Он говорил, что чувствует, как дом окутывает его лаской, и ему нравились и блестящие полы, и скрипы в предрассветные часы. И все трое весьма скромно и самым обыденным образом признавались, что видели призраков.
Стирлинг вспоминал свое детство, когда жил в английском замке, полном привидений. А потом, в годы учебы в Кембридже, он открыл для себя Таламаску. Майкл рассказывал, как чуть не утонул на побережье Сан-Франциско, но его спасла не кто-нибудь, а Роуан, после чего он обрел паранормальный дар узнавать о многих вещах через прикосновение.
А Мона, посмеиваясь, рассказала всем присутствующим, что дядя Джулиен пошарил в кладовке, чтобы угостить меня горячим шоколадом из сервиза «Ройял Антуанетт». Настала моя очередь – тогда я припомнил стихотворение Кристофера Морли, которое так любил в детстве, про какао и крекеры в виде животных, и мой рассказ, видимо, произвел на них впечатление, и мы пустились в рассуждение о том, как призраки умудряются делать то, что мы видим.
«Но ведь это значит, что Бог все-таки существует?» – звонко спросила Мона.
«Бог или дьявол», – ответила доктор Роуан.
«Было бы слишком жестоко, если бы на свете существовал только дьявол», – сказала Мона.
«Я так не думаю, – заметила Роуан. – Мне кажется, это вполне возможно».
«Чепуха, Роуан, – сказал Майкл. – Бог существует, и Бог – это любовь». – И, кивнув в сторону Моны, предостерег Роуан от дальнейших замечаний, а я заметил в ту секунду, что Мона встревоженно отвела взгляд.
«Мне кажется, я скоро это узнаю или вообще ничего не узнаю, – наконец заговорила Мона. – И это будет хуже всего. Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка».
«Этого не случится, – сказал я. – Когда у тебя следующее посещение больницы? Как там все проходит, очень утомительно? Можно мне прийти и посидеть с тобой? Нам позволят поболтать? Или, хочешь, я тебе почитаю?»
«Это было бы чудесно, – сказала Роуан, – но ты скоро устанешь от подобных посещений. Так всегда случается».
«Роуан, ради всего святого, что с тобой такое?» – возмутился Майкл.
Мона принялась хохотать.
«Да, Квинн, – проговорила она сквозь смех, – мне приходится проводить там несколько часов. Лекарства вводят внутривенно, вот я и ношу длинные рукава, чтобы спрятать следы от иголок. Если бы ты пришел, я была бы рада. Тебе необязательно являться на каждый сеанс. И Роуан права. Когда тебе надоест, я сразу пойму».
«Мне стыдно, что я ни разу не спросил позволения навестить тебя во время лечения, – сказал Стирлинг. – Мы столько раз ужинали в „Гранд-Люминьер“, а мне ни разу не пришло это в голову».
«Не думайте, что вы должны были это делать, – сказала Мона – Я смотрю по телевизору самые дурацкие передачи, какие только бывают. Можно сказать, подсела на классические ситкомы. Пусть вас это не волнует».
Мне хотелось поклясться, что навещать Мону мне никогда не надоест. Я бы привозил цветы и томики стихов, чтобы зачитывать вслух, но я понимал, что сейчас за столом все это прозвучит очень неубедительно, поэтому промолчал, решив, что позже, собираясь домой, я спрошу, когда можно будет повидать Мону снова.
«Одно я знаю твердо, – неожиданно заявила Мона. – Когда наступит мой смертный час, я не захочу находиться в Мэйфейровской больнице. Я все еще лелею мечту уйти, как Офелия, уплыть среди цветов по тихо бегущему ручью».
«Не думаю, что это сработает, – сказал Майкл. – Цветы и журчание ручейка – все это, конечно, чудесно, но затем, когда придется тонуть, то ни о каком покое уже говорить не приходится».
«Что ж, тогда я удовлетворюсь просто ложем из цветов, – сказала Мона. – Но их должно быть много. И без всяких там трубочек, иголок, бутылочек морфия и прочих подобных вещей. Если я буду лежать на ложе из цветов, то воду я смогу дофантазировать. И пусть вокруг не будет никаких врачей».
