— Там, куда мы отправимся, он бесполезен. Мы найдем оружие в полях.
Баэрд еще секунду поколебался; потом, осознавая еще большее безрассудство, мистическое безумие, которое не мог объяснить, снял через голову ножны и положил их у стены рядом с костылями Донара.
— Закрой глаза, — услышал он рядом с собой голос Элены. — Так легче. — Ее голос казался странно далеким. То, что он выпил, начинало действовать.
— Это похоже на сон, — продолжала она, — но это будет не сон. Пусть земля дарует нам свою милость, а небо — свет.
Это было последнее, что услышал Баэрд.
Это был не сон. Чем бы это ни было, но не сном, так как никакой сон не мог быть настолько живым, никакой ветер во сне так не обжигал бы лицо.
Он стоял в открытом поле, широком, вспаханном и темном, пахнущем весенней почвой, и совсем не помнил, как здесь очутился. Вместе с ним в поле находилось много людей — сотни две, или больше, — и он никого из них тоже не помнил. Наверное, они пришли из других деревень горной страны, собравшись в других домах, похожих на дом Маттио.
Освещение было странным. Он посмотрел вверх.
И увидел, что луна в небе круглая, большая и полная, и она была зеленой, как первая золотисто-зеленая трава весной. Она ярко сияла среди звезд, образующих созвездия, которых он никогда не видел. Он круто обернулся, у него закружилась голова, он потерял ориентацию, сердце его сильно билось, он искал на небе знакомые очертания. Посмотрел на юг, туда, где должны были возвышаться горы, но, сколько хватало глаз, в зеленом свете видны были лишь ровные поля, уходящие к горизонту, некоторые вспаханные, некоторые полные созревших летних колосьев, хотя ведь сейчас должна быть весна. Никаких гор. Никаких заснеженных пиков, перевала Брачио с Квилеей за ним. Он повернулся в другую сторону. Никакого замка Борсо ни на севере, ни на востоке. Или на западе?
Запад. С внезапным дурным предчувствием он повернулся и взглянул туда. Низкие холмы поднимались и опускались бесконечной чередой. И Баэрд увидел, что на этих холмах не растут ни деревья, ни трава, ни цветы, ни кустарник, они стоят голые, пустые, безжизненные.
— Да, посмотри туда, — произнес у него за спиной низкий голос Донара, — и ты поймешь, почему мы здесь. Если мы проиграем сегодня сражение, поле, на котором мы стоим, на следующий год, когда мы вернемся, будет столь же безжизненным, как и те холмы. Теперь Иные спустились на эти плодородные поля. В прошлые годы мы потерпели поражение в битвах за те холмы. Сейчас мы сражаемся на равнине, и если так будет продолжаться, в одну из ночей Поста наши дети или дети их детей очень скоро будут стоять спиной к морю и проиграют последнюю битву в нашей войне.
— И тогда? — Глаза Баэрда все еще были прикованы к западу, к серым, каменистым останкам холмов.
— И тогда весь урожай погибнет. Не только здесь, в Чертандо. И люди умрут. От голода или от чумы.
— По всей Ладони? — Баэрд не мог оторвать взгляда от этой картины запустения. Ему представился безжизненный мир, похожий на этот. Он содрогнулся. Это было ужасно.
— На Ладони, и дальше, Баэрд. Не надо заблуждаться, это не местная стычка, не битва за маленький полуостров. За весь этот мир, а может, и не только за этот, потому что говорят, что наш мир — не единственный среди рассыпанных Богами по времени и пространству миров.
— Так учил Карлози?
— Так учил Карлози. Если я правильно понимаю его учение, наши беды здесь связаны с еще большими опасностями в других местах; в мирах, которых мы никогда не видели и не увидим, разве что во сне.
Баэрд покачал головой, все еще глядя на холмы на западе.
— Для меня это слишком далеко. Слишком сложно. Я умею работать с камнем, иногда я купец, я научился за много лет драться, против своей воли и вопреки своим наклонностям. Я живу на полуострове, который захватили враги из-за моря. Вот тот уровень зла, который я могу постичь.
