Не один молодой человек усмотрел в этом факте причину для осторожного оптимизма касательно возможностей на более позднее время этой ночи.
— Значит, решено! — кричала Дианора своим приятным голосом с южным акцентом. И навалилась в поисках опоры на плечо смущенного каретника. — Завтра — за ручки нового плуга! Пересеку границу как можно скорее, чтобы нанести визит «Королеве Играта»! Да благословит Триада ее дни!
«Да спасет Триада мою душу», — думала она, произнося эти слова, совершенно трезвая, и смысл этих пьяных слов пронизывал ее холодом до самых костей.
Они заставили ее замолчать громким взрывом смеха отчасти для того, чтобы заглушить ее речи. В барбадиорском Чертандо совершенно неразумно так превозносить королеву Играта! Дианора очень мило захихикала, но затихла. Каретник и еще один мужчина попытались потом проводить девушку в ее комнату, но получили очаровательный отпор и пошли вместе выпить в единственную открытую ночью таверну форта Синаве, полную свободных от службы наемников.
Ей немного недостает воспитания, в ней чуть многовато «деревенского», чтобы она могла преуспеть в своих амбициозных устремлениях, мудро решили они. А выпив еще, пришли к общему мнению, что у нее самая необыкновенная, обезоруживающая улыбка. Что-то такое появляется у нее в глазах, когда она довольна.
Утром Дианора с самого раннего утра уже ждала с вещами у главных ворот форта. Она договорилась, что ее подвезет в Стиванбург приятной наружности пожилой купец из Сенцио, везущий туда барбадиорские пряности для богатых людей. Когда они двинулись на запад, он сказал ей, что едет в этот скучный Стиванбург исключительно из-за нового ресторана, «Королевы». Она приняла это совпадение за добрый знак и три раза зажала в кулак большой палец левой руки, чтобы исполнилось желание.
Дороги оказались лучше, чем она запомнила; и путешествующие по ним купцы чувствовали себя в большей безопасности. Катясь в повозке, она спросила об этом купца. Он невесело улыбнулся.
— Тираны расправились с большинством грабителей. Это вопрос защиты их собственных интересов. Они хотят быть уверены, что никто другой не ограбит нас, пока они не возьмут свои налоги и пошлины при пересечении границ. — Он деликатно сплюнул в дорожную пыль. — Лично я предпочитал грабителей. Всегда есть способы с ними справиться.
Вскоре Дианора увидела подтверждение тому, о чем он говорил: они проехали мимо двух колес смерти у дороги: они лениво вращались под солнцем вместе с телами распятых на них разбойников, отрубленные кисти которых гнили в их глотках. Пахло очень плохо.
Сенцианец остановился сразу же после перехода границы ради какой-то сделки в форте Форезе. Он также заплатил до копейки дорожные подати, терпеливо выстоял очередь, чтобы его повозку осмотрели и взвесили. После он заметил ей, со свойственной сенцианцам резкостью, что колеса смерти поставлены не только для разбойников с большой дороги и захваченных чародеев.
Задержавшись на границе, они провели ночь в каретном сарае, присоединившись к компании торговцев из Феррата за ужином. Дианора извинилась и рано ушла спать. Она заплатила за отдельную комнату и приняла меры предосторожности, придвинув к двери дубовый туалетный стол. Но ничто ее не потревожило, кроме снов. Она вернулась назад в Тигану, но это было не совсем так, потому что Тиганы не было. Она шептала про себя это имя словно талисман или молитву перед тем, как провалиться в беспокойный сон, полный картин разрушения горящего города.
Вторую ночь они провели в гостинице у реки, у самых стен Стиванбурга, приехав туда после захода солнца, когда ворота города уже заперли с наступлением комендантского часа. На этот раз они ужинали одни, и она проговорила с купцом допоздна. Он был порядочным и трезвым человеком, опровергая расхожие представления о жителях этой развратной провинции, и было очевидно, что она ему нравится. Она получила удовольствие от его общества, он даже привлекал ее своими сухими, остроумными манерами. Тем не менее спала она одна. Это не деревня в Чертандо: здесь у нее не было обязательств.
Во всяком случае, таких обязательств. А что до удовольствий или простой потребности в человеческом общении, Дианора всерьез удивилась бы и не поняла, если бы кто-нибудь сказал ей об этом.