«Обещаю», – сказал Майкл.
Доктор Роуан промолчала.
Наступила тяжелая минута. Я был охвачен ужасом, но заговорить не осмелился.
«Да бросьте вы все, простите, что навела на вас тоску, – сказала Мона. – Квинн, давай я тебя развеселю. А ты вообще читал Гамлета? Может быть, почитаешь мне вслух, когда навестишь меня в больнице?»
«С удовольствием», – ответил я.
Мы все видели эпохальный фильм Кеннета Брана «Гамлет», и всем он очень понравился, и, разумеется, я прекрасно помнил подводную сцену с Офелией. Это был стоп-кадр после длинного описания Гертруды, прекрасно снятый благодаря тому, что Брана – гений, с чем мы все согласились. Мне хотелось рассказать им о предостережении отца Кевинина не разговаривать с призраками, основанном на том, что случилось с Гамлетом, но я сам был не очень уверен, как относиться к этим словам, поэтому промолчал.
Остаток вечера прошел чудесно. Мы о многом успели поговорить. Оказалось, Майкл Карри любит книги так, как любила их моя прежняя учительница – Линелль, и Майкл порадовался за меня, что теперь я буду учиться у Нэша Пенфилда, а еще он считал абсолютно нормальным, что я никогда не ходил в школу.
Доктор Мэйфейр полностью согласилась с мужем, сказав что, вероятно, я ничего не потерял, что за исключением небольшой кучки американских детей из богатых семейств, составляющих ничтожный процент в классах даже самых лучших школ, «организованный процесс обучения» проходит для всех остальных болезненно и неэффективно.
Стирлинг Оливер счел чудесным, что я получаю такое интенсивное образование, он даже задался вопросом, каков был бы результат, если бы такими же благами могло воспользоваться большинство? Что касается Томми, о котором я рассказал, то все согласились, что ему, как и его братишкам и сестренкам, «следует предоставить шанс». И вовсе это никакое не благодеяние – дать возможность ребятишкам узнать другую жизнь.
Все это меня очень удивило, и мне совсем не хотелось возвращаться домой. Я хотел навсегда остаться жить в этом доме с Майклом, Роуан и Моной. Я хотел всегда общаться со Стирлингом. Но в то же время мне не терпелось вернуться домой. Не терпелось снова стать самим собой. Я хотел рассказать Нэшу и тетушке Куин, как хорошо меня здесь приняли. Я хотел сразу приступить к занятиям с Нэшем. Я хотел начать свои визиты к Моне. Я хотел в очередной раз отложить поездку за границу.
Кстати, когда зашла речь о поездке, Майкл высказал предложение: почему бы не отправиться в путешествие на пару недель?
«За это время в Европе можно многое увидеть, – сказал он. – А если нужно выбрать одну страну, тогда позволь мне предложить либо Англию, либо Италию. И ты вернешься оттуда другим человеком».
Всем понравилась его идея. Стирлинг и Роуан тоже предложили Италию. Я вынужден был признать, что мысль хорошая. Такая поездка и тетушку Куин ненадолго успокоит, да и Моне придется ждать недолго, а она поклялась, что очень хочет услышать о всех моих приключениях, когда я вернусь.
Тем временем за мной приехал Клем, и, хотя разговор шел очень оживленный, Майкл как раз рассказывал о собственной поездке в Италию, я понял, что пора прощаться.
Кроме того, я быстро пьянел.
На крыльце я обнял Мону, поклявшись позвонить ей на следующий день и уточнить время, когда она позволит мне навестить ее в больнице.
«Да я целую жизнь там провожу, мой обалденно красивый мальчик, – сказала она. – Выбирай любое время».
«А когда тебе становится особенно тошно?»
«В четыре часа. К этому времени я так устаю, что начинаю плакать».
«Тогда я приеду к двум и останусь столько, сколько ты позволишь».
