.. — Он хороший.
— Пьяница, дуэлянт и бабник, — сказал он очень тихо. — Будто сама не знаешь, что про твоего шэла в городе говорят. Дурная кровь, кровь Кирана. Что тут скажешь, кровь не выльешь...
— Много ты знаешь!
— Все, поди отсюда, видеть не хочу.
Тира поправил а заколку и бросилась обслуживать гостей, не забывая посматривать в сторону красавца-шэла. Тот ничего не замечал, увлеченный разговором и фасхом. Но трактирщик почувствовал — плохое будет. Кольнуло что-то гадко в самом сердце, словно невидимая ледяная игла вонзилась и растворилась в токе крови, разошлась холодом до самых пальцев. Это было сигналом, предчувствием.
Все началось еще до того, как Тира успела вернуться за новой порцией фасха. Трактирщик вдруг увидел, как прозрачные глаза шэла потемнели, а лицо опять затвердело, сделавшись похожим на старинный барельеф. В сузившихся глазах Крэйна заплясали нехорошие огоньки, ноздри затрепетали. Трактирщик замер, пытаясь определить, что вызвало злость высокого гостя. И с опозданием, лишь когда отлетел стул, понял.
За соседним столом сидела компания из цеха оружейников, человек десять, ребята шумные, но давние знакомые — трактирщик за долгие годы изучил посетителей. Сейчас они были здорово навеселе, но еще не пьяны — не обращая внимания на окружающее, они громко разговаривали и беззаботно смеялись, не подозревая о том, что почти все остальные посетители, привлеченные выражением лица Крэйна, уже смотрят на них. Кто-то смотрел на оружейников с испугом, кто-то с осуждением, были и те, в чьи глазах читалось предвкушение зрелища. И они не были обмануты.
Стул отлетел к стене и с треском лишился сразу двух подпорок — удар шэла лишь казался легким, силы, пожалуй, было достаточно, чтобы уложить взрослого мужчину. Сам шэл стоял неподвижно и смотрел сверху вниз на сидящего к нему вполоборота оружейника. Это был мужчина лет под сорок, трактирщик не смог вспомнить его имени, но профессиональная память с готовностью выдала, что работает тот в мастерской около южной крепостной стены, гуляет в трактире после каждого крупного заказа, а из закуски предпочитает тонкие, хорошо прожаренные ломтики мяса карка. Привлеченный треском, он оторвался от своего кувшина и с недоумением взглянул на возвышавшегося над ним Крэйна. Глаза всех сидящих за столом мгновенно затянуло поволокой страха, в едином порыве они отстранились от своего друга, в каждом взгляде сквозило только одно — «ради Ушедших, только не меня!».
Но мастер не выказал испуга, он смотрел спокойно, с некоторым удивлением. По сравнению с молодым шэлом выглядел он силачом — простой вельт в один слой, открывающий огромные руки с шарами-мускулами и вздувшимися венами, крепкая жилистая шея, огромный бугрящийся силой торс. Крэйн смотрел на него молча, и в глазах его, до этого мертвых, как у рыбы, бушевало ледяное пламя.
— Вам что-то угодно? — осведомился мастер, не делая попытки встать. Не узнал шэла? Решил умереть? Трактирщик с ужасом увидел, что оружейник был основательно пьян. Пьяному и ывар-тэс по колено, но смотреть с вызовом на самого шэла... Он или смертельно пьян, или дурак.
— Вы оскорбили моего отца, благородного Кирана, — процедил Крэйн медленно, с расстановкой, глядя в упор на мастера, — шэда Алдион, погибшего много лет назад.
— Я? Извините, не... — Мастер сделал удивленный жест. — Вы, думаю, ошиблись.
— Я не ошибся. Шэд Киран был моим отцом, и, оскорбляя его, вы оскорбляете меня.
Даже сейчас оружейник не испугался. Он лишь покраснел, чувствуя себя центром всеобщего внимания, и приподнялся, оперевшись на стол.
— Извините, я не хотел случайно или намеренно оскорбить вашего отца, кем бы он ни был. Надеюсь, вы в любом случае примите мои извинения, и мы сможем...
