Все современные удобства были сосредоточены в просторной ванной. Новые застекленные окна сияли чистотой.
Аллен не раз сообщал мне, что «кто-то» использует дом по вечерам, а утром они находят книги на столе (но никогда их не трогают), а еще использованные свечи и пепел в камине. Значит, мой партнер вернулся. А чего другого я ожидал? Разве я не капитулировал, исполнив каждое его требование? Кто первый придумал все эти переделки? Разве не я?
Я, как глупец, поддался на чары.
А еще я был вне себя от ярости. И слишком молод, возможно, чтобы понять разницу между первым и вторым.
Итак, во время нашего третьего посещения Италии я приехал в Помпеи, незадолго до окончания нашей славной одиссеи, я был настроен по-боевому и преисполнен любопытства, решив наконец осмотреть легендарную достопримечательность.
Тетушка Куин, скорее всего, даже не помнила ту завораживающую историю Петронии о давних событиях. Нэш в разговоре со мной упомянул о ней, не придав особого значения. Томми и Синди, сиделка, просто радовались возможности посмотреть самые известные развалины в мире.
Выехав на личном автомобиле из роскошного отеля в Неаполе, мы оказались в городе в начале дня. Неспешно прогулялись по узким каменным улочкам с неровными тротуарами, зная, что вернемся сюда и завтра, и послезавтра, и куда бы я ни взглянул, отовсюду до меня доносились отголоски слов Петронии. Солнце ярко светило, и Везувий казался молчаливым и неопасным, обычная сизоватая гора, а не что-нибудь другое, способное разрушить в течение полудня этот городишко, небольшую ячейку, в которой обитало множество людей.
Мы входили во многие частично отреставрированные дома, иногда слегка, с огромным почтением дотрагивались до их стен или вообще ничего не трогали. Повсюду стояла тишина, хотя туристы все время сменяли друг друга, и мне было трудно приподнять саван смерти, окутавший город, чтобы представить его снова живым.
Тетушка Куин отважно повела нашу маленькую компанию в Дом Фавна и на Виллу Тайн. Под конец мы попали в музей, и там я увидел белые скульптуры, созданные природой, – это были люди, погибшие под пеплом. От них ничего не осталось, кроме отпечатка тел. Гипс, залитый в эту готовую форму, обессмертил их в последние минуты, и меня так тронули эти безликие фигуры, застигнутые внезапной смертью, что я чуть не расплакался.
В конце концов, мы вернулись в наш отель и разошлись по номерам. Ночное небо над Неаполитанским заливом вспучилось от тысячи звезд. Я открыл дверь на балкон и, взглянув на залив, посчитал себя одним из самых счастливых людей на свете. Я долго простоял у каменной балюстрады, наслаждаясь довольством, словно я уже победил и Петронию, и Гоблина, и Ревекку и мое будущее принадлежало только мне. Мона прекрасно поживала. Даже тетушка Куин казалась бессмертной – она никогда не умрет, пока я жив. Всегда будет со мной.
Потом я почувствовал усталость, что меня тоже порадовало. Надев привычную фланелевую рубашку, хотя в ней было чересчур тепло в эту прелестную ароматную ночь, я прилег на прохладную подушку и погрузился в сон.
Через несколько секунд, как мне показалось, я уже был в Помпеях: бежал, толкая перед собой упирающихся рабов, которые никак не хотели поверить мне, что гора скоро выплеснет на нас свою ярость и разрушит здесь все, забрав себе наши жизни. Мы промчались через городские ворота и выбежали на морской берег, где нас ждала лодка. Как только мы выплыли в открытое море, началось извержение, небо потемнело, все вокруг окутал черный пар. С горы донесся чудовищный рев. Лодки на волнах закачались.
«Продолжайте грести!» – прокричал я.
Люди вопили и визжали.
«Шевелитесь!» – молил я.
Рабы попрыгали в воду.
«Нет, на лодке будет быстрее», – настаивал я.
Гребцы побросали весла, лодка перевернулась. Я начал тонуть. Волны то поднимались, то опускались. Я наглотался воды. Снова прогремели жуткие раскаты грома.
Я проснулся. Нет, я не стану смотреть этот сон! Меня охватил ужас. Мне показалось, что я оказался в чьих-то чужих объятиях. А затем, на фоне ярко-синего ночного неба, я разглядел на балконе какую-то фигуру и сразу понял, что это Петрония.
«Ты дьявол!» – выкрикнул я и, вскочив с постели, бросился на балкон, только никакой фигуры там уже не было. Трясясь от ярости, я стоял, вцепившись в перила, и вглядывался в темноту, преисполненный ужаса, какого еще не знал в жизни, и злобы.
