Обезьяны-ревуны на земле очень уязвимы. Пак заметил снайпера.
– Вижу Педро, на десять часов, сто десять метров от меня, в шалаше на дереве, метров десять над землей. Разрешите стрелять?
– Не разрешаю. Все остановитесь и осмотритесь вокруг, – Клод и Сара тоже заметили человека на дереве, остальные не увидели ничего интересного.
Я сопоставил три разных изображения.
– Это женщина, и она спит, – пол я определил по данным обонятельных рецепторов Пака. В инфракрасном свете я не увидел почти ничего нового, но дыхание женщины было ровным и размеренным, так люди обычно дышат во сне.
– Давайте отойдем обратно метров на сто и обойдем ее, – на это я получил одобрение координатора группы и всплеск негодования и недоумения со стороны Пака.
Я рассчитывал обнаружить кого-нибудь еще – люди обычно не просто так уходят в глухие джунгли и забираются на деревья. Эта женщина явно что-то охраняла.
– Может, она знала, что мы сюда придем? – спросила Карин.
Я задумался… Зачем еще она могла здесь оказаться?
– Вряд ли это так – слишком уж она спокойна. Даже спит. Нет, скорее всего, это просто совпадение. Она явно что-то охраняет. Правда, нам сейчас некогда узнавать, что именно.
– Мы получили ваши координаты, – сказала координатор. – Летун прибудет за вами через пару минут. Вам желательно поскорее переместиться в какое-нибудь другое место.
Я приказал группе ускорить передвижение. Мы шли тихо, но недостаточно тихо: женщина-снайпер проснулась и выстрелила в Лу, который шел замыкающим на левом фланге.
Это было прекрасно разработанное, очень эффективное оружие против солдатиков, с разрывными зарядами, начиненными, скорее всего, расщепленным ураном. Два или три заряда поразили Лу в корпус, и он потерял контроль над ногами. Солдатик Лу стал заваливаться на спину, и следующим выстрелом ему оторвало правую руку.
Он с громким скрежетом упал на землю, и на какое-то мгновение все вокруг затихло, только где-то в вершинах деревьев шелестел листвой свежий утренний бриз. Еще один заряд разворотил землю совсем рядом с головой Лу, запорошив ему глаза. Лу встряхнул головой, стараясь очистить лицо от грязи.
– Лу, мы не можем тебя подобрать. Отключай все, кроме глаз и ушей.
– Спасибо, Джулиан, – Лу отключился, и болезненный сигнал тревоги от его руки и ног сразу же прекратился. Теперь он представлял собой только видеокамеру, устремленную в небо.
Мы не дошли до условленного места – оставалось еще больше километра, – когда над головой застрекотал летун. Я соединился с пилотом-механиком через нашего координатора и получил непривычный двойственный обзор: с высоты, выше верхушек деревьев, полетело вниз, расширяясь с каждой секундой, пылающее облако напалма. Пламенные брызги сыпались во все стороны, похожие на сотни тысяч фейерверков. Падая вниз, облако напалма выжигало все на своем пути. Ветки деревьев мгновенно чернели и ломались с громким треском. Потом раздался взрыв – и все затихло.
Потом закричал какой-то человек, а другой что-то тихо ему сказал, прозвучал одиночный выстрел – и крик оборвался. Среди горящих ветвей пронзительно верещали обезьяны. Глаза Лу дважды вспыхнули и погасли. Когда мы отошли подальше от этого огненного ада, сверху спикировали еще два летуна и стали тушить горящий лес. В конце концов здесь же экологический заповедник, а напалм и так уже сделал все, что нам было нужно.
Когда мы добрались до условленного места, откуда нас должны были забрать, я получил сообщение от координатора: они насчитали четыре трупа – наш снайпер, потом эти двое мужчин, и еще один, непонятно как туда попавший. Троих записали на счет летуна, а одного поделили на всех нас. Пак ужасно возмутился – ведь летунам не пришлось бы вмешиваться, если бы он тогда подстрелил снайпера, а убить ее было очень просто – если бы я не запретил ему стрелять. Я посоветовал Паку поменьше распространяться на эту тему вслух – он мог не сдержаться и в гневе наболтать лишнего. А если бы это дошло до начальства, нашего Пака подвели бы под пятнадцатую статью – нарушение субординации – и наложили бы взыскание.
