У берега из воды торчала зеленая голова Водяного, — на берегу Нана обнимала Леду, а воины стояли с оружием наизготовку, охраняя женщин. Рысь первым спрыгнул с лошади, принял из рук Вереска бесчувственную Неду и бережно понес ее к воде. Нана знаком велела Водяному держать девчушку на поверхности воды и быстро ее осмотрела. Леда, зажимая рот руками, чтобы не закричать в голос, прижалась ко мне. Голова Неды безжизненно запрокинулась, видно было, что искорка жизни почти угасла. Мне стало так страшно, как никогда еще не было. Я обнимала Леду, гладила ее по волосам и шептала молитвы всем богам и святым подряд, и своим, и местным.
Нана начала волшбу. Великую волшбу! Та кую, что на мир опустилась ватная тишина, а У меня вдоль спины потянуло ледяным сквозняком. Шуточки ли, Нана хотела отнять у смерти добычу, которую та, наверно, уже считала своей. ' Под протянутыми над Недой ладонями появилось неяркое зеленоватое свечение. По том тысячи тысяч крохотных зеленых искорок, изливаясь из этого свечения, окутали недвижимое тело и закрутились вокруг него спиралями. Мы затаили дыхание, глядя на этот мед ленный и торжественный танец волшебных по токов. Сколько времени это длилось — час, два или один миг — не знаю.
Но вот искорки погасли. И стало ясно, что Нана победила. Тело Неды снова неярко светилось перламутровым блеском в лунном свете. На щеках появился румянец, а потрескавшиеся серые губы вновь стали розовыми и капризно-пухлыми. Неда легко дышала во сне.
— Неси ее, старый, в свою хату, пусть девочка выспится, — сказала Нана и попыталась выпрямиться.
Рысь — молодец, успел подхватить оседающую бабку на руки и понес ее к воротам. Леда порывисто обняла меня и унырнула. А меня наконец-то оставило напряжение, державшее меня, как пружину на взводе, последние часы. И сразу навалилась необоримая усталость. Ватные ноги никак не хотели идти, цеплялись одна за другую. А травка на берегу показалась такой мягкой и привлекательной, что хоть ложись и засыпай. Меня поднял на руки кто-то из молодцев Рысева десятка и понес к воротам вслед за Рысем. Так нас с Наной и донесли не только до избы, но до самых постелей. Вот бы Ленка видела! Точно лопнула бы от зависти. Но додумать это я уже не успела. Уснула, не раздеваясь.
Любое волшебство, даже самое простенькое, требует расхода энергии, как и физические на грузки. Чем сложнее заклятие, тем больше надо сил. А я вчера работала, считай, напрямую со стихийными силами, заклятия были лишь под поркой. Потому и вымоталась я до предела. Если же учесть еще непривычную для меня двухчасовую скачку на лошади да рубку мечом, можно представить, как долго я отсыпалась. Короче, глаза я открыла к вечеру. Яська тут же сунул мне чашу с каким-то темным и пахучим зельем. Я покорно выпила эту горечь:
— Ты чем это меня травишь, Авиценна?
— Я им ноги мою, одеялом укрываю, сон охраняю, охранные заклятия всю ночь твержу — не сплю. Зелье чудодейное варю все утро, а она меня непотребными словами… — всерьез разобиделся Яська.
Авиценна, друг мой Яся, это прославленный врач древности. В моем мире его много-много веков помнят и чтят. Так что ты зря не пыхти, я тебе комплимент сделала.
— А-а… Так бы сразу и сказала, — заулыбался Яська.
— Ох, сгубит тебя любовь к лести, — подала голос со своей постели Нана. — А что, ночью неспокойно было? Зачем охрана понадобилась?
— Сирин над заставой кружила. Зачем кружила? Я ее лет уж триста не видел-не слышал, а тут явилася. — Яська уже поднес такую же чашу Нане. — На, выпей.
— Крепкое зелье ты сварганил. — Нане пришлось пить с Яськиной помощью. — Что еще было?
— Да так, ничего особенного.
— Кого ты обмануть хочешь? — Нана обессилено опустилась на подушку. Видно, крепко ее вчерашняя волшба вымотала.
— Вести пришли, которых ты ждала. — Яська сразу пригорюнился. — Не хотел ничего говорить. Ишь ведь чего удумали — какую волшбу затеяли. Что стар, что млад — совсем ума нет! Одна еще ничего толком не умеет, а стихиями давай управлять, что заправский маг. Другая с самой смертью спорить вздумала, а ну как она бы тебя взамен русалки потянула!
— Ну, не потянула же, — миролюбиво ответила Нана. — Ты зубы-то не заговаривай. Что за вести? При Тате говори, ей это тоже важно.
