Другой, склонившись над тарелкой, метал в рот
густую массу, которая раньше была яичницей с жаренным картофелем, а
сейчас, от тщательного перемешивания, видом напоминала собачий корм.
Блейн повернулся лицом к мощной стеклянной стенке здания.
На улице было по-утреннему тихо, брел один-единственный пешеход, и
мимо него время от времени проносились автомобили.
Наверное, было глупо, подумал Блейн, вот так рисковать лишь для того,
чтобы попытаться развеять сомнения Райли, успокоить его. Хотя ясно: что бы
водитель ни говорил, подозрения у него остались.
Правда, осталось немного, скоро должна быть река, а в нескольких
милях к северу - Пьер. Кстати, любопытно: за всю дорогу Райли ни разу не
обмолвился, куда он едет. Впрочем, ничего странного: Райли явно боится и
не касается тем, связанных с его грузом.
Блейн отвернулся от окна, получил сверток с сандвичами и кофе, отдал
бармену пятидолларовую купюру, а сдачу положил в карман.
Выйдя, Блейн направился к заправочной станции, где его ждал Райли со
своим фургоном. Было слишком рано, и заправщики на станцию еще не пришли.
Блейн и Райли договорились перекусить, потом, когда станция откроется,
заправиться и двинуться дальше. Возможно, рассчитывал Блейн, это будет
последний день их совместного пути.
Стоит им доехать до реки, и он пойдет сам, на север, в Пьер.
Утро было совсем свежим, почти холодным, и воздух обжигал ему ноздри.
Начался еще один хороший день - еще один миг октября, когда небо затянуто
дымкой, а воздух пьянит, как вино.
Блейн вышел к бензоколонке. Грузовика там не было.
А может, подумал Блейн, он отъехал за угол. Но еще предполагая это,
Блейн уже знал, что неправ. Он понял, что его провели.
Для того, чтобы избавиться от Блейна, Райли пришлось пожертвовать
пятью долларами и поискать другое место для заправки.
Блейна это особенно не поразило, он понимал, что втайне был готов к
этому. Так или иначе, с точки зрения Райли это было простейшее разрешение
сомнений предыдущей ночи.
На всякий случай Блейн обошел квартал.
Машины не нашел. Приходилось рассчитывать на себя.
Еще немного, и городок начнет просыпаться. надо успеть уйти до этого.
Найти какое-нибудь место, где переждать день.
Минуту он стоял, ориентируясь.
Ближняя окраина лежит к востоку, решил он, так как мы въехали с юга и
проделали милю-две по городу.
Блейн тронулся в путь, стараясь двигаться как можно быстрее и в то же
время не привлекать внимания. Проехало несколько машин, кто-то вышел на
порог за газетой, прошел человек - в руке корзина с завтраком. На Блейна
никто не обращал внимания.
Дома стали реже, началась последняя улица города. Здесь плоскогорье
кончалось, и рельеф пошел под уклон - поросшие лесом бугры и холмы, каждый
чуть ниже, чем предыдущий. Впереди Миссури, понял Блейн. Где-то впереди,
за последним холмом, шумит могучая река с ее песчаными отмелями и
ивняковыми островами.
Он пересек поле, перелез через ограду и спустился в крутой овраг, где
меж кустов бежал крохотный ручеек.
Опустившись на четвереньки, Блейн заполз в кустарник. Он нашел
идеальное укрытие. За пределами города, и ничего такого, что могло бы
привлечь людей: рыбу ловить слишком мелко, а купаться слишком холодно.
Здесь его не найдут.
Здесь никто не учует сверкающее зеркало у него в мозгу; никто не
крикнет: "Парапсих!"
А ночью он двинется дальше.
Он съел три сандвича, запил кофе.
Взошло солнце. Просачиваясь сквозь кусты, его лучи разбивались на
мозаику света и тени.
Из городка слабо доносились звуки - рычание грузовика, лай собак,
голос женщины, скликающей детей.