Он отвернулся от западных холмов и посмотрел на Донара. И, несмотря на то, что они заранее его предупредили, широко раскрыл от изумления глаза. Мельник стоял на двух здоровых ногах; его седые, редеющие волосы стали густыми и темно-каштановыми, как у самого Баэрда, он стоял, расправив широкие плечи, с высоко поднятой головой, мужчина в полном расцвете сил.
К ним подошла женщина, и Баэрд узнал Элену, потому что она не сильно изменилась. Только здесь она выглядела старше, менее хрупкой; ее волосы стали короче, но сохранили цвет белого золота, несмотря на странное освещение. Глаза ее были густо-синие.
— Твои глаза были такого же цвета час назад? — спросил он.
Она улыбнулась, радостно и смущенно.
— Прошло уже больше часа. И я не знаю, как выгляжу в этом году. Каждый раз что-то меняется. А какого они сейчас цвета?
— Синие. Необыкновенно синие.
— Ну, тогда — да, они всегда были синими. Возможно, не необыкновенно синими, но синими. — Ее улыбка стала шире. — Сказать тебе, как ты выглядишь? — В ее голосе звучала неуместная легкость. Даже на губах Донара играла насмешливая улыбка.
— Скажи.
— Ты выглядишь мальчиком, — ответила она с легким смехом. — Четырнадцатилетним мальчиком, без бороды, слишком худым, с гривой каштановых волос, которые мне бы хотелось подстричь, если бы только представилась такая возможность.
Баэрд почувствовал, как его сердце застучало, словно молот, в груди. Казалось, оно на мгновение замерло, а потом снова принялось трудолюбиво стучать. Он резко отвернулся от остальных и посмотрел на свои руки. Они действительно выглядели иначе. Более гладкими, менее морщинистыми. И шрам от удара кинжала, который он получил в Тригии пять лет назад, исчез. Он закрыл глаза, его внезапно охватила слабость.
— Баэрд? — произнесла за его спиной Элена озабоченным голосом. — Прости. Я не хотела.
Он покачал головой. Попытался заговорить, но обнаружил, что не может. Ему хотелось успокоить ее и Донара, сказать, что все в порядке, но, кажется, он плакал, как это ни было невероятно, плакал впервые почти за двадцать лет.
В первый раз после того года, когда он был четырнадцатилетним мальчиком, которого не пустили на войну по распоряжению принца и собственного отца. Запретили сражаться и умереть вместе с ними на красных берегах Дейзы, где померкло сияние жизни.
— Успокойся, Баэрд, — услышал он голос Донара, низкий и добрый. — Успокойся. Здесь все странно.
Потом женские руки на мгновение опустились ему на плечи, а потом обвились вокруг него и сомкнулись на его груди. Она прижалась щекой к его спине, и так его обнимала, сильная, щедрая, полная сочувствия, пока он плакал, закрыв лицо руками.
Над ними светила полная золотисто-зеленая луна, а вокруг них раскинулись вспаханные, или только что засеянные поля, или полные спелых колосьев еще до срока посева, или совершенно голые, пустынные и мертвые — на западе.
— Они идут, — произнес кто-то, подходя к ним. — Смотрите. Нам надо взять наше оружие.
Он узнал голос Маттио. Элена отпустила его и отступила назад. Баэрд вытер глаза и снова взглянул на запад.
И тут он увидел, что ночь Поста дарит ему еще один шанс. Шанс исправить огромную несправедливость, которая произошла в то лето, когда ему было четырнадцать лет.
С запада по холмам, еще очень далеко, но неестественно четко различимые в неестественном свете, наступали Иные, и все они были одеты в форму Играта!
— О Мориан! — прошептал он, резко втягивая воздух.
— Что ты видишь? — спросил Маттио.
Баэрд обернулся. Маттио стал более худым, его черная борода была подстрижена иначе, но он остался почти таким же.
