– Зачем – это яснее ясного, Бобби, – отчеканила Мэри с извечной подростковой язвительностью. – Потому что, как то и дело говорит Кейт, если она отсюда не уберется, какой-нибудь гадский дядька начнет ковыряться у нее в мозгу ложкой.
Бобби рассудительно произнес:
– Куда бы она ни пошла, за ней могут проследить.
– Точно, – невесело выговорила Мэри. – Червокамера. Но меня-то вы не выследили с тех пор, как я три месяца назад драпанула из дома. И как я сюда вошла, тоже не видели. Вы вообще не знали про то, что я в квартире, пока я сама не дала о себе знать. Слушайте, червокамера, конечно, офигенное устройство. Но она не волшебная палочка. Людей она попросту парализовала. Все перестали соображать. Даже если тебя увидит Санта-Клаус, что он сможет сделать? К тому времени, когда он прикатит, тебя уже нет – ищи-свищи.
Бобби непонимающе сдвинул брови.
– Санта-Клаус?
Кейт протянула:
– Санта видит тебя все время. В рождественский сочельник он может просмотреть весь твой прошедший год и решить, хорошо ты себя вел или плохо.
Мэри ухмыльнулась.
– Пожалуй, Санта был первым, у кого появилась червокамера. Точно? Счастливого Рождества.
– Я всегда считала, что это безумная сказка, – проворчала Кейт. – Но спрятаться от Санты можно, только если увидишь, как он приближается.
Мэри улыбнулась.
– Это проще простого. – Она подняла руку, оттянула край рукава плаща-невидимки и показала нечто вроде здоровенных наручных часов. Впечатление было такое, словно это довольно компактное устройство собрано в домашних условиях. Сверху находился маленький софт-скрин, он показывал коридор, улицу возле дома, лифты, соседние квартиры. – Везде пусто, – пробормотала Мэри. – Но может быть, какой-нибудь гад где-нибудь подслушивает наш разговор. А нам какое дело? Пока он сюда доберется, нас уже и след простынет.
– Это червокамера, – догадалась Кейт. – У нее на руке. Какая-то пиратская разработка.
– Поверить не могу, – вырвалось у Бобби. – По сравнению с гигантскими ускорителями в «Червятнике»…
– Между прочим, – ехидно заметила Мэри, – Александр Грэхэм Белл ни за что бы не поверил, что телефоном можно будет пользоваться без провода и носить его, как часы.
Кейт прищурилась.
– Инжектор Казимира ни за что не удалось бы уменьшить до таких размеров. Значит, речь о применении сжатого вакуума. Та самая проблема, над которой трудился Давид, Бобби.
– Если так, – с тяжелым сердцем проговорил Бобби, – то как методика могла упорхнуть из «Червятника»? – Он пристально посмотрел на Мэри. – Твоя мама знает, где ты?
– Началось, – фыркнула Мэри. – Пару минут назад Кейт собиралась покончить с собой, а теперь вы обвиняете меня в промышленном шпионаже и волнуетесь из-за моих отношений с мамочкой.
– Боже мой, – прошептала Кейт, – что же это будет за мир, где любой ребенок станет разгуливать с наручной червокамерой?
– Я раскрою вам тайну, – призналась Мэри. – Мы уже с ними разгуливаем. Подробности – в Интернете. Делают такие штуки в домашних мастерских по всей планете. – Она усмехнулась. – Джинн выпущен из бутылки. Слушайте, я пришла, чтоб вам помочь. Гарантий нет. Санта-Клаус не всемогущ, но он сделал так, что прятаться от него стало труднее. Я просто предлагаю вам шанс. – Она посмотрела на Кейт в упор. – Уж получше будет, чем то, что тебе теперь предлагают, а?
Кейт спросила:
– А почему ты хочешь мне помочь?
Мэри явно удивилась.
– Потому что ты из моей семьи более или менее.
Бобби напомнил:
– Твоя мама тоже из твоей семьи.
Мэри свирепо зыркнула на него.
– Ладно, если вам так больше нравится, я предлагаю вам сделку. Позвольте мне вывести вас отсюда. Дайте мне спасти голову Кейт от скальпеля. А я тогда позвоню матери. Договорились?
Кейт и Бобби переглянулись.
– Договорились.
Мэри сунула руку в карман куртки, вытащила свернутую в рулон ткань и встряхнула.
– Плащ-невидимка.
– А он на двоих налезет? – поинтересовался Бобби.
– Так и знала, что ты спросишь, – улыбнулась Мэри. – Пошли. Пора сматываться отсюда.