Как я уже далеко забрался после той ночи в "Фишхуке", думал Блейн,
сидя под ивами и ковыряя веточкой в песке. Далеко от виллы Шарлин, от
Фредди Бейтса. А до сих пор у меня не было времени поразмыслить об этом.
То, что было неясно тогда, неясно и сейчас: правильно ли я поступил,
убежав из "Фишхука", не лучше ли было, несмотря на слова Годфри Стоуна,
остаться и испытать все, что ни уготовил бы ему "Фишхук".
Мысли вернули его к залитой светом голубой комнате, откуда все
началось. Он видел ее, как будто был в ней только вчера - лучше, чем если
бы был вчера. Чужие звезды мерцали над этой комнатой без крыши, колеса
легко катились по гладкому голубому полу, а вокруг стояли странные
предметы, которые могли быть и мебелью, и произведениями искусства, и всем
чем угодно.
Все предстало перед ним как реальное - неправдоподобно реальное, без
резких контрастов и без расплывчатости, со всеми без исключениями деталями
и подробностями.
- Вот ты и вернулся! - приветствовал его, приподнявшись, лениво
распластавшийся Розовый.
Он действительно был там.
Без машины или тела, без каких-либо приспособлений, только силой
разума Шепард Блейн вернулся к Розовому, в его голубую комнату за пять
тысяч световых лет от Земли.
16
Разум увидеть нельзя.
И все же Розовый видел его или чувствовал - во всяком случае, о
присутствии разума Блейна он знал.
А Блейна это и не удивляло и не пугало. Он чувствовал себя так, как
будто вернулся домой, и голубая комната казалась ему более знакомой и
близкой, чем в первое посещение.
- Н-да, - удовлетворенно хмыкнул Розовый, оглядывая его разум. -
Неплохая получилась парочка.
Ну конечно, подумала та часть разума, которая еще оставалась Шепардом
Блейном, ведь я, или, по крайней мере, часть меня, или даже половина и в
самом деле вернулась домой. Потому что на сколько-то процентов возможно,
мне никогда не узнать, насколько я и есть сидящее перед ним существо. Я
одновременно и Шепард Блейн, путешественник с Земли, и дубликат обитателя
голубой комнаты.
- Ну, как дела? - любезно осведомилось существо. Как будто не знает
само!
- Есть одна просьба! - торопливо сказал Блейн, спеша объяснить все до
того, как ему придется покинуть эту планету. - Одна-единственная. Ты
сделал нас как зеркало. Мы отражаем чужие мысли.
- А как же иначе? - удивился Розовый. - Разве можно по-другому? На
чужой планете приходится экранизировать от чересчур любопытных разумов.
Конечно, здесь, дома, нет нужды...
- Ты не понял, - запротестовал Блейн. - Твой экран нас не защищает.
Он только привлекает к нам внимание. Из-за него мы чуть не погибли.
- Этого не может быть, - сердито оборвало его существо. - Погибнуть
невозможно. Нет такого понятия, как смерть. Смерть бессмысленна. Хотя,
может быть, я и ошибаюсь. Кажется, очень давно была планета...
Стало почти слышно, как существо перебирает пыльные архивные папки в
заваленной знаниями памяти.
- Да, - подтвердило оно. - Было несколько таких планет. Это позор.
Для меня это непонятно. Непостижимо.
- На моей планете, - сказал Блейн, - умирает все, поверь мне.
Абсолютно все.
- Неужели все?
- Ну, точно не скажу. Возможно...
- Вот видишь. Даже у тебя на планете смерть не обязательна.
- Не знаю, - сказал Блейн, - кажется существуют и бессмертные вещи.
- То есть нормальные.
- Смерть не бессмысленна, - настаивал Блейн. - Смерть - процесс,
благодаря которому на моей планете стали возможны развитие и
дифференциация видов. Она не дает зайти в тупик. Это ластик, который
стирает ошибки и открывает путь новым началам.