— Вести, вести… Плохие вести! Точно, Костей это орудует. Он, гад беспардонный, по порталу ушел в другой мир, когда здесь из-за него все рушиться начало. Зачем вернулся — не знаю. Может, там нагадил опять, может, портал открыть не мог. Появился он год назад. Спрятался в своем старом замке и начал втихую вокруг себя нечисть собирать. Что-то у него неладно, а что, не понять. Зачем он в чужой мир полез, зачем ему Тату надо было выдернуть? А как сорвалось, стал он на люди появляться, всякое отребье подкупать, да и нечисть свою на людские земли погнал. Тут его и рассекретили.
— Что это он так засуетился? Тысячу лет ждал, а здесь не мог и года погодить, пока силы восстановит? Что его так могло припечь? Для бессмертного один год — не срок. Нет, от сюда не узнать.
— Ты чего это удумала, — всполошился Яська, — не пущу! Тебе лежать и лежать! Я сам пойду!
— Вместе пойдем. С недельку отлежусь и пойдем. Недели хватит.
Такой оборот дела Яську, похоже, устроил. А я чувствовала себя вполне сносно, особенно после Яськиного пойла. Так что лежать не собиралась. Да и надо было проведать озерных жителей — как там Неда, все ли в порядке? Я и пошла, не слушая Яськиных причитаний и угроз напоить меня еще чем погорше. Ладно, хоть что выпью, только на озеро сначала схожу. Возле дома сидел тот молодец, что донес меня вчера до постели. Увидел меня и расплылся в улыбке, просиял прямо.
— А меня Стоян охранять тебя приставил.
— Ну, пойдем на озеро русалок проведать. Не боязно?
— Не-а. Раньше боязно было, а после вчерашнего — ни капельки. Пойдем, узнать надо — как они там?
— Тебя как зовут-то, добрый молодец?
— А так и зовут — Добродь. А твои цветы-то, глянь, расцвели ведь сегодня. Ты поди и не видала еще?
Цветы и впрямь расцвели, да так пышно, как никогда не цвели дома. Не обманул Водяной, чудодейный ил у него. Я вдоволь налюбовалась астрами и ноготками, потом сорвала несколько цветков поярче и потопала к озеру. Мой телохранитель за мной. Часовые у калитки приветствовали нас прям с почтением. И с докладом, что в окрестностях все спокойно. Я им важно так кивнула, мол, благодарю за службу, орлы! Не выдержала и рас смеялась, разулыбались и парни. Нет, жизнь — штука приятная. На хрен сюда этот Костей вообще заявился? Козел бессмертный!
На берегу я позвала негромко девочек, и тот час вся троица вынырнула у самого берега — ждали, что ли? Увидели цветы, то-то писку да восторгов было! Тут же кинулись к своей клумбе — новый взрыв восторга! Пришлось мне лезть в воду и плыть к ихнему пятачку. Зацеловали меня девчонки. И Водяной с самой широкой улыбкой (уж куда бы шире) долго меня благодарил, а потом выбросил на берег целый ворох рыбы для воинов (обещал и впредь рыбой снабжать), а мне подарил нитку жемчуга. Небольшая нитка, но какой красоты жемчуг! Я даже брать не хотела, уж больно дорогой подарок. Но Водяной мог обидеться, пришлось взять. А жемчуг-то не простой, оказывается, волшебный. Как сказал Водяной, в трудную минуту надо просто порвать нитку. А что будет — увидишь.
Так вот мы и балдели на берегу озера до самых сумерек. Добродь сначала с опаской на нас посматривал, а потом купаться с нами полез. Девчонок на плечах по берегу таскал. Не зря его Добродем назвали. Парень добро душный и простой. Из таких веревки вить можно. Так хорошо отдохнули, и о вчерашнем совсем-совсем не думалось. Я была рада, что Неда без видимых последствий пережила вчерашний стресс. Очень расставаться не хотелось, но пришел Рысь и чуть не силой увел меня в крепость.
Не знаю, как бы складывались у меня от ношения на заставе, если бы не побратимство с Вереском. Вереска здесь все любили. Мало того, что он был сыном полка, точнее, гарнизона, но еще и боевым товарищем — лучшим разведчиком заставы. С самого сопливого детства по лесам — это ведь не по парку пригородному прогуливаться. А кроме того, был у Вереска особый дар — чуять ложь. Обмануть его было невозможно. При досмотре караванов они с Наной были незаменимы. Никакой контрабанды не утаится, никаких дурных помыслов против полесичей.
