Я опустился на колени, приподнял девушку и сделал, как мне велели.
«Прокуси себе язык, – сказала Петрония, – и капелькой собственной крови запечатай ранку так, чтобы она совсем исчезла».
Я был преисполнен решимости, совершая ритуал. На моих глазах крошечные проколы исчезли, я отпустил девушку, и она, бледная, с пурпурными пятнами на лице, повалилась на плиты.
Я поднялся, шатаясь. Я снова опьянел. Обычные предметы вокруг, казалось, ходят ходуном. Как в тумане, я доковылял до Адониса и сказал:
«Спасибо, что был добр ко мне».
Он от страха не сумел ничего ответить. Просто стоял и смотрел на меня, не мигая. Потом я отвернулся.
Не знаю, что было дальше, – кажется, я вышел из ванной с Петронией. Кажется, мы поднялись с ней по огромной лестнице. Вечер проходил, как в тумане, не освещенный ни одной лампой. Мы ходили с Петронией вдоль крытой террасы, и звезды словно передвигались по ночному небу. Я чувствовал запах моря, слышал его шум.
Мы вошли в комнату, где за шахматной доской по-прежнему сидели Манфред и Арион. Оба они показались мне великолепными – те две служанки и юноша в подметки им не годились.
«Значит, у нас какое-то особое видение, – пробормотал я. – Все вещи вокруг кажутся охваченными огнем».
«Я знала, что ты поймешь, – ответила Петрония. – Мне нравятся твои высказывания. Никогда не бойся откровенно со мной говорить. Я наблюдала за тобой много лет – за тобой и твоими духами, – прежде чем остановить на тебе свой выбор. Меня привлекла не только твоя красота, но и то, каким языком ты изъясняешься».
«Я люблю тебя, – сказал я. – Разве ты не этого хотела?»
Она рассмеялась тихо и беспомощно. Ее теплая рука обвивала мою талию, и в эту секунду красота Петронии тронула мое сердце. Была в ней какая-то мягкая величавость. Я почувствовал, что восхищаюсь ею.
Мы подошли к краю террасы и посмотрели на море. Внизу все казалось зеленым и голубым. Я видел это в темноте, видел, что море отнимает эти краски у залитого луной неба. А еще я видел, как над головой движутся звезды, словно хотят обнять нас. А там, внизу, примостившись на склоне горы, виднелись белые домики: казалось, они висят на самом краю и вот-вот рухнут, и оттого весь городок имел сказочный вид, – а за ним возвышалась снежная вершина.
«Говоришь, я хочу, чтобы ты меня любил? – повторила Петрония. – Не знаю. Может быть, раньше я и хотела этого. Может быть, до сих пор хочу. Откуда мне знать, чего я хочу? Если бы я когда-нибудь сумела ответить на этот вопрос, то, наверное, нашла бы покой. Но к чему вся эта ложь? Или, вернее сказать, почему я верю всей этой лжи? Я захотела получить тебя, как только впервые увидела. Я выбрала тебя. И только на эту ночь или на несколько ночей. И я решила сделать тебя сильным, как уже говорила, поэтому сейчас мы вернемся к Ариону, и он вновь заставит тебя почувствовать голод. Что скажешь, мой милый Мастер?»
«Ты позволишь мне говорить о том, что я познал вместе с твоей кровью?» – спросил я.
«Испытай меня, – предложила она без всякой злобы, что было для нее необычно, – и если мне понравятся твои слова, кто знает, как я поступлю. Даже я этого не знаю. Так что ты там разглядел в моей крови?»
«Когда ты сражалась на арене, поединки были смертельные?»
«Всегда, – ответила она. – Разве ты не изучал историю Древнего Рима? Женщин среди гладиаторов было великое множество. Я считалась всего лишь одной из лучших, неизменная любимица толпы. Я была такой, какой ты знаешь меня теперь – порочной и злой. Я и выжила в те годы только благодаря своим порокам. Это было естественно. От меня другого не ждали. И я воспринимала это просто, хотя и бесилась».
Петрония сияла, глядя на меня.
«Мое сердце укротил Арион, – продолжила она. – Только Арион сумел оторвать меня от порока, насмешек и подлостей и научить настоящему ремеслу. Да, ты ведь еще не видел те чудесные вещицы, что я делала для Ариона. Он дарил мне рубины и изумруды, а я вырезала для него целые истории на раковинах – победы императоров, продвижение легионов. Мои работы славились по всей империи. Я целый день проводила, склонившись над станком, одетая небрежно, как мальчишка, с волосами, завязанными на затылке сыромятным шнурком, – для меня ничего не существовало, кроме работы, одной только важной работы. Потом приходила ночь, а с нею и Арион. И тогда я становилась для него женщиной. Я становилась для Ариона чем-то мягким, достойным, чудесным».
