Берег встретил нас мощным сосновым лесом. Вглубь мы в темноте не полезли. Насобирали сучьев, развели костерок, обсушились, сколь возможно, поели чего-то и легли спать. Вернее, я завалилась спать. А Рысь нарисовал обережный круг и остался сторожить первым. Если бы я не проснулась за полночь сама, он бы так и просидел всю ночь в карауле один. Тоже мне рыцарь благородный! Что теперь, вообще без сна обходиться будет? Короче, заставила я его лечь спать, а сама осталась у костерка ночь слушать.
В ночном лесу шла своя жизнь, что-то там шелестело, постукивало, попискивало. Но ни чего угрожающего я не улавливала. Колокольчик тревоги помалкивал. Ни людей, ни нелюди. Странно, даже местный Леший не пришел проверить, кто это рядом с его владениями костерок запалил? Я привалилась спиной к камню, возле которого мы развели огонь, и дремала вполглаза, пока не рассвело.
Едва рассеялась ночная темень, я осторожно прошлась мысленно по окрестностям — по-прежнему ничего опасного. И тихонько отправилась искать воду для чая. Остров не зря назвали Сосновым, таких роскошных сосен в моем родном мире, наверное, уже не осталось. Неохватные стволы стройных, как свечи, деревьев возносились ввысь на недоступную глазу высоту. Кроны уже золотило солнце, а на землю солнечные лучи упадут еще только через час, не раньше. Чувство было такое, будто ты в священном храме — восторг и трепет! И хотелось молиться. Что я и сделала:
— Отец наш, существующий везде! Тебе пою молитву сердцем. Прекрасен мир, что создал Ты, и жизни свет неугасимый! Прекрасен шум листвы и шелест трав, и пенье птиц, и неба синь, грозы раскаты и рокот волн, и радуга цветов, ажурной тени благодать и солнца жар полдневный! Все то, что ты даешь — и радости, и беды, любви восторг и боль разлуки, покой души и горькие страдания, — приемлю все без ропота, но лишь с любовью. И с благодарностью за все, что в жизни мне дано. Ведь каждому дано лишь то, что сам он заслужил деяниями своими. А ты, Отец наш благодатный, не оставляй меня, не дай мне оступиться и отступить с пути, что мне определен! Прости мое несовершенство и глупости мои, не дай ни гневу, ни унынью, ни жадности, ни лености, ни равнодушно душой моею завладеть хотя на малый миг. Пусть сердце мое полнится любовью ко всему и к каждому, в ком есть Твоя частица. Люблю Тебя, мой Боже всемогущий, превыше всех мирских желаний и наслаждений, и благ, и удовольствий, превыше самой жизни и себя, и всех, кого люблю — превыше, ведь Ты — основа и начало всего, и жизни самой податель! Отец наш, существующий везде, открой мне путь, позволь коснуться Первоистоков, понять свое предназначение и выполнить его согласно Твоей воле. Мне светом предвечным озари души потемки, к Тебе стремлюсь, Тебе с восторгом и благодарностью внимаю. И пусть на все Твоя свершится воля!
А когда я закончила молитву, то почувствовала присутствие гостя. Да нет! — не гостя, а хозяина. Я мысленно нарисовала опознавательный знак, что дал мне друг Яська. И тогда из-за ближнего ствола выступил местный Леший.
— Поздорову тебе, хозяин! Все ли в порядке в твоем прекрасном лесу? Не обидели ли мы тебя вторжением в твои владения? Если так, то уж прости усталых путников.
— И вам, гости, поздорову! Хорошим людям я рад и обид чинить не стану. А гостям, знающим наш тайный знак, я рад вдвойне. Откуда будете? И куда путь держите?
— Ночью лодку разбили о камни. А плыли мы к людям и теперь даже не знаем, где их искать.
— Поселье у людей с той стороны острова, на безлесном берегу. Пешком идти далеко, но тем, кто знает тайный знак, я помогу. Открою ближний, тайный путь. А ручей с хорошей водой вон там, за тем камнем.
Леший по виду такой же, как и в нашем лесу — пенек старый, неприметный. Присядет, глаза закроет — нипочем не догадаешься! И та кой же, как наш, миляга. Мы с ним минут двадцать проболтали. Он мне о местных жителях рассказал, я ему о последних событиях на материке, особенно в нашем лесу. Расстались мы страшно довольные друг другом.