— Игратян, — ответил он высоким от возбуждения голосом. — Солдат короля Играта. Возможно, вы их никогда здесь не видели, но именно они и есть ваши Иные.
Маттио вдруг задумался. Он покачал головой, но заговорил Донар.
— Не обманывайся, Баэрд. Помни, где мы и что я тебе сказал. Ты находишься не на полуострове, и это не сражение того дня против захватчиков из-за моря.
— Я их вижу, Донар. Я знаю, что я вижу.
— А если я тебе скажу, что вижу там уродливых чудовищ, серо-коричневых, обнаженных и безволосых, пляшущих и совокупляющихся друг с другом, и они насмехаются над нашей малочисленностью?
— А для меня Иные выглядят по-другому, — резко, почти сердито произнес Маттио. — Они большие, больше человека, и мех на их спинах переходит в хвост, как у горных котов. Они ходят на двух, но на передних лапах, у них есть когти, а в пасти острые, как бритва, зубы.
Баэрд снова резко обернулся, с сильно бьющимся сердцем, и посмотрел на запад в призрачном, мерцающем зеленом свете. Но все равно увидел, как с холмов стекает лавина солдат с оружием в руках: с игратскими мечами, пиками и кривыми кинжалами.
Он повернулся к Элене, его охватывало отчаяние.
— Мне не хочется рассказывать о том, что я вижу, — пробормотала она, опуская глаза. — Они меня слишком пугают. Но это не то, что видишь ты, Баэрд. Поверь мне. Поверь нам. Ты можешь видеть Иных в обличье ненавистных тебе врагов, но это не битва из дневного мира.
Он яростно покачал головой, отметая ее доводы. Кровь кипела в его жилах, он чувствовал небывалый подъем. Иные приближались, сотни Иных стекали с холмов.
— Я всегда сражаюсь в одной и той же битве, — ответил ей Баэрд. Ей и двум мужчинам. — Всю мою жизнь. И я знаю, что вижу. Могу вам сказать, что мне сейчас пятнадцать лет, не четырнадцать, не то я не смог бы оказаться здесь. Мне бы не позволили. — Внезапно ему пришла в голову мысль. — Скажите, к западу от нас протекает река, там, куда они сейчас спускаются?
— Да, — ответил Донар. — Ты хочешь сражаться там?
По жилам Баэрда теперь струилось красное, яростное ликование, дикое и неуправляемое.
— Хочу, — ответил он. — О да, хочу. Маттио, где мы найдем оружие?
— Там. — Маттио показал рукой на юго-восток, на небольшое поле неподалеку, где росли высокие колосья пшеницы, бросая вызов времени года.
— Пойдем. Они уже скоро доберутся до твоей реки.
Баэрд не ответил. Он молча пошел за Маттио. Элена и Донар шли за ними. Другие мужчины и женщины уже стояли на этом поле, и Баэрд видел, что они наклоняются и срывают колосья, которые станут их оружием в эту ночь. Это было жутко, невероятно, но он уже начал правильно оценивать это место, понимать действующие здесь чары, и частица его сознания, работающая вне суровой логики дня, понимала, что высокий желтый колос, такой хрупкий, был единственно возможным оружием сегодня ночью. Они будут сражаться за поля с колосьями в руках.
Он вместе с остальными шагнул на поле, осторожно выбирая, куда ступить, нагнулся и ухватился за стебель. Стебель легко, даже охотно, отделился и остался у него в руке в эту зеленую ночь. Баэрд снова вышел на вспаханную землю, взвесил колос в руке, осторожно взмахнул им и увидел, что стебель уже застыл, словно кованый клинок. Он с острым свистом вспарывал воздух. Баэрд провел по нему пальцем, и на коже выступила кровь. Стебель стал острее, чем любой из мечей, которыми ему доводилось сражаться, и удобно лег в руку, у него было много лезвий, как у сказочных клинков Квилеи много столетий назад.