— Я не намерен слушать извинения, — отчеканил Крэйн. — Честь рода Алдион не отмоешь словами.
Тут-то и случилось самое страшное. Разогретый фасхом и взглядами друзей, мастер взглянул на побледневшего от ярости шэла и бросил:
— Вы правы, честь рода Алдион трудно отмыть, не говоря уже о словах.
Трактирщик успел увидеть глаза шэла и оказался возле него через мгновение.
— Ради Ушедших, только не здесь! — торопливо заговорил он, становясь между шэлом и мастером. — Умоляю вас, только не в трактире. Выйдите и...
Побоявшись прикоснуться к шэлу, он обхватил обеими руками ничего не понимающего оружейника. В следующее мгновение он даже не понял, что случилось, просто какая-то загадочная сила подхватила его, подняла в воздух и швырнула куда-то в сторону, словно пушинку. Столы и незнакомые лица завертелись перед глазами, а потом перед ним вдруг возникла стена и трактирщик успел выставить руки. Но удар все равно был силен — когда он поднимался, ноги еще сильно дрожали.
Крэйн, шэл Аддион, не стал доставать эскерт. Отшвырнув с дороги трактирщика, он одним плавным бесшумным шагом оказался возле обидчика и, выхватив из узких ножен на боку длинный тонкий стис, мягко погрузил его в бок мастера чуть пониже ребер. Тот как-то неловко всхлипнул, старый, но тщательно вычищенный вельт вспух уродливым красным буфом, который сочился алой капелью. Его огромная ладонь схватилась за бок, и трактирщик успел заметить, как живые глаза, из которых мгновение назад плеснуло удивлением и болью, медленно тускнеют, черты лица разглаживаются. Медленно Крэйн уложил тело мастера на пол, помедлил и извлек из его тела окрасившийся алым стис. С трех острий срывались, прокатившись по длинным хитиновым лезвиям, крупные капли.
— Ну вот, — в наступившей тишине голос Армада был слышен всем. — Зачем это?
— Он меня оскорбил, — просто сказал Крэйн, засовывая не вытертый клинок в ножны. — Этой причины вполне достаточно.
— Но Орвин...
— Слышать не хочу. Эй, оттащите кто-нибудь тело!
Мастер лежал на земляном полу, вперив в потолок невидящие глаза. Руки неловко прижаты к боку, ноги поджаты к животу, словно он при жизни хотел свернуться как ребенок. Из-под него уже деловито ползла тонкая извивающаяся лужица. Мастера, сидевшие с ним за одним столом, смотрели на тело с неприкрытым ужасом. «Тонкие, хорошо прожаренные ломтики карка, — вспомнил к чему-то трактирщик, с трудом распрямляя ноющую после удара о стену спину. — Мастерская около южной крепостной стены». Тира, замерев, смотрела на Крэйна и в глазах ее был страх и обожание. Крэйн это заметил.
— Иди, — сказал он глухо, опустив тяжелую руку на ее плечо. — Тебе нечего смотреть. Лучше принеси еще фасха.
Торопливо закивав, она убежала к стойке. Трактирщик, прихрамывая, двинулся к телу. Посетители, постепенно оправляясь от страха и возбуждения, возобновили трапезу, не прошло и минуты, как снова застучали по столам кувшины, кто-то захмелевшим голосом просил повторить, где-то ожесточенно спорили.
— Это за неприятности, — тихо и многозначительно сказал Армад, незаметно для всех вкладывая в вялую руку трактирщика несколько сер. — Думаю, Орвин, тор-шэл Алдион, не оценит, если ты станешь рассказывать всем посетителям о случившемся или вздумаешь утверждать, что шэл Крэйн был неправ. Ты меня понимаешь?