«Значит, до шести, – сказала она. – Мы тогда поужинаем в „Гранд-Люминьер“».
«Потом ты меня можешь прогнать или терпеть дальше, как пожелаешь. Я буду весь день свободен как птица».
«Ты и вправду любишь меня?»
«Страстно и неугасимо».
Наши прощальные поцелуи были долгими и пьяняще сладостными.
Когда Майкл Карри провожал меня до ворот, которые все-таки открывались ключом, я рассказал ему о таинственном незнакомце, грозившем мне всякими бедами из-за спора по поводу кое-какой недвижимости. Особо подчеркнул, как он угрожал Моне, хвастаясь, что знает и ее имя, и где она живет. К сожалению, моя скороговорка умаляла важность слов, но я старался, как мог.
«Мы по всему дому расставили охрану, – говорил я. – Одного вы сами видели в тот вечер, когда приезжали. Понимаю, это было для вас неприятно, и я прошу за это прощения. Охранники дежурят и на парадном, и на заднем крыльце, но этот тип все же умудрился вчера вечером подкрасться ко мне незаметно, пробираясь вдоль дома. Вот тогда он мне и пригрозил. Откуда он узнал все, что ему известно, понятия не имею. Скорее всего, он читает чужие мысли. Лучшего объяснения я не нахожу».
«Я буду держать ухо востро, не беспокойся, – сказал Майкл. Казалось, он серьезно отнесся к моему рассказу. – Ты тоже не забывай о бдительности».
«Однажды Гоблин с ним уже разобрался, – сказал я. – Вероятно, смог бы окоротить его и второй раз, но, услышав угрозу Моне, я придержал Гоблина», – пояснил я.
«Я присмотрю за ней, – ответил Майкл. – Не переживай за свою красавицу».
Он обнял меня, крепко прижал к себе и расцеловал по-европейски, в обе щеки.
«Ты хороший парень, Квинн», – сказал он.
«Спасибо, Майкл, – ответил я. – Я действительно ее боготворю».
Как только мы с Гоблином забрались на заднее сиденье лимузина, я ударился в слезы.
Мы ехали все дальше, а я никак не мог перестать плакать. Когда мы пересекали темные воды озера Поншатрен, Гоблин обнял меня и тихо произнес, совсем как Ариэль из шекспировской «Бури»:
«Я очень тебе сочувствую, Квинн. Будь я одним из вас, я бы тоже поплакал».
32
Тетушка Куин давно не устраивала пышных приемов в своей спальне или будуаре, как мы называли ее комнату в таких случаях, но, когда я вошел в дом, Жасмин в своем изумительном наряде – облегающее черное платье для коктейлей и убийственные шпильки – объявила, что сегодня особый случай.
Тетушка развлекала Нэша, что было естественно, так как эти двое сошлись на короткой ноге, а еще у нее там сидел какой-то визитер, который прибыл с подарками – потрясающими камеями, каких тетушка Куин в жизни не видела. Обо всем об этом Жасмин сообщила мне чуть насмешливо, закатив глаза и слегка вздернув брови.
«Целиком вырезаны из драгоценных камней», – добавила она.
Меня торжественно попросили подняться наверх, привести себя в порядок, надеть лучший итальянский костюм с английской рубашкой ручной работы, туфли Черч и спуститься вниз, чтобы познакомиться с дарителем потрясающих подарков. Так как я уже был принаряжен, выполнить просьбу не составило большого труда.
Что касается светской жизни, то я обрадовался возможности отвлечься. Выпитое спиртное успело улетучиться, оставив меня наэлектризованным любовью и беспокойством за Мону. Так что все равно мне не удалось бы заснуть. Ночь представлялась мне врагом, перепуганный Гоблин наверняка слонялся где-то поблизости, а мне хотелось огней и приятной беседы в комнате тетушки Куин.
«Давай, Гоблин, – сказал я, – сделаем это вместе. В последнее время мы с тобой отдалились, сам знаешь. Идем со мной».