Ей было девятнадцать лет, она приехала в Тигану, которой не существовало.
Утром, войдя в стены города, она попрощалась с купцом, быстро прикоснувшись своей ладонью к его ладони. Казалось, на него произвела впечатление предыдущая ночь, но Дианора повернулась и ушла прочь раньше, чем он смог найти нужные слова.
Неподалеку она нашла гостиницу, где никогда не останавливались ее родители. Ее не очень волновала возможность быть узнанной; она знала, как сильно изменилась и сколько девушек по имени Дианора живет по всей Ладони. Она вперед оплатила три ночи постоя и оставила там свои пожитки.
Потом вышла на улицу города, который еще недавно был Авалле, городом Башен. Авалле, на зеленых берегах Спериона, как раз перед тем местом, где река поворачивает на запад, к морю. Пока она шла, в ней нарастала боль, и больнее всего было видеть, насколько может остаться прежним город после того, как все изменилось.
Дианора прошла через кварталы, где торговали кожей и шерстью. Она помнила, как вприпрыжку бежала здесь рядом с матерью, когда они все приезжали в Авалле на торжественную установку скульптур отца где-нибудь на площади или лоджии. Она даже узнала крохотную лавку, где купила свои первые перчатки из серой кожи на деньги, припрятанные после именин в то лето как раз для такого случая.
«Серый — это цвет для взрослых молодых женщин, а не для маленьких девочек», — пошутил рыжебородый ремесленник. «Я знаю», — гордо ответила Дианора той давней осенью. Мать рассмеялась. В те сказочные времена ее мать была женщиной, которая смеялась. Дианора это помнила.
В квартале, где торговали шерстью, она увидела работающих без устали женщин и девочек, они чесали и пряли шерсть, как делали это веками, в дверных проемах, пользуясь светом раннего утра начала весны. Дальше у реки можно было видеть сараи и дворы красилен и чувствовать их запах.
Когда Квилея за южными горами закуклилась в своем матриархате, много сотен лет назад, Авалле много потерял. Вероятно, больше, чем любой другой город на Ладони. Когда-то он стоял прямо на одном из двух главных торговых путей через горы, а теперь ему грозила опасность остаться не у дел. Коллективная изобретательность, граничащая с гениальностью, позволила городу решительно переориентироваться и сосредоточиться на другом.
На протяжении жизни одного поколения этот город банков и торговли между севером и югом стал основным центром кожевенного производства на Ладони, а также производства великолепно окрашенной шерсти.
Не теряя темпа, Авалле продолжал процветать и сохранил гордость. И башни продолжали расти.
С замиранием сердца Дианора в конце концов призналась себе, что старательно прокладывает свой маршрут по окраинам Стиванбурга, по отдаленным от центра районам, по кварталам ремесленников и смотрит исключительно в сторону окраины и в дверные проемы. Только не в центр, не по направлению гор. Туда, где больше не было башен.
И, осознав это, она все же взглянула, остановившись как вкопанная, посреди широкой площади в конце улицы Красильщиков. На этой площади стоял маленький и очень красивый храм Мориан из мрамора приглушенного розового цвета. Она несколько мгновений разглядывала его, потом подняла взгляд дальше и выше.
И в это мгновение истина окончательно дошла до нее: может показаться, что совершенно ничего не изменилось, во всех маленьких, поверхностных деталях существования, которые никогда по-настоящему не меняются, поскольку люди остаются все теми же людьми, но сердцевина, стержень всего может стать совсем непохожим на то, что было прежде.
Широкие, красивые улицы казались еще шире, чем раньше. Но это потому, что они почти опустели. Слева доносился приглушенный гул, оттуда, где все еще находился рынок у реки, но этот гул даже отдаленно не мог сравниться с тем, как подсказывала ей память, который слышался оттуда по утрам в те далекие годы.
Слишком мало людей. Слишком многие ушли или умерли, а игратянские солдаты были еще заметнее на опустевших улицах. Дианора перевела взгляд выше храма, стоящего на широком бульваре, и посмотрела в центр города.
