– Когда я с ним подключался, он отвечал на мое возмущение каким-то странным невозмутимым снисхождением, – заметил я. – В его понимании я – безнадежно пропащий человек, который просто не в состоянии постичь правильность того, что он, Инграм, творил. Это было еще в первый день.
– За следующие пару дней мы его немного поослабили, – сказал Джефферсон. – Мы не спорили с ним, а наоборот, попытались его понять.
– Как можно понять человека, который по чьему-то приказанию изнасиловал женщину, а потом изувечил ее особым образом? Он связал ее, заткнул ей кляпом рот и оставил ее, истекающую кровью, медленно умирать Да разве можно его вообще считать человеком после такого?
– И все же он – человек, – возразил Джефферсон. – И каким бы странным ни было его поведение это человеческое поведение. По-моему, именно это и сбило его с толку – мы воспринимали его не как некого карающего ангела, а просто как тяжелобольного человека, которому мы старались помочь. Он выслушал бы твои проклятия и только посмеялся над ними. Но он не смог вынести искреннего христианского участия и доброжелательности Элли. Или, с другой стороны, моего профессионального отношения к нему как к больному.
– Он не ест и не пьет уже три дня, – вздохнула доктор Орр. – И если бы мы не вводили ему внутривенно питательные растворы, он мог бы уже умереть.
– Недостаток глюкозы, – кивнул я.
– Тебе лучше знать, – Марти помахал рукой перед лицом Инграма – тот даже не моргнул. – Теперь мы должны выяснить, почему это произошло и насколько распространенными могут быть подобные осложнения.
– Вряд ли такое будет случаться часто, – предположил Мендес. – У Инграма это бывало и раньше, причем не раз, и это останется с ним после того, как он вернется оттуда, где сейчас пребывает его сознание. Сначала это было похоже на контакт с каким-то иным разумом или с животным.
– Мне приходилось с таким сталкиваться, – сказал я.
– И тем не менее его мозг напряженно работает, анализирует, – заметил Джефферсон. – Он с самого начала активно изучает нас.
– Он изучает в основном то, насколько много нам известно о подключении, – сказала Элли. – Его совсем не интересовали мы сами, как личности. Но раньше он подключался только ради дела, и очень ненадолго, поэму теперь так жадно впитывал наш опыт подключений.
Джефферсон кивнул.
– У Инграма имеется одна очень живая фантазия, которую породило его воображение, когда он думал о возможностях подключения. Ему хотелось бы подключиться с кем-нибудь и убить его.
– Или ее, – вставила Амелия. – Например, меня или ту несчастную, которую он изнасиловал и зарезал.
– Обычно в этих его фантазиях фигурирует мужчина, – сказала Элли. – Женщин он не считает достойными противниками. У него вообще очень слабо развито половое влечение – когда он насиловал ту женщину, то считал свой пенис просто еще одним оружием.
– Продолжением своей сущности – так же, как все прочее оружие, которым он пользовался, – добавил Джефферсон. – Должен сказать, у этого Инграма тяга к оружию выражена сильнее, чем у любого солдата из тех, с которыми я подключался.
– Бедняжка не знает о своем истинном призвании. У меня есть несколько знакомых ребят, с которыми он бы очень быстро подружился, – заметил я.
– Я в этом и не сомневался, – сказал Марти. – Именно поэтому для нас крайне важно изучить этот случай. Очень многие механики в группах охотников и Убийц отличаются такими же личностными особенностями. И мы должны выяснить, как избежать повторения подобного в будущем.
Вот так номер, нечего сказать!
– Так, значит, ты завтра со мной не поедешь? Останешься здесь?
– Нет, я все равно поеду в Портобелло. С Инграмом будет работать доктор Джефферсон. Посмотрим, сможет ли он вытащить Инграма из этого состояния с по мощью своих лекарств и психотерапии.
– Не знаю, стоит ли желать вам удачи. Лично я пред, почел бы, чтобы он остался таким, как есть, – может это была просто игра моего воображения, но мне показалось, что при этих словах на лице Инграма промелькнула легкая тень гримасы. Может, лучше было бы, чтобы в Портобелло поехал один Марти, а я задержался здесь и вывел этого ублюдка из кататонии своими способами?

