Носильщики выпрямились, готовые пуститься в дорогу: они стремились поскорее вернуться домой, где на столах их дожидались миски с остывшим ужином.
Однако властительница все еще медлила. Она понимала, что Накойя вправе порицать ее за пустую трату времени там, где ее присутствие вовсе не требуется. Но ведь старая няня была убеждена, что у Акомы есть лишь один путь к безопасности: разумный и скорый политический брак. А вот Мара так не считала. Она не могла отрешиться от мысли, что сейчас главная угроза коренится в отчаянной нехватке солдат, и ломала голову над тем, как бы пополнить их ряды. Взмахом руки она снова подозвала к себе Кейока. Он поклонился; в сумерках черты его лица были плохо различимы.
— Скоро ночь, госпожа. Если ты желаешь посоветоваться, позволь мне присоединиться к твоему эскорту: когда наступит тьма, охранять тебя будет гораздо труднее.
На душе у Мары полегчало: отрадно было лишний раз убедиться в тех самых достоинствах военачальника, которые так ценил в нем властитель Седзу. Улыбнувшись, она позволила старому воину усадить ее в паланкин и сразу же перешла к делу:
— Ты уже начал набирать пополнение?
Кейок приказал носильщикам трогаться в путь, а затем зашагал рядом с паланкином.
— Госпожа, двое из ваших солдат связались со своими родичами в дальних городах и попросили прислать к тебе на службу кого-нибудь из младших сыновей. Через пару недель я разрешу еще одному-двум сделать то же самое. Если таких попыток будет больше, во всех казармах, от Амболины до Дустари, станет известно, что Акоме не хватает защитников.
В темноте расцвели огни: рабы, чинившие ограду, зажгли фонари, чтобы продолжить работу. Но вот носилки властительницы повернули к господскому дому. Кто-то неуверенно затянул песню; потом к первому голосу присоединился второй, а за ним и еще несколько голосов. Памятуя о том, что безопасность этих людей зависит от ее благоразумия, она спросила:
— Нам придется оплачивать контракты?
Кейок застыл на месте:
— С кем? С наемниками? С обычными охранниками караванов? — За один шаг он наверстал то расстояние, на которое успели продвинуться носильщики. — Невозможно. На них нельзя будет положиться. Люди, которые не принесут перед натами Акомы клятву, скрепленную кровью… хуже чем бесполезны. Они не будут обязаны тебе своей честью. Чтобы ты могла выстоять против врагов твоего отца, тебе нужны воины, которые без колебаний выполнят любой твой приказ, даже ценой своей жизни. Покажи мне человека, который готов умереть за плату, и я приму его на службу. Нет, госпожа, наемников используют только для выполнения простых поручений: охранять склады или ходить дозором, отпугивая обычных воров. И это делается только для того, чтобы освободить настоящих воинов для несения более почетной службы.
— Значит, нам все-таки нужны наемники, — настаивала Мара, — хотя бы для того, чтобы не позволить серым воинам объедаться мясом наших нидр.
Кейок отстегнул свой шлем от пояса и потеребил плюмаж.
— Да, госпожа… когда настанут лучшие времена. Но не сейчас. Из тех наемников, чьи услуги ты оплатишь, половина, скорее всего, будет состоять из шпионов. Хотя мне и противно оставлять безнаказанными молодчиков, не имеющих хозяев, нам придется запастись терпением и медленно наращивать силы.
— И умирать, — с горечью сказала Мара. С каждой минутой она все более остро сознавала, что у нее, по-видимому, есть лишь один выход: последовать совету Накойи и вступить в брак ради выживания; но все ее существо восставало против такого решения.
Пораженный состоянием девушки, в котором он никогда прежде ее не видел, Кейок приказал носильщикам остановиться.
— Госпожа?..
— Какой срок понадобится господину Минванаби, чтобы узнать, сколь велик ущерб, причиненный нашему дому его предательством? — Мара вскинула голову; ее лицо смутным овалом белело между занавесками. — Рано или поздно один из его шпионов обнаружит, что сердце нашего дома слабо, что мои поместья лишились охраны, если не считать горсточки уцелевших воинов… А мы пока лезем вон из кожи, лишь бы поддержать иллюзию благополучия. Наши дальние владения полностью беззащитны, поскольку сторожить их — для отвода глаз — приставлены старики и необученные юнцы, щеголяющие зелеными доспехами! Мы живем, как трусишка-газен: не смеем дышать и надеемся, что харулт нас не растопчет! Но эти надежды тщетны. В любой день можно ожидать, что все наши уловки будут разгаданы. И тогда властители, жаждущие нашей гибели, нападут и ударят со всей жестокостью!