«Мы можем строить и будем строить улицы широкие и прямые», — решили когда-то жители Авалле, с самого начала, когда повсюду города представляли собой извилистые лабиринты запутанных переулков и извилистых улиц, которые легко оборонять. «Во всем мире не будет города, похожего на наш, а если придется обороняться, мы будем обороняться с наших башен».
Которые исчезли. Уродливая, плоская линия горизонта больно резанула Дианору своей непрерывностью. Словно существовал некий обман зрения, и глаз неустанно искал то, что непременно должно здесь быть.
С самых первых дней существования этого просторного, элегантного города на берегах Спериона башни ассоциировались с Авалле. Воплощение гордости жителей Тиганы — или наглый вызов, как говорили в провинциях Корте, Кьяра и Астибар. Они также были символом внутреннего соперничества, так как каждая знатная семья или состоятельная гильдия банкиров или торговцев воздвигала свою собственную башню, такую высокую, какую только могла себе позволить, и даже выше. Грациозные или воинственные, из красного камня, или песчаника, или серого камня, башни Авалле вздымались ввысь к небесам Эанны, будто лес внутри городских стен.
Внутренние конфликты в какой-то момент стали угрожающими, нередки были случаи убийств и саботажа, лучшие каменщики и архитекторы запрашивали сногсшибательные цены. И третий принц Алессан в Тигане у моря более двухсот лет назад положил конец безумию самым простым способом.
Он поручил Орсарии, самому знаменитому архитектору, построить для него в Авалле дворец. В этом дворце должна быть башня, сказал Алессан, которая будет — и останется навсегда по закону — самой высокой в городе.
Так и сделали. Шпиль башни Принца, стройный и грациозный, раскрашенный зелеными и белыми полосами, как напоминание о море здесь, вдали от него, положил конец соревнованию за высшую точку Авалле. И с тех пор по примеру принца Алессана, по традиции, все принцы и принцессы Тиганы рождались в Авалле, во дворце под этим шпилем, что знаменовало их принадлежность к обоим городам: к Тигане, городу Волн, и к Авалле, городу Башен.
Дианора знала, что когда-то башен было семьдесят, увенчанных прекрасной бело-зеленой башней Принца. Когда-то? Четыре года назад.
Что представляет собой человек, подумала Дианора — отсутствие башен резало ей глаза, — который живет изо дня в день, как она, разговаривает, работает, ест, занимается любовью, спит, иногда даже смеется, но сердце которого вырезали из живого тела? Не оставив никакого видимого глазом шрама. Никакой раны, напоминающей об остром клинке.
Мусор убрали. Ни одна струйка дыма, если не считать дыма от красилен, не портила чистой синевы неба. День был тихим и ясным, птицы пели, приветствуя приход тепла. Ничто, совсем ничто не указывало на то, что в этом месте стояли башни. В этом плоском, постепенно угасающем городе Стиванбурге, в отдаленном уголке полуострова Ладонь, в самой угнетенной из всех провинции.
«Что представляет собой такой человек? — снова подумала Дианора. — Тот человек, у которого нет сердца?» Она не знала ответа, как она могла его знать? В ней снова змеиными кольцами шевельнулась утрата, и снова вслед за ней ожила ненависть, словно обе они только что родились, еще более холодные и резкие, чем раньше.
Она пошла по широкому бульвару в центр Стиванбурга. Прошла мимо солдатских казарм и входа во дворец губернатора. Недалеко от него она нашла «Королеву». Ее тут же взяли на работу. Начинать этим же вечером. Рук очень не хватало. Найти их было трудно. Ардуини из Играта, который сам принимал на работу всех слуг, решил, что у этого хорошенького создания из Чертандо есть свой шик. Тем не менее, предупредил он ее, ей придется избавиться от этого вульгарного горского акцента. Она обещала постараться.
Через шесть месяцев Дианора говорила почти как уроженка этого города, отметил Ардуини. К тому времени он перевел ее из кухни в главный зал прислуживать за столиками и одел в кремовые и темно-коричневые цвета, в которых оформил все свое заведение. Эти цвета, как оказалось, очень ей шли.
Она была тихой, проворной, скромной и вежливой. Запоминала имена и вкусы клиентов. Быстро училась. Через четыре месяца Ардуини предложил ей завидную должность: встречать в главном зале гостей и руководить персоналом в трех обеденных залах.
