— Но в своей великой премудрости они не оставили здесь места для здравого смысла. Подумать только, какое множество насекомых попадает в палату через эти небесные люки! Я уж не говорю о грязи, пыли и дожде.
Мара ласково улыбнулась старой наперснице:
— Ты верна себе… заботишься обо всех, даже об обитателях змеиного гнезда! Пусть тебя не беспокоят их удобства: эту крышу наверняка как следует прикрывают, когда дело идет к ненастью. У жены Джингу на лице столько краски, что ей никак нельзя попасть под неожиданный дождик.
Накойя примолкла, но перед тем успела проворчать, что глаза у нее и в молодости не отличались такой зоркостью, а уж сейчас и подавно. Мара похлопала по сухонькой руке, желая подбодрить старушку, а затем начала спускаться с галереи. В платье, расшитом мелким жемчугом, с зелеными лентами, которыми были перевиты пряди ее прихотливо уложенных волос, она выглядела великолепно. От нее и Накойи не отставал Папевайо в парадных доспехах; хотя он и сопровождал свою хозяйку и ее первую советницу на светский прием, все его движения выдавали не меньшую собранность и настороженность, чем на поле боя. Многолюдные съезды цуранской знати зачастую оказывались опасней любого сражения. Непринужденные манеры и приветливость нередко скрывали борьбу амбиций; когда в Игре Совета заключались новые союзы, а прежние трещали по швам, любой из присутствующих властителей мог неожиданно оказаться врагом. Мало у кого дрогнула бы рука, если бы представилась возможность нанести удар по Акоме и в результате подняться в общественной иерархии хоть на одну ступеньку выше. И даже те, кто в обычных условиях не имел с Акомой никаких разногласий, могли, находясь на территории Минванаби, согнуться под напором господствующего ветра.
Огромное богатство, назойливо выставляемое напоказ, не породило в Маре, вкусы которой всегда отличались простотой и скромностью, ни восторга, ни подавленности. Ее же собственная одежда, тщательно продуманная заранее, лишь подтвердила то мнение о ней, которое уже сложилось у присутствующих. Большинство из них видело в ней молодую, неискушенную девочку, которая нашла защиту для своего дома в браке с отпрыском Анасати. Теперь, после смерти Бантокапи, с ней снова можно было не церемониться. Мара не намеревалась выводить их из этого заблуждения: люди даже не считали нужным держать язык за зубами, когда она проходила мимо них, и у нее было больше возможностей хотя бы по крохам собирать полезные сведения, сопоставляя обрывки разговоров, суждений и отдельных реплик. Спустившись к подножию лестницы, Мара направилась к помосту, чтобы по всей форме приветствовать властителя Минванаби. По пути она примечала, с каким выражением смотрят на нее наиболее знатные вельможи, старалась запомнить, кто с кем шушукается в небольших группах гостей. Пригодилась ей и монастырская выучка. Тем, кто с ней здоровался, она отвечала с должной учтивостью, но ее не одурманивали ни сладкие улыбки, ни теплые слова.
Джингу Минванаби следил за ее приближением с нетерпением голодного джаггуна. Мара видела, что он оборвал на полуслове беседу со своим советником, когда она поднялась по ступеням, чтобы поблагодарить его за радушный прием.
Властитель Минванаби оказался весьма тучным человеком. Было очевидно, что он уже много лет — возможно, со времен юности — не облачался в боевые доспехи, но злобой и хитростью все еще блестели его глаза. Расшитые жемчугом ленты обвивали его запястья; перламутровые украшения свисали с воротника, слегка потемневшего от прикосновения к потной шее властителя. Его приветственный поклон был несколько более небрежным, чем это подобало при встрече с правительницей ее ранга.
— Госпожа властительница Акомы, — обратился он к ней, — нам чрезвычайно приятно, что ты согласилась присоединиться к нам ради чествования Имперского Стратега.
Сейчас все взоры были прикованы к Маре: каждому гостю хотелось увидеть, как она выйдет из щекотливого положения. Однако ответ Мары в точности соответствовал приветствию: и голос звучал столь же приторно, и поклон был ничуть не более низким и почтительным:
— Мы благодарны властителю Минванаби за его любезное приглашение.
Самообладание и выдержка гостьи немедленно привели хозяина дома в раздражение. Джингу подал кому-то знак приблизиться к переднему краю помоста, а Маре сообщил:
— Тут у нас присутствует кое-кто, с кем ты, по-моему, знакома.