Баэрд посмотрел на запад. Игратяне спускались с ближайшего холма. Он видел блеск их оружия в лунном свете. Это не сон, сказал себе Баэрд. Не сон.
Рядом с ним стоял Донар, суровый и непоколебимый. Маттио стоял за ними, на его лице читался страстный вызов. Мужчины и женщины собирались за их спинами и вокруг них, и у всех в руках были мечи из колосьев, и все выглядели одинаково: суровыми, решительными и бесстрашными.
— Пойдем? — спросил Донар, поворачиваясь к ним. — Пойдем и сразимся с ними за поля и за наш народ? Вы пойдете со мной на битву?
— За поля! — закричали Ночные Ходоки и подняли свои живые мечи к небу. То, что крикнул Баэрд бар Саэвар, прозвучало только в его сердце, не вслух, но он бросился вперед вместе со всеми, держа в руке колос, как длинный меч, и стал сражаться под бледно-зеленой луной этого заколдованного места.
Когда Иные, серые, чешуйчатые, слепые, кишащие личинками создания, погибали, то крови никогда не было. Элена понимала, почему это так, Донар много лет назад объяснил ей: кровь означала жизнь, а их ночные противники были врагами любой формы жизни, ее полной противоположностью. Когда они падали под ударами меча из колоса, из них ничего не вытекало, ничего не просачивалось в землю.
Их было так много. Их всегда было много, они кишели серой массой, стекающей вниз с холмов в реку, возле которой заняли позицию Донар, Маттио и Баэрд.
Элена приготовилась к сражению среди громкого, кипящего, зеленого хаоса этой ночи. Она боялась, но знала, что может справиться со страхом. Она помнила, как смертельно испугалась в своем первом бою, недоумевая, как она — она, которая едва могла поднять меч в дневном мире, — сможет сражаться против таких отвратительных созданий, похожих на кошмарный сон.
Но Донар и Верзар успокоили ее: здесь, в зеленой волшебной ночи, имели значение душа и сила духа, здесь мужество и страсть придавали форму и силы телам, в которых они оказались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Баэрд еще секунду поколебался; потом, осознавая еще большее безрассудство, мистическое безумие, которое не мог объяснить, снял через голову ножны и положил их у стены рядом с костылями Донара.
— Закрой глаза, — услышал он рядом с собой голос Элены. — Так легче. — Ее голос казался странно далеким. То, что он выпил, начинало действовать.
— Это похоже на сон, — продолжала она, — но это будет не сон. Пусть земля дарует нам свою милость, а небо — свет.
Это было последнее, что услышал Баэрд.
Это был не сон. Чем бы это ни было, но не сном, так как никакой сон не мог быть настолько живым, никакой ветер во сне так не обжигал бы лицо.
Он стоял в открытом поле, широком, вспаханном и темном, пахнущем весенней почвой, и совсем не помнил, как здесь очутился. Вместе с ним в поле находилось много людей — сотни две, или больше, — и он никого из них тоже не помнил. Наверное, они пришли из других деревень горной страны, собравшись в других домах, похожих на дом Маттио.
Освещение было странным. Он посмотрел вверх.
И увидел, что луна в небе круглая, большая и полная, и она была зеленой, как первая золотисто-зеленая трава весной. Она ярко сияла среди звезд, образующих созвездия, которых он никогда не видел. Он круто обернулся, у него закружилась голова, он потерял ориентацию, сердце его сильно билось, он искал на небе знакомые очертания. Посмотрел на юг, туда, где должны были возвышаться горы, но, сколько хватало глаз, в зеленом свете видны были лишь ровные поля, уходящие к горизонту, некоторые вспаханные, некоторые полные созревших летних колосьев, хотя ведь сейчас должна быть весна. Никаких гор. Никаких заснеженных пиков, перевала Брачио с Квилеей за ним. Он повернулся в другую сторону. Никакого замка Борсо ни на севере, ни на востоке. Или на западе?