Послав Паку это мысленное предупреждение, я вдруг подумал, насколько же все-таки «бутсам» проще служить – можно смертельно ненавидеть своего сержанта и в то же время невозмутимо улыбаться ему в лицо.
Место, с которого нас должны были забрать, прекрасно определялось и без сверки по радио. Оголенная вершина холма, тщательно очищенная от зарослей огнем и серией четко выверенных взрывов.
Пока мы поднимались вверх по засыпанному пеплом склону холма, подлетели два летуна и зависли над нами, прикрывая от возможного нападения. На обычную быструю посадку что-то не похоже.
Появился грузовой вертолет и пошел вниз. Он завис в футе над землей. Крышка заднего люка откинулась, образовав нечто вроде шаткого трапика. Мы забрались на борт вертолета, где уже сидело двадцать других солдатиков.
В группе Фокса такой же номер, как мой, был у Барбу Сивз. Нам уже случалось раньше работать вместе. Я мог поддерживать с ней связь по двум каналам – посредством координатора и через Розу, которая теперь отвечала за горизонтальную связь вместо Ральфа. Вместо приветствия Барбу передала мне очень яркий, насыщенный чувственный образ «карне асада» – блюда, которое мы ели вместе с ней в аэропорту несколько месяцев назад.
– Тебе кто-нибудь что-нибудь объяснил? – спросил я.
– Я у них сейчас навроде гриба, – эта солдатская Утка была очень старой еще тогда, когда ее впервые услышал мой отец, попав на военную службу. Она означала примерно следующее: «Меня держат в потемках и пичкают дерьмом».
Как только последний солдатик очутился в салоне, вертолет взмыл вверх, накренился и стал быстро набирать скорость. Мы все попадали на пол – называется, вот и познакомились.
Мы не были знакомы с Дэвидом Грантом, старшим в группе Чарли. За последний год в этой группе сменилась чуть ли не половина личного состава – у двоих случился инсульт, остальных «временно откомандировали в связи с психологической дезадаптацией». Да и сам Дэвид возглавлял группу всего пару циклов. Я поздоровался с ним, но он не смог ответить сразу – был слишком занят, стараясь успокоить двух своих новичков, которые боялись, что на задании придется кого-то убивать.
К счастью, ничего такого страшного не предвиделось. Когда дверца вертолета захлопнулась, я получил в общих чертах представление о том, что нам предстояло сделать. Это должно было стать чем-то вроде парада, демонстрация силы в крупном современном городе, жителям которого следовало напомнить, что мы «всеведущи и вездесущи». Акцию планировалось провести в Либерии, в секторе «эль норте», где, как ни странно, наряду с выраженной партизанской активностью отмечалась большая концентрация англоязычного белого населения. Эти белые были либо пожилые американцы, давно, еще в молодости, эмигрировавшие в Коста-Рику, либо потомки прежних американских переселенцев. Местные педрос думали, что соседство с таким количеством гринго их защитит. А мы должны были продемонстрировать, как не правы они в своих предположениях.
Ну, если партизаны не будут высовываться, не должно возникнуть никаких проблем. У нас был четкий приказ применять оружие «только для самозащиты».
Значит, мы будем одновременно и приманкой, и охотниками. Не скажу, чтобы мне сильно нравилась такая ситуация. В провинции Гуанакасте партизан было так много, что они вполне могли устроить свою собственную демонстрацию силы. Оставалось только надеяться, что наше начальство учло эту маленькую деталь.
Мы запаслись кое-каким дополнительным снаряжением из того, что применяют для разгона демонстраций – газовые гранаты и специальные устройства для спутывания ног. Эти штуки выстреливают пучки прочной клейкой паутины, которая липнет ко всему, на что попадет, и надежно связывает человека, так что он не может сдвинуться с места. А через десять минут эта паутина распадается и исчезает. Нам выдали еще по несколько акустических гранат, хотя лично я считал, что это не очень подходящее оружие против мирных жителей. Мы взрываем ему барабанные перепонки и хотим, чтобы он сказал спасибо, что с ним не сделали чего похуже – так, что ли, получается? Все остальные средства подавления массовых демонстраций тоже далеко не сахар, но эти акустические гранаты, по-моему, самая паршивая штука – они причиняют необратимые телесные повреждения. Конечно, при применении любого из этих средств возможны случаи со смертельным исходом. Например, если человека ослепить слезоточивым газом, он может побежать, сам не зная куда, и случайно угодить под гусеницы бронетранспортера. А попробовав тошнотворного газа, можно случайно захлебнуться собственной рвотной массой.