Его губы искривились в ухмылке алчного ожидания.
Но властительница Акомы не выразила никаких чувств при виде женщины, которая выступила вперед по зову хозяина. Аракаси предупреждал Мару, что Теани обретается где-то среди домочадцев Джингу; мало того, она не только ублажала властителя в постели, но и служила ему как лазутчица. Однако то, что бывшая любовница Бантокапи втерлась в кружок персон, наиболее приближенных к Джингу, привело Мару в некоторое замешательство. Видимо, эта женщина была гораздо умнее, чем думали многие. Во всяком случае, здесь она добилась положения признанной фаворитки; чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на ее наряд из редкостных шелков, на украшения из драгоценных камней и цепочку-ожерелье из еще более редкого металла. Но ни драгоценности, ни телесная красота не могли вполне скрыть неприглядность ее натуры. Если бы ненависть, горевшая в прекрасных глазах, могла убивать, Мара уже обратилась бы в пепел.
Обращать внимание на Теани, занимающую такое положение, не следовало: это могли бы счесть проявлением излишней любезности и истолковать как признак слабости. Поэтому Мара адресовала свои слова исключительно властителю Минванаби:
— Моя советница и я сама только что прибыли после долгого и утомительного путешествия. Не укажет ли властитель, какие места отведены нам за столами, чтобы мы могли немного подкрепиться с дороги до начала банкета и других увеселений?
Щелчком короткого толстого пальца Джингу поправил бахрому на своем костюме. Затем он приказал подать ему прохладительное питье; между тем его рука неторопливо поглаживала плечо стоявшей рядом Теани. Супруга Джингу не соизволила заметить этот жест. Когда уже каждому стало ясно, что хозяин не собирается исполнять просьбу гостьи из Акомы, пока не удовлетворит свои собственные желания, он благосклонно кивнул слуге:
— Проводи госпожу Мару и ее слуг к столу… третьему от конца, ближайшему к выходу из кухни, чтобы их можно было обслужить побыстрее.
Его толстый живот заколыхался: Джингу открыто смеялся, наслаждаясь собственным остроумием.
Предложить знатной даме такое место значило оскорбить ее. Однако Теани этого показалось мало. Задетая за живое пренебрежением Мары, она вмешалась в беседу:
— Лучше бы ты посадил эту женщину с рабами, господин мой. Всем известно, что величие Акомы держится только на доброй воле Анасати, но даже эта добрая воля сильно поизносилась, после того как погиб сын господина Текумы.
Оскорбление было слишком сильным, чтобы оставить его без внимания. Все еще не желая обращаться прямо к Теани, Мара намеренно подхватила подготовленную для нее наживку. Уставившись холодным взглядом на толстое смеющееся лицо Джингу, Мара заметила:
— Господин Минванаби, всем известно твое… великодушие, но, несомненно, даже ты не сочтешь для себя заманчивой возможность держать в своем хозяйстве отбросы другого мужчины.
Джингу обнял Теани за плечи и привлек ее к себе:
— Ты что-то путаешь, госпожа Мара. Эту женщину не бросал ни один мужчина. Просто так получилось, что она пережила своего последнего хозяина. Я напомню тебе раз и навсегда: Теани — одна из моих подданных, здесь ее высоко ценят и почитают.
— Ах, конечно. — Мара изобразила неуловимый поклон-извинение. — Учитывая твои широко известные вкусы, она, должно быть, знает, как тебе угодить, Джингу. В самом деле, у моего покойного супруга ее услуги тоже никогда не вызывали нареканий. Но ведь и аппетиты Банто были несколько… грубоваты.
Глаза Теани метали молнии. Ее приводило в ярость именно то, что Мара как будто и не замечала ни ее оскорблений, ни ее самой. Да и властитель Минванаби уже не находил в происходящем ничего забавного: эта замухрышка, недавняя девственница из храма Лашимы, держалась с таким достоинством, словно все их попытки ее унизить и запугать не производили на нее никакого впечатления. А между тем слуга уже топтался за спиной Мары, чтобы проводить гостью из Акомы и ее немногочисленную свиту к указанному столу, и у Джингу оставалась единственная возможность выйти с честью из неловкого положения: положить конец затянувшейся сцене.
