Ему ненавистна сама мысль о том, чтобы быть солдатом?
– Возможно. Но к подключениям вместе со своей группой он относится совсем иначе. Это серьезный довод. Джулиан в какой-то мере пристрастился к такой тесной взаимосвязи – можно сказать, к близости – с другими людьми, со своей боевой группой. Возможно, вам удастся хоть как-то помочь ему смириться с этой утратой.
– Близость… Секс?
– Вот именно, – черный доктор еще раз сложил листок с анализами пополам и разгладил сгиб ногтем. – Амелия, Блейз, я не знаю, понимаете ли вы, как сильно он вас любит, насколько он от вас зависим.
– Конечно же, я знаю. И это чувство взаимно.
– Ну, я никогда не чувствовал, что чувствуете вы… А с точки зрения Джулиана, в ваших отношениях есть некая неравнозначность, асимметрия.
Амелия откинулась на спинку дивана.
– И чего же он от меня хочет? – напряженным голосом спросила она. – Он знает, что у меня не так уж много времени. У меня всего одна жизнь.
– Джулиан знает, что ваша жизнь отдана работе. То, что вы делаете, более важно для вас, чем то, что вы есть.
– Довольно неприятное откровение. – Оба вздрогнули, когда в соседней комнате раздался резкий звон – кто-то уронил на пол металлический лоток с инструментами. – Но именно таковы большинство людей, с которыми мы общаемся. В мире и так слишком много бездельников. Если бы Джулиан был одним из них, мы, наверное, никогда бы с ним не встретились.
– Дело не совсем в этом… Видите ли, я из той же породы людей, что и вы. Если бы я просто сидел без дела и потреблял бесплатные блага жизни – я, наверное, сошел бы с ума. Вы тоже, – психолог замолчал, подыскивая слова. – Наверное, я попрошу вас взять на себя дополнительную работу, в качестве индивидуального психотерапевта для Джулиана, вдобавок к вашей основной работе в университете. До тех пор, пока ему не станет лучше.
Амелия посмотрела на него так, как иногда смотрела на своих студентов.
– Спасибо, что не стали напоминать – он ведь выполнял такую же работу для меня самой, – она встала и прошла через холл к автомату с кофе. – Взять вам чашечку?
– Нет, спасибо, не надо.
Когда Амелия вернулась, она передвинула стул так, чтобы столик оказался между ней и доктором Джефферсоном.
– Неделю назад я бы бросила все на свете ради того, чтобы стать психотерапевтом для Джулиана. Я люблю его сильнее, чем вы или он сам – как выяснилось, – и, конечно же, я очень многим ему обязана.
Она замолчала и подалась вперед.
– Но за последние несколько дней я узнала, что мир устроен гораздо сложнее, чем мне казалось раньше. Вы знаете, что Джулиан ездил в Вашингтон?
– Нет. Государственные дела?
– Не совсем. Он ездил в Вашингтон, потому что там была я – я там работала. Он явился ко мне, как я теперь понимаю, с мольбой о помощи.
– Это из-за убитого мальчика?
– И из-за всех остальных убитых и растоптанных толпой. Я ужаснулась, услышав его рассказ – еще до того, как это появилось в выпусках новостей. Но я… Я… – Амелия поднесла чашечку с кофе к губам и попробовала отхлебнуть, но быстро отставила чашку на стол и всхлипнула – неожиданный, мучительный звук.
Она смахнула с ресниц набежавшие слезы.
– Все в порядке, успокойтесь.
– Все совсем не в порядке! Но это гораздо больше, чем он или я. Больше, чем даже наша жизнь или смерть.
– Погодите, что вы такое говорите? Погодите. Это ваша работа?
– Я и так уже сказала слишком много. Но – да.
– Что это – защитная реакция, уход в работу?
– Можно сказать и так. Да.
Доктор Джефферсон откинулся на спинку дивана и стал энергично приглаживать свою бородку, будто боялся, что она вот-вот отклеится.