«Там зло, Квинн», – ответил он с печальным выражением лица, что меня удивило. Зло в тетушкиной комнате? Гоблин был одет точно как я, вплоть до сшитого руками воротничка и лакированных ботинок. Мы вместе спустились по лестнице. Он взял правой рукой мою левую, слегка ее пожал, а затем мягко коснулся губами моей щеки.
«Я люблю тебя, Квинн», – произнес он.
«Я тоже тебя люблю, Гоблин», – ответил я.
Все это было очень неожиданно, как и приглашение зайти к тетушке Куин. Но я надеялся, что ночь продолжит одаривать меня чудесами. Я надеялся не сломиться от внезапной мысли, что Мона серьезно больна и, возможно, ей не удастся вылечиться, что именно это она и ее семья пытались внушить мне во время оживленного обеда, и тот приступ пессимизма у Роуан Мэйфейр явно доказывал, что так оно и было.
Как там выразилась Мона? «Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка?»
А в ярко освещенном особняке Блэквудов царило веселье. Компания гостей собралась у рояля в большой гостиной, а вторая группа, поменьше, играла в карты в столовой.
Я прошел мимо постояльцев с веселой улыбкой и, поприветствовав их, направился в заднюю половину дома, где дверь в спальню была приоткрыта. Я медленно ее толкнул, чтобы заявить о своем приходе оживленной компании, собравшейся внутри.
Они сидели кругом, по обе стороны от хозяйки, тетушки Куин, облаченной в одно из своих бесценных белых неглиже, отороченном перьями, с широкой белой лентой и великолепной камеей на открытой шее. Как всегда, тетушка демонстрировала высокие каблуки. Напротив нее сидел Нэш, одетый по-праздничному. При моем появлении он поднялся, словно я заслуживал подобной почести, когда на самом деле это было не так.
Синди, сиделка, тоже приподнялась и поцеловала меня в щеку, чему я очень обрадовался. Она была в накрахмаленной белой форме.
А затем я увидел совершенно ясно почетного гостя, щедрого дарителя чудесных камей, нового гостя Блэквуд-Мэнор, который сидел напротив меня и не поднялся при моем появлении – у него не было причин подниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Стирлинг вспоминал свое детство, когда жил в английском замке, полном привидений. А потом, в годы учебы в Кембридже, он открыл для себя Таламаску. Майкл рассказывал, как чуть не утонул на побережье Сан-Франциско, но его спасла не кто-нибудь, а Роуан, после чего он обрел паранормальный дар узнавать о многих вещах через прикосновение.
А Мона, посмеиваясь, рассказала всем присутствующим, что дядя Джулиен пошарил в кладовке, чтобы угостить меня горячим шоколадом из сервиза «Ройял Антуанетт». Настала моя очередь – тогда я припомнил стихотворение Кристофера Морли, которое так любил в детстве, про какао и крекеры в виде животных, и мой рассказ, видимо, произвел на них впечатление, и мы пустились в рассуждение о том, как призраки умудряются делать то, что мы видим.
«Но ведь это значит, что Бог все-таки существует?» – звонко спросила Мона.
«Бог или дьявол», – ответила доктор Роуан.
«Было бы слишком жестоко, если бы на свете существовал только дьявол», – сказала Мона.
«Я так не думаю, – заметила Роуан. – Мне кажется, это вполне возможно».
«Чепуха, Роуан, – сказал Майкл. – Бог существует, и Бог – это любовь». – И, кивнув в сторону Моны, предостерег Роуан от дальнейших замечаний, а я заметил в ту секунду, что Мона встревоженно отвела взгляд.
«Мне кажется, я скоро это узнаю или вообще ничего не узнаю, – наконец заговорила Мона. – И это будет хуже всего. Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка».
«Этого не случится, – сказал я. – Когда у тебя следующее посещение больницы? Как там все проходит, очень утомительно? Можно мне прийти и посидеть с тобой? Нам позволят поболтать? Или, хочешь, я тебе почитаю?»
«Это было бы чудесно, – сказала Роуан, – но ты скоро устанешь от подобных посещений. Так всегда случается».