Трактирщик молча кивнул и спрятал монеты. Оттаскивая в одиночку грузное, уже ставшее твердым тело несчастного мастера, он думал о том, что произошло в его трактире. Ему приходилось часто видеть чужую смерть, да и в юности, что греха таить, было... Нет, ему это было не впервой. Но впервые в жизни он увидел, чтоб человека убивали без эмоций, с одной лишь только холодной отстраненной брезгливостью в глазах. О чем он успел подумать за то время, пока оттаскивал тело мастера на задний двор и устраивал его, никому неизвестно, потому что всю оставшуюся жизнь он избегал говорить об этом случае и каждый раз вздрагивал, когда кто-то упоминал младшего шэла Алдион. Но если бы его спросили, он бы ответил — в ту минуту он снова вспомнил ледяные глаза Крэйна и затхлую гнилостную жижу, которая померещилась ему однажды.
Но никто его об этом не спрашивал.
— Ну и зачем? — спросил Армад хмуро, отставляя пустой кувшин. — Крэйн, иногда мне кажется, что ты не контролируешь свои действия. Это опасно.
Крэйн лишь улыбнулся. После боя, если это, конечно, можно было назвать боем, он чувствовал приятное оживление, погорячевшая кровь струилась по жилам, наполняя тело силой и уверенностью. Он машинально коснулся пальцем рукояти стиса и на бледной коже отпечаталась жирная багровая точка, похожая на большого жука. Брезгливо поморщившись, он вытер ее о край стола.
— Извини, — сказал он. — Я, наверное, был неправ. Мне просто надо было развеяться.
— О да. Он действительно оскорбил шэда Кирана?
— Не знаю. Какая разница? Достаточно того, что это животное осмелилось осквернить своим гнилым ртом его имя.
— Опять скука? Ты опять чувствуешь скуку, Крэйн?
Крэйн пожевал губами и отвел взгляд.
— Не знаю. Я опять чувствую пустоту. Я соскучился по жару возбуждения в крови, мне его до смерти не хватает. Мне надоело проводить дни напролет в трактирах и мне до смерти надоел этот гнилой запаршивевший город. Жизнь опять становится пуста, Армад. Знаешь, это как будто падаешь вниз, но в лицо не бьет ветер, ты не чувствуешь воздуха. Вместо воздуха вокруг тебя — бесплотный туман, который рассеивается между пальцами, когда пытаешься его схватить.
— Ты можешь получить свою порцию возбуждения, соблазняя придворных дам, — мрачно сказал Армад. — Раньше тебе этого хватало.
— Нет, это не то. — Шэл скривился. — Это приедается. Хрупкие испуганные ласки юных девиц, жаркая, как не остывший уголь, страсть зрелых женщин, испуганные и полные ненависти глаза их мужей... Наверное, я уже стар для этого. Прыжки по крышам с одеждой в охапку хороши лет до пятнадцати, потом это начинает утомлять.
Он проводил долгим взглядом проходящую возле их стола симпатичную служанку и вздохнул.
— Женщины ужасно предсказуемы, они думают только об одном.
— Ты пользуешься у них успехом, — рассмеялся один из дружинников. — Будь уверен, в этом городе нет ни одной, которая не мечтала бы оказаться внутри твоего касса!..
— Это и приедается. Хорошо всегда то, что недоступно, я успел это понять. Давно прошло то время, когда я чувствовал жар жизни. Первый поцелуй, первая дуэль... Все приедается, мой друг, все приедается. Сейчас, чтобы оживиться, мне требуется нечто большее. Не знаю, возможно, небольшая война или...
— Лучше устрой охоту на хеггов, выводки уже достаточно близко подошли к городу.
— Бессмысленное убийство не дает ничего ни сердцу, ни руке. Пустая трата времени.
— В убийстве ремесленника не больше смысла, — тихо сказал Армад. — Ты мог избежать этой дуэли, мой шэл.
— Конечно, мог. — Крэйн улыбнулся, и в его глазах опять заплясал дьявольский огонь. — Но что с того? Это была единственная возможность разогреть кровь сегодня вечером. Не мог же я упустить столь славную возможность.
— Люди на улицах скоро станут шарахаться от тебя. У тебя слава убийцы.
— Только не женщины, — заметил дружинник, подмигивая молоденькой служанке, которая, посчитав себя удачно затаившейся за бочкой, впилась взглядом в лицо молодого шэла. — Только не они.