Она поразила его тем, что отказалась. Она многих поражала. Но Дианора понимала, что для ее цели это будет слишком заметный пост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Значит, решено! — кричала Дианора своим приятным голосом с южным акцентом. И навалилась в поисках опоры на плечо смущенного каретника. — Завтра — за ручки нового плуга! Пересеку границу как можно скорее, чтобы нанести визит «Королеве Играта»! Да благословит Триада ее дни!
«Да спасет Триада мою душу», — думала она, произнося эти слова, совершенно трезвая, и смысл этих пьяных слов пронизывал ее холодом до самых костей.
Они заставили ее замолчать громким взрывом смеха отчасти для того, чтобы заглушить ее речи. В барбадиорском Чертандо совершенно неразумно так превозносить королеву Играта! Дианора очень мило захихикала, но затихла. Каретник и еще один мужчина попытались потом проводить девушку в ее комнату, но получили очаровательный отпор и пошли вместе выпить в единственную открытую ночью таверну форта Синаве, полную свободных от службы наемников.
Ей немного недостает воспитания, в ней чуть многовато «деревенского», чтобы она могла преуспеть в своих амбициозных устремлениях, мудро решили они. А выпив еще, пришли к общему мнению, что у нее самая необыкновенная, обезоруживающая улыбка. Что-то такое появляется у нее в глазах, когда она довольна.
Утром Дианора с самого раннего утра уже ждала с вещами у главных ворот форта. Она договорилась, что ее подвезет в Стиванбург приятной наружности пожилой купец из Сенцио, везущий туда барбадиорские пряности для богатых людей. Когда они двинулись на запад, он сказал ей, что едет в этот скучный Стиванбург исключительно из-за нового ресторана, «Королевы». Она приняла это совпадение за добрый знак и три раза зажала в кулак большой палец левой руки, чтобы исполнилось желание.
Дороги оказались лучше, чем она запомнила; и путешествующие по ним купцы чувствовали себя в большей безопасности. Катясь в повозке, она спросила об этом купца. Он невесело улыбнулся.
— Тираны расправились с большинством грабителей. Это вопрос защиты их собственных интересов. Они хотят быть уверены, что никто другой не ограбит нас, пока они не возьмут свои налоги и пошлины при пересечении границ. — Он деликатно сплюнул в дорожную пыль. — Лично я предпочитал грабителей. Всегда есть способы с ними справиться.
Вскоре Дианора увидела подтверждение тому, о чем он говорил: они проехали мимо двух колес смерти у дороги: они лениво вращались под солнцем вместе с телами распятых на них разбойников, отрубленные кисти которых гнили в их глотках. Пахло очень плохо.
Сенцианец остановился сразу же после перехода границы ради какой-то сделки в форте Форезе. Он также заплатил до копейки дорожные подати, терпеливо выстоял очередь, чтобы его повозку осмотрели и взвесили. После он заметил ей, со свойственной сенцианцам резкостью, что колеса смерти поставлены не только для разбойников с большой дороги и захваченных чародеев.
Задержавшись на границе, они провели ночь в каретном сарае, присоединившись к компании торговцев из Феррата за ужином. Дианора извинилась и рано ушла спать. Она заплатила за отдельную комнату и приняла меры предосторожности, придвинув к двери дубовый туалетный стол. Но ничто ее не потревожило, кроме снов. Она вернулась назад в Тигану, но это было не совсем так, потому что Тиганы не было. Она шептала про себя это имя словно талисман или молитву перед тем, как провалиться в беспокойный сон, полный картин разрушения горящего города.
Вторую ночь они провели в гостинице у реки, у самых стен Стиванбурга, приехав туда после захода солнца, когда ворота города уже заперли с наступлением комендантского часа. На этот раз они ужинали одни, и она проговорила с купцом допоздна. Он был порядочным и трезвым человеком, опровергая расхожие представления о жителях этой развратной провинции, и было очевидно, что она ему нравится. Она получила удовольствие от его общества, он даже привлекал ее своими сухими, остроумными манерами. Тем не менее спала она одна. Это не деревня в Чертандо: здесь у нее не было обязательств.
Во всяком случае, таких обязательств. А что до удовольствий или простой потребности в человеческом общении, Дианора всерьез удивилась бы и не поняла, если бы кто-нибудь сказал ей об этом.