Запад. С внезапным дурным предчувствием он повернулся и взглянул туда. Низкие холмы поднимались и опускались бесконечной чередой. И Баэрд увидел, что на этих холмах не растут ни деревья, ни трава, ни цветы, ни кустарник, они стоят голые, пустые, безжизненные.
— Да, посмотри туда, — произнес у него за спиной низкий голос Донара, — и ты поймешь, почему мы здесь. Если мы проиграем сегодня сражение, поле, на котором мы стоим, на следующий год, когда мы вернемся, будет столь же безжизненным, как и те холмы. Теперь Иные спустились на эти плодородные поля. В прошлые годы мы потерпели поражение в битвах за те холмы. Сейчас мы сражаемся на равнине, и если так будет продолжаться, в одну из ночей Поста наши дети или дети их детей очень скоро будут стоять спиной к морю и проиграют последнюю битву в нашей войне.
— И тогда? — Глаза Баэрда все еще были прикованы к западу, к серым, каменистым останкам холмов.
— И тогда весь урожай погибнет. Не только здесь, в Чертандо. И люди умрут. От голода или от чумы.
— По всей Ладони? — Баэрд не мог оторвать взгляда от этой картины запустения. Ему представился безжизненный мир, похожий на этот. Он содрогнулся. Это было ужасно.
— На Ладони, и дальше, Баэрд. Не надо заблуждаться, это не местная стычка, не битва за маленький полуостров. За весь этот мир, а может, и не только за этот, потому что говорят, что наш мир — не единственный среди рассыпанных Богами по времени и пространству миров.
— Так учил Карлози?
— Так учил Карлози. Если я правильно понимаю его учение, наши беды здесь связаны с еще большими опасностями в других местах; в мирах, которых мы никогда не видели и не увидим, разве что во сне.
Баэрд покачал головой, все еще глядя на холмы на западе.
— Для меня это слишком далеко. Слишком сложно. Я умею работать с камнем, иногда я купец, я научился за много лет драться, против своей воли и вопреки своим наклонностям. Я живу на полуострове, который захватили враги из-за моря. Вот тот уровень зла, который я могу постичь.
Он отвернулся от западных холмов и посмотрел на Донара. И, несмотря на то, что они заранее его предупредили, широко раскрыл от изумления глаза. Мельник стоял на двух здоровых ногах; его седые, редеющие волосы стали густыми и темно-каштановыми, как у самого Баэрда, он стоял, расправив широкие плечи, с высоко поднятой головой, мужчина в полном расцвете сил.
К ним подошла женщина, и Баэрд узнал Элену, потому что она не сильно изменилась. Только здесь она выглядела старше, менее хрупкой; ее волосы стали короче, но сохранили цвет белого золота, несмотря на странное освещение. Глаза ее были густо-синие.
— Твои глаза были такого же цвета час назад? — спросил он.
Она улыбнулась, радостно и смущенно.
— Прошло уже больше часа. И я не знаю, как выгляжу в этом году. Каждый раз что-то меняется. А какого они сейчас цвета?
— Синие. Необыкновенно синие.
— Ну, тогда — да, они всегда были синими. Возможно, не необыкновенно синими, но синими. — Ее улыбка стала шире. — Сказать тебе, как ты выглядишь? — В ее голосе звучала неуместная легкость. Даже на губах Донара играла насмешливая улыбка.
— Скажи.
— Ты выглядишь мальчиком, — ответила она с легким смехом. — Четырнадцатилетним мальчиком, без бороды, слишком худым, с гривой каштановых волос, которые мне бы хотелось подстричь, если бы только представилась такая возможность.
Баэрд почувствовал, как его сердце застучало, словно молот, в груди. Казалось, оно на мгновение замерло, а потом снова принялось трудолюбиво стучать. Он резко отвернулся от остальных и посмотрел на свои руки. Они действительно выглядели иначе. Более гладкими, менее морщинистыми. И шрам от удара кинжала, который он получил в Тригии пять лет назад, исчез. Он закрыл глаза, его внезапно охватила слабость.