Розовый уселся поудобнее. Чувствовалось, как он устраивается,
собираясь с мыслями, подтягиваясь, готовясь к долгому и плодотворному
обсуждению и, может быть, спору.
- Может, ты и прав, - сказал он, - но такой путь слишком примитивен.
Это кончится первоначальным хаосом. Есть лучшие решения. Существует даже
этап, когда самосовершенствование, о котором ты говоришь, перестает быть
нужным. Но прежде всего скажи, ты доволен?
- Доволен?
- Ты ведь стал более совершенен. Ты больше, чем обычный разум. Ты -
это частично ты, частично я.
- Ты ведь тоже частично я.
Существо удовлетворенно хмыкнуло:
- Видишь ли, тебя сейчас двое - ты и я - даже трудно сказать, сколько
нас одновременно. Я так много путешествовал и нахватался всякого - разумов
в том числе. Кстати, многих из них, откровенно говоря, можно было и не
брать. Но, знаешь ли, хотя я сам странствую очень много, у меня в гостях
почти никто не был. Ты не представляешь, как я признателен тебе за твой
визит. Когда-то у меня был знакомый, который частенько меня навещал, но
это было так давно, что и не вспомнишь. Кстати, ведь у вас измеряют время,
то есть поверхностное время?
Блейн объяснил, как люди измеряют время.
- М-м, сейчас прикинем, - существо начало быстро подсчитывать что-то
в уме. - По-вашему счету выходит приблизительно десять тысяч лет назад.
- Когда у тебя был твой приятель?
- Да, - подтвердил Розовый. - С тех пор ты мой первый гость. И ты сам
пришел ко мне. Не дожидаясь, пока к тебе приду я. Ты был в машине...
- А почему, - поинтересовался Блейн, - ты спросил меня про наш счет
времени? Ведь у тебя есть мой разум. Ты знаешь все, что знаю я.
- Естественно, - пробормотал Розовый. - Все твои знания во мне. Но я
еще не разбирался в них. Ты не представляешь, что у меня там твориться!
Еще бы, подумал Блейн. Тут с одним-то лишним разумом не знаешь, как
разобраться. Интересно...
- Ничего, - успокоил его Розовый. - Со временем все образуется.
Потерпи немного, и вы станете единым разумом. Вы поладите, как ты
считаешь?
- Но с отражателем ты и устроил нам...
- Я вовсе не хочу вам неприятностей. Я стараюсь как лучше. И делаю
ошибки. И исправляю их. Снимать экран?
- Снимай, - поспешил согласиться Блейн.
- Я путешествую, - рассказывало существо, - не сходя с этого места.
Сидя здесь, я бываю, где захочу, и ты не поверишь, как мало встречается
разумов, стоящих обмена.
- Ну, за десять тысяч лет ты их, думаю, набрал немало.
- За десять тысяч лет? - озадаченно спросило существо. - Мой друг,
десять тысяч лет - это только вчера.
Существо покопалось в памяти, но, опускаясь в глубины воспоминаний
все глубже и глубже, так и не дошло до начала.
- Иди сюда, - пригласил Розовый, - садись рядом со мной.
- Вряд ли в таком виде, - объяснил Блейн, - я смогу сидеть.
- Конечно, как я не сообразил. Тогда подвинься поближе. Ты ведь сам
пришел ко мне в гости?
- само собой, - пробормотал Блейн, не понимая, о чем идет речь.
- Тогда, - произнесло существо, - давай поболтаем о путешествиях!
- Давай, - Блейн пододвинулся к нему.