Время за праздничной трапезой текло для Мары медленно. Угощения, музыканты, танцовщицы — все было наивысшего сорта, но здесь, у выхода из кухни, приходилось терпеть жару, шум и раздражающую суету. От всего этого и более всего от запахов пищи На-койю мутило. Напряжение сказывалось и на неутомимом Папевайо: вокруг сновали незнакомые ему люди, и на каждом из подносов, которые они проносили мимо, можно было обнаружить предметы, способные послужить оружием в тренированных руках. Он не пропустил мимо ушей сказанную Марой фразу о «несчастных случаях». И хотя трудно было предположить, что властитель Минванаби попытается подстроить убийство в многолюдной палате, у всех на виду, Мару преследовало воспоминание о взгляде Теани, полном смертельной злобы. Командир авангарда Акомы не мог расслабиться ни на мгновение. Когда подошла к концу первая перемена блюд, Папевайо легко коснулся плеча своей хозяйки:
— Госпожа, я предлагаю возвратиться в твои покои до наступления темноты. Здешние коридоры и переходы для нас непривычны, и если ты будешь дожидаться, пока про нас вспомнит Минванаби, может случиться так, что слуга, которого он назначит тебе в провожатые, получит какие-нибудь новые указания.
Мара очнулась от задумчивости. Темные круги под глазами выдавали ее усталость. Она заговорила о том, что ее беспокоило:
— Нужно найти способ послать весточку в казармы, чтобы Аракаси знал, как с нами связаться при необходимости.
Папевайо угрюмо ответил:
— Мы ничего не можем предпринять, не рискуя выдать себя, госпожа. Доверься Аракаси. Его агенты могут встречаться с ним без опаски, и он сам тебя найдет, если понадобится.
Мара только кивнула. Похлопав Накойю по плечу, она встала, чтобы передать властителю Минванаби извинения за ранний отход ко сну. Головная боль, которая ее мучила, была отнюдь не вымышленной; и, поскольку прибытие Имперского Стратега ожидалось только завтра, она могла покинуть пиршественную залу без риска оскорбить чьи-то чувства. Но в любом случае она желала оставить о себе впечатление как об особе молодой, неопытной и ее слишком разбирающейся в тонкостях этикета. Если она уйдет к себе несколько раньше других, гости лишний раз убедятся в том, что имеют дело с недалекой простушкой… а она получит короткую передышку, которая, возможно, позволит ей предпринять какие-то шаги для своей защиты.
Одного из слуг, собиравших со столов тарелки, Мара послала уведомить властителя, что она уходит к себе. К тому моменту, когда эта новость достигла хозяйского возвышения, кресла, на которых она сидела со своими спутниками за трапезой, были уже пустыми. На широком лице властителя Минванаби расплылась торжествующая самодовольная улыбка. Наслаждаясь этим жалким триумфом, Джингу не заметил, что исчезла также и Теани. Фаворитка пускалась на всякие хитрости, внушая хозяину, что расправа с властительницей Акомы будет намного интересней, если еще и помучить ее перед смертью. Наконец красавице Теани надоело упрямство Джингу, и она вознамерилась прибегнуть к иным средствам, чтобы добиться желаемого. А такие средства у нее имелись.
***
Концы синего шелкового шарфа, накинутого на волосы Теани, трепетали у нее за спиной, словно относимые ветром, когда она быстрым шагом проходила по заднему коридору дворца Минванаби. Она не стала поправлять ни шарф, который соскользнул с головы на плечи, ни прядку рыжеватых волос, выбившуюся из прически. Комната первого сотника Шимицу находилась за следующим двориком; необходимость таиться от посторонних взглядов миновала. В этот час ей мог встретиться разве что раб, зажигающий масляные лампы. Проскользнув за последнюю перегородку, Теани загадочно улыбнулась. Сегодня раб придет сюда поздно: сейчас он наверняка сбивается с ног, прислуживая гостям.
В тихом дворике, залитом лунным светом, Теани остановилась и расстегнула ворот платья. Удостоверившись, что легкие ткани уже не скрывают соблазнительных очертаний ее груди, она улыбнулась. Сегодня ночью, если она с толком сыграет свою роль, эта тощая сука из Акомы умрет. Какой отрадой для слуха будут ее предсмертные крики!