Мы медленно пролетели над городом на высоте верхушек деревьев, даже ниже некоторых высотных здании. Грузовой вертолет и два летуна группы сопровождения шли плотным строем, пронзительно завывая, словно баньши. На мой взгляд, это была неплохая тактика – мы показывали, что совсем их не боимся, и походу дела били им оконные стекла. И снова я подумал – а не послали ли нас сюда в качестве заманчивой мишени, лакомого кусочка, против которого трудно устоять? Если сейчас кто-нибудь вдруг в нас выстрелит – через несколько секунд в небе над городом станет темно от летунов-истребителей. Враги, наверное, тоже это понимали.
Оказавшись на земле, вне вертолета, двадцать девять солдатиков запросто могли сровнять с землей весь город даже без поддержки с воздуха. Программа нашего парада включала в себя и упражнение в стиле «городской службы по благоустройству» – мы должны были разрушить квартал старых многоквартирных домов. Посредством этой благотворительной миссии мы сэкономим местному городскому бюджету кучу денег, которые пошли бы на строительство – вернее, на снос обветшавших домов. Мы просто пройдем там и все разрушим.
Вертолет мягко опустился на городской площади. Летуны зависли в воздухе над нами. Мы выгрузились в парадном порядке – десять рядов по трое, минус один. Из местных жителей почти никто не любовался тем, как мы выгружаемся – что ж, ничего удивительного. Только парочка любопытных детишек, несколько не в меру самостоятельных подростков и старики, жившие в городском парке. Полицейских было совсем немного. Как потом выяснилось, основные силы полиции поджидали нас дальше – в том районе, где мы планировали устроить представление.
Площадь окружали старые, выстроенные в колониальном архитектурном стиле дома. Они смотрелись весьма изящно и элегантно, особенно на фоне нависавших над ними современных высотных коробок из стекла и металла. За темными солнцезащитными окнами этих порождений цивилизации могло скрываться полгорода зрителей, а может – и снайперов. Пока мы строевым шагом маршировали по улицам, я яснее чем когда бы то ни было сознавал, что на самом деле нахожусь далеко-далеко, в паре сотен миль оттуда, в безопасном месте, и, как кукловод, просто дергаю за ниточки своего металлического солдатика. Если сейчас в каждом окне появятся снайперы и в нас начнут стрелять – на самом деле не будет убито ни одного человека. Пока мы не начнем стрелять в ответ.
Мы подошли к старому мосту и сменили четкий, размеренный шаг на беспорядочную, мягкую поступь – нельзя было идти в ногу, а то от резонансных колебаний мост мог разрушиться, и мы попадали бы в зловонную канаву. Перейдя мост, мы снова пошли маршевым шагом. Ритмичный грохот наших металлических подошв должен был действовать на местное население весьма устрашающе. Я видел, как какая-то собака в панике убежала от нас. А местное население, если оно и устрашалось, то предпочитало делать это дома, за закрытой дверью.
Миновав безликую постмодернистскую деловую часть города, мы прошли несколько кварталов жилых особняков, окруженных высокими белеными стенами – очевидно, здесь обитали представители самых обеспеченных слоев населения. Заслышав наши шаги, сторожевые собаки подняли жуткий вой, а в нескольких местах нас даже засняли на видеокамеры охранных систем.
А потом мы вступили в трущобные районы. Я всегда чувствовал расположение и симпатию к людям, которым приходится жить в таких диких условиях – и здесь, и у нас в Техасе, в негритянских гетто, куда я не попал только случайно: мои родители были людьми образованными и обеспеченными. Я так никогда и не узнал ого особого семейного духа добрососедства, который был свойствен таким поселениям. Но я не настолько сентиментален и не считаю, что потерял слишком много – обретя взамен мою нынешнюю жизнь, жизнь более высокого уровня.
Мне пришлось уменьшить чувствительность обонятельных рецепторов – настолько сильны были зловонные испарения застоявшихся испражнений и нечистот, разогретых утренним солнцем. К этим сомнительным ароматам примешивались запахи жареной кукурузы и пряностей, а где-то поджаривали курицу – наверное, собирались что-то праздновать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Вижу Педро, на десять часов, сто десять метров от меня, в шалаше на дереве, метров десять над землей. Разрешите стрелять?