Кейок водрузил шлем на голову, а затем подчеркнуто неторопливо застегнул ремешок под подбородком.
— Твои солдаты умрут, защищая тебя, госпожа.
— Вот именно, Кейок. — Слова рвались из самого сердца Мары; она не могла унять бурю чувств, из которых главным была безнадежность. — Все они умрут. А также и ты, и Вайо, и даже старая Накойя, Потом враги, убившие моего отца и брата, отправят мою голову и натами нашей семьи к властителю Минванаби, и… и Акомы больше не будет.
Старый солдат в молчании опустил руки. Он не мог ни опровергнуть слова своей госпожи, ни предложить ей хоть какое-нибудь утешение. Он тихо приказал носильщикам идти вперед, к дому, к свету, к средоточию красоты и искусства, ко всему, что было сердцем Акомы.
Носилки качнулись, когда после неровной почвы луга рабы вступили на мощенную гравием дорожку. Устыдившись своей вспышки, Мара распустила завязки занавесок, и тонкие полотнища упали, отгородив ее от мира. Понимая, что, возможно, она плачет, Кейок выступал рядом с паланкином, глядя только перед собой. Выжить, не утратив чести, — это казалось недостижимой мечтой после гибели властителя Седзу и его сына. И все-таки ради хозяйки, чью жизнь он оберегал, старый воин не хотел поддаться уверенности, которой успели проникнуться его соратники: что немилостью богов отмечен этот дом и судьба Акомы неотвратимо близится к концу.
От этих печальных мыслей военачальника отвлек голос Мары, в котором звучала неожиданная решимость:
— Кейок, вот если я умру, а ты переживешь меня… что тогда?
Кейок указал назад, в сторону холмов, где укрылись разбойники со своей добычей.
— Если я не получу от тебя, госпожа, разрешения покончить с собой, я стану таким, как те люди. Бродяга, не имеющий хозяина, одинокий, без цели и смысла… серый воин, который не вправе носить цвета никакого дома.
Мара немного отодвинула занавеску:
— И таковы все бандиты?
— Некоторые. Другие — мелкие преступники, воры и грабители; иногда среди них попадаются и убийцы, но большинство — это солдаты, пережившие своих хозяев.
Носилки приближались к крыльцу господского дома, где томились в ожидании Накойя и несколько слуг. Мара поспешила задать новый вопрос:
— Это люди чести, Кейок?
Во взгляде, который военачальник бросил на властительницу, не было и тени упрека.
— У бездомного солдата не может быть чести, госпожа. Но прежде, до того как погибли их хозяева… Я полагаю, что серые воины были достойными людьми… И все-таки, пережить своего хозяина… это знак немилости богов.
Паланкин был уже у крыльца, и носильщики опустили его на землю. Мара раздвинула занавески шире и с помощью Кейока выбралась из паланкина.
— Военачальник, когда твои разведчики вернутся с холмов, зайди ко мне. У меня есть план, который нужно обсудить, пока весь дом спит.
— Как прикажешь, госпожа.
Кейок поклонился, прижав кулак к груди, как полагалось по этикету. Но когда слуги, высоко поднимая фонари, двинулись вперед, чтобы осветить ей путь, Мара подумала, что уловила искру одобрения на изборожденном шрамами лице старого воина.
Беседа Мары с Кейоком затянулась до глубокой ночи. Звезды искрились, как льдинки. Медно-золотой профиль луны Келевана стоял в зените, когда военачальник поднял с пола свой шлем.
— Госпожа, твой план рискованно дерзок. Но от газена никто не ожидает нападения, и потому этот план может сработать.
— Он должен сработать! — Мара выпрямилась в темноте. — Иначе наша гордость сильно пострадает. Просить о безопасности в обмен на брак — это не прибавит нам чести и только порадует тех, кто строит против нас козни. Наш дом уже не будет одним из главных участников Игры Совета, и духи моих предков не смогут обрести покой. Нет, я думаю, что по этому поводу отец сказал бы: «Безопасный путь не всегда самый лучший».
Кейок надел и закрепил шлем столь тщательно, словно готовился к сражению.
— Как пожелает моя госпожа. Но я не завидую тому, кто возьмет на себя задачу объяснить Накойе, что именно ты задумала.
