- Я расскажу о себе, - сказал Блейн, - если это вас интересует. Я
путешественник. Путешествовать по звездам - моя работа. Я забираюсь в
машину, собственно, даже не в машину, а в своеобразное символическое
приспособление, которое позволяет мне высвободить разум, а может, даже
подталкивает мой разум в нужном направлении. Она помогает
ориентироваться... Нет, святой отец, обычными, простыми словами этого не
объяснить, получается бессмыслица.
- Я без усилий слежу за твоим рассказом.
- Так насчет ориентации. Описать это языком слов невозможно. В науке
принято объясняться языком математики, но это и не математика. Суть в том,
что ты знаешь, куда тебе надо попасть, и там и оказываешься.
- Колдовство?
- Да нет же, черт побери, простите, святой отец. Нет, это не
колдовство. Стоит раз понять это, ощутить, и оно становиться частью тебя,
все оказывается легко и просто. Делать это так же естественно, как дышать,
и так же просто, как падать со скользкого бревна. Представьте...
- Мне кажется, - перебил отец Фланаган, - не стоит останавливаться на
технических деталях. Лучше скажи мне, каково это: быть на другой планете?
- Ничего особенного, - ответил Блейн. - Обычно я чувствую себя так
же, как, скажем, сейчас, когда я сижу и беседую с вами. Только поначалу -
самые первые несколько раз - ты ощущаешь себя до непристойности
обнаженным: один разум без тела...
- И разум твой бродит повсюду?
- Нет. Хоть это и возможно, конечно, но не бродит. Обычно стараешься
не вылезать из механизма, который берешь с собой.
- Механизма?
- Записывающая аппаратура. Этот механизм собирает все данные и
записывает их на пленку. Становится ясна вся картина полностью. Не только
то, что видишь сам, - хотя ты, в принципе, скорее не видишь, а ощущаешь, -
а все, абсолютно все, что только можно уловить. Теоретически, да и на
практике тоже, машина собирает информацию, а разум служит только для ее
интерпретации.
- И что же ты там видел?
- На это потребовалось бы больше времени, чем есть в моем или в вашем
распоряжении, святой отец, - рассмеялся Блейн.
- Но ничего такого, что есть на Земле?
- Редко, потому что планет типа Земля не так уж много. Среди общего
числа, естественно. Но планеты земного типа вовсе не единственная наша
цель. Мы можем бывать везде, где сможет функционировать машина, а она
сконструирована так, что работает практически всюду...
- И даже в ядре какого-нибудь солнца?
- Нет, машина бы там не выдержала. А разум, я думаю, смог бы. Но
таких попыток еще не делалось. Конечно, насколько знаю я.
- А что ты ощущаешь? О чем думаешь?
- Я наблюдаю, - ответил Блейн. - Для этого я и путешествую.
- А не кажешься ты себе господином всего мира? Не приходила ли тебе
когда-нибудь мысль, что Человек держит всю Вселенную в ладонях рук своих?
- Если вы говорите о грехе гордыни и тщеславия, то нет, никогда.
Иногда чувствуешь восторг при мысли о том, куда забрался. Часто тебя
охватывает удивление, но чаще ты в растерянности. Все вновь и вновь
напоминает о том, сколь ты незначителен. А иногда даже забываешь, что ты -
человек. Просто комок жизни - в братстве со всем, что когда-то
существовало и когда-либо будет существовать.
- А думаешь ли ты о боге?
- Нет, - ответил Блейн. - Такого не было.
- Плохо, - произнес отец Фланаган. - И это меня пугает. Быть где-то в
полном одиночестве...
- Святой отец, я ведь с самого начала объяснил, что не склонен
исповедовать какую-либо религию. Я сказал об этом откровенно.
Некоторое время они сидели, глядя друг на друга, разделенные
пропастью непонимания. Как будто мы из разных миров, подумал Блейн. Со
взглядами, лежащими друг от друга на миллионы километров, и все же оба -
люди.
- А ты не колдун?
Блейн хотел засмеяться - смех уже стоял у него в горле, - но
сдержался. Слишком много было страха в этом вопросе.
- Нет, святой отец, клянусь вам. Я не колдун. И не оборотень. И не...
Поднятием руки старик остановил его.
- Теперь мы квиты, - объявил он. - Я тоже сказал то, что тебе было
неприятно слышать.
Он с усилием встал с койки и протянул руку со скрюченными артритом
или какой-то другой болезнью пальцами.
- Благодарю тебя, - сказал он. - Да поможет тебе господь.
- А вы будете сегодня вечером?