Ей было девятнадцать лет, она приехала в Тигану, которой не существовало.
Утром, войдя в стены города, она попрощалась с купцом, быстро прикоснувшись своей ладонью к его ладони. Казалось, на него произвела впечатление предыдущая ночь, но Дианора повернулась и ушла прочь раньше, чем он смог найти нужные слова.
Неподалеку она нашла гостиницу, где никогда не останавливались ее родители. Ее не очень волновала возможность быть узнанной; она знала, как сильно изменилась и сколько девушек по имени Дианора живет по всей Ладони. Она вперед оплатила три ночи постоя и оставила там свои пожитки.
Потом вышла на улицу города, который еще недавно был Авалле, городом Башен. Авалле, на зеленых берегах Спериона, как раз перед тем местом, где река поворачивает на запад, к морю. Пока она шла, в ней нарастала боль, и больнее всего было видеть, насколько может остаться прежним город после того, как все изменилось.
Дианора прошла через кварталы, где торговали кожей и шерстью. Она помнила, как вприпрыжку бежала здесь рядом с матерью, когда они все приезжали в Авалле на торжественную установку скульптур отца где-нибудь на площади или лоджии. Она даже узнала крохотную лавку, где купила свои первые перчатки из серой кожи на деньги, припрятанные после именин в то лето как раз для такого случая.
«Серый — это цвет для взрослых молодых женщин, а не для маленьких девочек», — пошутил рыжебородый ремесленник. «Я знаю», — гордо ответила Дианора той давней осенью. Мать рассмеялась. В те сказочные времена ее мать была женщиной, которая смеялась. Дианора это помнила.
В квартале, где торговали шерстью, она увидела работающих без устали женщин и девочек, они чесали и пряли шерсть, как делали это веками, в дверных проемах, пользуясь светом раннего утра начала весны. Дальше у реки можно было видеть сараи и дворы красилен и чувствовать их запах.
Когда Квилея за южными горами закуклилась в своем матриархате, много сотен лет назад, Авалле много потерял. Вероятно, больше, чем любой другой город на Ладони. Когда-то он стоял прямо на одном из двух главных торговых путей через горы, а теперь ему грозила опасность остаться не у дел. Коллективная изобретательность, граничащая с гениальностью, позволила городу решительно переориентироваться и сосредоточиться на другом.
На протяжении жизни одного поколения этот город банков и торговли между севером и югом стал основным центром кожевенного производства на Ладони, а также производства великолепно окрашенной шерсти.
Не теряя темпа, Авалле продолжал процветать и сохранил гордость. И башни продолжали расти.
С замиранием сердца Дианора в конце концов призналась себе, что старательно прокладывает свой маршрут по окраинам Стиванбурга, по отдаленным от центра районам, по кварталам ремесленников и смотрит исключительно в сторону окраины и в дверные проемы. Только не в центр, не по направлению гор. Туда, где больше не было башен.
И, осознав это, она все же взглянула, остановившись как вкопанная, посреди широкой площади в конце улицы Красильщиков. На этой площади стоял маленький и очень красивый храм Мориан из мрамора приглушенного розового цвета. Она несколько мгновений разглядывала его, потом подняла взгляд дальше и выше.
И в это мгновение истина окончательно дошла до нее: может показаться, что совершенно ничего не изменилось, во всех маленьких, поверхностных деталях существования, которые никогда по-настоящему не меняются, поскольку люди остаются все теми же людьми, но сердцевина, стержень всего может стать совсем непохожим на то, что было прежде.
Широкие, красивые улицы казались еще шире, чем раньше. Но это потому, что они почти опустели. Слева доносился приглушенный гул, оттуда, где все еще находился рынок у реки, но этот гул даже отдаленно не мог сравниться с тем, как подсказывала ей память, который слышался оттуда по утрам в те далекие годы.
Слишком мало людей. Слишком многие ушли или умерли, а игратянские солдаты были еще заметнее на опустевших улицах. Дианора перевела взгляд выше храма, стоящего на широком бульваре, и посмотрела в центр города.
«Мы можем строить и будем строить улицы широкие и прямые», — решили когда-то жители Авалле, с самого начала, когда повсюду города представляли собой извилистые лабиринты запутанных переулков и извилистых улиц, которые легко оборонять. «Во всем мире не будет города, похожего на наш, а если придется обороняться, мы будем обороняться с наших башен».