– Защита… Блейз, доктор Хардинг… Я целыми днями смотрю, как люди мне лгут. И хотя я разбираюсь не очень во многом, но это моя специальность.
– И что?
– И ничего. Ваша работа – это ваша работа, и меня она интересует лишь настолько, насколько она касается моего пациента. Мне безразлично, чем вы занимаетесь – спасаете страну или спасаете мир. Единственное, о чем я вас прошу – когда вы не заняты этим своим делом, занимайтесь Джулианом.
– Конечно.
– Вы действительно многим ему обязаны.
– Доктор Джефферсон, у меня уже есть крестная мать. И мне не нужна еще одна, с бородой и в брюках.
– Верно подмечено. Простите, я не хотел вас обидеть, – он поднялся. – Я не должен перекладывать на вас собственное чувство вины. Мне нельзя было отпускать Джулиана после того, как я с ним подключался. Если бы я настоял на своем, заставил его лечь в больницу – ничего этого не случилось бы.
Он протянул руку. Амелия ее пожала.
– Вот и хорошо. Вы будете укорять себя, я – себя, а наш больной тем временем поправится.
Джефферсон улыбнулся.
– Позаботьтесь о нем. И о себе. Такая работа требует ужасного нервного напряжения.
Амелия проводила его взглядом. Наружная дверь лопнула, закрываясь. Лицо Амелии покраснело, на глаза набежали слезы. Она старалась сдержаться, но не выдержала и расплакалась.
Когда я стал умирать, ощущение было такое, будто я плыву по коридору из яркого белого света. Потом я оказался в просторной светлой комнате, где были Амелия, и мои родители, и еще с десяток друзей и родственников. Отец был таким, каким я помнил его еще со школьных лет – стройным и без бороды. Нан Ли, первая девчонка, с которой у меня было что-то серьезное, стояла рядом со мной, засунув руку мне в карман, и поглаживала мои гениталии. Амелия с дурацкой улыбкой наблюдала за нами.
Все молчали и только смотрели друг на друга. Потом свет угас, и я проснулся в больнице. У меня на лице была кислородная маска, и воняло блевотиной. Нижняя челюсть болела, как будто кто-то меня ударил.
Рука была словно чужая и почти не слушалась, но я все же сумел дотянуться до маски и сдернуть ее с лица. В комнате был кто-то еще, кто – мне не было видно, но вроде бы женщина, и я попросил дать мне носовой платок – хотелось высморкаться. Она дала мне платок, но, когда я попробовал высморкаться, начался новый приступ рвоты – и она помогла мне приподняться и быстро подставила к подбородку металлический лоток, и держала, пока я блевал и откашливался, издавая премерзостные звуки. Потом она подала мне стакан воды и велела прополоскать рот. Только тогда я понял, что это не медсестра, а Амелия. Я произнес что-то романтическое, роде «Вот дерьмо!», и снова начал проваливаться во тьму, а она уложила меня обратно на подушку и натянула на лицо кислородную маску. Я еще услышал, как она позвала медсестру, а потом совсем отключился.
До чего все-таки странно – какие-то из подобных эпизодов запоминаются очень четко, во всех мельчайших подробностях, а другие совсем забываются. Мне потом сказали, что после этого маленького рвотного ритуала я проспал пятнадцать часов подряд. А самому мне казалось, что я всего лишь на несколько секунд закрыл глаза. И когда снова их открыл – передо мной был уже доктор Джефферсон, с инъектором, которым он только что ввел какое-то лекарство мне в руку.
Кислородной маски на мне уже не было.
– Не пытайтесь встать, – предупредил доктор Джефферсон. – Расскажите, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – я едва смог сфокусировать взгляд на нем. – Во-первых, я чувствую, что не умер – правильно? Таблеток не хватило.
– Амелия нашла вас и спасла.
– Я должен ее поблагодарить.
– Следует ли из этого, что вы намерены повторить то, что пытались сделать?