Но хотя Вересковой рекомендации поверили, поначалу относились ко мне с некоторым недоверием. И то сказать, я же в ихних глазах была в своем экзотическом наряде чем-то вроде эфиопа среди эскимосов, если не хуже. И когда я смоталась в лес, чтобы научиться стрелять из лука, за мной отправилась пара доглядчиков. А я-то, дура, думала, что меня никто не видел! Вот поди потешались над моими прыжками! Зато это упражнение почему-то всех окончательно убедило, что я свой человек. А уж совместная битва с корявнями и спасение русалочки подняло мой рейтинг на небывалую высоту. Теперь мне доверяли на все сто.
А поскольку я, спасибо Кедрам, была молодой и красивой, то, естественно, за мной стали ухаживать воины из холостяков. Будь мне восемнадцать, а не полсотни, я бы вела себя по-другому: влюбилась бы в кого-нибудь, кому-нибудь бы «шарики крутила», кокетничала. Но, слава богу, в моем настоящем возрасте я таких глупостей уже не делала. А к молодым я вообще относилась, как к сыновьям, так что отношения у меня со всеми установились ровные и дружеские. Думаю, что Рысь дышал ко мне не ровно, но вел он себя весьма корректно, упрекнуть не в чем.
И все бы хорошо. Но угораздило же Добродя влюбиться в меня безоглядно и безответно. И что мне теперь с его любовью делать прикажете? Добродь — светлая душа, беззлобный и абсолютно бесхитростный человек. Ему бы землю пахать, жену любить да кучу детей растить. Здоровый и сильный, как медведь, рядом со мной он становился ручным котенком. Смотрел ласковыми глазами да улыбался застенчиво. Ничего не добивался, ни о чем не просил, может, и ни на что не надеялся. Ему было достаточно видеть меня, слышать мой голос, знать, что я есть. Если бы хотела, я могла бы об него ноги вытирать.
Но я этого не хотела. Я бы хотела, чтобы у него это поскорее прошло. Честное слово, я чуть не ревела от его восторженно-преданного взгляда. Бедный мальчик, ну за что тебе эта мука! Я-то все равно тебя никогда не смогу полюбить — ты моложе моего младшего сына! А я в столь неравную любовь не верю и никогда через это неравенство не переступлю. Я уж было Нану попросила, чтобы она ему какое-нибудь отворотное зелье дала. Но Нана мне такую выволочку за это устроила! Дескать, всякая любовь от Создателя, и убить любовь — грех еще худший, чем убийство человека.
Вот и приходилось мне лавировать: делать вид, что я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не понимаю. Так, чтобы не обидеть этого большого ребенка и не дать ему беспочвенных надежд. Меня это вообще-то напрягало здорово. А Добродь стал моим верным пажом и телохранителем. Он готов был за меня в огонь и в воду. Совершенно бескорыстно. Пожалуй, я напрасно так его жалела, он не мучился любовной страстью. Любовь его была столь возвышенной, что земные желания ее бы даже оскорбили. Когда я это поняла, то немного ус покоилась. Слава богу, в этом мире было еще далеко до сексуальных революций, культа тела и плотских наслаждений.
Над любовью Добродя на заставе сначала беззлобно подшучивали, но вскоре перестали. Просто приняли ее как данность. Стояна такое положение устраивало — теперь меня охраняли и берегли. Стоило появиться чему-то, хоть отдаленно похожему на опасность, Добродь сгребал меня в охапку и тащил под надежную защиту крепости. Добродь готов был находиться при мне неотлучно, даже ночевать возле избы. Ну, тут уж Нана его турнула. Сказала, что, пока я при ней, — опасаться нечего, а он должен быть отдохнувшим и бодрым днем, когда я остаюсь на полном его попечении.
Нана отлеживалась больше двух недель, так много сил отдала исцелению Неды. Яська ходил за ней, как за малым дитем. Нана ворчала, но подчинялась. А пока она была дома неотлучно, я старалась как следует ее порасспросить. Вопросов-то у меня накопилось ой как много. Старушке лежать без дела было скучно, и она рассказывала мне о прошлом своего мира, о его настоящем, расспрашивала меня о моем мире и моей жизни. За этими неспешными беседами незаметно пролетали дни. А я узнавала очень много интересного.
Нана была из перволюдей. Не из первобытных, а из людей, которых создал Бог. Хотя, Нана была против такого названия. Она говорила, что боги могут быть разные, а Создатель один. И это он создал и богов, и людей, и вообще землю. Людей он сделал всех разными (ну, конечно, а стоило ли кучу клонов-то делать?), но равными пред Ним. В каждого вложена частица Создателя, все частицы одинаковы, а стало быть, нет человека выше или ниже другого. И это был первый Высший Закон бытия. Второй Закон — любовь. Любовь к Создателю, любовь к жизни и окружающему миру, как к созданию Творца. Любовь людей друг к другу как великое братство равных детей Его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30