* * *
Джулиан и Марти всего на несколько минут разминулись в аэропорту Гвадалахары с женщиной, которая прилетела, чтобы убить Амелию. Они уже летели на военном самолете к Портобелло, когда она взяла такси и отправилась в гостиницу, расположенную как раз напротив клиники – на другой стороне улицы. Так получилось, что в той же гостинице остановились доктор Джефферсон и двое из Двадцати – Элли и старый солдат Камерон.
Джефферсон и Камерон вдумчиво поглощали завтрак в кафе при гостинице, когда она зашла туда заказать кофе себе в номер.
Оба непроизвольно повернули головы и посмотрели на нее, как мужчины обычно смотрят на прекрасных женщин, возникающих на пороге комнаты. Но Камерон задержал на ней взгляд немного дольше.
Джефферсон заметил это и рассмеялся, вспомнив похожую сценку из популярной комедии:
– Джим, если ты не перестанешь на нее пялиться, она, наверное, подойдет и подобьет тебе глаз! – Джефферсон и Камерон за это время успели сдружиться, тем более что карьера обоих начиналась в одних и тех же бедных негритянских кварталах Лос-Анджелеса.
Камерон повернулся с озабоченным выражением лица и тихо сказал:
– Зам, она может не просто подбить мне глаз. Скорее, она убьет меня, просто чтобы не терять навыка.
– Что?!
– Уверен, она убила за свою жизнь гораздо больше людей, чем я. У нее особенный снайперский взгляд – на смотрит на всех, словно через оптический прицел.
– Да, она держится, как солдат, – Джефферсон снова взглянул на девицу, потом на Камерона. – Или как определенная разновидность моих пациентов. С обсессивно-компульсивными расстройствами.
– Давай лучше не будем приглашать ее присоединиться к нам…
– Совершенно с тобой согласен.
Но когда они несколькими минутами позже выходили из кафе, то снова наткнулись на эту женщину. Она безуспешно пыталась объясниться с одной из горничных, забитой девчонкой-подростком, которая не особенно хорошо понимала английский. Но Гаврила разбиралась в испанском еще хуже.
Джефферсон решил их выручить.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – поинтересовался он по-испански.
– Вы ведь американец, да? – спросила Гаврила. – Вы не спросите у нее, не встречала ли она эту женщину? – и показала фотографию Блейз Хардинг.
– Ты поняла, что она от тебя хочет? – спросил он у горничной на испанском.
– Si, claro, – девушка развела руками. – Да, я видела эту женщину, она несколько раз заходила в наше кафе пообедать. Но она остановилась не в этой гостинице.
– Девушка говорит, что точно не знает, – перевел Джеферсон. – Ей кажется, что все американские женщины так похожи друг на друга, что не различишь.
– А вам она не встречалась? – спросила Гаврила.
Джефферсон внимательно изучил фотографию.
– Честно говоря, что-то не припомню. Эй, Джим, может, ты посмотришь? – Камерон подошел поближе. – Ты случаем не видел этой женщины?
– Да вроде нет. Знаете, тут столько американцев то приезжают, то уезжают.
– А вы приехали в здешнюю клинику?
– На консультацию, – уже сказав это, Джефферсон понял, что слишком долго раздумывал, прежде чем ответить. – А эта женщина – пациентка клиники?
– Не знаю. Я знаю только, что она здесь.
– А зачем она вам нужна?
– Я должна задать ей несколько вопросов. Государственная служба, понимаете ли.
– Хорошо, мы будем посматривать – вдруг увидим ее? А вы?
– Франсина Гейне, комната 126. Буду очень благодарна за любую помощь, которую вы сможете оказать.
– Конечно, конечно. – Гаврила ушла. Джефферсон и Камерон проводили ее взглядом. Камерон прошептал: – Интересно, насколько мы увязли в дерьме – по макушку или только по уши?
– Мы должны ее сфотографировать и послать снимок генералу Марти, – сказал Джефферсон. – Если Блейз разыскивают армейские, то генерал, наверное, мог бы это уладить.
– Но ты ведь не думаешь, что эта мадам – из армии. – А ты?
Камерон на мгновение задумался.
– Даже не знаю. Когда она глянула на тебя, а потом, на меня, то сперва посмотрела в центр корпуса, а потом между глаз. Посмотрела, будто прицеливаясь. Я не решился бы делать при ней никаких резких движений.
– Если она из армии, то служит в группе охотников и убийц.
– Когда я служил в армии, у нас не было такого разделения по профилям. Но я разбираюсь в таких штуках, и можешь мне поверить – она убила немало людей на своем веку.