«Роуан, ради всего святого, что с тобой такое?» – возмутился Майкл.
Мона принялась хохотать.
«Да, Квинн, – проговорила она сквозь смех, – мне приходится проводить там несколько часов. Лекарства вводят внутривенно, вот я и ношу длинные рукава, чтобы спрятать следы от иголок. Если бы ты пришел, я была бы рада. Тебе необязательно являться на каждый сеанс. И Роуан права. Когда тебе надоест, я сразу пойму».
«Мне стыдно, что я ни разу не спросил позволения навестить тебя во время лечения, – сказал Стирлинг. – Мы столько раз ужинали в „Гранд-Люминьер“, а мне ни разу не пришло это в голову».
«Не думайте, что вы должны были это делать, – сказала Мона – Я смотрю по телевизору самые дурацкие передачи, какие только бывают. Можно сказать, подсела на классические ситкомы. Пусть вас это не волнует».
Мне хотелось поклясться, что навещать Мону мне никогда не надоест. Я бы привозил цветы и томики стихов, чтобы зачитывать вслух, но я понимал, что сейчас за столом все это прозвучит очень неубедительно, поэтому промолчал, решив, что позже, собираясь домой, я спрошу, когда можно будет повидать Мону снова.
«Одно я знаю твердо, – неожиданно заявила Мона. – Когда наступит мой смертный час, я не захочу находиться в Мэйфейровской больнице. Я все еще лелею мечту уйти, как Офелия, уплыть среди цветов по тихо бегущему ручью».
«Не думаю, что это сработает, – сказал Майкл. – Цветы и журчание ручейка – все это, конечно, чудесно, но затем, когда придется тонуть, то ни о каком покое уже говорить не приходится».
«Что ж, тогда я удовлетворюсь просто ложем из цветов, – сказала Мона. – Но их должно быть много. И без всяких там трубочек, иголок, бутылочек морфия и прочих подобных вещей. Если я буду лежать на ложе из цветов, то воду я смогу дофантазировать. И пусть вокруг не будет никаких врачей».
«Обещаю», – сказал Майкл.
Доктор Роуан промолчала.
Наступила тяжелая минута. Я был охвачен ужасом, но заговорить не осмелился.
«Да бросьте вы все, простите, что навела на вас тоску, – сказала Мона. – Квинн, давай я тебя развеселю. А ты вообще читал Гамлета? Может быть, почитаешь мне вслух, когда навестишь меня в больнице?»
«С удовольствием», – ответил я.
Мы все видели эпохальный фильм Кеннета Брана «Гамлет», и всем он очень понравился, и, разумеется, я прекрасно помнил подводную сцену с Офелией. Это был стоп-кадр после длинного описания Гертруды, прекрасно снятый благодаря тому, что Брана – гений, с чем мы все согласились. Мне хотелось рассказать им о предостережении отца Кевинина не разговаривать с призраками, основанном на том, что случилось с Гамлетом, но я сам был не очень уверен, как относиться к этим словам, поэтому промолчал.
Остаток вечера прошел чудесно. Мы о многом успели поговорить. Оказалось, Майкл Карри любит книги так, как любила их моя прежняя учительница – Линелль, и Майкл порадовался за меня, что теперь я буду учиться у Нэша Пенфилда, а еще он считал абсолютно нормальным, что я никогда не ходил в школу.
Доктор Мэйфейр полностью согласилась с мужем, сказав что, вероятно, я ничего не потерял, что за исключением небольшой кучки американских детей из богатых семейств, составляющих ничтожный процент в классах даже самых лучших школ, «организованный процесс обучения» проходит для всех остальных болезненно и неэффективно.
Стирлинг Оливер счел чудесным, что я получаю такое интенсивное образование, он даже задался вопросом, каков был бы результат, если бы такими же благами могло воспользоваться большинство? Что касается Томми, о котором я рассказал, то все согласились, что ему, как и его братишкам и сестренкам, «следует предоставить шанс». И вовсе это никакое не благодеяние – дать возможность ребятишкам узнать другую жизнь.