Я не мог подчиниться этим страхам и в то же время не мог с ними покончить. Наконец, схватив халат, я вышел из номера и направился в люкс тетушки Куин. На мой стук вышла Синди, наша милая сиделка.
«Тетушка Куин, я должен спать с тобой, – с этими словами я метнулся к ее кровати. – Мне приснился кошмар. Это все творит злобная Петрония».
«Забирайся сейчас же сюда, мой бедный малыш», – велела тетушка.
Я так и сделал.
«Тихо, тихо, мой дорогой, не бойся, – сказала она. – Ты весь дрожишь! Постарайся уснуть. Завтра мы отправимся в Торе-дель-Греко, накупим множество красивых камей, и ты сможешь мне, как обычно, помочь».
Синди снова легла в кровать. Занавески на раскрытых окнах развевались. В обществе этих двух женщин мне стало спокойно, и я снова уснул, мечтая о ферме Блэквуд, мечтая о Моне и о том, как с нами будет жить Томми, мечтая о многом – только не о плохом, только не о призраках, злых духах, темноте, беде, смерти.
Неужели Петрония действительно побывала там? Неужели это были ее чары? Я этого никогда не узнаю.
Но позволь мне завершить историю наших счастливых скитаний. Все-таки настал момент, когда нам пришлось вернуться домой.
Тетушка Куин не могла больше продолжать путешествие. Просто-напросто она слишком ослабла, и давление у нее подскочило. Она успела вывихнуть себе запястье, и кто знает, может быть, следующий вывих пришелся бы на лодыжку, вообще лишив ее возможности передвигаться? А еще она боролась с каким-то видом артрита, от которого у нее начали распухать суставы. Упадок сил одержал над ней верх. Она уже не поспевала за собственным ритмом и сердилась на свою слабость.
В конце концов Синди, сиделка, решительно заявила:
«Я в восторге от этих отелей не меньше, чем остальные, но ваше место дома, тетушка Куин! Еще немного, и вы, окончательно обессилев, просто упадете! Вы не можете продолжать такую жизнь, как сейчас».
Я присоединил свой голос к голосу Синди, а вслед за мной и маленький Томми, который к этому времени подрос, превратившись в симпатичного двенадцатилетнего мальчишку; под конец и Нэш выступил со своей торжественной декларацией:
«Миссис Маккуин, вы держались отважно, но сейчас пришла пора удалиться на покой в Блэквуд-Мэнор и воцариться там мудрой и веселой правительницей, которая, как мы все знаем, никогда не склоняется от невзгод».
Мы жили в Каире, когда было принято это решение, и прямо оттуда вылетели в Рим, где начинались наши приключения, чтобы провести напоследок еще несколько дней в отеле «Хасслер». К этому времени я уже понял, что поступил необдуманно, не предложив вернуться раньше, – я, видишь ли, опасался обвинений в том, что блюду собственные интересы, спешу увидеть свою любовь, Мону.
Мысли о Моне меня действительно волновали. Вот уже больше двух недель как она не отвечала на мои электронные послания.
Как только мы расселились в отеле – я получил огромный люкс с очень длинной и широкой террасой, как раз под тетушкой Куин, занявшей пентхаус вместе с Синди, – я попытался дозвониться до Моны по телефону, но трубку сняла Роуан, которая была сдержанна на слова и несколько сурова.
«Она сейчас в больнице, Квинн, проходит кое-какое обследование, – услышал я в трубке. – И пробудет она там еще несколько месяцев. Увидеться с тобой она не сможет».
«Бог мой, это значит, ей стало хуже! – воскликнул я. – Роуан, скажите правду. Что с ней такое?»
«Не знаю, Квинн, – ответила Роуан своим притягательным хрипловатым голосом. – Врачу тяжело произносить такие слова. Можешь мне поверить. Но я действительно не знаю. Поэтому мы и взяли ее на обследование. У нее сдает иммунная система. Стоит кому-то чихнуть в одной с ней комнате, и она тут же заболевает двусторонним воспалением легких».
«Боже милосердный, – пролепетал я. Как всегда, правда Роуан показалась мне чересчур суровой. Но я все-таки сказал себе, что должен выслушать ее до конца. – Почему мне нельзя поговорить с Моной по телефону?»
«Я не хочу, чтобы она сейчас расстраивалась, Квинн, – ответила Роуан. – А если она узнает, что ты собрался домой, то обязательно расстроится из-за того, что ей нельзя будет тебя увидеть. Вот почему она сейчас в изоляции. Укрыта от всего мира в капсуле. В палате она пользуется телевизором и видеомагнитофоном, там у нее целый запас коллекционных фильмов. Она ест попкорн, мороженое и шоколад и запивает все это молоком. Она знает, что ты отлично проводишь время в Европе. Пусть все так и остается».