– А много таких, что не повторяют?
– Очень много, – у него в руках оказался стакан воды с пластиковой трубочкой. – Люди решаются на самоубийство по очень разным причинам.
Я попил воды через трубочку. Вода была холодная.
– Вы же не думаете, что я так уж серьезно настроен насчет этого?
– Думаю. Все, за что вы беретесь, вы делаете очень старательно и обычно доводите дело до конца. Если бы Амелия не пришла домой и не нашла вас, вы были бы уже мертвы.
– Я благодарен ей, – повторил я.
– Сейчас она спит. Она оставалась рядом с вами, пока не заснула.
– А потом пришли вы.
– Это она меня вызвала Ей не хотелось, чтобы, когда вы проснетесь, рядом не оказалось никого знакомого, – Джефферсон взвесил в руке инъектор. – А я ре-ил посодействовать вашему пробуждению с помощью умеренного стимулятора.
Я кивнул и чуть приподнялся, стараясь сесть.
– Я чувствую себя неплохо. Это лекарство обезвреживает таблетки? Те, которыми я отравился.
– Нет, от отравления вас уже вылечили. Вам не хочется об этом поговорить?
– Нет, – потянулся за водой, и Джефферсон снова подал мне стакан. – Во всяком случае – не с вами.
– Может быть, с Амелией?
– Не сейчас, – я попил воды и смог сам поставить стакан на место. – Сперва я хочу подключиться со своей группой. Они поймут меня.
Последовала долгая пауза.
– Вы не сможете этого сделать.
Я не понял.
– Почему это? Смогу, конечно. Это происходит автоматически.
– Вас сняли с этой работы, Джулиан. Вы больше не сможете быть механиком.
– Подождите, как это? Вы что, думаете, хоть кто-нибудь из моей группы удивится вот этому ? Вы что, думаете, они настолько тупые или бесчувственные?
– Дело не в этом. Дело в том, что они могут просто не пережить того, что пережили вы! Я прошел специальную подготовку, я знаю, чего ожидать – и все равно мне очень не хотелось бы снова подключаться вместе с вами. Разве вы хотите убить своих друзей?
– Убить их?..
– Да! Вот именно – убить! Вам не приходило в голову, что ваш эксперимент над собой может подвигнуть кого-нибудь из них последовать вашему примеру? Например, Канди. Она и так уже очень давно близка к депрессивному состоянию.
Я поразмыслил. Что ж, это имело смысл.
– А после того, как я вылечусь?
– Нет. Вы больше никогда не будете механиком. Вас направят в другие части…
– В строевые части?! Да вы что? Чтобы я служил с этими «бутсами»?!
– Вы вряд ли подходите для службы в строевых частях. Скорее всего, командование примет во внимание ваше образование и вас направят куда-нибудь техником.
– В Портобелло?
– Это вряд ли. Там у вас будет сильное искушение подключиться вместе с ребятами из вашей группы. Вашей бывшей группы, – Джефферсон медленно покачал головой. – Неужели вы не понимаете? Это ничем хорошим не кончится – ни для вас, ни для них.
– О!.. Понимаю… Понимаю. Во всяком случае – по вашему мнению.
– Это мнение специалиста, – подчеркнул он. – Я не хочу, чтобы вам что-то повредило, и не желаю угодить под трибунал за преступную халатность – что непременно случилось бы, если бы я позволил вам вернуться в группу и если бы кто-нибудь из группы не смог пережить разделенных с вами воспоминаний.
– Нам всем уже не раз случалось разделять чувства людей, которые умирали, и умирали жестокой смертью.
– Но эти люди не возвращались к жизни после смерти, и смерть не была для них такой желанной, как для вас.
– Но ведь меня можно вылечить от этого, – уже говоря это, я знал, как фальшиво и неправдоподобно звучат мои слова.
– Когда-нибудь, наверное, так и будет, – его слова тоже звучали не очень-то убедительно.