– Инграм в юбке?
– Она даже опаснее Инграма. Тот, по крайней мере, и выглядит соответственно. А она выглядит, как…
– Это точно… – Джефферсон посмотрел на двери лифта, который она только что почтила своим присутствием, и покачал головой. – Давай ее сфотографируем и отнесем снимок в клинику, покажем Мендесу, когда он вернется. – Мендес уехал в Мехико, добывать разное сырье для нанофора. – Там какая-то сумасшедшая дамочка вламывалась в Дом Бартоломью.
– Эта совсем не похожа на ту стерву, – сказал Камерон. – Ты была некрасивая, со взбитыми рыжими кудряшками.
На самом деле Гаврила тогда надевала парик и маску из пластикожи.

* * *
Мы проникли в Здание 31 – Генеральный Штаб – без особого труда. По сведениям здешнего компьютера Марти значился как бригадный генерал, который большую часть своей служебной карьеры посвятил научной работе. А я был в некотором смысле самим собой.
И все же я был уже другим человеком. Я никак не ощущал того что мою память изменили, но если бы меня подключили вместе с моей прежней боевой группой (а это должны были сделать из соображении безопасности, но почему-то не сделали – нам просто повезло) – они бы сразу заметили, что со мной что-то не так. Я стал слишком здоровым. Вся группа знала о моих проблемах, все они мне сочувствовали и помогали с этим справляться – так, что я даже не могу описать это словами. Они помогали мне проживать один день за другим. И они мгновенно заметили бы, что я переменился – это все равно как если бы ваш старый друг, который всю жизнь прихрамывал на одну ногу, вдруг стал ходить нормально.
У лейтенанта Ньютона Трумэна, которому поручили подыскать для меня подходящую работу, была необычная судьба. Он начал службу в армии механиком, но постепенно у Трумэна выработалась своеобразная аллергия на подключения: в подключении у него начинала дико болеть голова, так что ни ему самому не было в этом никакого удовольствия, ни тем, кто подключался вместе с ним. Я задумался было, почему его перевели на службу в Генеральный Штаб, вместо того чтобы просто демобилизовать из армии? Но, очевидно, для него самого это было такой же загадкой. Его прикомандировали к Генеральному Штабу всего несколько недель назад. Как потом оказалось, перевод сюда Трумэна был частью всеобщего плана. И большой ошибкой.
При Генеральном Штабе числились в основном высокопоставленные военные: восемь генералов, двенадцать полковников, двадцать майоров и двадцать четыре лейтенанта. У всех этих шестидесяти четырех офицеров были в подчинении всего пятьдесят солдат и нижних чинов, из которых десятеро были в группе охраны и как бы выпадали из цепочки субординации, кроме тех случаев, когда происходило какое-нибудь ЧП.
У меня сохранились весьма смутные и расплывчатые воспоминания о тех четырех днях, когда еще не восстановилась моя настоящая личность. Меня определили на несложную, но трудоемкую работу. Я должен был проверять компьютерные сводки о распределении ресурсов – сколько яиц или патронов и куда нужно отправить. Как ни странно, ни одной ошибки я не обнаружил.
Среди прочих необременительных обязанностей, которые я выполнял в это время, была одна, для которой как выяснилось, все остальные мои занятия были лишь прикрытием. Я регулярно заполнял графу «текущий отчет охраны» в общем бланке текущих отчетов. Каждый час я подключался к механикам охраны и запрашивал «текущий отчет» – «ТО». У меня был специальный бланк с разграфленными клеточками, одну из которых я и отмечал каждый час – ту, которая соответствовала содержанию «текущего отчета». Пока мне приходилось отмечать только клеточку «ничего не случилось».
Это была типичная никому не нужная бюрократическая процедура – если бы что-то действительно случилось, на панели передо мной сразу вспыхнула бы красная лампочка, указывая, что я должен немедленно подключиться к механикам охраны. Вот тогда и надо было бы заполнять этот бланк.
Но мне даже в голову не приходило, зачем на самом деле нужны эти ежечасные подключения: для того, чтобы все время сверять личности механиков, управляющих охранными солдатиками.
Я сидел там уже четвертый день, до очередной сверки оставалось около минуты, и тут вдруг у меня на панели замигала красная лампочка. Сердце мое забилось чаше. Я подключился к охране.
И оказалось, что это вовсе не сержант Сайке, как обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60