А ночью, когда тело отдыхает, эти фрагменты изымаются из хранения, заново подвергаются сборке и проигрываются. И каждое проигрывание загоняет их все глубже в нейронную структуру головного мозга. И всякий раз, когда воспоминание репетируется или проигрывается, оно усовершенствуется. Мы можем немножко добавить, немножко потерять, поиграть с логикой, добавить свежие фрагменты вместо потускневших, может быть – даже соединить между собой разрозненные события. В экстремальных случаях мы называем это явление приукрашиванием действительности. Мозг сотворяет и пересотворяет прошлое и в конце концов производит такую версию событий, которая может очень мало напоминать случившееся на самом деле. В первом приближении, пожалуй, можно сказать так: «Все, что я помню, – ложь».
Бобби показалось, что в голосе Мэннинга появилась нотка вожделения.
– И это вас пугает, – с интересом проговорила Кейт.
– Если бы я этого не пугался, я был бы глупцом. Мы все – сложные и имеющие массу изъянов существа, Кейт, и мы спотыкаемся в темноте. Возможно, наши разумы, маленькие недолговечные пузырьки сознания, дрейфующие по этой все более враждебной вселенной, нуждаются в раздутом ощущении собственной важности, логики вселенной для того, чтобы подстегивать в нас волю к жизни. И вот теперь червокамера безжалостно не позволяет нам закрывать глаза на истину. – Он немного помолчал и улыбнулся Кейт. – Возможно, истина нас всех сведет с ума. А может быть, наконец избавившись от иллюзий, мы все станем разумны, и тогда я потеряю работу. Как вы думаете?
Кейт, одетая в мешковатый черный комбинезон, сидела, зажав руки между коленей и опустив плечи.
– Я думаю, вам стоит продолжить вашу лекцию с иллюстрациями.
Мэннинг вздохнул и надел очки. Он прижал палец к уголку софт-скрина, и на экране начал оживать фрагмент прошлой жизни Кейт.
Кейт на экране что-то швырнула в молодого человека. Тот пригнулся; брошенный предмет ударился о стену, сплющился и потек.
– Что это было? Персик?
– Насколько мне помнится, – ответила Кейт, – это был апельсин-королек. Перезрелый.
– Неплохой выбор, – пробормотал Мэннинг. – А вот над меткостью не мешало бы поработать.
– Козел… Ты все еще встречаешься с ней, да?
– А тебе какое дело?
– Очень даже большое дело, кусок дерьма! Не знаю, почему ты думаешь, что я буду с этим мириться…
Мужчину на экране, как стало известно Бобби, звали Кингсли.
Они с Кейт были несколько лет любовниками и вместе прожили три года – до этого дня, когда Кейт наконец выгнала его.
Бобби было непросто на это смотреть. Он словно бы участвовал в подглядывании за этой молодой, совсем другой женщиной, в то время даже не знавшей о его существовании, и был свидетелем событий, о которых она ему ничего не рассказывала. Кроме того, как за большинством отрезков реальной жизни, записанных с помощью червокамеры, за записью было трудно наблюдать.
Разговор носил нелогичный, сбивчивый характер, изобиловал повторами, слова скорее выражали эмоции говорящих, нежели способствовали какому-либо развитию событий.
Более чем столетний опыт сценарного кино и телевидения никак не отражался на реальности, заснятой с помощью червокамеры. Но эта драма из реальной жизни как раз была типична для жизни – запутанная, неструктурированная, обескураживающая. Участники сцены словно бы в темноте пробирались на ощупь к пониманию того, что с ними происходит и что они при этом ощущают.
Действие перенеслось из гостиной в жутко неряшливую спальню. Кингсли запихивал вещи в кожаную сумку, а Кейт хватала его одежду и вышвыривала из комнаты. При этом они продолжали кричать друг на друга.
Наконец Кингсли выскочил из квартиры. Кейт захлопнула за ним дверь. Несколько секунд она простояла неподвижно, уставясь на закрытую дверь, а потом закрыла лицо руками.
Мэннинг протянул руку и прикоснулся к экрану. Изображение замерло на крупном плане лица Кейт, закрытого руками. Было видно, как блестят под пальцами слезы, как спутаны ее волосы. Кадр был немного растянут за счет панорамного искажения.