Когда я вернулась с водой, Рысь уже проснулся и подновил костерок. Сварили мы с ним похлебку, чай закипятили, а пока завтра кали, я ему новости рассказывала:
— Поселье на противоположном берегу. Раньше оно было большущим, а лет тридцать на зад налетела на них шайка пиратов. Почти всех мужиков перебили, многих женщин тоже — они не хуже мужчин сражались, молодых в рабство угнали. В живых остались лишь те, что были 'в море, да те, что в лесу спрятались. С тех пор от поселья и половины не осталось. Но живут. Маленькие выросли, жен и мужей с других островов привезли. Оттуда едут охотно, остров богатый, места много. А на других островах тесно становится. Так что прежний род успешно восстанавливается.
— В тот набег матушку в рабство и увезли. Если прежний род сохранился, то нам помогут. — Рысь говорил уверенно. — Вот этот талисман мне матушка дала. Наш родовой знак и тайное слово рода. Талисман можно украсть, можно снять с мертвого, но тайное слово рода и истинное имя не выкрадешь, ни под пытками не вырвешь. Нас примут и помогут.
— Дай-то бог! А то мы с тобой теперь безлошадные. Ну, давай двигать, Леший нам тайную тропку откроет, к полудню будем у твоих родичей.
И мы двинули. Повторилась та же история, что и с моим выходом из Заповедного леса. Под ногами открывалась ровная и удобная тропа, а позади нас снова стояла непримятая травка. Идти было легко, лес был великолепен по рода замечательная, беседа с Рысем интересная, тревожный колокольчик молчал. В общем, жизнь давала нам передышку. Мы даже и не устали, когда к полудню вышли из леса.
Я повернулась к лесу лицом, поклонилась в пояс и поблагодарила лесного хозяина за добрый путь. Рысь тоже неловко поклонился. В ответ неприметный пенек вдруг приподнялся из травы и весело помахал нам какой-то веточкой. Рысь только крякнул и с уважением посмотрел на меня. Ой, не только уважение было в его взгляде! Не надо, Рысь, только не влюбляйся в меня. Ты замечательный, и я люблю тебя как друга и брата. Но не больше того. Не больше того! Не осложняй жизнь и себе, и мне.
* * *
Ни отца своего, ни мать я не помню. Все, что у меня осталось в памяти о родителях из прожитой жизни, — это детская игрушка, которую мне сделал отец. То, что это отец сделал, я помню точно. Игрушка простенькая — волчок, из дерева вырезанный и пестро раскрашенный. Наверное, родители за мной следили из посмертья. Перед всякой бедой я во сне этот волчок видел. Сколько раз меня такое предупреждение от смерти спасало. Как Татка говорила: «Предупрежден — значит вооружен». У нее самой перед опасностью колокольчик звенел в голове, предупреждал. А я вот волчок во сне видел.
Каких только переделок в последнее время с нами ни случалось, а волчок не снился. Я уж подумал, что мне дали сестрицу по просьбе родителей, чтобы не был я один на белом свете. И теперь уж со мной, с нами ничего не случится. Даже когда на нас степичи двинулись силой несчитанной, я знал, что все будет хорошо. И все обойдется, потому что с нами Татка. Так оно и вышло.
Мы бы ни в жизнь не додумались сдружиться с нелюдью. А Тата и сама с ними подружилась, и нас с ними сдружила, и со степичами воевать с их помощью надоумила. А ведь, если вдуматься, чем нелюдь людей хуже? Уж коли их Пресветлые боги или, как Нана говорит, Создатель сотворил и на земле жить им определил, так не нам решать, кто достоин жить, а кто нет. Кто лучше или хуже. Пред Богами мы все равны. А значит, не враждовать надо, а жить в дружбе. Дом-то у нас один — земля наша, и места всем хватит.
Вот мы все вместе и взялись степичей прогонять из леса обратно в ихнюю Степь. Тата и Лешего с лешачатами, и кикимор, не говоря уж о Водяном с русалочками и Яське, к этому делу пристегнула. Ох, и попугали же мы их! Вовек больше к нам не полезут. Тата с Яськой и Змеем чудострашным огнедышащим их пугали, и кикиморы на них из болота лезли, и Леший со своими подручными их по лесу гонял, и Тата с русалочкой водой подземной стрелы горящие гасили, и молниями Тата в них бросала… А в конце концов землю под ними стала проваливать. Этого степичи уже не смогли вы держать — сыпанули домой так, что коней на смерть загоняли, только бы из леса скорей убраться.
Обошлась нам эта война дешевле дешевого. В другое время все бы мы полегли, пока подмоги с Большой земли дождались. А сколько бы они безвинных мирных жителей побили да в рабство поугоняли, через нас прорвавшись?! А так, у нас даже раненых не было, да и у степичей потери малые. Около сотни убитых — свои же подавили — да покалеченных сотни три. А ведь мы, случись настоящая схватка с ними, не меньше пяти сотен поубивали бы. Нет, хорошо вот так «воевать», чтобы все живы были.