«Но, Роуан, – взмолился я, – она ведь получает мои письма по электронной почте!»
«Нет, Квинн, она отдыхает. Я отобрала у нее компьютер».
Я был взбешен. Просто взбешен. Наконец-то мы собрались домой, но видеть Мону, оказывается, нельзя. Но самая плохая новость – это то, что она больна! Возможно настолько больна, что даже не способна работать на компьютере!
«Роуан, послушайте, она давно в таком состоянии? Она что – скрывала от меня правду?»
В трубке наступило долгое молчание, а затем Роуан со своей характерной прямолинейностью ответила:
«Да, Квинн, я бы сказала, именно это она и делала. Но мне кажется, ты и сам все знал, когда уезжал. Ты знал, что она проходит постоянное лечение. Временами ее состояние становилось стабильным. Но она так ни разу полностью не восстановила утраченные силы».
Я охнул. Не знаю, было ли это слышно на том конце провода.
«Я должен увидеться с ней, когда вернусь», – сказал я.
«Мы устроим это, – ответила Роуан, – как только представится возможность. Но не сразу».
«Вы можете передать Моне, что я ее люблю? – спросил я. – Можете сказать ей, что я звонил? Что посылал письма?»
«Да, я все передам сегодня же вечером, когда с ней увижусь, – ответила Роуан. – А еще повторю завтра и послезавтра».
«Благодарю вас, Роуан, да хранит вас Господь. Пожалуйста, передайте Моне, как сильно я ее люблю».
«Квинн, я хочу сказать вам еще кое-что, – решила добавить Роуан, к моему удивлению. – Я знаю, Майкл это говорил, позвольте и мне сказать. Вы действительно помогли Моне. Благодаря вам она перестала делать то, что причиняло ей огромный вред».
«Роуан, вы меня пугаете, – сказал я. – Вы почему-то все время говорите в прошедшем времени».
«Простите. Это вышло не нарочно, – извинилась она. – Я хотела сказать, что все это время Мона глубоко и искренне вас любит. Вместо того чтобы бродить неизвестно где, она писала вам письма или разговаривала по телефону. Она без конца о вас спрашивает».
Я почувствовал, что по мне пробежали мурашки. Моя дорогая Мона. Что я натворил, когда оставил ее? Неужели я настолько полюбил письма и телефонные разговоры с Бессмертной Офелией, что потерял саму Мону?
«Спасибо, Роуан, – сказал я. – Примите мою благодарность». – Мне хотелось ей задать еще очень много вопросов, но я не осмелился. Я был очень напутан.
В ту ночь в номере тетушки Куин шампанское текло рекой. Нэш, успевший выпить изрядную долю, но при нашем единодушном одобрении, произносил тост за тостом за самую его любимую даму на этом свете, миссис Лоррейн Маккуин; а маленький Томми, которому всего два дня тому назад исполнилось тринадцать, прочел написанное по случаю стихотворение, в котором заявил, что стал мужчиной благодаря своему наставнику и вдохновителю, племяннику Тарквинию Блэквуду. Только я не смог собраться и вести себя как подобало. Я лишь улыбался, салютовал каждому своим бокалом и повторял, что очень рад тому, что мы наконец-то возвращаемся домой, где сможем оценить все то, что узнали, и увидеть дорогих нам людей, которых нам так не хватало во время путешествия.
Меня терзали многочисленные дурные предчувствия, совсем в духе Байрона. Больше всего меня волновало то, что я не увижусь с Моной. А еще меня донимала Петрония – я все время думал, что она так нагло поселилась в Хижине Отшельника, – ну и, разумеется, я не мог не думать о Гоблине. Я был не настолько глуп, чтобы поверить, будто Гоблин не покажется мне на глаза, как только я приближусь на расстояние видимости к Блэквуд-Мэнор.
Вот так закончился перерыв в три с половиной года.
На следующее утро мы вылетели в Ньюарк, а там пересели на прямой рейс до Нового Орлеана.
36
В аэропорту нас встречали Клем и Жасмин, и я даже разрыдался от радости, обнимая их. Никогда прежде Клем не выглядел таким красавцем в своей черной шоферской униформе с фуражкой, и никогда прежде Жасмин не казалась мне такой прелестной в ее сшитом на заказ костюме из серой шерсти и ставшей для ее облика привычной белой шелковой блузе с оборками. Ее светлые волосы в африканскую завитушку успели отрасти в красивую прическу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96