Все это меня очень удивило, и мне совсем не хотелось возвращаться домой. Я хотел навсегда остаться жить в этом доме с Майклом, Роуан и Моной. Я хотел всегда общаться со Стирлингом. Но в то же время мне не терпелось вернуться домой. Не терпелось снова стать самим собой. Я хотел рассказать Нэшу и тетушке Куин, как хорошо меня здесь приняли. Я хотел сразу приступить к занятиям с Нэшем. Я хотел начать свои визиты к Моне. Я хотел в очередной раз отложить поездку за границу.
Кстати, когда зашла речь о поездке, Майкл высказал предложение: почему бы не отправиться в путешествие на пару недель?
«За это время в Европе можно многое увидеть, – сказал он. – А если нужно выбрать одну страну, тогда позволь мне предложить либо Англию, либо Италию. И ты вернешься оттуда другим человеком».
Всем понравилась его идея. Стирлинг и Роуан тоже предложили Италию. Я вынужден был признать, что мысль хорошая. Такая поездка и тетушку Куин ненадолго успокоит, да и Моне придется ждать недолго, а она поклялась, что очень хочет услышать о всех моих приключениях, когда я вернусь.
Тем временем за мной приехал Клем, и, хотя разговор шел очень оживленный, Майкл как раз рассказывал о собственной поездке в Италию, я понял, что пора прощаться.
Кроме того, я быстро пьянел.
На крыльце я обнял Мону, поклявшись позвонить ей на следующий день и уточнить время, когда она позволит мне навестить ее в больнице.
«Да я целую жизнь там провожу, мой обалденно красивый мальчик, – сказала она. – Выбирай любое время».
«А когда тебе становится особенно тошно?»
«В четыре часа. К этому времени я так устаю, что начинаю плакать».
«Тогда я приеду к двум и останусь столько, сколько ты позволишь».
«Значит, до шести, – сказала она. – Мы тогда поужинаем в „Гранд-Люминьер“».
«Потом ты меня можешь прогнать или терпеть дальше, как пожелаешь. Я буду весь день свободен как птица».
«Ты и вправду любишь меня?»
«Страстно и неугасимо».
Наши прощальные поцелуи были долгими и пьяняще сладостными.
Когда Майкл Карри провожал меня до ворот, которые все-таки открывались ключом, я рассказал ему о таинственном незнакомце, грозившем мне всякими бедами из-за спора по поводу кое-какой недвижимости. Особо подчеркнул, как он угрожал Моне, хвастаясь, что знает и ее имя, и где она живет. К сожалению, моя скороговорка умаляла важность слов, но я старался, как мог.
«Мы по всему дому расставили охрану, – говорил я. – Одного вы сами видели в тот вечер, когда приезжали. Понимаю, это было для вас неприятно, и я прошу за это прощения. Охранники дежурят и на парадном, и на заднем крыльце, но этот тип все же умудрился вчера вечером подкрасться ко мне незаметно, пробираясь вдоль дома. Вот тогда он мне и пригрозил. Откуда он узнал все, что ему известно, понятия не имею. Скорее всего, он читает чужие мысли. Лучшего объяснения я не нахожу».
«Я буду держать ухо востро, не беспокойся, – сказал Майкл. Казалось, он серьезно отнесся к моему рассказу. – Ты тоже не забывай о бдительности».
«Однажды Гоблин с ним уже разобрался, – сказал я. – Вероятно, смог бы окоротить его и второй раз, но, услышав угрозу Моне, я придержал Гоблина», – пояснил я.
«Я присмотрю за ней, – ответил Майкл. – Не переживай за свою красавицу».
Он обнял меня, крепко прижал к себе и расцеловал по-европейски, в обе щеки.
«Ты хороший парень, Квинн», – сказал он.
«Спасибо, Майкл, – ответил я. – Я действительно ее боготворю».
Как только мы с Гоблином забрались на заднее сиденье лимузина, я ударился в слезы.