* * *
Джулиана еще сутки подержали на постельном режиме, а потом перевели в «наблюдательное отделение», которое выглядело совсем как обычная комната в гостинице, с одной лишь разницей – комната эта запиралась снаружи, и замок всегда оставался закрытым. Доктор Джефферсон приходил через день в течение недели, и каждый день с Джулианом беседовала молодая, спокойная и доброжелательная Мона Пирс, гражданский врач-психотерапевт. Прошла неделя – к этому времени Джулиан постепенно пришел к мысли, что еще немного, и он действительно сойдет с ума. Потом Джефферсон подключился вместе с ним, и на следующий же день Джулиана выписали.
В квартире было слишком чисто. Джулиан переходил из комнаты в комнату, пытаясь понять, что же здесь не так, и вдруг сообразил – Амелия, наверное, наняла кого-то прибирать по дому. Ни у него самого, ни у Амелии не было врожденной склонности к поддержанию в доме идеального порядка. Скорее всего, Амелия выяснила, когда его собираются выписать, и потратила несколько долларов на то, чтобы нанять уборщицу. Кровать была убрана с армейской аккуратностью – у Джулиана сразу всплыли неприятные воспоминания, – а на кровати лежала записка с сегодняшней датой, обведенной сердечком.
Джулиан заварил себе чашку кофе, разлив при этом воду и рассыпав зерна, – но он тотчас же добросовестно вытер все тряпочкой. С чашкой кофе он сел за рабочий стол. За время его отсутствия скопилось немало корреспонденции, по большей части неприятной. Письмо из военного департамента о том, что ему предоставляется месячный отпуск с ограниченным содержанием и назначением для последующего прохождения службы в гарнизоне совсем рядом с университетским городком – примерно в двух километрах от дома. Его назначили на должность старшего научного ассистента – с так называемым «временным исполнением обязанностей», так что в «свободное от несения службы» время он мог жить я дома. Если читать это послание между строк, можно было понять, что военное ведомство за милую душу выперло бы Джулиана со службы, но не сделало этого из принципа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Возможно. Но к подключениям вместе со своей группой он относится совсем иначе. Это серьезный довод. Джулиан в какой-то мере пристрастился к такой тесной взаимосвязи – можно сказать, к близости – с другими людьми, со своей боевой группой. Возможно, вам удастся хоть как-то помочь ему смириться с этой утратой.
– Близость… Секс?
– Вот именно, – черный доктор еще раз сложил листок с анализами пополам и разгладил сгиб ногтем. – Амелия, Блейз, я не знаю, понимаете ли вы, как сильно он вас любит, насколько он от вас зависим.
– Конечно же, я знаю. И это чувство взаимно.
– Ну, я никогда не чувствовал, что чувствуете вы… А с точки зрения Джулиана, в ваших отношениях есть некая неравнозначность, асимметрия.
Амелия откинулась на спинку дивана.
– И чего же он от меня хочет? – напряженным голосом спросила она. – Он знает, что у меня не так уж много времени. У меня всего одна жизнь.
– Джулиан знает, что ваша жизнь отдана работе. То, что вы делаете, более важно для вас, чем то, что вы есть.
– Довольно неприятное откровение. – Оба вздрогнули, когда в соседней комнате раздался резкий звон – кто-то уронил на пол металлический лоток с инструментами. – Но именно таковы большинство людей, с которыми мы общаемся. В мире и так слишком много бездельников. Если бы Джулиан был одним из них, мы, наверное, никогда бы с ним не встретились.
– Дело не совсем в этом… Видите ли, я из той же породы людей, что и вы. Если бы я просто сидел без дела и потреблял бесплатные блага жизни – я, наверное, сошел бы с ума. Вы тоже, – психолог замолчал, подыскивая слова. – Наверное, я попрошу вас взять на себя дополнительную работу, в качестве индивидуального психотерапевта для Джулиана, вдобавок к вашей основной работе в университете. До тех пор, пока ему не станет лучше.