Мэннинг сказал:
– Полагаю, этот инцидент является ключом к вашей истории, Кейт. К истории вашей жизни, к тому, кто вы такая.
Сегодняшняя Кейт, бледная и подавленная, не отрывала немигающего взгляда от себя более молодой.
– Меня подставили, – равнодушно проговорила она. – С этим шпионажем, кражей данных у IBM. Все было проделано тонко, даже червокамера не могла этого засечь. И тем не менее это правда. Вот на этом нам бы и надо сосредоточиться. А не на вашем дурацком психоанализе.
Мэннинг сделал шаг назад.
– Вполне возможно, что это так. Но вопросы доказательства вины не в моей компетенции. Судья попросил меня составить ваш психологический портрет на момент преступления, выявить мотивы и намерения: более глубокая истина, чем та, какую нам может предложить червокамера. И, – добавил он стальным тоном, – давайте напомним себе о том, что у нас нет иного выбора, как сотрудничество.
– Но мое мнение из-за этого не меняется, – сказала Кейт.
– Какое мнение?
– Насчет того, что вы, как и все прочие психоаналитики, каких мне довелось встречать, законченный козел.
Адвокат прикоснулась к рукаву Кейт, но Кейт оттолкнула ее руку.
Глаза Мэннинга оскорбленно сверкнули под очками, и Бобби понял, что психиатр будет наслаждаться своей властью над этой своенравной женщиной.
Мэннинг повернулся к экрану и «отмотал» запись назад.
– Давайте вспомним, что вы мне рассказывали об этом периоде вашей жизни. Вы жили с Кингсли Ромэном около трех лет, когда решили попытаться родить ребенка. У вас произошел поздний выкидыш.
– Уверена, вы с большим удовольствием за этим подглядывали, – процедила сквозь зубы Кейт.
– Прошу вас, не надо так, – уязвленно проговорил Мэннинг. – Видимо, затем вы с Кингсли решили предпринять еще одну попытку.
– Ничего мы не решали. Мы это даже не обсуждали.
Мэннинг, подслеповато моргая, заглянул в блокнот.
– Однако это имело место. Двадцать четвертое февраля две тысячи тридцать второго года – яркий пример. Могу продемонстрировать, если желаете. – Он посмотрел на Кейт поверх очков. – Не бойтесь, если окажется, что ваши воспоминания отличаются от записей, сделанных с помощью червокамеры. Это очень распространенное явление. Я бы даже позволил себе заявить, что это нормально. Приукрашивание – не забывайте. Можно продолжать?
– Несмотря на принятое решение, вы не беременеете. На самом деле вы возобновляете регулярное использование контрацептивов, так что о зачатии и говорить не приходится. Через шесть месяцев после вашего выкидыша у Кингсли начинается роман с сотрудницей по работе. С женщиной по имени Джоди Моррис. Еще несколько месяцев спустя он неосторожно дает вам об этом узнать. – Он снова устремил на Кейт изучающий взгляд. – Вы помните, что именно вы мне об этом рассказывали?
Кейт неохотно отозвалась:
– Я сказала вам правду. По-моему, Кингсли почему-то решил, что то, что случилось с нашим ребенком, – моя вина. И тогда он начал поглядывать на сторону. Кроме того, после выкидыша я стала больше времени уделять работе. «Червятник»… Наверное, Кингсли меня ревновал.
– И он стал искать нужного ему внимания у кого-то другого.
– Что-то в этом роде. А когда я об этом узнала, я его выгнала.
– Он утверждает, что сам ушел.
– Значит, он – лживый засранец.
– Но мы только что просмотрели сцену вашей ссоры, – мягко напомнил ей Мэннинг. – Я не заметил четких свидетельств ясного принятия решений или одностороннего действия как с вашей, так и с его стороны.
– Не имеет значения, что показывает червокамера. Я знаю, в чем правда.
Мэннинг кивнул.
– Я не отрицаю того, что вы говорите нам правду такой, какой вы ее видите, Кейт. – Он улыбнулся ей, наклонился к столу, по-совиному заморгал. – Вы не лжете. Проблема совсем не в этом. Не понимаете?
Кейт опустила взгляд на свои скованные наручниками руки.
Сделали перерыв. Бобби не разрешили побыть с Кейт.