Мы потом еще неделю степичей, разбежавшихся по лесу, вылавливали. Спасибо Леший помогал. Мы им мозги-то прочищали, что бы они вовек больше к нам не совались да и отправляли обратно восвояси. А покалеченных так еще и лечили, чтобы они дорогой не откинулись от боли и голодухи. Так Тата велела.
Вот в таком рейде мне ночью волчок и приснился. Весь день я настороже был, все ждал беды какой-нибудь. Но все прошло тихо. Степичей, каких в тот день нашли-выловили, до мой отправили. Они все тихонькие да робкие такие были. Просили только, чтобы мы их своему Змею ужасному не скармливали. А как узнали, что мы их отпускаем домой, так землю у наших ног целовать кинулись.
Тоже мне — герои. Как мирных жителей убивать да грабить, так летели соколами. А столкнулись с сильным противником, так полные штаны наделали, готовы на брюхе ползти, лишь бы жизнь свою сохранить. Что же вам родители ваши ничего не смогли в головы путного вложить? Разве затем человек на землю приходит, чтобы горе да зло множить? Чтобы сладко пожрать да мягко поспать? А потом сдохнуть где-нибудь и Доброго следа по себе на земле не оставить?
Мы в тот день больше двух десятков этих остолопов отловили. Их сперва лешачата хорошенько попугают, погоняют по лесу, чтобы они за оружие не хватались зазря, как нас увидят, а потом на нас их выгоняют. Они уже до того бывают перепуганы, что рады людям сдаться. Не все, конечно. Бывали и такие, что до смерти готовы были биться, ну да мы — воины, тоже не зря хлеб едим. Собрали мы их всех до кучи, мораль прочитали, дескать, на чужой каравай — рот не разевай, без зубов останешься. Проводили до дороги и направили в сторону Степи. А чтобы особо «умным» не пришло в голову назад воротиться, их до конца леса лешачонок провожать пошел. Мастера они на та кие проводы. То дерево заскрипит жутко и начнет ветками людей да лошадей стегать, то в чаще обочь дороги незнамо кто завоет, заухает, то вдруг пень из земли начнет выворачиваться, только земля комьями отлетает. От таких проводов всякое желание воротиться напрочь пропадает.
Три дня еще мы по лесу мотались, три дня ничего страшного с нами не случалось. Я уж стал думать, что на этот раз волчок мне зря приснился, что все обойдется. На четвертый день, а как из дому уехали — это уже шестой был, повернули мы к дому. Сам Леший к нам явился и сказал, что больше степичей в лесу у него не осталось. Еще возле Быстрой несколько человек блуждает, но там другой отряд ходит — скоро выловят и этих. Нам же можно домой отправляться.
А Леший ничего дед, как и Водяной. Веселый и не злой нисколько. Посидели, поговорили перед дорогой. Он нас ягодами угостил. А мы все не столько сами поели, сколько кто во что для Татки насобирали. Любят мою сестрицу на заставе, ничего не скажешь. Да и как же не любить. Я, как ни кручу, никаких изъянов в ней не нахожу. Я как-то Татке об этом сказал, так она засмеялась только. Конечно, говорит, ворона и та своего вороненка беленьким зовет, а ежиха ежонка — гладеньким.
Домой мы добрались только поздно ночью. Я не стал сестрицу будить-беспокоить. А утром узнал, что уж три дня тому, как Тата с Рысем ушли, вернее, уплыли куда-то и не вернулись. Я к Стояну — куда, что?! А тот сам тучи мрачнее. Ничего, говорит, не знаю. Потом уж сказал мне под большим секретом, что пошли они разузнать про Нану. А как и что — ничего, мол, не знаю, и точка! Свет белый мне помутился! Вот зачем волчок-то приснился! Да как же это я сестрицу свою прозевал, Татку свою, Пресветлыми богами мне данную, не уберег! Так мне горе до сих пор грудь жжет.
Стоян же велел помалкивать про то. Как бы не навредить сестрице. Если кто пытать о ней будет, велел говорить, что с Рысем в Столицу пошли. Узнать, почему нет обоза, то да се…
Я поперву-то удивился. Да кто же Тате вреда захочет? А и месяца не прошло, как понял — почему меня Стоян предупреждал. Ох-ох-о-о!
Однажды утром с домашней стороны показался торговый караван степичей. Со стороны-то Степи каравана не было, хоть и сроки давно прошли. То ли из-за набега провалившегося, то ли из-за слухов, что на заставе чудище поселилось, то ли еще что… А этот караван в обратную сторону идет. Наторговались купцы, наших товаров закупили и восвояси двинулись. Пройдут через заставу, увидят, что все в по рядке, глядишь, снова караваны на Полесовье пойдут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30