Амелия посмотрела на него так, как иногда смотрела на своих студентов.
– Спасибо, что не стали напоминать – он ведь выполнял такую же работу для меня самой, – она встала и прошла через холл к автомату с кофе. – Взять вам чашечку?
– Нет, спасибо, не надо.
Когда Амелия вернулась, она передвинула стул так, чтобы столик оказался между ней и доктором Джефферсоном.
– Неделю назад я бы бросила все на свете ради того, чтобы стать психотерапевтом для Джулиана. Я люблю его сильнее, чем вы или он сам – как выяснилось, – и, конечно же, я очень многим ему обязана.
Она замолчала и подалась вперед.
– Но за последние несколько дней я узнала, что мир устроен гораздо сложнее, чем мне казалось раньше. Вы знаете, что Джулиан ездил в Вашингтон?
– Нет. Государственные дела?
– Не совсем. Он ездил в Вашингтон, потому что там была я – я там работала. Он явился ко мне, как я теперь понимаю, с мольбой о помощи.
– Это из-за убитого мальчика?
– И из-за всех остальных убитых и растоптанных толпой. Я ужаснулась, услышав его рассказ – еще до того, как это появилось в выпусках новостей. Но я… Я… – Амелия поднесла чашечку с кофе к губам и попробовала отхлебнуть, но быстро отставила чашку на стол и всхлипнула – неожиданный, мучительный звук.
Она смахнула с ресниц набежавшие слезы.
– Все в порядке, успокойтесь.
– Все совсем не в порядке! Но это гораздо больше, чем он или я. Больше, чем даже наша жизнь или смерть.
– Погодите, что вы такое говорите? Погодите. Это ваша работа?
– Я и так уже сказала слишком много. Но – да.
– Что это – защитная реакция, уход в работу?
– Можно сказать и так. Да.
Доктор Джефферсон откинулся на спинку дивана и стал энергично приглаживать свою бородку, будто боялся, что она вот-вот отклеится.
– Защита… Блейз, доктор Хардинг… Я целыми днями смотрю, как люди мне лгут. И хотя я разбираюсь не очень во многом, но это моя специальность.
– И что?
– И ничего. Ваша работа – это ваша работа, и меня она интересует лишь настолько, насколько она касается моего пациента. Мне безразлично, чем вы занимаетесь – спасаете страну или спасаете мир. Единственное, о чем я вас прошу – когда вы не заняты этим своим делом, занимайтесь Джулианом.
– Конечно.
– Вы действительно многим ему обязаны.
– Доктор Джефферсон, у меня уже есть крестная мать. И мне не нужна еще одна, с бородой и в брюках.
– Верно подмечено. Простите, я не хотел вас обидеть, – он поднялся. – Я не должен перекладывать на вас собственное чувство вины. Мне нельзя было отпускать Джулиана после того, как я с ним подключался. Если бы я настоял на своем, заставил его лечь в больницу – ничего этого не случилось бы.
Он протянул руку. Амелия ее пожала.
– Вот и хорошо. Вы будете укорять себя, я – себя, а наш больной тем временем поправится.
Джефферсон улыбнулся.
– Позаботьтесь о нем. И о себе. Такая работа требует ужасного нервного напряжения.
Амелия проводила его взглядом. Наружная дверь лопнула, закрываясь. Лицо Амелии покраснело, на глаза набежали слезы. Она старалась сдержаться, но не выдержала и расплакалась.
Когда я стал умирать, ощущение было такое, будто я плыву по коридору из яркого белого света. Потом я оказался в просторной светлой комнате, где были Амелия, и мои родители, и еще с десяток друзей и родственников. Отец был таким, каким я помнил его еще со школьных лет – стройным и без бороды. Нан Ли, первая девчонка, с которой у меня было что-то серьезное, стояла рядом со мной, засунув руку мне в карман, и поглаживала мои гениталии. Амелия с дурацкой улыбкой наблюдала за нами.