- Сегодня вечером?
- Ну да, когда здешние горожане потащат меня вешать. Или тут принято
сжигать у столба?
Лицо старика скривилось, как от удара.
- Ты не должен так думать. Не может...
- Но ведь они сожгли факторию. И хотели убить торговца, да не успели.
- Они не должны были этого делать, - сказал отец Фланаган. - Я
говорил им об этом. Мне известно, что в этом принимали участие и люди из
моей паствы. Правда, кроме них там были еще и многие другие. Но от моей
паствы я этого не ожидал. Многие годы я читал им проповеди, чтобы
отвратить их именно от такого шага.
Блейн взял руку священника. Искалеченные пальцы ответили теплым,
крепким рукопожатием.
- Наш шериф славный человек, - сказал отец Фланаган. - Он сделает
все, что от него зависит. А я поговорю с людьми.
- Спасибо, святой отец.
- Ты боишься смерти, сын мой?
- Не знаю. Я всегда думал, что мне не будет страшно. Поживем -
увидим.
- Ты должен обрести веру.
- Может быть. Если я когда-нибудь ее найду. Помолитесь за меня.
- Бог с тобой. Я буду молиться весь день.

10
Блейн стоял у окна и наблюдал, как в сумраке снова собиралась толпа -
люди подходили не спеша, без шума, спокойно, почти с безразличием, как
будто шли на школьный концерт, собрание фермеров или другое привычное,
вполне безобидное мероприятие.
Из кабинета через коридор до него доносились шаги шерифа, и он
подумал, знает ли шериф - хотя наверняка знает, он достаточно долго прожил
в этом городе, чтобы знать, - чего можно ожидать.
Блейн стоял у окна, взявшись руками за металлические прутья решетки.
Где-то в неухоженных деревьях на тюремном дворе, перед тем как заснуть,
устроившись поудобней на своей ветке, пела последнюю вечернюю песню птица.
Он стоял и смотрел, а в это время из своего убежища выполз Розовый и
стал расти и расширяться, пока не заполнил его мозг.
- Я пришел к тебе, чтобы остаться, - сказал он. - Мне надоело
прятаться. Теперь я знаю тебя. Я исследовал все углы и закоулки тебя и
теперь знаю, что ты такое есть. А через тебя - мир, в котором ты живешь,
мир, в котором живу я, поскольку это теперь и мой мир.
- Теперь без глупостей? - спросила та половина этого странного дуэта,
которая продолжала оставаться Блейном.
- Теперь без глупостей, - ответила другая половина. - Без воплей, без
паники, без попыток выбраться или скрыться. Мне только непонятно, что
такое смерть. Я не нашел объяснения понятию смерти, потому что прекращение
жизни необъяснимо. Такое просто невозможно, хотя где-то в глубине своей
памяти есть смутные воспоминания о тех, с кем это, кажется, произошло.
Блейн отошел от окна и, сев на койку, погрузился в воспоминания
Розового. Однако воспоминания приходили издалека и из глубокого прошлого и
были такими размытыми, нечеткими, что трудно было сказать, настоящие ли
это воспоминания, или просто игра воображения.
Потому что он видел несметное количество планет, и сонмы различных
народов, и множество незнакомых понятий, и беспорядочные обрывки знаний о
Вселенной, сваленные в кучу из десяти миллиардов соломинок, из которых,
как в той игре, практически невозможно вытащить одну соломинку, не
потревожив остальных.
- Ну, как ты там? - спросил незаметно вошедший шериф.
Блейн поднял голову:
- Да вроде бы ничего. Вот только что глядел на твоих приятелей на той
стороне улицы.
- Не бойся, - хмыкнул шериф. - Их не хватит, чтобы даже перейти
улицу. А если что, я выйду и поговорю с ними.
- А если они узнают, что я из "Фишхука"?
- Ну, этого-то они не узнают.
- Священнику ты сказал.
- Это другое дело, - сказал шериф, - я должен был сказать священнику.
- А он никому не скажет?
- А зачем? - спросил шериф.
Блейн промолчал, на такой вопрос обычно трудно ответить.
- Ты послал сообщение?
- Но не в "Фишхук". Одному приятелю, а он уже сообщит в "Фишхук".
- Не стоило тратить время, - сообщил Блейн. - "Фишхук" знает, где я.
Они уже наверняка пустили своих ищеек, и те взяли след много часов
тому назад. У него был всего один шанс скрыться от них - двигаться как
можно быстрее и никому не попадаться на глаза.
Вполне вероятно, что они сегодня вечером будут в городе, подумал он.