Он поклонился, повернулся и зашагал к двери; отодвинув засов, он вышел в сад. Лунный свет золотил цветочные клумбы. Мара следила за удаляющимся силуэтом военачальника, и ей казалось, что плечи у него сейчас развернуты шире, чем обычно, а в легкой походке чуть меньше напряжения. Она чувствовала, что Кейок одобряет военный способ преодоления трудностей, стоящих перед Акомой, и его молчаливая поддержка принесла ей немалое облегчение. Он предпочитал попытать счастья, выполняя ее рискованный план, но не быть свидетелем того, как она в поисках защиты заключит брак с кем-либо из более могущественного рода и тем самым поставит свою семью в унизительную зависимость от семьи мужа.
Мара расцепила чуть вспотевшие пальцы, испытывая одновременно страх и воодушевление.
— Я выйду замуж на моих условиях или вообще не выйду, — пробормотала она, а потом вернулась на свои подушки. Сон пришел не сразу. Воспоминания о Лано перемежались мыслями о молодых заносчивых сыновьях из знатных семей, на одном из которых ей рано или поздно придется остановить свой выбор.
***
Утро выдалось жаркое. С юга дули сухие ветры, и влагу, оставшуюся от сезона дождей, можно было найти лишь в низинах между холмами. В такие места и перегоняли сейчас пастухи многочисленные стада нидр, поднимающих облака желтой пыли. Мара завтракала в саду внутреннего дворика, сидя под спасительной тенью деревьев и прислушиваясь к мирному журчанию воды из фонтана. Одетая в яркое платье с высоким воротом, она казалась сейчас даже моложе своих семнадцати лет, хотя глаза ее блестели подозрительно ярко, а лицо слегка осунулось после бессонной ночи. Однако ее голос, когда она приказала позвать Накойю, звучал твердо и властно.
Старая няня явилась, настроенная весьма сварливо; с ней это часто бывало по утрам. Вызов хозяйки застал Накойю в тот момент, когда она одевалась: ее волосы были в спешке заколоты на затылке, а поджатые губы красноречиво свидетельствовали о раздражении и досаде. Отвесив короткий поклон, она спросила:
— Что угодно госпоже?
Властительница Акомы жестом разрешила ей сесть. Этим разрешением Накойя не воспользовалась: колени болели, а час был слишком ранний, чтобы вести споры со своевольной девчонкой, упрямство которой могло погубить честь ее славных предков.
Мара ласково улыбнулась бывшей няне:
— Накойя, я еще раз обдумала твой совет и поняла, что это и в самом деле разумно: выйти замуж, чтобы расстроить планы наших врагов. Прошу тебя, подготовь список женихов, которых ты считаешь приемлемыми: мне понадобится твое руководство, чтобы сделать правильный выбор. Теперь ступай. Мы с тобой все обсудим… в свое время.
Накойя моргнула, удивленная столь разительной переменой в настроении госпожи. Потом глаза ее сузились. Она догадывалась, что такая сговорчивость просто маскирует какое-то другое намерение, но пуранская этика запрещала слугам задавать вопросы господам. Заподозрив неладное, но не имея возможности остаться, после того как ей было приказано уходить, Накойя была вынуждена подчиниться:
— Как прикажешь, госпожа, и пусть направляет тебя мудрость Лашимы.
Шаркая ногами и что-то бормоча себе под нос, Накойя удалилась. Мара отхлебнула глоток чоки, являя собой живой портрет образцовой властительницы, которой некуда спешить. Через пару минут она подозвала мальчика-посыльного и негромко приказала:
— Позови ко мне Кейока, Папевайо и Джайкена.
Она еще не успела допить свою чашку чоки, когда явились оба воина: Кейок в отшлифованных до блеска боевых доспехах и Папевайо, также в полном вооружении; его черная головная повязка смертника была прилажена столь же аккуратно, как оружейный пояс с привешенным к нему мечом. Догадка Накойи оказалась верной: Папевайо держался как человек, удостоенный почетной награды за доблесть. В остальном же вид у него был такой, как всегда. Многое меняется в жизни, но преданность Папевайо остается, подумала Мара.
Кивком головы она подозвала служанку с кувшинчиком чоки, и на этот раз Папевайо принял кубок с дымящимся напитком.
Кейок отхлебнул чоку, не снимая шлема — верный знак, что сейчас его мысли целиком посвящены стратегии задуманной вылазки.