Все молчали и только смотрели друг на друга. Потом свет угас, и я проснулся в больнице. У меня на лице была кислородная маска, и воняло блевотиной. Нижняя челюсть болела, как будто кто-то меня ударил.
Рука была словно чужая и почти не слушалась, но я все же сумел дотянуться до маски и сдернуть ее с лица. В комнате был кто-то еще, кто – мне не было видно, но вроде бы женщина, и я попросил дать мне носовой платок – хотелось высморкаться. Она дала мне платок, но, когда я попробовал высморкаться, начался новый приступ рвоты – и она помогла мне приподняться и быстро подставила к подбородку металлический лоток, и держала, пока я блевал и откашливался, издавая премерзостные звуки. Потом она подала мне стакан воды и велела прополоскать рот. Только тогда я понял, что это не медсестра, а Амелия. Я произнес что-то романтическое, роде «Вот дерьмо!», и снова начал проваливаться во тьму, а она уложила меня обратно на подушку и натянула на лицо кислородную маску. Я еще услышал, как она позвала медсестру, а потом совсем отключился.
До чего все-таки странно – какие-то из подобных эпизодов запоминаются очень четко, во всех мельчайших подробностях, а другие совсем забываются. Мне потом сказали, что после этого маленького рвотного ритуала я проспал пятнадцать часов подряд. А самому мне казалось, что я всего лишь на несколько секунд закрыл глаза. И когда снова их открыл – передо мной был уже доктор Джефферсон, с инъектором, которым он только что ввел какое-то лекарство мне в руку.
Кислородной маски на мне уже не было.
– Не пытайтесь встать, – предупредил доктор Джефферсон. – Расскажите, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – я едва смог сфокусировать взгляд на нем. – Во-первых, я чувствую, что не умер – правильно? Таблеток не хватило.
– Амелия нашла вас и спасла.
– Я должен ее поблагодарить.
– Следует ли из этого, что вы намерены повторить то, что пытались сделать?
– А много таких, что не повторяют?
– Очень много, – у него в руках оказался стакан воды с пластиковой трубочкой. – Люди решаются на самоубийство по очень разным причинам.
Я попил воды через трубочку. Вода была холодная.
– Вы же не думаете, что я так уж серьезно настроен насчет этого?
– Думаю. Все, за что вы беретесь, вы делаете очень старательно и обычно доводите дело до конца. Если бы Амелия не пришла домой и не нашла вас, вы были бы уже мертвы.
– Я благодарен ей, – повторил я.
– Сейчас она спит. Она оставалась рядом с вами, пока не заснула.
– А потом пришли вы.
– Это она меня вызвала Ей не хотелось, чтобы, когда вы проснетесь, рядом не оказалось никого знакомого, – Джефферсон взвесил в руке инъектор. – А я ре-ил посодействовать вашему пробуждению с помощью умеренного стимулятора.
Я кивнул и чуть приподнялся, стараясь сесть.
– Я чувствую себя неплохо. Это лекарство обезвреживает таблетки? Те, которыми я отравился.
– Нет, от отравления вас уже вылечили. Вам не хочется об этом поговорить?
– Нет, – потянулся за водой, и Джефферсон снова подал мне стакан. – Во всяком случае – не с вами.
– Может быть, с Амелией?
– Не сейчас, – я попил воды и смог сам поставить стакан на место. – Сперва я хочу подключиться со своей группой. Они поймут меня.
Последовала долгая пауза.
– Вы не сможете этого сделать.
Я не понял.
– Почему это? Смогу, конечно. Это происходит автоматически.
– Вас сняли с этой работы, Джулиан. Вы больше не сможете быть механиком.
– Подождите, как это? Вы что, думаете, хоть кто-нибудь из моей группы удивится вот этому ? Вы что, думаете, они настолько тупые или бесчувственные?
– Дело не в этом. Дело в том, что они могут просто не пережить того, что пережили вы! Я прошел специальную подготовку, я знаю, чего ожидать – и все равно мне очень не хотелось бы снова подключаться вместе с вами. Разве вы хотите убить своих друзей?