«Что значит достойным?» – спросил я.
«Сам знаешь, ты всегда знал».
«Но что означает это теперь? – упорствовал я. – Я знал, что это означало раньше, но теперь все по-другому. Я убил несчастную девушку, ту злодейку. Это был недостойный поступок. Так ответь мне».
«Оставь пока, тебе рано интересоваться такими вопросами. Нам еще предстоит поохотиться. Тебе выпадет длинная ночь. Как я уже говорила, я не создаю хныкающих новичков. Ты будешь очень сильным, когда я завершу с тобой ритуал».
«Но буду ли я порядочным? – спросил я. – Буду ли я честен?»
«Постарайся быть таким, – ответила она, опечалившись. – Используй для этого свой ум, – тихо добавила она. – Не копируй меня. Подражай тем, кто лучше меня. Подражай Ариону».
Мы вновь вошли в огромный зал. Навстречу нам поднялся Манфред. Он посмотрел на меня и обнял, но нас сразу разъединили любящие руки Ариона, чье прекрасное черное лицо меня совершенно очаровало.
Он казался таким заботливым и внимательным – существом необычным и чудесным по своему виду и выразительности.
«Выпей его кровь, Мастер», – просительным тоном произнесла Петрония, и Мастер, заключив меня в объятия, прижал зубы к моему горлу и выполнил просьбу Петронии.
И снова я почувствовал, как вместе с кровью из меня исторгается моя жизнь. Меня охватила грусть, невыразимая грусть оттого, что я навсегда теряю Мону, своего сына Джерома, тетушку Куин, Нэша, моего дорогого маленького Томми, все это уходило из меня вместе с кровью, но не навсегда: оно лишь проявилось на время, открылось как глубокая тяжелая рана во мне – «Ты умер, Квинн». – И я почувствовал, что Арион принимает все это на себя, стараясь освободить меня от боли, после чего опять нахлынула обморочная слабость.
Я очнулся, сидя на стуле, в первую секунду мне показалось, что я не смогу вынести этой боли. Она была такой сильной, что для меня оставался только один выход – подойти к перилам и выброситься на скалы, чтобы разбиться и по-настоящему умереть. Но я сомневался, и правильно делал, поможет ли такой поступок добиться смерти?
А потом меня одолел голод. Никогда прежде он не был такой силы, но я жаждал вкусить только одного – крови. Мне нужна была кровь Ариона. Мне нужна была кровь Петронии. Я уставился на Манфреда, а тот, не переставая, сверлил меня пронзительным взглядом.
«Итак, приступим к нашему уроку, – сказал Арион и протянул ко мне руки. – Иди ко мне, вот тебе мое горло, выпей пару глотков – лишь малую часть того, что ты хочешь, и не пролей ни капли. Как только научишься обходиться парой глотков, сможешь насыщаться кровью невинных. Будешь действовать осторожно, не затрагивая их души. И тогда они испытают лишь легкое головокружение после твоего поцелуя».
Я сразу подчинился. Какая у него была густая кровь! А потом передо мной вновь промелькнули солнечные Афины! Я испытывал муку, но все же отстранился в нужный момент, как меня учил Арион, и подхватил языком несколько капель, грозивших запятнать его белоснежный атласный воротник. Арион поддержал меня, пока я вновь не обрел стойкость в ногах, после чего припал губами к моим губам. Его язык скользнул ко мне в рот и с силой прижался к моим клыкам. Я вновь почувствовал кровь. У меня закружилась голова, и я отпрянул.
«Во что теперь превратится моя жизнь? – прошептал я. – В сплошной экстаз?»
«В экстаз, но не бесконтрольный, – ласково ответил он. – А теперь точно так же испей крови Манфреда. Подзови к себе своего внучка, Манфред».
Старик протянул руки. Я подошел к нему.
«Поди ко мне, дитя мое, мой наследник, – произнес он своим низким голосом. – Мое дорогое дитя. Испей моей крови. Ведь это Петрония в своей злокозненности построила Блэквуд-Мэнор. Это было ее золото, выстраданное золото. Я подарю тебе свою любовь, невезучий мальчик! Я подарю тебе свою кровь. Прими с ней образ единственного чистого создания, которое я любил!»
«Не увлекайся, действуй аккуратно», – напомнила мне Петрония.
Я всадил зубы в его бычью шею, а он положил огромную ладонь мне на плечо. Но увидел я вовсе не Вирджинию Ли, а Ревекку, да, Ревекка висела на заржавленном крюке, отвратительное зрелище, а Манфред проклинал завывавшую от смеха Петронию. Ревекка не выдержала пыток – с ее обнаженного торса лилась темная кровь, означавшая смерть, и крюк был всажен глубоко, очень глубоко, в самое сердце, насколько я понимал.
