Или о том, какие окажутся размеры у той потаскухи, с которой он отправится
на Майорку, когда с работой будет покончено.
После всех этих дорожных мероприятий тот досмотр, который учиняли
ему в фирме, не казался столь уж настырным. Те же детекторы, шарящие по
телу, плюс прочитывались диски, которые он иногда притаскивал с собой --
обратной дороги им уже не будет.
Василий быстро смирился с тем, что фирма занимается какими-то
левыми делами. Моральный ущерб будет компенсирован материальным
наваром, запрет работать на дому спасет от обвинений в воровстве фирменных
софтов, а милиции на гражданина Рютина наезжать бесполезно. Он хоть и
умный, но самый простой исполнитель, что-то вроде робота.
Поэтому по двенадцать часов в день Василий безропотно торчал у
панорамного многооконного экрана как птица на жердочке. (Некоторые
"зеленые" программеры работают в бимонах, в виртуальном режиме, но это не
для серьезного дела.) Бимошки с сенсорными перчатками он одевал минут не
более чем на пятнадцать, чтобы помахать мечом на Куликовском поле. Но это
лишь разок в день во время обеденного перерыва после употребления всяких
кебабов, бишбармаков и прочих восточных харчей, от которых потом страдал
живот. Впрочем, если запить пивом, то ничего. Но и пиво затем было
выведено из меню.
Так называемое "Яйцо" состояло из трех подсистем, сильно
отличающихся по своим задачам. Василий прозвал эту тройку -- "желток",
"белок" и "скорлупка". И в каждом из тридцати тысяч конечных объектов, на
которые делилось большое "Яйцо", присутствовали все три подсистемы.
Объектики прыгали из "окна" в "окно", дробились, стирали друг друга и
изничтожались "белым шумом"*, кроме того никак не желали составлять
гармоническое единство.
[* так обозначается в кибернетике область
случайных воздействий]
Каждое утро Василий бодро хватался за дело, будучи уверенным в
близкой победе, но уже после обеда сникал.
В прежние времена он, если у него что-то не получалось, бросал чертову
работу и отправлялся прошвырнуться, мог часа три проторчать у видика со
стаканом джина, или провертеться в глюколовке , отражая нашествие каких-
нибудь юпитериан. А там, глядишь, решение бы созрело само по себе и
программист Рютин победно бы ударил по клавишам. Но сейчас он был
прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на
стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному
экрану.
После пяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в
это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни даже записей
на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе помимо мощных детекторов еще
и ражий охранник буравит глазками и шарит по карманам. Та же процедура,
кстати, проводилась и если Василий куда-то выбегал в течение рабочего дня.
Впрочем, все эти хождения начальство ему вскоре прикрыло, ссылаясь на пункт
контракта о трудовой дисциплине.
Кстати, по выходе из здания Василий почти всегда начинал мучиться
головной болью и ему затем редко хотелось раскидывать болящими мозгами по
поводу программистских трудностей. Он предпочитал если уж не повеселиться,
так хотя бы повалять дурака.
С весельем и забавами тоже ведь обстояло не блестяще, потому что
самочувствие неумолимо шло под гору, и психика катилась вниз еще быстрее
чем соматика. Завязал Василий вскоре с пьянками-гулянками и посещениями
глюколовок. А о том, чтобы на бабу вскарабкаться, гражданин Рютин и думать
прекратил. Тому, кто семь раз имел трипак, понятна такая осторожность. Уже
год как в Москве свирепствовала новая форма СПИДА, самая скоростная. От
прежних форм, медленных и худо-бедно излечимых, она отличалась тем, что
моментально уничтожала иммунитет, отчего инфицированный заболевал всеми
болезнями сразу -- смерть обычно наступала в результате сильного чиха,
вызывающего инсульт и дефекацию.
Не торопясь, растирая ладонями болящие виски, Василий возвращался
домой. Лучше это было сделать до одиннадцати часов. По улицам уже густо
разъезжали бэтээры, через каждые два метра чернели патрули, мелькали
светлячки зажженных сигарет, над городом барражировали вертолеты, шаря
прожекторами по крышам домов и можно было лишь догадываться, у кого из
бойцов не выдержат нервы. В самом деле, после двенадцати Василий не раз
слышал выстрелы. То ли действительно у кого-то шалили нервишки, то ли
выходили на ночную работу вражеские снайперы. Но к тому времени он всегда
уже был на квартире у Асии Раисовны.