Они сидели в голубой комнате, залитой светом неизвестных звезд, и под
отдаленный рокот бушующей пустыни Розовый рассказывал. Не только о
цивилизации машин. О племени насекомых, которые тысячелетиями накапливали
неисчерпаемые запасы пищи, им не нужной, и стали рабами собственной слепой
жадности. О расе, сделавшей искусство объектом религиозного поколения. О
станциях подслушивания, обслуживаемых гарнизонами одной галактической
империи, о которой давно забыли все, кроме самих гарнизонов. О
фантастически сложных, сексуальных традициях еще одной расы, которая
практически все усилия направляла на разрешение воспроизводства. О
бесплодных, голых планетах, никогда не знающих жизни. И о других планетах,
где, как в колбах и ретортах алхимика, шли такие химические реакции, какие
разум не в состоянии не то что понять, но даже представить, и где, в
результате этих химических реакций, зарождалась шаткая, эфемерная жизнь,
чтобы через доли секунды опять уйти в небытие.
Об этом и о бесконечно многом еще.
Слушая, Блейн в полной мере осознал, насколько фантастичен случайно
повстречавшийся ему Розовый, который не может вспомнить начала и не
представляет конца; существо со странствующим разумом, за миллионы лет
посетившее миллионы звезд и планет на расстоянии миллионов световых лет в
этой и соседней галактиках. Перед ним было существо, которое принесло бы
человеческому племени неисчерпаемую пользу. То, что говорилось сейчас,
стоило всех усилий, затраченных когда-либо человечеством. Человечество
встретилось с расой, у которой, похоже, не было других эмоций, кроме
дружелюбия: если у нее и существовали когда-то эмоции, то за бесконечные
годы мысленных путешествий они износились в прах. Потому что, наблюдая,
подглядывая в окна соседей по галактике, эта раса научилась терпимости и
пониманию не только по отношению к себе подобным или человечеству, но и ко
всем созданиям, пониманию жизни во всем разнообразии ее проявлений.
Научилась приятию любой мотивации, любой этики, любой культуры, какой
чужеродной она не казалась бы.
Вдруг до Блейна дошло, что все знания, о которых он думает, находятся
в равной степени и в мозгу одного человеческого существа - некого Шепарда
Блейна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
густую массу, которая раньше была яичницей с жаренным картофелем, а
сейчас, от тщательного перемешивания, видом напоминала собачий корм.
Блейн повернулся лицом к мощной стеклянной стенке здания.
На улице было по-утреннему тихо, брел один-единственный пешеход, и
мимо него время от времени проносились автомобили.
Наверное, было глупо, подумал Блейн, вот так рисковать лишь для того,
чтобы попытаться развеять сомнения Райли, успокоить его. Хотя ясно: что бы
водитель ни говорил, подозрения у него остались.
Правда, осталось немного, скоро должна быть река, а в нескольких
милях к северу - Пьер. Кстати, любопытно: за всю дорогу Райли ни разу не
обмолвился, куда он едет. Впрочем, ничего странного: Райли явно боится и
не касается тем, связанных с его грузом.
Блейн отвернулся от окна, получил сверток с сандвичами и кофе, отдал
бармену пятидолларовую купюру, а сдачу положил в карман.
Выйдя, Блейн направился к заправочной станции, где его ждал Райли со
своим фургоном. Было слишком рано, и заправщики на станцию еще не пришли.
Блейн и Райли договорились перекусить, потом, когда станция откроется,
заправиться и двинуться дальше. Возможно, рассчитывал Блейн, это будет
последний день их совместного пути.
Стоит им доехать до реки, и он пойдет сам, на север, в Пьер.
Утро было совсем свежим, почти холодным, и воздух обжигал ему ноздри.
Начался еще один хороший день - еще один миг октября, когда небо затянуто
дымкой, а воздух пьянит, как вино.
Блейн вышел к бензоколонке. Грузовика там не было.
А может, подумал Блейн, он отъехал за угол. Но еще предполагая это,
Блейн уже знал, что неправ. Он понял, что его провели.
Для того, чтобы избавиться от Блейна, Райли пришлось пожертвовать
пятью долларами и поискать другое место для заправки.
