Василий дал вывести себя из дома и загрузить в телегу.
-- Погоди-ка, дядя.-- страдалец зачем-то сгонял в дом за трофейными
бимонами таиландского производства со встроенным микрокомпом и
СКВ-разъемом для управления оружием.
Он плюхнулся на солому, дядя Егор каким-то утробным голосом
крикнул: "Ну" и лошадка, словно между прочим, тронулась. Глянет
какая-нибудь бабка из окна и решит, что папаша везет
своего подгулявшего побитого сынка домой.
-- Эй, прикройся, а то утро севодни студеное.-- дядька кинул Василию
оборванный тулуп, подаренный когда Пугачевым Гриневу и используемый в
последнее время в качества колыбели для щенят.
Ехали вначале по грунтовке. Затем та свернула налево, а телега направо
-- и покатилась со скрипом по еле заметной тропе среди
густеющего ельника. Сырой лесной запах сильно шибал в нос,
протекая словно по трубкам между пространственными глыбами.
Василий отчаянно остро почуял и прелую листву, и малинник, и
толпу сыроежек. А еще каких-то зверьков, снующих в кустах
калины. Каждая тварь занимала свой законный участок, только ему
не было места на белом свете.
-- Скоро уже урочище. Если втулка на колесе не вылетит, через час там
будем.-- сообщил дядя.
Лес мрачнел, надвигался, он уже не хотел стоять по сторонам. Егор
вместе со своей пегой лошадкой и скрипучими тележными осями чудом
ухитрялся продираться сквозь него. Но неожиданно чаща подалась вбок, отчего
обнаружилось озерко и ветхая избенка. С одной стороны ее прикрывали
заросли ракиты, с другой -- условно защищал от леса покосившийся тын, на
некоторые колья были надеты горшки, кои отчасти напоминали почерневшие
головы. Не дать не взять -- избушка Яги.
-- Избушка, избушка, встань к лесу передом, а ко мне задом и немножко
наклонись,-- угрюмо пошутил Василий.
Они поднялись по трем шатким ступенькам крылечка и открыли
незапертую дверь. Василий увидел широкую спину женщины, сидящей у
низкой пузатой печки.
-- Здорово, хозяйка, в интересном месте живете!..-- бодро начал он.
И сразу заткнулся. Потому что хозяйка нехотя обернулась. Круглое лицо
было нелюбезным, узкие глаза прямо пробуравили вошедшего. Возраст ведьмы
казался неопределенным, черты облика выдавали скорее хакасску, чем манси.
-- Ты, полосатый, садись в уголок и не выпрындывайся, а то быстро
поедешь назад,-- сказала она глухим рубленным голосом, столь далеким от
певучего говора коренных русачек.
И стало ясно, кому сидеть тихо, а кому уматывать.
-- Ну, стало быть, я, как говорят у нас на флоте, отдаю швартовы и
отчаливаю,-- засуетился Егор. Кажется, он был рад поскорее удалиться.-- Умай,
золотце, я тебе там картохи и яблочек привез, в сенцах оставил. Ты
племянничку моему помоги, век благодарен буду.
-- Ты меньше дерьма пей, тогда век дольше окажется,-- бросила ему на
прощание шулма.
Василий слышал, как хлопают двери, как дядя Егор разворачивает свою
лошадку, поругивая ее за неторопливость. Потом послышались его понукания,
и колеса заскрипели, унося телегу в цивилизованную даль.
Василий подумал, не лечь ли ему на лавку, но тут шулма его остановила.
-- Сиди как сидишь. Я тебя слушаю.
Кажется, она что-то варила в котелке. Спиной она, что ли, слушает?
Неожиданно шулма встала. Была она в каком-то длинном стеганом
халате, плотная, крепко сбитая, как все тюркские женщины. Этакий чемодан.
В руках у нее действительно дымился котелок. Угостить, что ли,
собралась своим супом? Она стала совсем рядом, пред ним, он подумал, что
расшитые чуни на ее ногах достойны даже гамбургского музея этнографии.
Совершенно неожиданно она схватила Василия за чуб и ткнула его
физиономией прямо в дымящуюся гущу. Жар, вонь ударили в лицо
несчастного. Пискнув "ай, бля", он пробовал сопротивляться, но шулма
держала его крепко своей чугунной рукой. А сам он как будто ослабел и раскис.
Но как утопающий бьется с непреодолимой силой стихии до самого
последнего, так и Василий сопротивлялся долго и безнадежно. Он мучился,
казалось, целую вечность, бился, задыхался, кашлял, чихал, испытывал рвотные
и дефекационные позывы.
Она его отпустила, когда он почти лишился всяческих чувств.