– Не разрешаю. Все остановитесь и осмотритесь вокруг, – Клод и Сара тоже заметили человека на дереве, остальные не увидели ничего интересного.
Я сопоставил три разных изображения.
– Это женщина, и она спит, – пол я определил по данным обонятельных рецепторов Пака. В инфракрасном свете я не увидел почти ничего нового, но дыхание женщины было ровным и размеренным, так люди обычно дышат во сне.
– Давайте отойдем обратно метров на сто и обойдем ее, – на это я получил одобрение координатора группы и всплеск негодования и недоумения со стороны Пака.
Я рассчитывал обнаружить кого-нибудь еще – люди обычно не просто так уходят в глухие джунгли и забираются на деревья. Эта женщина явно что-то охраняла.
– Может, она знала, что мы сюда придем? – спросила Карин.
Я задумался… Зачем еще она могла здесь оказаться?
– Вряд ли это так – слишком уж она спокойна. Даже спит. Нет, скорее всего, это просто совпадение. Она явно что-то охраняет. Правда, нам сейчас некогда узнавать, что именно.
– Мы получили ваши координаты, – сказала координатор. – Летун прибудет за вами через пару минут. Вам желательно поскорее переместиться в какое-нибудь другое место.
Я приказал группе ускорить передвижение. Мы шли тихо, но недостаточно тихо: женщина-снайпер проснулась и выстрелила в Лу, который шел замыкающим на левом фланге.
Это было прекрасно разработанное, очень эффективное оружие против солдатиков, с разрывными зарядами, начиненными, скорее всего, расщепленным ураном. Два или три заряда поразили Лу в корпус, и он потерял контроль над ногами. Солдатик Лу стал заваливаться на спину, и следующим выстрелом ему оторвало правую руку.
Он с громким скрежетом упал на землю, и на какое-то мгновение все вокруг затихло, только где-то в вершинах деревьев шелестел листвой свежий утренний бриз. Еще один заряд разворотил землю совсем рядом с головой Лу, запорошив ему глаза. Лу встряхнул головой, стараясь очистить лицо от грязи.
– Лу, мы не можем тебя подобрать. Отключай все, кроме глаз и ушей.
– Спасибо, Джулиан, – Лу отключился, и болезненный сигнал тревоги от его руки и ног сразу же прекратился. Теперь он представлял собой только видеокамеру, устремленную в небо.
Мы не дошли до условленного места – оставалось еще больше километра, – когда над головой застрекотал летун. Я соединился с пилотом-механиком через нашего координатора и получил непривычный двойственный обзор: с высоты, выше верхушек деревьев, полетело вниз, расширяясь с каждой секундой, пылающее облако напалма. Пламенные брызги сыпались во все стороны, похожие на сотни тысяч фейерверков. Падая вниз, облако напалма выжигало все на своем пути. Ветки деревьев мгновенно чернели и ломались с громким треском. Потом раздался взрыв – и все затихло.
Потом закричал какой-то человек, а другой что-то тихо ему сказал, прозвучал одиночный выстрел – и крик оборвался. Среди горящих ветвей пронзительно верещали обезьяны. Глаза Лу дважды вспыхнули и погасли. Когда мы отошли подальше от этого огненного ада, сверху спикировали еще два летуна и стали тушить горящий лес. В конце концов здесь же экологический заповедник, а напалм и так уже сделал все, что нам было нужно.
Когда мы добрались до условленного места, откуда нас должны были забрать, я получил сообщение от координатора: они насчитали четыре трупа – наш снайпер, потом эти двое мужчин, и еще один, непонятно как туда попавший. Троих записали на счет летуна, а одного поделили на всех нас. Пак ужасно возмутился – ведь летунам не пришлось бы вмешиваться, если бы он тогда подстрелил снайпера, а убить ее было очень просто – если бы я не запретил ему стрелять. Я посоветовал Паку поменьше распространяться на эту тему вслух – он мог не сдержаться и в гневе наболтать лишнего. А если бы это дошло до начальства, нашего Пака подвели бы под пятнадцатую статью – нарушение субординации – и наложили бы взыскание.