— Все готово, госпожа. Вайо проверил, как распределено оружие и доспехи, а сотник Тасидо руководит тренировкой. Пока не начнется стычка, твои солдаты будут выглядеть внушительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Однако властительница все еще медлила. Она понимала, что Накойя вправе порицать ее за пустую трату времени там, где ее присутствие вовсе не требуется. Но ведь старая няня была убеждена, что у Акомы есть лишь один путь к безопасности: разумный и скорый политический брак. А вот Мара так не считала. Она не могла отрешиться от мысли, что сейчас главная угроза коренится в отчаянной нехватке солдат, и ломала голову над тем, как бы пополнить их ряды. Взмахом руки она снова подозвала к себе Кейока. Он поклонился; в сумерках черты его лица были плохо различимы.
— Скоро ночь, госпожа. Если ты желаешь посоветоваться, позволь мне присоединиться к твоему эскорту: когда наступит тьма, охранять тебя будет гораздо труднее.
На душе у Мары полегчало: отрадно было лишний раз убедиться в тех самых достоинствах военачальника, которые так ценил в нем властитель Седзу. Улыбнувшись, она позволила старому воину усадить ее в паланкин и сразу же перешла к делу:
— Ты уже начал набирать пополнение?
Кейок приказал носильщикам трогаться в путь, а затем зашагал рядом с паланкином.
— Госпожа, двое из ваших солдат связались со своими родичами в дальних городах и попросили прислать к тебе на службу кого-нибудь из младших сыновей. Через пару недель я разрешу еще одному-двум сделать то же самое. Если таких попыток будет больше, во всех казармах, от Амболины до Дустари, станет известно, что Акоме не хватает защитников.
В темноте расцвели огни: рабы, чинившие ограду, зажгли фонари, чтобы продолжить работу. Но вот носилки властительницы повернули к господскому дому. Кто-то неуверенно затянул песню; потом к первому голосу присоединился второй, а за ним и еще несколько голосов. Памятуя о том, что безопасность этих людей зависит от ее благоразумия, она спросила:
— Нам придется оплачивать контракты?
Кейок застыл на месте:
— С кем? С наемниками? С обычными охранниками караванов? — За один шаг он наверстал то расстояние, на которое успели продвинуться носильщики. — Невозможно. На них нельзя будет положиться. Люди, которые не принесут перед натами Акомы клятву, скрепленную кровью… хуже чем бесполезны. Они не будут обязаны тебе своей честью. Чтобы ты могла выстоять против врагов твоего отца, тебе нужны воины, которые без колебаний выполнят любой твой приказ, даже ценой своей жизни. Покажи мне человека, который готов умереть за плату, и я приму его на службу. Нет, госпожа, наемников используют только для выполнения простых поручений: охранять склады или ходить дозором, отпугивая обычных воров. И это делается только для того, чтобы освободить настоящих воинов для несения более почетной службы.
— Значит, нам все-таки нужны наемники, — настаивала Мара, — хотя бы для того, чтобы не позволить серым воинам объедаться мясом наших нидр.
Кейок отстегнул свой шлем от пояса и потеребил плюмаж.
— Да, госпожа… когда настанут лучшие времена. Но не сейчас. Из тех наемников, чьи услуги ты оплатишь, половина, скорее всего, будет состоять из шпионов. Хотя мне и противно оставлять безнаказанными молодчиков, не имеющих хозяев, нам придется запастись терпением и медленно наращивать силы.
— И умирать, — с горечью сказала Мара. С каждой минутой она все более остро сознавала, что у нее, по-видимому, есть лишь один выход: последовать совету Накойи и вступить в брак ради выживания; но все ее существо восставало против такого решения.
Пораженный состоянием девушки, в котором он никогда прежде ее не видел, Кейок приказал носильщикам остановиться.
— Госпожа?..
— Какой срок понадобится господину Минванаби, чтобы узнать, сколь велик ущерб, причиненный нашему дому его предательством? — Мара вскинула голову; ее лицо смутным овалом белело между занавесками. — Рано или поздно один из его шпионов обнаружит, что сердце нашего дома слабо, что мои поместья лишились охраны, если не считать горсточки уцелевших воинов… А мы пока лезем вон из кожи, лишь бы поддержать иллюзию благополучия. Наши дальние владения полностью беззащитны, поскольку сторожить их — для отвода глаз — приставлены старики и необученные юнцы, щеголяющие зелеными доспехами! Мы живем, как трусишка-газен: не смеем дышать и надеемся, что харулт нас не растопчет! Но эти надежды тщетны. В любой день можно ожидать, что все наши уловки будут разгаданы. И тогда властители, жаждущие нашей гибели, нападут и ударят со всей жестокостью!