Дверная перегородка, ведущая в комнату Шимицу, была приоткрыта. Там, внутри, горела лампа, и на матово-прозрачной перегородке виднелся силуэт мужчины, сидевшего на подушках с бутылью в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Мара ласково улыбнулась старой наперснице:
— Ты верна себе… заботишься обо всех, даже об обитателях змеиного гнезда! Пусть тебя не беспокоят их удобства: эту крышу наверняка как следует прикрывают, когда дело идет к ненастью. У жены Джингу на лице столько краски, что ей никак нельзя попасть под неожиданный дождик.
Накойя примолкла, но перед тем успела проворчать, что глаза у нее и в молодости не отличались такой зоркостью, а уж сейчас и подавно. Мара похлопала по сухонькой руке, желая подбодрить старушку, а затем начала спускаться с галереи. В платье, расшитом мелким жемчугом, с зелеными лентами, которыми были перевиты пряди ее прихотливо уложенных волос, она выглядела великолепно. От нее и Накойи не отставал Папевайо в парадных доспехах; хотя он и сопровождал свою хозяйку и ее первую советницу на светский прием, все его движения выдавали не меньшую собранность и настороженность, чем на поле боя. Многолюдные съезды цуранской знати зачастую оказывались опасней любого сражения. Непринужденные манеры и приветливость нередко скрывали борьбу амбиций; когда в Игре Совета заключались новые союзы, а прежние трещали по швам, любой из присутствующих властителей мог неожиданно оказаться врагом. Мало у кого дрогнула бы рука, если бы представилась возможность нанести удар по Акоме и в результате подняться в общественной иерархии хоть на одну ступеньку выше. И даже те, кто в обычных условиях не имел с Акомой никаких разногласий, могли, находясь на территории Минванаби, согнуться под напором господствующего ветра.
Огромное богатство, назойливо выставляемое напоказ, не породило в Маре, вкусы которой всегда отличались простотой и скромностью, ни восторга, ни подавленности. Ее же собственная одежда, тщательно продуманная заранее, лишь подтвердила то мнение о ней, которое уже сложилось у присутствующих. Большинство из них видело в ней молодую, неискушенную девочку, которая нашла защиту для своего дома в браке с отпрыском Анасати. Теперь, после смерти Бантокапи, с ней снова можно было не церемониться. Мара не намеревалась выводить их из этого заблуждения: люди даже не считали нужным держать язык за зубами, когда она проходила мимо них, и у нее было больше возможностей хотя бы по крохам собирать полезные сведения, сопоставляя обрывки разговоров, суждений и отдельных реплик. Спустившись к подножию лестницы, Мара направилась к помосту, чтобы по всей форме приветствовать властителя Минванаби. По пути она примечала, с каким выражением смотрят на нее наиболее знатные вельможи, старалась запомнить, кто с кем шушукается в небольших группах гостей. Пригодилась ей и монастырская выучка. Тем, кто с ней здоровался, она отвечала с должной учтивостью, но ее не одурманивали ни сладкие улыбки, ни теплые слова.
Джингу Минванаби следил за ее приближением с нетерпением голодного джаггуна. Мара видела, что он оборвал на полуслове беседу со своим советником, когда она поднялась по ступеням, чтобы поблагодарить его за радушный прием.
Властитель Минванаби оказался весьма тучным человеком. Было очевидно, что он уже много лет — возможно, со времен юности — не облачался в боевые доспехи, но злобой и хитростью все еще блестели его глаза. Расшитые жемчугом ленты обвивали его запястья; перламутровые украшения свисали с воротника, слегка потемневшего от прикосновения к потной шее властителя. Его приветственный поклон был несколько более небрежным, чем это подобало при встрече с правительницей ее ранга.
— Госпожа властительница Акомы, — обратился он к ней, — нам чрезвычайно приятно, что ты согласилась присоединиться к нам ради чествования Имперского Стратега.
Сейчас все взоры были прикованы к Маре: каждому гостю хотелось увидеть, как она выйдет из щекотливого положения. Однако ответ Мары в точности соответствовал приветствию: и голос звучал столь же приторно, и поклон был ничуть не более низким и почтительным:
— Мы благодарны властителю Минванаби за его любезное приглашение.
Самообладание и выдержка гостьи немедленно привели хозяина дома в раздражение. Джингу подал кому-то знак приблизиться к переднему краю помоста, а Маре сообщил:
— Тут у нас присутствует кое-кто, с кем ты, по-моему, знакома.