Служанка вспыхнула и поспешно отошла к стойке, но все-таки не удержалась, метнула последний взгляд в шэла. Но тот ее не заметил.
— Я не собираюсь быть шэдом, Армад. Довольно к того, что я — младший шэл Алдион. Мне нет нужды завоевывать любовь своих подданных.
— Но разве не...
— Нет. Мне не нужна их любовь, как не нужны они сами. Я их... — шэл сделал неопределенный жест, подбирая подходящее слово, — ... не замечаю. Могильные жуки, трусливые и злобные. Это не люди, это насекомые, разновидность хеггов. Посмотри, как смешно они косятся на нас — все слышат, но боятся до смерти. Удивительно забавное и гадкое зрелище! Добиваться их любви?.. Нет уж, я обойдусь без этого, заигрывать с чернью — удел Орвина, на мою жизнь хватит и других занятий.
— Дуэлей, кабацких гуляний и женщин? — Армад отвел взгляд от своего шэла. — Это хорошо в молодости.
— Именно поэтому ты и попытался привести меня в самый тихий трактир Алдиона, — хохотнул Крэйн. — Нет, мой друг, я не собираюсь тянуть жизнь, как карк тянет коку со своей добычи. Если дуэли и кабацкие гуляния — это моя жизнь, что ж, значит, это мой выбор. Это куда лучше и честнее, чем участвовать во всех интригах двора или добиваться трона шэда. Я доволен тем, что делаю, а значит, все идет правильно. Верить в любовь, прощение и сострадание — величайшая глупость, вера трусов и калек. Сильный человек свободен, потому что настоящая сила — это свобода. Свобода от писаных правил, добродетели, порядков, законов и традиций. Живи, как ты хочешь, — и ты будешь силен, подчинись чужой воле, позволь хоть единожды заставить себя совершить то, чего не желаешь, — и твоя свобода станет ничем. В этой жизни я не подчиняюсь никому: ни шэду, ни шаббэл, ни кому еще. Я по-настоящему свободен, именно поэтому многие меня столь ненавидят. Даже Ушедшие ничего не смогли бы со мной поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Пьяница, дуэлянт и бабник, — сказал он очень тихо. — Будто сама не знаешь, что про твоего шэла в городе говорят. Дурная кровь, кровь Кирана. Что тут скажешь, кровь не выльешь...
— Много ты знаешь!
— Все, поди отсюда, видеть не хочу.
Тира поправил а заколку и бросилась обслуживать гостей, не забывая посматривать в сторону красавца-шэла. Тот ничего не замечал, увлеченный разговором и фасхом. Но трактирщик почувствовал — плохое будет. Кольнуло что-то гадко в самом сердце, словно невидимая ледяная игла вонзилась и растворилась в токе крови, разошлась холодом до самых пальцев. Это было сигналом, предчувствием.
Все началось еще до того, как Тира успела вернуться за новой порцией фасха. Трактирщик вдруг увидел, как прозрачные глаза шэла потемнели, а лицо опять затвердело, сделавшись похожим на старинный барельеф. В сузившихся глазах Крэйна заплясали нехорошие огоньки, ноздри затрепетали. Трактирщик замер, пытаясь определить, что вызвало злость высокого гостя. И с опозданием, лишь когда отлетел стул, понял.
За соседним столом сидела компания из цеха оружейников, человек десять, ребята шумные, но давние знакомые — трактирщик за долгие годы изучил посетителей. Сейчас они были здорово навеселе, но еще не пьяны — не обращая внимания на окружающее, они громко разговаривали и беззаботно смеялись, не подозревая о том, что почти все остальные посетители, привлеченные выражением лица Крэйна, уже смотрят на них. Кто-то смотрел на оружейников с испугом, кто-то с осуждением, были и те, в чьи глазах читалось предвкушение зрелища. И они не были обмануты.