Сперва он отказывался от ее харчей, обходясь сосисками и пиццей, но
гастрит не дремал, угрожая смертью, поэтому пришлось перейти на домашние
супчики Асии Раисовны. После ужина добрая тетушка, пораспрашивав Василия
о том, о сем, уходила в свою светелку, а он отправлялся дымить табаком в свою
комнату. Поначалу пиво, курево и сутранквил давали ему возможность заснуть
мертвецким сном, но потом сон становился все менее доступным. Накачавшись
и накурившись, обалдев от сутранквила, он смотрел на вихляния армированных
гелепластиком певичек по телеку. Он пытался думать о своей задаче, но ничего
путного в одурманенной голове не связывалось, а разрабатываемые программы
лежали под строгой охраной на Рижской. Где-то к трем утра он доходил до
ручки и просто созерцал обстановку комнаты: ковры с причудливыми
арабесками, медные кувшины, кальяны, вазы, чаши, кубки и даже масляные
лампы. Здесь было много всяких восточных сосудов старинной работы, и они
сильно притягивали внимание. Стояла и клетка с птичками-корольками, сильно
осоловевшими и забуревшими от табачного дыма.
Может, поэтому сновидения у Василия были малоприятные. Когда он
наконец засыпал или, вернее, проваливался в полное бездумье и бесчувствие,
ему снилось, что он летает бесплотной тенью среди таких вот сосудов. А в
каждом из них -- сгущенная тьма, в которой все останавливается навсегда, и
едва окажешься поблизости, она захапает тебя. Это во-первых.
А во-вторых, особенно после пива, снилось, что он заточен в
каком-то из этих сосудов уже добрую тысячу лет и не может
шевельнуть ни одним своим членом, хотя по страшному хочет
попИсать. Вначале он еще пытается выкарабкаться, но затем...
струя, пущенная им самим, заливает его с головой, и он
просыпается на мокрой простыне. Позорище такое.
И в третьих, иногда он оказывался в клетке для корольков, причем
разбухшим, отечным, рыхлым, прижатым к ее прутьям. К нему приближалось
что-то похожее на тучу, а потом это оказывалось лицом Асии Раисовны.
Василий-из-сна просил его выпустить, жаловался, что все члены его отекли и
болят, но голос просящего напоминал хлюпанье спелой груши на зубах, а
ласковое воркованье тетушки Асии -- грохот танка "Климент
Ворошилов".
В девять звонил будильник. Василий долго ворочался в кровати, пытаясь
выжать из жил тягучие, словно клейкие остатки сна, слушал, не
вникая, бубнеж радио про бои во Франкфурте в районе Платц дер
Републик и прочие гадости по всему миру. Асии Раисовны уже не
было дома, поэтому он заглатывал порцию сосисок и поллитра кофе
с таблетками витатона. Благодаря им проплывал по нервам
сератонин, появлялось фальшивое воодушевление, и Василий
поспешно бросался в пассажиропоток, промывающий Москву.
В какую-то из таких утренних поездок, когда он разминал пальцы и
настраивал себя на борьбу с долбаным Яйцом, в глаза вдруг бросилась одна
фигурка...
Поезд как раз остановился на станции "Национальная библиотека" и
почему-то застрял. Или впереди что-то взорвалось, или откуда-то выбежали
самонаводящиеся киберскорпионы, или кто-то опорожнил свой баллон с ОВ. В
общем остановка затянулась минут на десять.
Двери были уже закрыты, вдоль вагонов прохаживались милиционеры в
своих шлемах-горшках, помахивая электродубинками-угомонизаторами. А на
платформе накапливался народ. И вдруг среди малоразличимого люда Василий
приметил женщину -- хотя и не девицу, но довольно свежую.
Никакой тебе радужной или зеркальной волосни, ни
стереоскопического маникюра, ни колготок типа "море волнуется".
Обычная такая одежонка, джинсики, курточка... Но она смотрела на
него. Впервые за последние десять лет девушка (не имеющая
материального интереса) обратила на него внушительную часть
своего внимания. Василий мучительно подумал, то ли ему
уставится на спину соседа по вагону, то ли... Короче, он
отозвался взглядом. А потом заулыбался, ну и молодайка тоже. В
конце концов он так разошелся, что стал изображать мента,
вышагивающего в своем горшке мимо вялого, как белье, народа
(мент, конечно же, этого не заметил). Девушка откровенно
смехотнула. Василий еще больше расшалился.