Его губы искривились в ухмылке алчного ожидания.
Но властительница Акомы не выразила никаких чувств при виде женщины, которая выступила вперед по зову хозяина. Аракаси предупреждал Мару, что Теани обретается где-то среди домочадцев Джингу; мало того, она не только ублажала властителя в постели, но и служила ему как лазутчица. Однако то, что бывшая любовница Бантокапи втерлась в кружок персон, наиболее приближенных к Джингу, привело Мару в некоторое замешательство. Видимо, эта женщина была гораздо умнее, чем думали многие. Во всяком случае, здесь она добилась положения признанной фаворитки; чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на ее наряд из редкостных шелков, на украшения из драгоценных камней и цепочку-ожерелье из еще более редкого металла. Но ни драгоценности, ни телесная красота не могли вполне скрыть неприглядность ее натуры. Если бы ненависть, горевшая в прекрасных глазах, могла убивать, Мара уже обратилась бы в пепел.
Обращать внимание на Теани, занимающую такое положение, не следовало: это могли бы счесть проявлением излишней любезности и истолковать как признак слабости. Поэтому Мара адресовала свои слова исключительно властителю Минванаби:
— Моя советница и я сама только что прибыли после долгого и утомительного путешествия. Не укажет ли властитель, какие места отведены нам за столами, чтобы мы могли немного подкрепиться с дороги до начала банкета и других увеселений?
Щелчком короткого толстого пальца Джингу поправил бахрому на своем костюме. Затем он приказал подать ему прохладительное питье; между тем его рука неторопливо поглаживала плечо стоявшей рядом Теани. Супруга Джингу не соизволила заметить этот жест. Когда уже каждому стало ясно, что хозяин не собирается исполнять просьбу гостьи из Акомы, пока не удовлетворит свои собственные желания, он благосклонно кивнул слуге:
— Проводи госпожу Мару и ее слуг к столу… третьему от конца, ближайшему к выходу из кухни, чтобы их можно было обслужить побыстрее.
Его толстый живот заколыхался: Джингу открыто смеялся, наслаждаясь собственным остроумием.
Предложить знатной даме такое место значило оскорбить ее. Однако Теани этого показалось мало. Задетая за живое пренебрежением Мары, она вмешалась в беседу:
— Лучше бы ты посадил эту женщину с рабами, господин мой. Всем известно, что величие Акомы держится только на доброй воле Анасати, но даже эта добрая воля сильно поизносилась, после того как погиб сын господина Текумы.
Оскорбление было слишком сильным, чтобы оставить его без внимания. Все еще не желая обращаться прямо к Теани, Мара намеренно подхватила подготовленную для нее наживку. Уставившись холодным взглядом на толстое смеющееся лицо Джингу, Мара заметила:
— Господин Минванаби, всем известно твое… великодушие, но, несомненно, даже ты не сочтешь для себя заманчивой возможность держать в своем хозяйстве отбросы другого мужчины.
Джингу обнял Теани за плечи и привлек ее к себе:
— Ты что-то путаешь, госпожа Мара. Эту женщину не бросал ни один мужчина. Просто так получилось, что она пережила своего последнего хозяина. Я напомню тебе раз и навсегда: Теани — одна из моих подданных, здесь ее высоко ценят и почитают.
— Ах, конечно. — Мара изобразила неуловимый поклон-извинение. — Учитывая твои широко известные вкусы, она, должно быть, знает, как тебе угодить, Джингу. В самом деле, у моего покойного супруга ее услуги тоже никогда не вызывали нареканий. Но ведь и аппетиты Банто были несколько… грубоваты.
Глаза Теани метали молнии. Ее приводило в ярость именно то, что Мара как будто и не замечала ни ее оскорблений, ни ее самой. Да и властитель Минванаби уже не находил в происходящем ничего забавного: эта замухрышка, недавняя девственница из храма Лашимы, держалась с таким достоинством, словно все их попытки ее унизить и запугать не производили на нее никакого впечатления. А между тем слуга уже топтался за спиной Мары, чтобы проводить гостью из Акомы и ее немногочисленную свиту к указанному столу, и у Джингу оставалась единственная возможность выйти с честью из неловкого положения: положить конец затянувшейся сцене.