— Баэрд? — произнесла за его спиной Элена озабоченным голосом. — Прости. Я не хотела.
Он покачал головой. Попытался заговорить, но обнаружил, что не может. Ему хотелось успокоить ее и Донара, сказать, что все в порядке, но, кажется, он плакал, как это ни было невероятно, плакал впервые почти за двадцать лет.
В первый раз после того года, когда он был четырнадцатилетним мальчиком, которого не пустили на войну по распоряжению принца и собственного отца. Запретили сражаться и умереть вместе с ними на красных берегах Дейзы, где померкло сияние жизни.
— Успокойся, Баэрд, — услышал он голос Донара, низкий и добрый. — Успокойся. Здесь все странно.
Потом женские руки на мгновение опустились ему на плечи, а потом обвились вокруг него и сомкнулись на его груди. Она прижалась щекой к его спине, и так его обнимала, сильная, щедрая, полная сочувствия, пока он плакал, закрыв лицо руками.
Над ними светила полная золотисто-зеленая луна, а вокруг них раскинулись вспаханные, или только что засеянные поля, или полные спелых колосьев еще до срока посева, или совершенно голые, пустынные и мертвые — на западе.
— Они идут, — произнес кто-то, подходя к ним. — Смотрите. Нам надо взять наше оружие.
Он узнал голос Маттио. Элена отпустила его и отступила назад. Баэрд вытер глаза и снова взглянул на запад.
И тут он увидел, что ночь Поста дарит ему еще один шанс. Шанс исправить огромную несправедливость, которая произошла в то лето, когда ему было четырнадцать лет.
С запада по холмам, еще очень далеко, но неестественно четко различимые в неестественном свете, наступали Иные, и все они были одеты в форму Играта!
— О Мориан! — прошептал он, резко втягивая воздух.
— Что ты видишь? — спросил Маттио.
Баэрд обернулся. Маттио стал более худым, его черная борода была подстрижена иначе, но он остался почти таким же.
— Игратян, — ответил он высоким от возбуждения голосом. — Солдат короля Играта. Возможно, вы их никогда здесь не видели, но именно они и есть ваши Иные.
Маттио вдруг задумался. Он покачал головой, но заговорил Донар.
— Не обманывайся, Баэрд. Помни, где мы и что я тебе сказал. Ты находишься не на полуострове, и это не сражение того дня против захватчиков из-за моря.
— Я их вижу, Донар. Я знаю, что я вижу.
— А если я тебе скажу, что вижу там уродливых чудовищ, серо-коричневых, обнаженных и безволосых, пляшущих и совокупляющихся друг с другом, и они насмехаются над нашей малочисленностью?
— А для меня Иные выглядят по-другому, — резко, почти сердито произнес Маттио. — Они большие, больше человека, и мех на их спинах переходит в хвост, как у горных котов. Они ходят на двух, но на передних лапах, у них есть когти, а в пасти острые, как бритва, зубы.
Баэрд снова резко обернулся, с сильно бьющимся сердцем, и посмотрел на запад в призрачном, мерцающем зеленом свете. Но все равно увидел, как с холмов стекает лавина солдат с оружием в руках: с игратскими мечами, пиками и кривыми кинжалами.
Он повернулся к Элене, его охватывало отчаяние.
— Мне не хочется рассказывать о том, что я вижу, — пробормотала она, опуская глаза. — Они меня слишком пугают. Но это не то, что видишь ты, Баэрд. Поверь мне. Поверь нам. Ты можешь видеть Иных в обличье ненавистных тебе врагов, но это не битва из дневного мира.
Он яростно покачал головой, отметая ее доводы. Кровь кипела в его жилах, он чувствовал небывалый подъем. Иные приближались, сотни Иных стекали с холмов.