Послав Паку это мысленное предупреждение, я вдруг подумал, насколько же все-таки «бутсам» проще служить – можно смертельно ненавидеть своего сержанта и в то же время невозмутимо улыбаться ему в лицо.
Место, с которого нас должны были забрать, прекрасно определялось и без сверки по радио. Оголенная вершина холма, тщательно очищенная от зарослей огнем и серией четко выверенных взрывов.
Пока мы поднимались вверх по засыпанному пеплом склону холма, подлетели два летуна и зависли над нами, прикрывая от возможного нападения. На обычную быструю посадку что-то не похоже.
Появился грузовой вертолет и пошел вниз. Он завис в футе над землей. Крышка заднего люка откинулась, образовав нечто вроде шаткого трапика. Мы забрались на борт вертолета, где уже сидело двадцать других солдатиков.
В группе Фокса такой же номер, как мой, был у Барбу Сивз. Нам уже случалось раньше работать вместе. Я мог поддерживать с ней связь по двум каналам – посредством координатора и через Розу, которая теперь отвечала за горизонтальную связь вместо Ральфа. Вместо приветствия Барбу передала мне очень яркий, насыщенный чувственный образ «карне асада» – блюда, которое мы ели вместе с ней в аэропорту несколько месяцев назад.
– Тебе кто-нибудь что-нибудь объяснил? – спросил я.
– Я у них сейчас навроде гриба, – эта солдатская Утка была очень старой еще тогда, когда ее впервые услышал мой отец, попав на военную службу. Она означала примерно следующее: «Меня держат в потемках и пичкают дерьмом».
Как только последний солдатик очутился в салоне, вертолет взмыл вверх, накренился и стал быстро набирать скорость. Мы все попадали на пол – называется, вот и познакомились.
Мы не были знакомы с Дэвидом Грантом, старшим в группе Чарли. За последний год в этой группе сменилась чуть ли не половина личного состава – у двоих случился инсульт, остальных «временно откомандировали в связи с психологической дезадаптацией». Да и сам Дэвид возглавлял группу всего пару циклов. Я поздоровался с ним, но он не смог ответить сразу – был слишком занят, стараясь успокоить двух своих новичков, которые боялись, что на задании придется кого-то убивать.
К счастью, ничего такого страшного не предвиделось. Когда дверца вертолета захлопнулась, я получил в общих чертах представление о том, что нам предстояло сделать. Это должно было стать чем-то вроде парада, демонстрация силы в крупном современном городе, жителям которого следовало напомнить, что мы «всеведущи и вездесущи». Акцию планировалось провести в Либерии, в секторе «эль норте», где, как ни странно, наряду с выраженной партизанской активностью отмечалась большая концентрация англоязычного белого населения. Эти белые были либо пожилые американцы, давно, еще в молодости, эмигрировавшие в Коста-Рику, либо потомки прежних американских переселенцев. Местные педрос думали, что соседство с таким количеством гринго их защитит. А мы должны были продемонстрировать, как не правы они в своих предположениях.
Ну, если партизаны не будут высовываться, не должно возникнуть никаких проблем. У нас был четкий приказ применять оружие «только для самозащиты».
Значит, мы будем одновременно и приманкой, и охотниками. Не скажу, чтобы мне сильно нравилась такая ситуация. В провинции Гуанакасте партизан было так много, что они вполне могли устроить свою собственную демонстрацию силы. Оставалось только надеяться, что наше начальство учло эту маленькую деталь.
Мы запаслись кое-каким дополнительным снаряжением из того, что применяют для разгона демонстраций – газовые гранаты и специальные устройства для спутывания ног. Эти штуки выстреливают пучки прочной клейкой паутины, которая липнет ко всему, на что попадет, и надежно связывает человека, так что он не может сдвинуться с места. А через десять минут эта паутина распадается и исчезает. Нам выдали еще по несколько акустических гранат, хотя лично я считал, что это не очень подходящее оружие против мирных жителей. Мы взрываем ему барабанные перепонки и хотим, чтобы он сказал спасибо, что с ним не сделали чего похуже – так, что ли, получается? Все остальные средства подавления массовых демонстраций тоже далеко не сахар, но эти акустические гранаты, по-моему, самая паршивая штука – они причиняют необратимые телесные повреждения. Конечно, при применении любого из этих средств возможны случаи со смертельным исходом. Например, если человека ослепить слезоточивым газом, он может побежать, сам не зная куда, и случайно угодить под гусеницы бронетранспортера. А попробовав тошнотворного газа, можно случайно захлебнуться собственной рвотной массой.