Охранники Хайрема, поднятые по тревоге монитором червокамеры, прибыли на десять минут позже. Ярко освещенная квартира была пуста. Охранники принялись решать, кто доложит о случившемся Хайрему и возьмет тем самым вину на себя. А потом заткнулись, поняв, что он так или иначе смотрит сейчас на них. Или посмотрит потом.

/Часть третья/
СВЕТ ИНЫХ ДНЕЙ
Как часто в сонной тишине
Ко мне средь тьмы ночей
Из памяти нисходит свет
Иных, ушедших дней.
Томас Мур (1779-1852)

/23/
ОГНИ РАМПЫ
Рим, 2041 год н. э. Держа за руку Хетер, Давид шел по многолюдному, мятущемуся центру города. Ночное небо, затянутое слоями смога, было оранжевым, словно облака вокруг Титана.
Даже в столь поздний час в Риме было полным-полно туристов. Многие, как Хетер, разгуливали с обручем «Ока разума» на голове или с комплектами для виртуальной реальности, состоящими из очков и перчаток.
Через четыре года после того, как червокамера впервые поступила на массовый рынок, стало модно и привлекательно заниматься «туризмом во времени» во многих древних городах мира, углубляться далеко в прошлое. Давид решил, что должен непременно отправиться на подводную экскурсию по затонувшей Венеции до того, как покинет Италию… Привлекательно, это верно, и Давид понимал почему. Прошлое стало приятным, удобным, знакомым местом, его посещение превратилось в безопасные синтезированные приключения. Где еще можно было так надежно отвернуться от черной громады метеорита, отнимавшей у человечества будущее?
«Какая горькая ирония, – думал Давид. – Мир, лишенный будущего, вдруг начал так высоко ценить свое прошлое».
А побег от реальности так искушал, побег из мира, где настоящее – то, каким оно стало, – сделалось странным и неспокойным.
Почти все теперь постоянно носили с собой червокамеру. Как правило, это была миниатюрная модель размером с наручные часы, изготовленная с применением технологии сжатого вакуума. Персональная червокамера являлась средством связи с остальным человечеством, со славой и ужасами прошлого. Ну и конечно, она по-прежнему оставалась удобной игрушкой для того, чтобы заглянуть за ближайший угол.
А под неусыпным взором червокамеры все очень изменились.
Люди даже одеваться стали иначе. Люди постарше и здесь, на запруженных улицах Рима, были одеты в вещи, бывшие в моде несколько лет назад. Некоторые туристы разгуливали в кричащих футболках и шортах, как это было принято не один десяток лет. У одной женщины яркая надпись на футболке гласила:
ЭЙ ВЫ ТАМ, В БУДУЩЕМ! ЗАБЕРИТЕ ОТСЮДА ВАШУ БАБУСЮ!
Но гораздо большее число людей предпочитали закрываться с головы до ног, носили цельнокроенные комбинезоны с высоким воротом-стойкой, с длинными рукавами, к которым были пришиты перчатки, длинными брюками, почти закрывающими ботинки. Встречались и одежды, позаимствованные из исламского мира: бесформенные платья и туники с подолами, волочившимися по земле, чадры, закрывавшие все, кроме пристальных и опасливых глаз.
Другие поступали совсем иначе. Навстречу прошествовала пара нудистов. Двое пожилых мужчин, держась за руки, с горделивой дерзостью демонстрировали прохожим обвисшие животы и сморщенные гениталии.
Люди старшего возраста, к которым не слишком охотно себя причислял и Давид, держались осторожно или, напротив, дерзко – в их поведении неизменно ощущалось непрерывное постоянное понимание того, что на них смотрит недреманное око червокамеры.
Молодые отличались совсем другим поведением.
Многие юноши и девушки разгуливали абсолютно обнаженными, за исключением предметов чисто практичного свойства типа сумочек на поясе или на груди или сандалий. Но у них Давид не замечал ни стеснительности, ни настороженности, имевшей место у пожилых. Эти словно бы насчет одежды рассуждали только с точки зрения практичности или желания как-то продемонстрировать особенности своего характера, а уж о скромности или каких-то табу тут и речи не было.
На глаза Давиду попалась группа подростков в масках, изображавших широкоскулое лицо молодого человека. Одинаковые маски были и на мальчиках, и на девочках, но каждая маска чем-то отличалась от остальных: то лицо было забрызгано дождем, то залито солнцем, то чисто выбрито, то заросло бородой, то было плачущим, то смеющимся и даже спящим, но все это не имело никакого отношения к тому, чем занимались владельцы масок. Смотреть на подростков было неприятно: казалось, по городу шествует компания клонов.