— Я всегда сражаюсь в одной и той же битве, — ответил ей Баэрд. Ей и двум мужчинам. — Всю мою жизнь. И я знаю, что вижу. Могу вам сказать, что мне сейчас пятнадцать лет, не четырнадцать, не то я не смог бы оказаться здесь. Мне бы не позволили. — Внезапно ему пришла в голову мысль. — Скажите, к западу от нас протекает река, там, куда они сейчас спускаются?
— Да, — ответил Донар. — Ты хочешь сражаться там?
По жилам Баэрда теперь струилось красное, яростное ликование, дикое и неуправляемое.
— Хочу, — ответил он. — О да, хочу. Маттио, где мы найдем оружие?
— Там. — Маттио показал рукой на юго-восток, на небольшое поле неподалеку, где росли высокие колосья пшеницы, бросая вызов времени года.
— Пойдем. Они уже скоро доберутся до твоей реки.
Баэрд не ответил. Он молча пошел за Маттио. Элена и Донар шли за ними. Другие мужчины и женщины уже стояли на этом поле, и Баэрд видел, что они наклоняются и срывают колосья, которые станут их оружием в эту ночь. Это было жутко, невероятно, но он уже начал правильно оценивать это место, понимать действующие здесь чары, и частица его сознания, работающая вне суровой логики дня, понимала, что высокий желтый колос, такой хрупкий, был единственно возможным оружием сегодня ночью. Они будут сражаться за поля с колосьями в руках.
Он вместе с остальными шагнул на поле, осторожно выбирая, куда ступить, нагнулся и ухватился за стебель. Стебель легко, даже охотно, отделился и остался у него в руке в эту зеленую ночь. Баэрд снова вышел на вспаханную землю, взвесил колос в руке, осторожно взмахнул им и увидел, что стебель уже застыл, словно кованый клинок. Он с острым свистом вспарывал воздух. Баэрд провел по нему пальцем, и на коже выступила кровь. Стебель стал острее, чем любой из мечей, которыми ему доводилось сражаться, и удобно лег в руку, у него было много лезвий, как у сказочных клинков Квилеи много столетий назад.
Баэрд посмотрел на запад. Игратяне спускались с ближайшего холма. Он видел блеск их оружия в лунном свете. Это не сон, сказал себе Баэрд. Не сон.
Рядом с ним стоял Донар, суровый и непоколебимый. Маттио стоял за ними, на его лице читался страстный вызов. Мужчины и женщины собирались за их спинами и вокруг них, и у всех в руках были мечи из колосьев, и все выглядели одинаково: суровыми, решительными и бесстрашными.
— Пойдем? — спросил Донар, поворачиваясь к ним. — Пойдем и сразимся с ними за поля и за наш народ? Вы пойдете со мной на битву?
— За поля! — закричали Ночные Ходоки и подняли свои живые мечи к небу. То, что крикнул Баэрд бар Саэвар, прозвучало только в его сердце, не вслух, но он бросился вперед вместе со всеми, держа в руке колос, как длинный меч, и стал сражаться под бледно-зеленой луной этого заколдованного места.
Когда Иные, серые, чешуйчатые, слепые, кишащие личинками создания, погибали, то крови никогда не было. Элена понимала, почему это так, Донар много лет назад объяснил ей: кровь означала жизнь, а их ночные противники были врагами любой формы жизни, ее полной противоположностью. Когда они падали под ударами меча из колоса, из них ничего не вытекало, ничего не просачивалось в землю.
Их было так много. Их всегда было много, они кишели серой массой, стекающей вниз с холмов в реку, возле которой заняли позицию Донар, Маттио и Баэрд.
Элена приготовилась к сражению среди громкого, кипящего, зеленого хаоса этой ночи. Она боялась, но знала, что может справиться со страхом. Она помнила, как смертельно испугалась в своем первом бою, недоумевая, как она — она, которая едва могла поднять меч в дневном мире, — сможет сражаться против таких отвратительных созданий, похожих на кошмарный сон.
Но Донар и Верзар успокоили ее: здесь, в зеленой волшебной ночи, имели значение душа и сила духа, здесь мужество и страсть придавали форму и силы телам, в которых они оказались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104