Мы медленно пролетели над городом на высоте верхушек деревьев, даже ниже некоторых высотных здании. Грузовой вертолет и два летуна группы сопровождения шли плотным строем, пронзительно завывая, словно баньши. На мой взгляд, это была неплохая тактика – мы показывали, что совсем их не боимся, и походу дела били им оконные стекла. И снова я подумал – а не послали ли нас сюда в качестве заманчивой мишени, лакомого кусочка, против которого трудно устоять? Если сейчас кто-нибудь вдруг в нас выстрелит – через несколько секунд в небе над городом станет темно от летунов-истребителей. Враги, наверное, тоже это понимали.
Оказавшись на земле, вне вертолета, двадцать девять солдатиков запросто могли сровнять с землей весь город даже без поддержки с воздуха. Программа нашего парада включала в себя и упражнение в стиле «городской службы по благоустройству» – мы должны были разрушить квартал старых многоквартирных домов. Посредством этой благотворительной миссии мы сэкономим местному городскому бюджету кучу денег, которые пошли бы на строительство – вернее, на снос обветшавших домов. Мы просто пройдем там и все разрушим.
Вертолет мягко опустился на городской площади. Летуны зависли в воздухе над нами. Мы выгрузились в парадном порядке – десять рядов по трое, минус один. Из местных жителей почти никто не любовался тем, как мы выгружаемся – что ж, ничего удивительного. Только парочка любопытных детишек, несколько не в меру самостоятельных подростков и старики, жившие в городском парке. Полицейских было совсем немного. Как потом выяснилось, основные силы полиции поджидали нас дальше – в том районе, где мы планировали устроить представление.
Площадь окружали старые, выстроенные в колониальном архитектурном стиле дома. Они смотрелись весьма изящно и элегантно, особенно на фоне нависавших над ними современных высотных коробок из стекла и металла. За темными солнцезащитными окнами этих порождений цивилизации могло скрываться полгорода зрителей, а может – и снайперов. Пока мы строевым шагом маршировали по улицам, я яснее чем когда бы то ни было сознавал, что на самом деле нахожусь далеко-далеко, в паре сотен миль оттуда, в безопасном месте, и, как кукловод, просто дергаю за ниточки своего металлического солдатика. Если сейчас в каждом окне появятся снайперы и в нас начнут стрелять – на самом деле не будет убито ни одного человека. Пока мы не начнем стрелять в ответ.
Мы подошли к старому мосту и сменили четкий, размеренный шаг на беспорядочную, мягкую поступь – нельзя было идти в ногу, а то от резонансных колебаний мост мог разрушиться, и мы попадали бы в зловонную канаву. Перейдя мост, мы снова пошли маршевым шагом. Ритмичный грохот наших металлических подошв должен был действовать на местное население весьма устрашающе. Я видел, как какая-то собака в панике убежала от нас. А местное население, если оно и устрашалось, то предпочитало делать это дома, за закрытой дверью.
Миновав безликую постмодернистскую деловую часть города, мы прошли несколько кварталов жилых особняков, окруженных высокими белеными стенами – очевидно, здесь обитали представители самых обеспеченных слоев населения. Заслышав наши шаги, сторожевые собаки подняли жуткий вой, а в нескольких местах нас даже засняли на видеокамеры охранных систем.
А потом мы вступили в трущобные районы. Я всегда чувствовал расположение и симпатию к людям, которым приходится жить в таких диких условиях – и здесь, и у нас в Техасе, в негритянских гетто, куда я не попал только случайно: мои родители были людьми образованными и обеспеченными. Я так никогда и не узнал ого особого семейного духа добрососедства, который был свойствен таким поселениям. Но я не настолько сентиментален и не считаю, что потерял слишком много – обретя взамен мою нынешнюю жизнь, жизнь более высокого уровня.
Мне пришлось уменьшить чувствительность обонятельных рецепторов – настолько сильны были зловонные испарения застоявшихся испражнений и нечистот, разогретых утренним солнцем. К этим сомнительным ароматам примешивались запахи жареной кукурузы и пряностей, а где-то поджаривали курицу – наверное, собирались что-то праздновать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60