Блейна это особенно не поразило, он понимал, что втайне был готов к
этому. Так или иначе, с точки зрения Райли это было простейшее разрешение
сомнений предыдущей ночи.
На всякий случай Блейн обошел квартал.
Машины не нашел. Приходилось рассчитывать на себя.
Еще немного, и городок начнет просыпаться. надо успеть уйти до этого.
Найти какое-нибудь место, где переждать день.
Минуту он стоял, ориентируясь.
Ближняя окраина лежит к востоку, решил он, так как мы въехали с юга и
проделали милю-две по городу.
Блейн тронулся в путь, стараясь двигаться как можно быстрее и в то же
время не привлекать внимания. Проехало несколько машин, кто-то вышел на
порог за газетой, прошел человек - в руке корзина с завтраком. На Блейна
никто не обращал внимания.
Дома стали реже, началась последняя улица города. Здесь плоскогорье
кончалось, и рельеф пошел под уклон - поросшие лесом бугры и холмы, каждый
чуть ниже, чем предыдущий. Впереди Миссури, понял Блейн. Где-то впереди,
за последним холмом, шумит могучая река с ее песчаными отмелями и
ивняковыми островами.
Он пересек поле, перелез через ограду и спустился в крутой овраг, где
меж кустов бежал крохотный ручеек.
Опустившись на четвереньки, Блейн заполз в кустарник. Он нашел
идеальное укрытие. За пределами города, и ничего такого, что могло бы
привлечь людей: рыбу ловить слишком мелко, а купаться слишком холодно.
Здесь его не найдут.
Здесь никто не учует сверкающее зеркало у него в мозгу; никто не
крикнет: "Парапсих!"
А ночью он двинется дальше.
Он съел три сандвича, запил кофе.
Взошло солнце. Просачиваясь сквозь кусты, его лучи разбивались на
мозаику света и тени.
Из городка слабо доносились звуки - рычание грузовика, лай собак,
голос женщины, скликающей детей.
Как я уже далеко забрался после той ночи в "Фишхуке", думал Блейн,
сидя под ивами и ковыряя веточкой в песке. Далеко от виллы Шарлин, от
Фредди Бейтса. А до сих пор у меня не было времени поразмыслить об этом.
То, что было неясно тогда, неясно и сейчас: правильно ли я поступил,
убежав из "Фишхука", не лучше ли было, несмотря на слова Годфри Стоуна,
остаться и испытать все, что ни уготовил бы ему "Фишхук".
Мысли вернули его к залитой светом голубой комнате, откуда все
началось. Он видел ее, как будто был в ней только вчера - лучше, чем если
бы был вчера. Чужие звезды мерцали над этой комнатой без крыши, колеса
легко катились по гладкому голубому полу, а вокруг стояли странные
предметы, которые могли быть и мебелью, и произведениями искусства, и всем
чем угодно.
Все предстало перед ним как реальное - неправдоподобно реальное, без
резких контрастов и без расплывчатости, со всеми без исключениями деталями
и подробностями.
- Вот ты и вернулся! - приветствовал его, приподнявшись, лениво
распластавшийся Розовый.
Он действительно был там.
Без машины или тела, без каких-либо приспособлений, только силой
разума Шепард Блейн вернулся к Розовому, в его голубую комнату за пять
тысяч световых лет от Земли.
16
Разум увидеть нельзя.
И все же Розовый видел его или чувствовал - во всяком случае, о
присутствии разума Блейна он знал.
А Блейна это и не удивляло и не пугало. Он чувствовал себя так, как
будто вернулся домой, и голубая комната казалась ему более знакомой и
близкой, чем в первое посещение.
- Н-да, - удовлетворенно хмыкнул Розовый, оглядывая его разум. -
Неплохая получилась парочка.