Стул отлетел к стене и с треском лишился сразу двух подпорок — удар шэла лишь казался легким, силы, пожалуй, было достаточно, чтобы уложить взрослого мужчину. Сам шэл стоял неподвижно и смотрел сверху вниз на сидящего к нему вполоборота оружейника. Это был мужчина лет под сорок, трактирщик не смог вспомнить его имени, но профессиональная память с готовностью выдала, что работает тот в мастерской около южной крепостной стены, гуляет в трактире после каждого крупного заказа, а из закуски предпочитает тонкие, хорошо прожаренные ломтики мяса карка. Привлеченный треском, он оторвался от своего кувшина и с недоумением взглянул на возвышавшегося над ним Крэйна. Глаза всех сидящих за столом мгновенно затянуло поволокой страха, в едином порыве они отстранились от своего друга, в каждом взгляде сквозило только одно — «ради Ушедших, только не меня!».
Но мастер не выказал испуга, он смотрел спокойно, с некоторым удивлением. По сравнению с молодым шэлом выглядел он силачом — простой вельт в один слой, открывающий огромные руки с шарами-мускулами и вздувшимися венами, крепкая жилистая шея, огромный бугрящийся силой торс. Крэйн смотрел на него молча, и в глазах его, до этого мертвых, как у рыбы, бушевало ледяное пламя.
— Вам что-то угодно? — осведомился мастер, не делая попытки встать. Не узнал шэла? Решил умереть? Трактирщик с ужасом увидел, что оружейник был основательно пьян. Пьяному и ывар-тэс по колено, но смотреть с вызовом на самого шэла... Он или смертельно пьян, или дурак.
— Вы оскорбили моего отца, благородного Кирана, — процедил Крэйн медленно, с расстановкой, глядя в упор на мастера, — шэда Алдион, погибшего много лет назад.
— Я? Извините, не... — Мастер сделал удивленный жест. — Вы, думаю, ошиблись.
— Я не ошибся. Шэд Киран был моим отцом, и, оскорбляя его, вы оскорбляете меня.
Даже сейчас оружейник не испугался. Он лишь покраснел, чувствуя себя центром всеобщего внимания, и приподнялся, оперевшись на стол.
— Извините, я не хотел случайно или намеренно оскорбить вашего отца, кем бы он ни был. Надеюсь, вы в любом случае примите мои извинения, и мы сможем...
— Я не намерен слушать извинения, — отчеканил Крэйн. — Честь рода Алдион не отмоешь словами.
Тут-то и случилось самое страшное. Разогретый фасхом и взглядами друзей, мастер взглянул на побледневшего от ярости шэла и бросил:
— Вы правы, честь рода Алдион трудно отмыть, не говоря уже о словах.
Трактирщик успел увидеть глаза шэла и оказался возле него через мгновение.
— Ради Ушедших, только не здесь! — торопливо заговорил он, становясь между шэлом и мастером. — Умоляю вас, только не в трактире. Выйдите и...
Побоявшись прикоснуться к шэлу, он обхватил обеими руками ничего не понимающего оружейника. В следующее мгновение он даже не понял, что случилось, просто какая-то загадочная сила подхватила его, подняла в воздух и швырнула куда-то в сторону, словно пушинку. Столы и незнакомые лица завертелись перед глазами, а потом перед ним вдруг возникла стена и трактирщик успел выставить руки. Но удар все равно был силен — когда он поднимался, ноги еще сильно дрожали.
Крэйн, шэл Аддион, не стал доставать эскерт. Отшвырнув с дороги трактирщика, он одним плавным бесшумным шагом оказался возле обидчика и, выхватив из узких ножен на боку длинный тонкий стис, мягко погрузил его в бок мастера чуть пониже ребер. Тот как-то неловко всхлипнул, старый, но тщательно вычищенный вельт вспух уродливым красным буфом, который сочился алой капелью. Его огромная ладонь схватилась за бок, и трактирщик успел заметить, как живые глаза, из которых мгновение назад плеснуло удивлением и болью, медленно тускнеют, черты лица разглаживаются. Медленно Крэйн уложил тело мастера на пол, помедлил и извлек из его тела окрасившийся алым стис. С трех острий срывались, прокатившись по длинным хитиновым лезвиям, крупные капли.
— Ну вот, — в наступившей тишине голос Армада был слышен всем. — Зачем это?