Время за праздничной трапезой текло для Мары медленно. Угощения, музыканты, танцовщицы — все было наивысшего сорта, но здесь, у выхода из кухни, приходилось терпеть жару, шум и раздражающую суету. От всего этого и более всего от запахов пищи На-койю мутило. Напряжение сказывалось и на неутомимом Папевайо: вокруг сновали незнакомые ему люди, и на каждом из подносов, которые они проносили мимо, можно было обнаружить предметы, способные послужить оружием в тренированных руках. Он не пропустил мимо ушей сказанную Марой фразу о «несчастных случаях». И хотя трудно было предположить, что властитель Минванаби попытается подстроить убийство в многолюдной палате, у всех на виду, Мару преследовало воспоминание о взгляде Теани, полном смертельной злобы. Командир авангарда Акомы не мог расслабиться ни на мгновение. Когда подошла к концу первая перемена блюд, Папевайо легко коснулся плеча своей хозяйки:
— Госпожа, я предлагаю возвратиться в твои покои до наступления темноты. Здешние коридоры и переходы для нас непривычны, и если ты будешь дожидаться, пока про нас вспомнит Минванаби, может случиться так, что слуга, которого он назначит тебе в провожатые, получит какие-нибудь новые указания.
Мара очнулась от задумчивости. Темные круги под глазами выдавали ее усталость. Она заговорила о том, что ее беспокоило:
— Нужно найти способ послать весточку в казармы, чтобы Аракаси знал, как с нами связаться при необходимости.
Папевайо угрюмо ответил:
— Мы ничего не можем предпринять, не рискуя выдать себя, госпожа. Доверься Аракаси. Его агенты могут встречаться с ним без опаски, и он сам тебя найдет, если понадобится.
Мара только кивнула. Похлопав Накойю по плечу, она встала, чтобы передать властителю Минванаби извинения за ранний отход ко сну. Головная боль, которая ее мучила, была отнюдь не вымышленной; и, поскольку прибытие Имперского Стратега ожидалось только завтра, она могла покинуть пиршественную залу без риска оскорбить чьи-то чувства. Но в любом случае она желала оставить о себе впечатление как об особе молодой, неопытной и ее слишком разбирающейся в тонкостях этикета. Если она уйдет к себе несколько раньше других, гости лишний раз убедятся в том, что имеют дело с недалекой простушкой… а она получит короткую передышку, которая, возможно, позволит ей предпринять какие-то шаги для своей защиты.
Одного из слуг, собиравших со столов тарелки, Мара послала уведомить властителя, что она уходит к себе. К тому моменту, когда эта новость достигла хозяйского возвышения, кресла, на которых она сидела со своими спутниками за трапезой, были уже пустыми. На широком лице властителя Минванаби расплылась торжествующая самодовольная улыбка. Наслаждаясь этим жалким триумфом, Джингу не заметил, что исчезла также и Теани. Фаворитка пускалась на всякие хитрости, внушая хозяину, что расправа с властительницей Акомы будет намного интересней, если еще и помучить ее перед смертью. Наконец красавице Теани надоело упрямство Джингу, и она вознамерилась прибегнуть к иным средствам, чтобы добиться желаемого. А такие средства у нее имелись.
***
Концы синего шелкового шарфа, накинутого на волосы Теани, трепетали у нее за спиной, словно относимые ветром, когда она быстрым шагом проходила по заднему коридору дворца Минванаби. Она не стала поправлять ни шарф, который соскользнул с головы на плечи, ни прядку рыжеватых волос, выбившуюся из прически. Комната первого сотника Шимицу находилась за следующим двориком; необходимость таиться от посторонних взглядов миновала. В этот час ей мог встретиться разве что раб, зажигающий масляные лампы. Проскользнув за последнюю перегородку, Теани загадочно улыбнулась. Сегодня раб придет сюда поздно: сейчас он наверняка сбивается с ног, прислуживая гостям.
В тихом дворике, залитом лунным светом, Теани остановилась и расстегнула ворот платья. Удостоверившись, что легкие ткани уже не скрывают соблазнительных очертаний ее груди, она улыбнулась. Сегодня ночью, если она с толком сыграет свою роль, эта тощая сука из Акомы умрет. Какой отрадой для слуха будут ее предсмертные крики!
Дверная перегородка, ведущая в комнату Шимицу, была приоткрыта. Там, внутри, горела лампа, и на матово-прозрачной перегородке виднелся силуэт мужчины, сидевшего на подушках с бутылью в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83