Ну конечно, подумала та часть разума, которая еще оставалась Шепардом
Блейном, ведь я, или, по крайней мере, часть меня, или даже половина и в
самом деле вернулась домой. Потому что на сколько-то процентов возможно,
мне никогда не узнать, насколько я и есть сидящее перед ним существо. Я
одновременно и Шепард Блейн, путешественник с Земли, и дубликат обитателя
голубой комнаты.
- Ну, как дела? - любезно осведомилось существо. Как будто не знает
само!
- Есть одна просьба! - торопливо сказал Блейн, спеша объяснить все до
того, как ему придется покинуть эту планету. - Одна-единственная. Ты
сделал нас как зеркало. Мы отражаем чужие мысли.
- А как же иначе? - удивился Розовый. - Разве можно по-другому? На
чужой планете приходится экранизировать от чересчур любопытных разумов.
Конечно, здесь, дома, нет нужды...
- Ты не понял, - запротестовал Блейн. - Твой экран нас не защищает.
Он только привлекает к нам внимание. Из-за него мы чуть не погибли.
- Этого не может быть, - сердито оборвало его существо. - Погибнуть
невозможно. Нет такого понятия, как смерть. Смерть бессмысленна. Хотя,
может быть, я и ошибаюсь. Кажется, очень давно была планета...
Стало почти слышно, как существо перебирает пыльные архивные папки в
заваленной знаниями памяти.
- Да, - подтвердило оно. - Было несколько таких планет. Это позор.
Для меня это непонятно. Непостижимо.
- На моей планете, - сказал Блейн, - умирает все, поверь мне.
Абсолютно все.
- Неужели все?
- Ну, точно не скажу. Возможно...
- Вот видишь. Даже у тебя на планете смерть не обязательна.
- Не знаю, - сказал Блейн, - кажется существуют и бессмертные вещи.
- То есть нормальные.
- Смерть не бессмысленна, - настаивал Блейн. - Смерть - процесс,
благодаря которому на моей планете стали возможны развитие и
дифференциация видов. Она не дает зайти в тупик. Это ластик, который
стирает ошибки и открывает путь новым началам.
Розовый уселся поудобнее. Чувствовалось, как он устраивается,
собираясь с мыслями, подтягиваясь, готовясь к долгому и плодотворному
обсуждению и, может быть, спору.
- Может, ты и прав, - сказал он, - но такой путь слишком примитивен.
Это кончится первоначальным хаосом. Есть лучшие решения. Существует даже
этап, когда самосовершенствование, о котором ты говоришь, перестает быть
нужным. Но прежде всего скажи, ты доволен?
- Доволен?
- Ты ведь стал более совершенен. Ты больше, чем обычный разум. Ты -
это частично ты, частично я.
- Ты ведь тоже частично я.
Существо удовлетворенно хмыкнуло:
- Видишь ли, тебя сейчас двое - ты и я - даже трудно сказать, сколько
нас одновременно. Я так много путешествовал и нахватался всякого - разумов
в том числе. Кстати, многих из них, откровенно говоря, можно было и не
брать. Но, знаешь ли, хотя я сам странствую очень много, у меня в гостях
почти никто не был. Ты не представляешь, как я признателен тебе за твой
визит. Когда-то у меня был знакомый, который частенько меня навещал, но
это было так давно, что и не вспомнишь. Кстати, ведь у вас измеряют время,
то есть поверхностное время?
Блейн объяснил, как люди измеряют время.
- М-м, сейчас прикинем, - существо начало быстро подсчитывать что-то
в уме. - По-вашему счету выходит приблизительно десять тысяч лет назад.
- Когда у тебя был твой приятель?
- Да, - подтвердил Розовый. - С тех пор ты мой первый гость. И ты сам
пришел ко мне. Не дожидаясь, пока к тебе приду я. Ты был в машине...
- А почему, - поинтересовался Блейн, - ты спросил меня про наш счет
времени? Ведь у тебя есть мой разум. Ты знаешь все, что знаю я.