– Убить их?..
– Да! Вот именно – убить! Вам не приходило в голову, что ваш эксперимент над собой может подвигнуть кого-нибудь из них последовать вашему примеру? Например, Канди. Она и так уже очень давно близка к депрессивному состоянию.
Я поразмыслил. Что ж, это имело смысл.
– А после того, как я вылечусь?
– Нет. Вы больше никогда не будете механиком. Вас направят в другие части…
– В строевые части?! Да вы что? Чтобы я служил с этими «бутсами»?!
– Вы вряд ли подходите для службы в строевых частях. Скорее всего, командование примет во внимание ваше образование и вас направят куда-нибудь техником.
– В Портобелло?
– Это вряд ли. Там у вас будет сильное искушение подключиться вместе с ребятами из вашей группы. Вашей бывшей группы, – Джефферсон медленно покачал головой. – Неужели вы не понимаете? Это ничем хорошим не кончится – ни для вас, ни для них.
– О!.. Понимаю… Понимаю. Во всяком случае – по вашему мнению.
– Это мнение специалиста, – подчеркнул он. – Я не хочу, чтобы вам что-то повредило, и не желаю угодить под трибунал за преступную халатность – что непременно случилось бы, если бы я позволил вам вернуться в группу и если бы кто-нибудь из группы не смог пережить разделенных с вами воспоминаний.
– Нам всем уже не раз случалось разделять чувства людей, которые умирали, и умирали жестокой смертью.
– Но эти люди не возвращались к жизни после смерти, и смерть не была для них такой желанной, как для вас.
– Но ведь меня можно вылечить от этого, – уже говоря это, я знал, как фальшиво и неправдоподобно звучат мои слова.
– Когда-нибудь, наверное, так и будет, – его слова тоже звучали не очень-то убедительно.
* * *
Джулиана еще сутки подержали на постельном режиме, а потом перевели в «наблюдательное отделение», которое выглядело совсем как обычная комната в гостинице, с одной лишь разницей – комната эта запиралась снаружи, и замок всегда оставался закрытым. Доктор Джефферсон приходил через день в течение недели, и каждый день с Джулианом беседовала молодая, спокойная и доброжелательная Мона Пирс, гражданский врач-психотерапевт. Прошла неделя – к этому времени Джулиан постепенно пришел к мысли, что еще немного, и он действительно сойдет с ума. Потом Джефферсон подключился вместе с ним, и на следующий же день Джулиана выписали.
В квартире было слишком чисто. Джулиан переходил из комнаты в комнату, пытаясь понять, что же здесь не так, и вдруг сообразил – Амелия, наверное, наняла кого-то прибирать по дому. Ни у него самого, ни у Амелии не было врожденной склонности к поддержанию в доме идеального порядка. Скорее всего, Амелия выяснила, когда его собираются выписать, и потратила несколько долларов на то, чтобы нанять уборщицу. Кровать была убрана с армейской аккуратностью – у Джулиана сразу всплыли неприятные воспоминания, – а на кровати лежала записка с сегодняшней датой, обведенной сердечком.
Джулиан заварил себе чашку кофе, разлив при этом воду и рассыпав зерна, – но он тотчас же добросовестно вытер все тряпочкой. С чашкой кофе он сел за рабочий стол. За время его отсутствия скопилось немало корреспонденции, по большей части неприятной. Письмо из военного департамента о том, что ему предоставляется месячный отпуск с ограниченным содержанием и назначением для последующего прохождения службы в гарнизоне совсем рядом с университетским городком – примерно в двух километрах от дома. Его назначили на должность старшего научного ассистента – с так называемым «временным исполнением обязанностей», так что в «свободное от несения службы» время он мог жить я дома. Если читать это послание между строк, можно было понять, что военное ведомство за милую душу выперло бы Джулиана со службы, но не сделало этого из принципа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60