Мы ехали все дальше, а я никак не мог перестать плакать. Когда мы пересекали темные воды озера Поншатрен, Гоблин обнял меня и тихо произнес, совсем как Ариэль из шекспировской «Бури»:
«Я очень тебе сочувствую, Квинн. Будь я одним из вас, я бы тоже поплакал».
32
Тетушка Куин давно не устраивала пышных приемов в своей спальне или будуаре, как мы называли ее комнату в таких случаях, но, когда я вошел в дом, Жасмин в своем изумительном наряде – облегающее черное платье для коктейлей и убийственные шпильки – объявила, что сегодня особый случай.
Тетушка развлекала Нэша, что было естественно, так как эти двое сошлись на короткой ноге, а еще у нее там сидел какой-то визитер, который прибыл с подарками – потрясающими камеями, каких тетушка Куин в жизни не видела. Обо всем об этом Жасмин сообщила мне чуть насмешливо, закатив глаза и слегка вздернув брови.
«Целиком вырезаны из драгоценных камней», – добавила она.
Меня торжественно попросили подняться наверх, привести себя в порядок, надеть лучший итальянский костюм с английской рубашкой ручной работы, туфли Черч и спуститься вниз, чтобы познакомиться с дарителем потрясающих подарков. Так как я уже был принаряжен, выполнить просьбу не составило большого труда.
Что касается светской жизни, то я обрадовался возможности отвлечься. Выпитое спиртное успело улетучиться, оставив меня наэлектризованным любовью и беспокойством за Мону. Так что все равно мне не удалось бы заснуть. Ночь представлялась мне врагом, перепуганный Гоблин наверняка слонялся где-то поблизости, а мне хотелось огней и приятной беседы в комнате тетушки Куин.
«Давай, Гоблин, – сказал я, – сделаем это вместе. В последнее время мы с тобой отдалились, сам знаешь. Идем со мной».
«Там зло, Квинн», – ответил он с печальным выражением лица, что меня удивило. Зло в тетушкиной комнате? Гоблин был одет точно как я, вплоть до сшитого руками воротничка и лакированных ботинок. Мы вместе спустились по лестнице. Он взял правой рукой мою левую, слегка ее пожал, а затем мягко коснулся губами моей щеки.
«Я люблю тебя, Квинн», – произнес он.
«Я тоже тебя люблю, Гоблин», – ответил я.
Все это было очень неожиданно, как и приглашение зайти к тетушке Куин. Но я надеялся, что ночь продолжит одаривать меня чудесами. Я надеялся не сломиться от внезапной мысли, что Мона серьезно больна и, возможно, ей не удастся вылечиться, что именно это она и ее семья пытались внушить мне во время оживленного обеда, и тот приступ пессимизма у Роуан Мэйфейр явно доказывал, что так оно и было.
Как там выразилась Мона? «Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка?»
А в ярко освещенном особняке Блэквудов царило веселье. Компания гостей собралась у рояля в большой гостиной, а вторая группа, поменьше, играла в карты в столовой.
Я прошел мимо постояльцев с веселой улыбкой и, поприветствовав их, направился в заднюю половину дома, где дверь в спальню была приоткрыта. Я медленно ее толкнул, чтобы заявить о своем приходе оживленной компании, собравшейся внутри.
Они сидели кругом, по обе стороны от хозяйки, тетушки Куин, облаченной в одно из своих бесценных белых неглиже, отороченном перьями, с широкой белой лентой и великолепной камеей на открытой шее. Как всегда, тетушка демонстрировала высокие каблуки. Напротив нее сидел Нэш, одетый по-праздничному. При моем появлении он поднялся, словно я заслуживал подобной почести, когда на самом деле это было не так.
Синди, сиделка, тоже приподнялась и поцеловала меня в щеку, чему я очень обрадовался. Она была в накрахмаленной белой форме.
А затем я увидел совершенно ясно почетного гостя, щедрого дарителя чудесных камей, нового гостя Блэквуд-Мэнор, который сидел напротив меня и не поднялся при моем появлении – у него не было причин подниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96