- Естественно, - пробормотал Розовый. - Все твои знания во мне. Но я
еще не разбирался в них. Ты не представляешь, что у меня там твориться!
Еще бы, подумал Блейн. Тут с одним-то лишним разумом не знаешь, как
разобраться. Интересно...
- Ничего, - успокоил его Розовый. - Со временем все образуется.
Потерпи немного, и вы станете единым разумом. Вы поладите, как ты
считаешь?
- Но с отражателем ты и устроил нам...
- Я вовсе не хочу вам неприятностей. Я стараюсь как лучше. И делаю
ошибки. И исправляю их. Снимать экран?
- Снимай, - поспешил согласиться Блейн.
- Я путешествую, - рассказывало существо, - не сходя с этого места.
Сидя здесь, я бываю, где захочу, и ты не поверишь, как мало встречается
разумов, стоящих обмена.
- Ну, за десять тысяч лет ты их, думаю, набрал немало.
- За десять тысяч лет? - озадаченно спросило существо. - Мой друг,
десять тысяч лет - это только вчера.
Существо покопалось в памяти, но, опускаясь в глубины воспоминаний
все глубже и глубже, так и не дошло до начала.
- Иди сюда, - пригласил Розовый, - садись рядом со мной.
- Вряд ли в таком виде, - объяснил Блейн, - я смогу сидеть.
- Конечно, как я не сообразил. Тогда подвинься поближе. Ты ведь сам
пришел ко мне в гости?
- само собой, - пробормотал Блейн, не понимая, о чем идет речь.
- Тогда, - произнесло существо, - давай поболтаем о путешествиях!
- Давай, - Блейн пододвинулся к нему.
Они сидели в голубой комнате, залитой светом неизвестных звезд, и под
отдаленный рокот бушующей пустыни Розовый рассказывал. Не только о
цивилизации машин. О племени насекомых, которые тысячелетиями накапливали
неисчерпаемые запасы пищи, им не нужной, и стали рабами собственной слепой
жадности. О расе, сделавшей искусство объектом религиозного поколения. О
станциях подслушивания, обслуживаемых гарнизонами одной галактической
империи, о которой давно забыли все, кроме самих гарнизонов. О
фантастически сложных, сексуальных традициях еще одной расы, которая
практически все усилия направляла на разрешение воспроизводства. О
бесплодных, голых планетах, никогда не знающих жизни. И о других планетах,
где, как в колбах и ретортах алхимика, шли такие химические реакции, какие
разум не в состоянии не то что понять, но даже представить, и где, в
результате этих химических реакций, зарождалась шаткая, эфемерная жизнь,
чтобы через доли секунды опять уйти в небытие.
Об этом и о бесконечно многом еще.
Слушая, Блейн в полной мере осознал, насколько фантастичен случайно
повстречавшийся ему Розовый, который не может вспомнить начала и не
представляет конца; существо со странствующим разумом, за миллионы лет
посетившее миллионы звезд и планет на расстоянии миллионов световых лет в
этой и соседней галактиках. Перед ним было существо, которое принесло бы
человеческому племени неисчерпаемую пользу. То, что говорилось сейчас,
стоило всех усилий, затраченных когда-либо человечеством. Человечество
встретилось с расой, у которой, похоже, не было других эмоций, кроме
дружелюбия: если у нее и существовали когда-то эмоции, то за бесконечные
годы мысленных путешествий они износились в прах. Потому что, наблюдая,
подглядывая в окна соседей по галактике, эта раса научилась терпимости и
пониманию не только по отношению к себе подобным или человечеству, но и ко
всем созданиям, пониманию жизни во всем разнообразии ее проявлений.
Научилась приятию любой мотивации, любой этики, любой культуры, какой
чужеродной она не казалась бы.
Вдруг до Блейна дошло, что все знания, о которых он думает, находятся
в равной степени и в мозгу одного человеческого существа - некого Шепарда
Блейна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28