— Он меня оскорбил, — просто сказал Крэйн, засовывая не вытертый клинок в ножны. — Этой причины вполне достаточно.
— Но Орвин...
— Слышать не хочу. Эй, оттащите кто-нибудь тело!
Мастер лежал на земляном полу, вперив в потолок невидящие глаза. Руки неловко прижаты к боку, ноги поджаты к животу, словно он при жизни хотел свернуться как ребенок. Из-под него уже деловито ползла тонкая извивающаяся лужица. Мастера, сидевшие с ним за одним столом, смотрели на тело с неприкрытым ужасом. «Тонкие, хорошо прожаренные ломтики карка, — вспомнил к чему-то трактирщик, с трудом распрямляя ноющую после удара о стену спину. — Мастерская около южной крепостной стены». Тира, замерев, смотрела на Крэйна и в глазах ее был страх и обожание. Крэйн это заметил.
— Иди, — сказал он глухо, опустив тяжелую руку на ее плечо. — Тебе нечего смотреть. Лучше принеси еще фасха.
Торопливо закивав, она убежала к стойке. Трактирщик, прихрамывая, двинулся к телу. Посетители, постепенно оправляясь от страха и возбуждения, возобновили трапезу, не прошло и минуты, как снова застучали по столам кувшины, кто-то захмелевшим голосом просил повторить, где-то ожесточенно спорили.
— Это за неприятности, — тихо и многозначительно сказал Армад, незаметно для всех вкладывая в вялую руку трактирщика несколько сер. — Думаю, Орвин, тор-шэл Алдион, не оценит, если ты станешь рассказывать всем посетителям о случившемся или вздумаешь утверждать, что шэл Крэйн был неправ. Ты меня понимаешь?
Трактирщик молча кивнул и спрятал монеты. Оттаскивая в одиночку грузное, уже ставшее твердым тело несчастного мастера, он думал о том, что произошло в его трактире. Ему приходилось часто видеть чужую смерть, да и в юности, что греха таить, было... Нет, ему это было не впервой. Но впервые в жизни он увидел, чтоб человека убивали без эмоций, с одной лишь только холодной отстраненной брезгливостью в глазах. О чем он успел подумать за то время, пока оттаскивал тело мастера на задний двор и устраивал его, никому неизвестно, потому что всю оставшуюся жизнь он избегал говорить об этом случае и каждый раз вздрагивал, когда кто-то упоминал младшего шэла Алдион. Но если бы его спросили, он бы ответил — в ту минуту он снова вспомнил ледяные глаза Крэйна и затхлую гнилостную жижу, которая померещилась ему однажды.
Но никто его об этом не спрашивал.
— Ну и зачем? — спросил Армад хмуро, отставляя пустой кувшин. — Крэйн, иногда мне кажется, что ты не контролируешь свои действия. Это опасно.
Крэйн лишь улыбнулся. После боя, если это, конечно, можно было назвать боем, он чувствовал приятное оживление, погорячевшая кровь струилась по жилам, наполняя тело силой и уверенностью. Он машинально коснулся пальцем рукояти стиса и на бледной коже отпечаталась жирная багровая точка, похожая на большого жука. Брезгливо поморщившись, он вытер ее о край стола.
— Извини, — сказал он. — Я, наверное, был неправ. Мне просто надо было развеяться.
— О да. Он действительно оскорбил шэда Кирана?
— Не знаю. Какая разница? Достаточно того, что это животное осмелилось осквернить своим гнилым ртом его имя.
— Опять скука? Ты опять чувствуешь скуку, Крэйн?
Крэйн пожевал губами и отвел взгляд.
— Не знаю. Я опять чувствую пустоту. Я соскучился по жару возбуждения в крови, мне его до смерти не хватает. Мне надоело проводить дни напролет в трактирах и мне до смерти надоел этот гнилой запаршивевший город. Жизнь опять становится пуста, Армад. Знаешь, это как будто падаешь вниз, но в лицо не бьет ветер, ты не чувствуешь воздуха. Вместо воздуха вокруг тебя — бесплотный туман, который рассеивается между пальцами, когда пытаешься его схватить.