Кейок водрузил шлем на голову, а затем подчеркнуто неторопливо застегнул ремешок под подбородком.
— Твои солдаты умрут, защищая тебя, госпожа.
— Вот именно, Кейок. — Слова рвались из самого сердца Мары; она не могла унять бурю чувств, из которых главным была безнадежность. — Все они умрут. А также и ты, и Вайо, и даже старая Накойя, Потом враги, убившие моего отца и брата, отправят мою голову и натами нашей семьи к властителю Минванаби, и… и Акомы больше не будет.
Старый солдат в молчании опустил руки. Он не мог ни опровергнуть слова своей госпожи, ни предложить ей хоть какое-нибудь утешение. Он тихо приказал носильщикам идти вперед, к дому, к свету, к средоточию красоты и искусства, ко всему, что было сердцем Акомы.
Носилки качнулись, когда после неровной почвы луга рабы вступили на мощенную гравием дорожку. Устыдившись своей вспышки, Мара распустила завязки занавесок, и тонкие полотнища упали, отгородив ее от мира. Понимая, что, возможно, она плачет, Кейок выступал рядом с паланкином, глядя только перед собой. Выжить, не утратив чести, — это казалось недостижимой мечтой после гибели властителя Седзу и его сына. И все-таки ради хозяйки, чью жизнь он оберегал, старый воин не хотел поддаться уверенности, которой успели проникнуться его соратники: что немилостью богов отмечен этот дом и судьба Акомы неотвратимо близится к концу.
От этих печальных мыслей военачальника отвлек голос Мары, в котором звучала неожиданная решимость:
— Кейок, вот если я умру, а ты переживешь меня… что тогда?
Кейок указал назад, в сторону холмов, где укрылись разбойники со своей добычей.
— Если я не получу от тебя, госпожа, разрешения покончить с собой, я стану таким, как те люди. Бродяга, не имеющий хозяина, одинокий, без цели и смысла… серый воин, который не вправе носить цвета никакого дома.
Мара немного отодвинула занавеску:
— И таковы все бандиты?
— Некоторые. Другие — мелкие преступники, воры и грабители; иногда среди них попадаются и убийцы, но большинство — это солдаты, пережившие своих хозяев.
Носилки приближались к крыльцу господского дома, где томились в ожидании Накойя и несколько слуг. Мара поспешила задать новый вопрос:
— Это люди чести, Кейок?
Во взгляде, который военачальник бросил на властительницу, не было и тени упрека.
— У бездомного солдата не может быть чести, госпожа. Но прежде, до того как погибли их хозяева… Я полагаю, что серые воины были достойными людьми… И все-таки, пережить своего хозяина… это знак немилости богов.
Паланкин был уже у крыльца, и носильщики опустили его на землю. Мара раздвинула занавески шире и с помощью Кейока выбралась из паланкина.
— Военачальник, когда твои разведчики вернутся с холмов, зайди ко мне. У меня есть план, который нужно обсудить, пока весь дом спит.
— Как прикажешь, госпожа.
Кейок поклонился, прижав кулак к груди, как полагалось по этикету. Но когда слуги, высоко поднимая фонари, двинулись вперед, чтобы осветить ей путь, Мара подумала, что уловила искру одобрения на изборожденном шрамами лице старого воина.
Беседа Мары с Кейоком затянулась до глубокой ночи. Звезды искрились, как льдинки. Медно-золотой профиль луны Келевана стоял в зените, когда военачальник поднял с пола свой шлем.
— Госпожа, твой план рискованно дерзок. Но от газена никто не ожидает нападения, и потому этот план может сработать.
— Он должен сработать! — Мара выпрямилась в темноте. — Иначе наша гордость сильно пострадает. Просить о безопасности в обмен на брак — это не прибавит нам чести и только порадует тех, кто строит против нас козни. Наш дом уже не будет одним из главных участников Игры Совета, и духи моих предков не смогут обрести покой. Нет, я думаю, что по этому поводу отец сказал бы: «Безопасный путь не всегда самый лучший».
Кейок надел и закрепил шлем столь тщательно, словно готовился к сражению.
— Как пожелает моя госпожа. Но я не завидую тому, кто возьмет на себя задачу объяснить Накойе, что именно ты задумала.