И в этом моя надежда, потому что "Фишхук" вряд ли допустит, чтобы здешняя
банда со мной разделалась.
Блейн поднялся с койки и подошел к окну.
- Вы можете уже выходить, - объявил он шерифу. - Они перешли улицу.
Да, конечно, им надо торопиться. Они должны успеть сделать свое дело,
пока не стало совсем темно. Потому что, когда придет настоящая, черная
ночь, нужно быть с своем уютном домике с закрытыми на все замки и засовы
дверями, запертыми окнами и опущенными шторами. И кабалистическими
знаками, охраняющими все входы-выходы. Потому что тогда, и только тогда,
можно чувствовать себя в безопасности от жутких сил, притаившихся в
темноте: от оборотней и башни, от вампиров, гоблинов, эльфов.
Шериф повернулся, прошел по коридору к себе в кабинет. Звякнул металл
вынимаемого из пирамиды ружья. Глухо лязгнул затвор: шериф дослал в ствол
патрон.
Толпа наплывала как темная, колышущаяся волна и, кроме шарканья ног,
не издавала ни единого звука.
Блейн завороженно наблюдал за ней, как будто все это происходило не с
ним, как будто это не имело к нему ни малейшего отношения. Как странно,
подумал он, ведь я же знаю, что толпа идет за мной.
Но это неважно, смерти же нет. Смерть бессмысленная, и о ней не стоит
думать. Это вопиющая расточительность, с которой нельзя мириться.
А кто же это говорил?
- Эй, - позвал он существо, которое было уже не существом, а частью
его самого, - это твоя идея. Это ты не можешь поверить в смерть.
А это истина, в которую не верить нельзя. Смерть - это реальность,
она присутствует постоянно, и под ее присмотром проходит краткое
существование всего живого.
Смерть есть, и она близко - слишком близко, чтоб позволить себе
роскошь отрицать ее. Она притаилась в ропоте толпы перед зданием, толпы,
которая уже перестала шаркать ногами и, собравшись перед входом, спорила с
шерифом. Толпы не было видно, но гулко разносился голос шерифа,
призывающего всех разойтись и отправляться по домам.
- Все, что вы здесь можете получить, - кричал шериф, - это полное
брюхо свинца!
Толпа кричала ему в ответ, снова шумел шериф, и так продолжалось
довольно долго. А Блейн стоял у решетки, и страх постепенно охватывал его,
сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, подобно приливу, прижимаясь
к жилам.
Наконец шериф вошел в здание. И за ним трое - злые и испуганные,
однако их страх был надежно спрятан за целеустремленным и угрюмым
выражением лиц.
Пройдя через кабинет в коридор, шериф остановился у камеры. Ружье
безвольно болталось у него в руке. Трое мужчин стояли рядом с ним.
Стараясь не показать свою растерянность, он посмотрел на Блейна.
- Мне очень жаль, Блейн, - сказал он, - но я не могу. Эти люди - мои
друзья. Я с ними вырос. Я не могу в них стрелять.
- Конечно, не можешь, - ответил Блейн, - трус, жалкий трус.
- А ну давай ключи! - рявкнул один из тройки. - Пора его выводить.
- Ключи на гвозде за дверью, - сказал шериф.
Он поглядел на Блейна.
- Я ничего не могу поделать, - сказал он.
- Можешь пойти и застрелиться, - посоветовал Блейн. - Усиленно
рекомендую.
Вернулся человек с ключом, и шериф отошел в сторону.
- У меня есть одно условие, - обратился Блейн к отпирающему дверь. -
Я выйду отсюда сам.
- Ха! - усмехнулся тот.
- Я сказал, что выйду сам. Я не дам себя тащить.
- Ты выйдешь так, как нам будет удобно, - прорычал человек.
- Это же мелочь, - вмешался шериф. - Какая вам разница.
- Ну ладно, выходи.
Блейн вышел в коридор. Двое мужчин встали по бокам, один сзади. Никто
к нему не прикоснулся. Тот, у кого были ключи, швырнул их на пол. Звук их
падения наполнил коридор неприятным звоном.
Вот оно, подумал Блейн, невероятно, но это все происходит со мной.
- Пошел вперед, парапсих проклятый! - идущий сзади пихнул его в
спину.
- Ты хотел идти сам, - сказал другой. - Покажи, как ты умеешь ходить.
Блейн пошел твердо и уверенно, сосредоточиваясь на каждом шаге, чтоб
не споткнуться. Он не должен споткнуться, он не должен допустить ничего,
что могло бы его унизить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28