Ведение дела Кейт стало одним из многих экспериментов, осуществлявшихся в то время, как политики, юристы, группы лоббистов и обеспокоенных граждан лихорадочно трудились, чтобы найти способ превратить головокружительную способность червокамеры заглядывать в глубь истории – о которой широкой публике по-прежнему не было известно – в нечто напоминающее ныне существующую законную процессуальную процедуру, и более того – в норму права.
На самом деле неожиданно оказалось сказочно легко устанавливать фактическую истину.
Ведению судебных дел предстояли радикальные изменения. Процессы явно должны были стать менее противоречивыми, более честными, гораздо менее зависимыми от поведения подозреваемых в суде, от уровня адвокатуры. Некоторые аналитики предсказывали, что, когда червокамера станет доступной на федеральном уровне, уровне штатов и округов, экономия составит миллиарды долларов в год: продолжительность рассмотрения дел в суде сократится, будет заключаться больше мировых соглашений.
И большинство судебных процессов в будущем, согласно прогнозам, скорее всего, должно было сосредоточиться на том, что лежало за пределами голых фактов – на мотивах и намерениях. Именно поэтому к расследованию дела Кейт был подключен психолог.
Тем временем, пока представители правоохранительных органов, вооруженные червокамерами, увлеченно расследовали нераскрытые дела, в суды передавались горы новых и новых дел. Некоторые конгрессмены предложили для повышения уровня раскрываемости преступлений объявить всеобщую амнистию для тех, кто совершил преступления средней тяжести в течение календарного года до изобретения червокамеры, – то есть амнистию с условием сохранения применения Пятой поправки в определенных случаях. На самом деле сбор улик благодаря червокамере значительно облегчился, поэтому использование Пятой поправки стало весьма спорным. И все же большинству американцев не очень хотелось расставаться с той защитой, которую обеспечивала Пятая поправка.
Еще более спорно выглядели посягательства на свободу частной жизни. Собственно говоря, исчезло само определение права на свободу частной жизни – даже в границах США.
Свобода частной жизни в Конституции не оговаривалась. Четвертая поправка к Биллю о правах говорила о праве на защиту от вмешательства со стороны государства, но тут оставалась большая возможность для маневров представителям власти, желавшим вести наблюдение за гражданами и к тому же не предлагавшим гражданам практически никакой защиты от других организаций, таких как корпорации и пресса, и даже от других граждан. Из сумбура разрозненных законов на уровне штатов и на федеральном уровне, а также из массы казусов в общем праве, обеспечивающих юристов прецедентами, мало-помалу сложилось общепринятое понятие частной жизни: к примеру, в него входило право «остаться наедине с самим собой», быть свободным от необоснованного вмешательства извне.
Но все переменилось из-за червокамеры.
Правоохранительными и разведывательными структурами, такими как ФБР и полиция, предлагались ситуации законного использования червокамеры во имя установления равновесия, вызванного потерей защиты частной жизни и прочих прав. К примеру, записи, сделанные с помощью червокамеры и предназначенные для судебных целей, следовало делать под контролем. Производить их, пожалуй, могли только специально обученные наблюдатели, и эти записи следовало нотариально заверять. А вот последнее, кстати, не должно было составить никаких проблем, так как любое наблюдение с помощью червокамеры всегда можно было повторить сколько угодно раз, наладив новую линию связи через «червоточину» с нужным эпизодом.
Высказывались даже такие предложения, что людей следует подготовить к тому, чтобы они смирились с чем-то вроде «задокументированной жизни». Это в значительной степени облегчило бы законный доступ для властей к любому событию в прошлом человека без необходимости в формальных процедурах. Кроме того, это стало бы мощной гарантией против ложных обвинений и подмены личности.
Но несмотря на протесты тех, кто выступал против посягательств на свободу частной жизни, с необходимостью использования червокамеры для проведения расследований по уголовным делам не спорил, похоже, никто. Просто невозможно было игнорировать столь мощное средство сбора улик.
Некоторые философы утверждали, что все не так уж и плохо. В конце концов, в начале эволюции люди жили небольшими группами, где каждый знал другого, незнакомцы появлялись редко, и только сравнительно недавно (если рассуждать в рамках эволюции) люди стали вынуждены жить в крупных сообществах типа городов бок о бок как с друзьями, так и с совершенно чужими людьми. Червокамера словно бы знаменовала собой возврат к прежнему образу жизни, к необходимости думать о других людях, взаимодействовать с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53