Это были маски Ромула – новомодный аксессуар от «Нашего мира». Ромул, основатель города, стал чрезвычайно популярен у юных римлян с тех пор, как червокамера доказала, что он действительно существовал, – и пусть его брат и вся эта дребедень насчет волчицы оказалась чистым вымыслом. Каждая маска представляла собой просто-напросто софт-скрин, плотно облегавший лицо и снабженный встроенной червокамерой. На экран проецировалось лицо Ромула в том самом возрасте (с точностью до минуты), в каком находился владелец маски. Другие регионы мира «Наш мир» снабжал масками местных героев.
Товар шел нарасхват. Но Давид знал, что он ни за что не привыкнет видеть лицо юноши времен каменного века, а ниже – обнаженную девичью грудь.
В сквере на скамейке страстно целовались голые парень и девушка, и им не было никакого дела до того, что вокруг них собрались зеваки и таращатся на их любовные ласки.
Давид знал, что некоторые комментаторы (из взрослых) относятся к такому как к гедонизму, к безумным пляскам молодых перед пожаром. Это было легкомысленное молодежное отражение жутких нигилистических философий отчаяния, расплодившихся в последнее время в ответ на неотвратимое приближение Полыни. Вселенная в этих философских воззрениях рассматривалась не иначе как гигантский кулак, собиравшийся размозжить всякую жизнь, красоту и мысль. Конечно, способа остановить медленное угасание Вселенной не существовало никогда, и вот теперь Полынь сделала эту космическую кончину ужасающе реальной. Что же еще оставалось? Только плясать, заниматься любовью и вопить.
Подобные настроения были весьма заразительны. Но, на взгляд Давида, поведение современной молодежи объяснялось куда проще. Оно было всего-навсего еще одним последствием существования червокамеры – непрестанным легкомысленным отбрасыванием одного запрета за другим в мире, где все стены рухнули.
Один молодой человек лет двадцати – тоже обнаженный, – глядя на целующуюся парочку, медленно мастурбировал.
В принципе это до сих пор считалось противозаконным. Но никто не пытался теперь заставлять людей соблюдать такие законы. В конце концов, этот молодой человек мог вернуться в свой гостиничный номер и нацелить свою червокамеру на кого угодно в любое время дня и ночи. Именно для этого большинство людей и пользовались ею с самого первого момента, как только она стала доступна, а кино и журналы этим занимались задолго до появления червокамеры. По крайней мере, лицемерие исчезло.
И все же подобные инциденты уже становились редки.
Появлялись новые социальные нормы.
Мир казался Давиду похожим на тесный ресторанчик. Да, ты мог невольно слышать, что говорит своей жене мужчина за соседним столиком. Но это считалось невежливым: если ты злоупотреблял подслушиванием чужих разговоров, от тебя могли отвернуться. И в конце концов, многие люди просто обожали места, где собиралось много народа, где царили шум, волнение. Чувство принадлежности к толпе могло преодолеть всякое желание сберечь право на частную жизнь.
На глазах у Давида девушка отстранилась, улыбнулась своему любовнику и скользнула вдоль его тела вниз.
Давид с пылающим от стыда лицом отвернулся.
Любовные игры этой парочки отдавали неловкостью, неопытностью, излишней пылкостью. Он и она были очень молоды, но их телам недоставало привлекательности. И то, чем они занимались, не было ни искусством, ни порнографией. Это была просто человеческая жизнь в ее неуклюжей животной красоте. Давид попытался представить, каково ему, этому парню, начисто лишенному запретов, наслаждаться у всех на глазах силой своего тела и тела своей возлюбленной.
Хетер ничего этого не видела. Она шла рядом с Давидом, ее глаза сверкали. Она все еще была погружена в далекое прошлое – и пожалуй, пора было к ней присоединиться. С чувством облегчения Давид перемолвился несколькими словами с «Поисковиком», а потом достал из кармана обруч «Ока разума» и ускользнул в иное время.
… Он вошел в свет дня. Но на этой многолюдной улице, застроенной большими, громоздкими многоэтажными жилыми домами, царил полумрак. В условиях особой топографии этой местности – из-за знаменитых Семи холмов – римляне вынуждены были строить высокие дома.
Во многом город создавал удивительное ощущение современности. Но конечно, это был не двадцать первый век: перед Давидом представала живая и яркая столица солнечным летним днем всего лишь через пять лет после жестокой смерти Иисуса Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53