Он поклонился, повернулся и зашагал к двери; отодвинув засов, он вышел в сад. Лунный свет золотил цветочные клумбы. Мара следила за удаляющимся силуэтом военачальника, и ей казалось, что плечи у него сейчас развернуты шире, чем обычно, а в легкой походке чуть меньше напряжения. Она чувствовала, что Кейок одобряет военный способ преодоления трудностей, стоящих перед Акомой, и его молчаливая поддержка принесла ей немалое облегчение. Он предпочитал попытать счастья, выполняя ее рискованный план, но не быть свидетелем того, как она в поисках защиты заключит брак с кем-либо из более могущественного рода и тем самым поставит свою семью в унизительную зависимость от семьи мужа.
Мара расцепила чуть вспотевшие пальцы, испытывая одновременно страх и воодушевление.
— Я выйду замуж на моих условиях или вообще не выйду, — пробормотала она, а потом вернулась на свои подушки. Сон пришел не сразу. Воспоминания о Лано перемежались мыслями о молодых заносчивых сыновьях из знатных семей, на одном из которых ей рано или поздно придется остановить свой выбор.
***
Утро выдалось жаркое. С юга дули сухие ветры, и влагу, оставшуюся от сезона дождей, можно было найти лишь в низинах между холмами. В такие места и перегоняли сейчас пастухи многочисленные стада нидр, поднимающих облака желтой пыли. Мара завтракала в саду внутреннего дворика, сидя под спасительной тенью деревьев и прислушиваясь к мирному журчанию воды из фонтана. Одетая в яркое платье с высоким воротом, она казалась сейчас даже моложе своих семнадцати лет, хотя глаза ее блестели подозрительно ярко, а лицо слегка осунулось после бессонной ночи. Однако ее голос, когда она приказала позвать Накойю, звучал твердо и властно.
Старая няня явилась, настроенная весьма сварливо; с ней это часто бывало по утрам. Вызов хозяйки застал Накойю в тот момент, когда она одевалась: ее волосы были в спешке заколоты на затылке, а поджатые губы красноречиво свидетельствовали о раздражении и досаде. Отвесив короткий поклон, она спросила:
— Что угодно госпоже?
Властительница Акомы жестом разрешила ей сесть. Этим разрешением Накойя не воспользовалась: колени болели, а час был слишком ранний, чтобы вести споры со своевольной девчонкой, упрямство которой могло погубить честь ее славных предков.
Мара ласково улыбнулась бывшей няне:
— Накойя, я еще раз обдумала твой совет и поняла, что это и в самом деле разумно: выйти замуж, чтобы расстроить планы наших врагов. Прошу тебя, подготовь список женихов, которых ты считаешь приемлемыми: мне понадобится твое руководство, чтобы сделать правильный выбор. Теперь ступай. Мы с тобой все обсудим… в свое время.
Накойя моргнула, удивленная столь разительной переменой в настроении госпожи. Потом глаза ее сузились. Она догадывалась, что такая сговорчивость просто маскирует какое-то другое намерение, но пуранская этика запрещала слугам задавать вопросы господам. Заподозрив неладное, но не имея возможности остаться, после того как ей было приказано уходить, Накойя была вынуждена подчиниться:
— Как прикажешь, госпожа, и пусть направляет тебя мудрость Лашимы.
Шаркая ногами и что-то бормоча себе под нос, Накойя удалилась. Мара отхлебнула глоток чоки, являя собой живой портрет образцовой властительницы, которой некуда спешить. Через пару минут она подозвала мальчика-посыльного и негромко приказала:
— Позови ко мне Кейока, Папевайо и Джайкена.
Она еще не успела допить свою чашку чоки, когда явились оба воина: Кейок в отшлифованных до блеска боевых доспехах и Папевайо, также в полном вооружении; его черная головная повязка смертника была прилажена столь же аккуратно, как оружейный пояс с привешенным к нему мечом. Догадка Накойи оказалась верной: Папевайо держался как человек, удостоенный почетной награды за доблесть. В остальном же вид у него был такой, как всегда. Многое меняется в жизни, но преданность Папевайо остается, подумала Мара.
Кивком головы она подозвала служанку с кувшинчиком чоки, и на этот раз Папевайо принял кубок с дымящимся напитком.
Кейок отхлебнул чоку, не снимая шлема — верный знак, что сейчас его мысли целиком посвящены стратегии задуманной вылазки.
— Все готово, госпожа. Вайо проверил, как распределено оружие и доспехи, а сотник Тасидо руководит тренировкой. Пока не начнется стычка, твои солдаты будут выглядеть внушительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83