Глаза Василия стали закатываться, однако он увидел, что крыша у
избы сейчас отсутствует. Пола, впрочем, тоже не было. Сразу
стало ясно, что съехала крыша и у гражданина Рютина.
Снизу был океан, и сверху тоже он. Океан напоминали варево,
кипящее во котле вселенского размера, только не суп там булькал,
а носились огромные пространственные глыбы. Сразу захотелось
вопить от страха. Сам Василий был как плевок,
стиснутой могучими массами. Да что там он, вся планета
Земля, весь известный мир был просто пенкой в этой бездне.
Он наблюдал за своими отражениями, а может просто рассматривал
себя со стороны. Как будто даже в вертикальной проекции. И
смахивал этот образ прямо-таки на распластанную препарированную
рептилию. На оси -- пятно головы, в стороны отходят ноги,
руки, позвонки, кишки, ягодицы, пенис и прочие органы,
образованные сплетением множества жизненных нитей. А внутри этой
гадины виднеется еще одна, такая яркая, пульсирующая, подвижная
ящерка с хвостиком, запущенным в бесконечность.
Как мокрота Василий поплыл по этому бесконечному отростку, не
замечая свирепых океанских масс. И отросток сплетался с другими,
такими же, пока не превратился в настоящий стебель.
Стебель гнулся и дрожал в стервозном космическом котле, но в
конце концов завершился цветком. И был тот красив словно пышная
роза на снегу. Имел форму сердца, как-то сложно вибрировал,
сжимался и разжимался, втягивая и выталкивая густое сияние. Но
при более внимательном рассмотрении стало заметно, что цветок
состоит из семнадцати слипшихся ярких Пузырей.
-- Кое-что вижу на другом конце провода... похоже, что
въевшаяся в меня ящерка, является чем-то вроде ручного зверя у
этого подозрительного цветуечка.-- радировал Василий незнамо
кому, может быть, абаканской ведьме.
Помимо этой тривиальной мысли было еще много других, гораздо более
сложных и серьезных, особенно касающихся взаимоотношений между самими
Пузырями, а также между ними и вживленной в него ящерицей.
Казалось, она была у них какой-то тягловой силой, более способной, чем они,
на движение и пронизывание пространства. Однако все думки думные быстро
выветрились из Василия, потому что его сознание резко заскользило вниз,
напоминая спущенную в унитазе воду.
Когда все утряслось, Василий снова обнаружил себя в избушке шулмы, и
это было чрезвычайно приятно. Затем отодвинулся подальше от
котелка с "фирменным" таежным варевом и утер физиономию рукавом.
-- Пуповина соединяет тебя со второй небесной долиной, которой
правит Эсэгэ-Малан, творящий судьбу девяти земель. Эта пуповина питает в
тебе постороннюю душу.-- сообщила ведьма голосом заправского
бюрократа. Примерно в том же духе вас извещают, что "в получении
дополнительной жилплощади отказано".
-- Ну так обрежь эту пуповину хренову.-- быстро предложил клиент.
-- Она состоит из девяноста девяти нитей,-- важно произнесла шулма.--
Я могу отрезать все, кроме одной.
-- Это еще почему, Умай?
-- Посторонняя душа слишком глубоко сидит в тебе. Она так въелась в
твою плоть, что с ее смертью погибнешь и ты.
-- Это не в кайф, конечно...-- в течение разговора у Василия чувство
величайшей надежды моментально сменялось чувством полной безнадеги, и
обратно. Он объяснял такой колебательный процесс своим полным отупением.--
А если останется одна ниточка?
-- Ну ты бестолочь. Тогда посторонняя душа останется в тебе.
-- И все напрасно, Умай?
-- Не напрасно. Она усохнет до размеров пшеничного зерна.
-- Пшеничное зерно. Это терпимо, как мне кажется.-- Его рот наконец
осклабился.-- Ну, давай, начинай. Я думаю, что мы с тобой... ну в общем ты в
накладе не останешься, купишь себе стереомузыку и телек на
батарейках, не так тоскливо будет в лесу ошиваться.
Шулма завозилась у печки минут на десять, никак не откликаясь. Потом
сказала:
-- Походи за мной недельку. Тогда обрежу... А может и нет.
-- Ну и ну. Ничего себе: ходи-броди, а потом -- от ворот поворот.
Иначе-то никак нельзя?
-- Иначе в магазине можно.-- неожиданно пошутила ведьма.
-- Я с собой и запасов съестных не прихватил. А у меня по части жратвы
-- всегда "полный вперед" и никакой инвалидности.
-- Запасы по дороге будут... Да что мне тебя уговаривать. Можешь
проваливать. Иди к елу на закуску.