«Великий Боже!» – воскликнул я.
Меня оттянули назад. Я шатался. Старик прижал носовой платок к шее, и вид у него был несчастный. За плечи меня держал Арион.
«Какая боль, – стонал старик. – И зачем только ты послушался ее, Квинн, зачем тебе эта строптивица! Зачем вообще ты хотел увидеть это?»
«Контролируй себя, дитя мое, – сказал Арион. – Все время контролируй. Чтобы ты мог пройти по комнате, заполненной смертными, выбрать себе тех, кого пожелаешь, подарить роковой поцелуй и уйти так, чтобы никто ничего не заметил».
«Но почему я увидел Ревекку? – Я все никак не мог успокоиться. – По какой причине? – Я становился все настойчивее. – Ты ведь хотел, чтобы я увидел Вирджинию Ли».
«Да, но как я могу спрятать ее в своей душе? – ответил старик. – Ты потянулся к ней, ты нашел ее, она стала твоей».
В голове у меня прозвучал ее свистящий шепот:
«Эти двое уничтожили меня».
Я едва не рассмеялся. Как бы я мог отомстить? О, невезучий призрак, подумал я, воспользовавшись словечком Манфреда, раз ты подумала, что я способен отомстить. Разве ты не отомщена, теперь, когда за твою жизнь заплачено моей?
Ответа не последовало.
Мое обучение продолжалось несколько часов.
Меня муштровали, пока наконец я не научился обходиться парой глотков, но я ни разу не насытился. Они смеялись над моим голодом, когда я жаловался на боль, и если Петрония начинала дуться или терять терпение, Арион по-доброму ее стыдил.
«Сейчас мы отправимся на охоту, все четверо, – сказал Арион. – И ты отыщешь для себя злодея, воспользовавшись даром читать мысли, а мы станем за тобой наблюдать».
«Это будет свадьба, – пробасил старик. – Богатый американец приехал в Неаполь на свадьбу своей дочери. Там, куда ни повернешься, повсюду увидишь злодея. Заманишь его в сторонку так, чтобы никто не видел, а потом собственной кровью из своего языка запечатаешь ранку. Готов, сынок, стать одним из нас? Теперь уже по-настоящему?»
«Прежде чем уйдем, представь себе такую картину, – сказал Арион. – Гости пьют уже несколько часов. Ты будешь тихонько ходить среди них, никому не представляясь. Свои жертвы оставишь так, словно они напились. А если захочешь, то можешь выпить пару глотков у невинных душ».
Я кивнул, терзаясь жаждой. Мое сердце воспламенилось. Я захотел всей своей несчастной душой стать одним из них. Я и так был одним из них!
Внезапно Петрония оторвала меня от пола и швырнула в открытые двери террасы, в ночь. Я полетел вниз, на пляж, тихонько приземлился на камни, поднялся и огляделся. У моих ног пенилось зеленое море, крутом было тихо и спокойно.
Я поднял глаза. Как далеко была Петрония – я едва разглядел, что она манит меня рукой, стоя на террасе. А потом я услышал ее шепот, словно она проговорила мне прямо в ухо:
«Поднимайся ко мне, Квинн».
Я приказал своему телу подняться и действительно взмыл в воздух и полетел все быстрее и быстрее, пока не оказался возле Петронии, тогда я перемахнул через перила и встал рядом с ней.
Она обняла меня, сверкнув темными глазами, и прошептала на ухо:
«Как видишь, мы передвигаемся с большой скоростью, и никакого волшебства тут нет. Я крепко держу тебя. И не смей пролить ни капли крови, когда будешь пить. Мы ожидаем, что ты все выполнишь идеально».
«Но ведь мы убиваем?» – спросил я.
Арион пожал плечами.
«По желанию, – ответил он. – Если зло созрело и если ты ловок и хитер».
40
В комнатах висели клубы голубого сигаретного дыма. Я рассматривал лица, будто через объектив камеры. Все они были красивы. И все несовершенны. Голоса слились в бессмысленный оглушительный гул, мысли из стольких голов превратились в хаос. Я потерял чувство равновесия. Мне хотелось убежать, но я не позволил себе смалодушничать.
Запах еды был отвратительный, запах спиртного показался мне до странности резким и чужим, словно я за всю жизнь не выпил ни рюмки. Я продирался сквозь толпу, с удовольствием вдыхая лишь один запах – аромат крови, источавшийся из каждого дюйма плоти.
Я увидел невесту в разукрашенной беседке. Невероятно худенькая – в чем только душа держалась. Хорошенькая. Белое свадебное платье с длинными кружевными рукавами. Невеста курила сигарету, держа ее в левой руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96