиться?
– Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
– Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
– И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
– Да обычный парень, – Бенио потер подбородок. – По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
– Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
– Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
– Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
– Сделаю все, что смогу.
– Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
– Да, конечно, – Бенио встал. – По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
– По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
– Только не Роузер, – сказал Марти. – Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, – он снова посмотрел на часы. – Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
– Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
– Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными – между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью – более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой – эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.
Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого века, обшитый настоящим деревом, с потемневшими от времени деревянными полами, – этот дом соответствовал представлению генерала о самом себе как о человеке, судьба которого была предначертана с самого рождения, необычайного рождения. Именно такой человек должен был изменить ход мировой истории.
И сейчас его предназначение было в том, чтобы эту историю завершить.
Блайсделл налил в хрустальный бокал ежедневную порцию виски и сел разбирать почту. Как только он включил комм, вместо обычного меню сразу появилось сообщение о том, что его ждет письмо в конверте, пришедшее по почте.
Странно. Блайсделл велел слуге-роботу принести письмо. Письмо было одно, без обратного адреса, отправленное сегодня утром из Канзас-Сити. Любопытно, что, невзирая на некоторые особенные стороны их отношений, Блайсделл не узнал почерка Гаврилы на конверте.
Он дважды прочел коротенькое послание, а затем сжег его. Стентон Роузер – самый опасный человек в Америке? Весьма маловероятно, и все же – какое совпадение! У них с Роузером на эту субботу была назначена игра в гольф в клубе Бетезда. Наверное, гольф – очень опасная игра.
Блайсделл отложил на время просмотр остальной почты и переключил компьютер в рабочий режим.
– Добрый вечер, генерал, – раздался в динамиках хорошо отмодулированный бесполый голос.
– Отбери мне все проекты с грифом «секретно» и выше, начатые за последний месяц – нет, за последние восемь недель – Отделом по вопросам Личного Состава и Техники. За исключением тех, которые не имеют отношения к генералу Стентону Роузеру.
В списке оказалось всего три проекта. Блайсделл даже удивился – как мало из сделанного Роузером попало в каталог! Один из этих «проектов» представлял собой список разнообразнейших акций, из двухсот сорока восьми пунктов. Его Блайсделл отложил на потом и занялся остальными двумя, тем более что они были отмечены грифом «сверхсверхсекретно».
Казалось бы, между этими двумя проектами не было ничего общего, за исключением того, что начаты они были в один и тот же день, и – ага! – оба проводились на территории Панамы. Один проект – эксперимент по умиротворению военнопленных, содержащихся в лагере в Зоне Канала. Другой – исследование состояния персонала в Форт Хоуэлле, Портобелло.
Ну почему Гаврила не написала подробнее? Черт бы побрал эту женскую склонность к театральным эффектам!
Когда она отправилась в Панаму? Впрочем, выяснить это довольно просто.
– Покажи мне все счета на оплату авиабилетов, поступившие в АПИОЗ за последние два дня.
Интересно… Гаврила купила один билет до Портобелло, на выдуманное женское имя, и один билет до Зоны Канала, на мужское имя. Так куда же она полетела на самом деле? Запрос в компанию «Аэромексико» ничего не дал: на обоих рейсах выкупленные Гаврилой места были заняты.
Так, тогда надо посмотреть – в каком обличье Гаврила выступала в Гвадалахаре, в мужском или женском? Компьютер сообщил, что за последние две недели ни одно из этих двух имен ни разу не упоминалось в городских статистических сводках. На основании этого можно предположить, что, выслеживая ту женщину-профессора, Гаврила не утруждала себя неудобствами переодевания в мужчину. А следовательно, она, скорее всего, переоделась мужчиной перед тем, как сесть в самолет – чтобы ее не опознали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60