Василий сразу понял, что "ел" -- это совсем отрицательный
представитель мира духов.
С того дня пришлось Василию таскаться по тайге и наблюдать широкую
спину Умай перед собой, а также составлять публику на ее сеансах общения с
духами. Контачила она в основном с демонами эе -- хозяевами урочищ, и с
самим тагэзи -- хозяином тайги, а елы и прочая паразитическая нечисть,
застрявшая между мирами, всячески мешала ей. У шулмы была своя карта и
свой маршрут, проходивший не столько по реальной территории, сколько в
стране духов, и она двигалась по нему с четкостью швейцарской железной
дороги.
Собственно, Василий едва выудил даже эту информацию. Умай была
мало разговорчивой. Родилась она в семье первобытных охотников, которые
вдруг стали советскими звероводами. Поскольку к братьям меньшим, то есть
хакасам, особые требования, в отличие от русских крестьян, не предъявлялись,
то и сохранилось благополучно камланье в ее роду. Разве что проделывалось
оно втихаря. (В отличие от опиума для народа, то бишь религии, шаманизм
считался проявлением стихийного материализма).
Первые несколько дней скитание по стране духов вызывало у Василия
активную неприязнь. Собственно, и согласился он на это дело, потому что
деваться было некуда -- не возвращаться же домой, к семье, с гнусной ящеркой
внутри, с окончательным признанием того, что жизнь пошла прахом,
коту под яйца. Бомжевать по вокзалам -- вот какая единственная
альтернатива ему виделась.
Вначале он забивал тоскливые мысли, пытливо наблюдая за Умай и
размышляя по ее поводу. Бимоны Василия и в самом деле фиксировали, что к
колдунье по каналам, проложенным ниоткуда, подплывали хвостатые пятна с
повышенной температурой. Иногда он как будто воспринимал их голоса, хотя и
не мог перевести речи духов на русский язык. Он даже чувствовал их запахи,
слабые, но острые -- чем-то напоминающие аромат сыра рокфор.
Возможно это были демоны эе, которых Умай упомянула пару раз.
Иногда к ней привязывались холодные косматые кляксы,
разраставшиеся из неприметной точки. То, наверное, хладнокровно
вампирили зловредные елы и еки. Иногда теплые языки словно
облизывали весь лес и неторопливо тянулись к причитающей Умай --
таков был, скорее всего, крутой тагэзи.
Пребывание в густом лесу, где не было и нет социализма,
капитализма, даже феодализма, технократии и охлократии, где
творение остановилось на пятом дне, помаленьку сняло у Василия
ужас перед инфекционной структурой, засевшей в нем. Да и
экстраморфин, который он пару раз заглатывал тайком, тоже ласкал
психику.
Вокруг никто ни о чем не переживал, сознание тут еще
дремало в природных зародышах, для леса все было правильно, все
хорошо -- но, само собой, пока не явились мужики с
бензопилами. Ни у кого в этой чащобе не имелось ни малейшего
повода страдать, обвинять и жаловаться в высшие инстанции.
Соответственно, и взбаламученный ум-разум Василия угомонился.
Сам он стал как зверь, внутри которого сидел с неясными
намерениями еще один звереныш.
Впрочем, не все просто было с озверением Василия. Ему казалось
порой, что он не бредет по зыбкой мшине вслед за Умай, чавкая сапогами, а
тащится как ящер на панцирном брюхе по оранжевой грязи под лиловым
небом, переставляя шесть расширяющихся книзу лап.
Там, в глубине созревают мощные горячие потоки, которые готовы
вспучить поверхность здоровенным холмом, а потом подняться ввысь
огромным желтым фонтаном, окруженным сеткой из разрядов. А еще
ему хочется запустить челюсти в спину Умай и сделать из нее
кормушку для родных, дорогих и близких личинок-лярв.
Василий не знал, подозревает ли шулма о его желаниях; во всяком
случае она не подавала виду, пока он преодолевал свои "оранжевые" мысли.
А он боролся с ящерным мышлением с помощью возвышенных
теологических дум. Он понимал, что религиозная отсталость Умай не
вызывает в нем отвращения, хотя лично себя не мог упрекнуть в
идолопоклонстве. Он считал себя монотеистом, который так погряз в общем
обмене веществ и прочей суете, что о нем несколько подзабыл Господь Бог.
Его личная вера включала такой важный пункт: едва он совершит нечто
необычайное, выделится из общей массы человеческого вещества,
как Око Небесное заметит его и возвысит. Сейчас Василий частенько
чувствовал ширму, которая отделяет его от неизъяснимых глубин
космоса, где могло существовать всякое, и в общем радовался, что
она стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60