Стал корчить рожи, показывая какое личико у омоновца под забралом.
Молодка до того развеселилась, что даже приставила кулачок к своему
смеющемуся рту.
Василию страшно захотелось, чтобы в тоннеле метро еще что-нибудь
взорвалось или пустило ядовитую вонь, а тогда двери вагона открылись бы, ну
и... О нарушении заповеди "не прелюбодействуй, а то козлом станешь" он даже
не думал, а вернее не мечтал. Просто хотелось постоять рядом с теплым
существом противоположного пола. Но, увы, ничто больше не взорвалось и
поезд двинулся по монорельсу, напрягая электрические свои силы. А девушка
хоть и не провожала его неотрывным клейким взглядом, однако посмотрела
напоследок как будто даже с сожалением.
И все утро на работе Василий вспоминал этот взгляд, отчего
динамическое моделирование ладилось еще меньше, чем обычно. Особенно
раздражал "Джинн Хоттабыч" на стене, который как будто сверлил его
буравчатыми глазками профессионального подрывника. Василий даже повесил
настырного старца лицом к стене (портрет на следующий день вообще исчез со
своего поста.)
Однако в этот день случались моменты, когда казалось, что все уже
склеивается, надо еще только утрясти трое-четверо параметров, но потом
"белый шум" в считанные секунды увеличивал их количество до двадцати-
тридцати и поиски алгоритма начинались снова.
К исходу рабочего дня у Василия сложилась твердая уверенность, что
вся задача эта -- лабудовая, то есть бессмысленная и беспощадная, что труды
рук его напрасны и что фирма эта -- просто бандитская "крыша", здесь
отмываются какие-то бабки под прикрытием программистских работ. И что это
плохо для него кончится -- ведь он лишний свидетель.
Вернулся Василий домой в очень плохом расположении духа, поэтому
стал пригорошнями бросать в пиво амфетаминовые
"колеса". И пробрало. Кинул еще в рот сератониновый
"мудогрей"*. Врубил
погромче музон, психотронную группу "Лоботомия". А потом добавил
экстраморфина, к которому старался не прикасаться со времен
таежного отпуска. (Однако все же не забыл после возвращения в
город посетить того лекаря-калекаря, который снабжал его
"ублаготворителями" еще с военной службы -- благо, добрый доктор
работал в питерской военно-медицинской академии.)
[* от англ. слова mood -- настроение]
Как проглотил дозу, стало нечего себе. Забылись и молодка с перрона, и
подозрения по поводу фирмы, и пронзительный старичок в рамочке. Василий
сейчас хотел только одного, чтобы его не стало тошнить после принятия всего
этого набора. Он помял руками купленную намедни игрушку -- "умный
пластилин". Если ты придашь ему более или менее приемлемую форму, то
дальше он уже сам поможет начинающему скульптору и дооформится.
Василий собирался вылепить танк, но опять получилась девушка. И хотя
пластилиновая барышня была "ню", с длинными белыми волосами (которые
еще колыхались как будто на ветру), перед внутренним взором ярко возникла
метрошная незнакомка. Стрижка "под пацана", легкие ножки в узких
джинсиках, расстегнутая до второй пуговки кофтюля. Вот зараза, изыди,
изыди.
Василий размахнулся и засандалил пластилиновой девушкой в стену. И
надо же -- прилипла, правда превратилась в бесформенный ком.
Неудачливый программист подумал, что неплохо бы достать из шкафа
"Конструктор юного сексиста", который он купил сегодня за двести
баксов, но до сих пор стеснялся распаковать. Любой умелец мог
при желании собрать из пластиковых деталей подобия женских
гениталий, заполнить их водой и растительным маслом, воткнуть в
розетку, чтобы нагрелись и зашевелились, а затем использовать
извращенческим образом. Он уже было протянул руку к большой коробке, как
в комнату вошла Асия Раисовна. Наверное, она постучала, но Василий из-за
наушников не услышал. Впрочем, он сразу скинул их с головы и постаралась
пригладить всклокоченные сальные волосы.
-- Ну что с тобой творится, Вася?-- ее голос был стопроцентно
заботлив.-- Во-первых, надо меньше курить...
Она пригасила свет, чтобы комната была менее заметна шальным
снайперам и распахнула окно, за которым летели к земле толпы водяных
капелек, заодно выкинула наружу неоконченную пачку сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60