— Ты можешь получить свою порцию возбуждения, соблазняя придворных дам, — мрачно сказал Армад. — Раньше тебе этого хватало.
— Нет, это не то. — Шэл скривился. — Это приедается. Хрупкие испуганные ласки юных девиц, жаркая, как не остывший уголь, страсть зрелых женщин, испуганные и полные ненависти глаза их мужей... Наверное, я уже стар для этого. Прыжки по крышам с одеждой в охапку хороши лет до пятнадцати, потом это начинает утомлять.
Он проводил долгим взглядом проходящую возле их стола симпатичную служанку и вздохнул.
— Женщины ужасно предсказуемы, они думают только об одном.
— Ты пользуешься у них успехом, — рассмеялся один из дружинников. — Будь уверен, в этом городе нет ни одной, которая не мечтала бы оказаться внутри твоего касса!..
— Это и приедается. Хорошо всегда то, что недоступно, я успел это понять. Давно прошло то время, когда я чувствовал жар жизни. Первый поцелуй, первая дуэль... Все приедается, мой друг, все приедается. Сейчас, чтобы оживиться, мне требуется нечто большее. Не знаю, возможно, небольшая война или...
— Лучше устрой охоту на хеггов, выводки уже достаточно близко подошли к городу.
— Бессмысленное убийство не дает ничего ни сердцу, ни руке. Пустая трата времени.
— В убийстве ремесленника не больше смысла, — тихо сказал Армад. — Ты мог избежать этой дуэли, мой шэл.
— Конечно, мог. — Крэйн улыбнулся, и в его глазах опять заплясал дьявольский огонь. — Но что с того? Это была единственная возможность разогреть кровь сегодня вечером. Не мог же я упустить столь славную возможность.
— Люди на улицах скоро станут шарахаться от тебя. У тебя слава убийцы.
— Только не женщины, — заметил дружинник, подмигивая молоденькой служанке, которая, посчитав себя удачно затаившейся за бочкой, впилась взглядом в лицо молодого шэла. — Только не они.
Служанка вспыхнула и поспешно отошла к стойке, но все-таки не удержалась, метнула последний взгляд в шэла. Но тот ее не заметил.
— Я не собираюсь быть шэдом, Армад. Довольно к того, что я — младший шэл Алдион. Мне нет нужды завоевывать любовь своих подданных.
— Но разве не...
— Нет. Мне не нужна их любовь, как не нужны они сами. Я их... — шэл сделал неопределенный жест, подбирая подходящее слово, — ... не замечаю. Могильные жуки, трусливые и злобные. Это не люди, это насекомые, разновидность хеггов. Посмотри, как смешно они косятся на нас — все слышат, но боятся до смерти. Удивительно забавное и гадкое зрелище! Добиваться их любви?.. Нет уж, я обойдусь без этого, заигрывать с чернью — удел Орвина, на мою жизнь хватит и других занятий.
— Дуэлей, кабацких гуляний и женщин? — Армад отвел взгляд от своего шэла. — Это хорошо в молодости.
— Именно поэтому ты и попытался привести меня в самый тихий трактир Алдиона, — хохотнул Крэйн. — Нет, мой друг, я не собираюсь тянуть жизнь, как карк тянет коку со своей добычи. Если дуэли и кабацкие гуляния — это моя жизнь, что ж, значит, это мой выбор. Это куда лучше и честнее, чем участвовать во всех интригах двора или добиваться трона шэда. Я доволен тем, что делаю, а значит, все идет правильно. Верить в любовь, прощение и сострадание — величайшая глупость, вера трусов и калек. Сильный человек свободен, потому что настоящая сила — это свобода. Свобода от писаных правил, добродетели, порядков, законов и традиций. Живи, как ты хочешь, — и ты будешь силен, подчинись чужой воле, позволь хоть единожды заставить себя совершить то, чего не желаешь, — и твоя свобода станет ничем. В этой жизни я не подчиняюсь никому: ни шэду, ни шаббэл, ни кому еще. Я по-настоящему свободен, именно поэтому многие меня столь ненавидят. Даже Ушедшие ничего не смогли бы со мной поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56