Которые исчезли. Уродливая, плоская линия горизонта больно резанула Дианору своей непрерывностью. Словно существовал некий обман зрения, и глаз неустанно искал то, что непременно должно здесь быть.
С самых первых дней существования этого просторного, элегантного города на берегах Спериона башни ассоциировались с Авалле. Воплощение гордости жителей Тиганы — или наглый вызов, как говорили в провинциях Корте, Кьяра и Астибар. Они также были символом внутреннего соперничества, так как каждая знатная семья или состоятельная гильдия банкиров или торговцев воздвигала свою собственную башню, такую высокую, какую только могла себе позволить, и даже выше. Грациозные или воинственные, из красного камня, или песчаника, или серого камня, башни Авалле вздымались ввысь к небесам Эанны, будто лес внутри городских стен.
Внутренние конфликты в какой-то момент стали угрожающими, нередки были случаи убийств и саботажа, лучшие каменщики и архитекторы запрашивали сногсшибательные цены. И третий принц Алессан в Тигане у моря более двухсот лет назад положил конец безумию самым простым способом.
Он поручил Орсарии, самому знаменитому архитектору, построить для него в Авалле дворец. В этом дворце должна быть башня, сказал Алессан, которая будет — и останется навсегда по закону — самой высокой в городе.
Так и сделали. Шпиль башни Принца, стройный и грациозный, раскрашенный зелеными и белыми полосами, как напоминание о море здесь, вдали от него, положил конец соревнованию за высшую точку Авалле. И с тех пор по примеру принца Алессана, по традиции, все принцы и принцессы Тиганы рождались в Авалле, во дворце под этим шпилем, что знаменовало их принадлежность к обоим городам: к Тигане, городу Волн, и к Авалле, городу Башен.
Дианора знала, что когда-то башен было семьдесят, увенчанных прекрасной бело-зеленой башней Принца. Когда-то? Четыре года назад.
Что представляет собой человек, подумала Дианора — отсутствие башен резало ей глаза, — который живет изо дня в день, как она, разговаривает, работает, ест, занимается любовью, спит, иногда даже смеется, но сердце которого вырезали из живого тела? Не оставив никакого видимого глазом шрама. Никакой раны, напоминающей об остром клинке.
Мусор убрали. Ни одна струйка дыма, если не считать дыма от красилен, не портила чистой синевы неба. День был тихим и ясным, птицы пели, приветствуя приход тепла. Ничто, совсем ничто не указывало на то, что в этом месте стояли башни. В этом плоском, постепенно угасающем городе Стиванбурге, в отдаленном уголке полуострова Ладонь, в самой угнетенной из всех провинции.
«Что представляет собой такой человек? — снова подумала Дианора. — Тот человек, у которого нет сердца?» Она не знала ответа, как она могла его знать? В ней снова змеиными кольцами шевельнулась утрата, и снова вслед за ней ожила ненависть, словно обе они только что родились, еще более холодные и резкие, чем раньше.
Она пошла по широкому бульвару в центр Стиванбурга. Прошла мимо солдатских казарм и входа во дворец губернатора. Недалеко от него она нашла «Королеву». Ее тут же взяли на работу. Начинать этим же вечером. Рук очень не хватало. Найти их было трудно. Ардуини из Играта, который сам принимал на работу всех слуг, решил, что у этого хорошенького создания из Чертандо есть свой шик. Тем не менее, предупредил он ее, ей придется избавиться от этого вульгарного горского акцента. Она обещала постараться.
Через шесть месяцев Дианора говорила почти как уроженка этого города, отметил Ардуини. К тому времени он перевел ее из кухни в главный зал прислуживать за столиками и одел в кремовые и темно-коричневые цвета, в которых оформил все свое заведение. Эти цвета, как оказалось, очень ей шли.
Она была тихой, проворной, скромной и вежливой. Запоминала имена и вкусы клиентов. Быстро училась. Через четыре месяца Ардуини предложил ей завидную должность: встречать в главном зале гостей и руководить персоналом в трех обеденных залах.
Она поразила его тем, что отказалась. Она многих поражала. Но Дианора понимала, что для ее цели это будет слишком заметный пост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104