И всегда понимал, что облажаюсь. А
тут гораздо хуже! Когда башкой не думаешь, извилинами не шевелишь, то
ничего. Даже эти плохо покрашенные стены во мраке кажутся не такими
угрюмыми; а когда, не дай Бог, хоть четвертинкой извилины, хоть одной
клеточкой воспаленного мозга сообразишь... Хана! Господи! Что я делаю?!
Хочется забиться куда-то и просто ждать, когда все это кончится. Желание
вырваться из остохреневшего замкнутого пространства охватывает с такой
силой, что еле сдерживаешь себя, чтобы не заскулить и не побежать с воем
по этим чертовым коридорам. Кажется, это называется клаустрофобия... Ну да
начхать, как это называется, но штука это на редкость дерьмовая. Это уж
точно. Послать бы все ко всем чертям и укатить в горы. К горной реке, где
холодная родниковая вода, и среди покрытых мхом камней плещется во-о-от
такая вот форель. И чтобы Паркер от удовольствия хлопал лопуховыми
губищами: "Well!". А-а-а!...
Бретт махнул рукой и медленно переступил через порог отсека, где
хранились транспортные вертолеты и автопогрузчики. Дежурное освещение
могло лишь слабо разбавить густой мрак; голубой свет напоминал лунный.
Было тихо-тихо. Каждый шаг звучал, как удар колокола. Металлические стены
отражали звук, усиливали его и искажали до неузнаваемости.
- Джонси, кис-кис, где ты? - позвал он.
Голос был чужим и незнакомым. Липкая волна страха подкралась к Бретту
и набросилась на него, захлестнула, заполнила вязким холодом грудь.
- Кис-кис-кис, Джонси, ну, отзовись!
Он прошел в центр зала. Полумрак и страх преображали нагромождения
техники в диковинных спящих монстров. Бретт натянул бейсболку на глаза и
подошел к шлюзу, ведущему в следующий зал. Идиотское занятие. До чего же
идти не хочется! Дверь как бешеная взлетела вверх, освобождая проход.
Теплый песочный свет заливал тридцатифутовый тоннель. С переборок свисали
муфты кабелей и плоские сочленения переходных коробок с сигнальными
индикаторами.
- Джонси, сукин кот, куда же ты пропал?!
Приглушенное урчание раздалось из соседней рубки. Бретт быстро
побежал по коридору. Огромные стальные жалюзи витиеватого створа были
слегка приоткрыты. Это был зал обработки топливных элементов. С потолка
свисали цепи, на которых подвешивали контейнера. Здесь всегда темно и
холодно. Терморегулирующая обшивка в помещениях, прилегающих к
двигательному блоку, облегчена, и холод космоса конденсирует на
темно-каштановых переборках влагу в кристаллики льда. Посредине зала
возвышалось прямоугольное сооружение разгруженного топливного контейнера.
- Джонс... - Голос Бретта осекся.
Серое пятно с шипением метнулось из-под ног в сторону и исчезло в
боковом тоннеле.
- Черт! Джонси! Еще пара таких выходок, и я сам сверну тебе шею!
Он подбежал к черному провалу прохода.
- Слышишь меня, Джонси? Кис-кис-кис! Если ты собираешься поиграть в
догонялки и попутешествовать по кораблю, то ты выбрал не самое лучшее
время. У меня сегодня очень плохое настроение. Так и знай, оторву твою
дурную башку!
Бретт тщательно, дюйм за дюймом, стал ощупывать стену в поисках
выключателя. Здесь не было дежурных ламп, и зал освещался только тем
светом, который просачивался через окошко люка. Там, где находился Бретт,
было совсем темно. Рука коснулась чего-то липкого и холодного, как
студень. Ну и мерзость! Возись здесь, мать твою! Где ж этот проклятый
выключатель! Ага! Зажужжали дроссели, и проход осветился мерцающим светом
неоновых ламп. Бретт отдернул руку от стены и взглянул на нее. Прозрачное
желе гигантской амебой сползало с пальцев. Выключатель и часть обшивки
стены были забрызганы такой же дрянью.
- Черт! - он вытер руку о комбинезон. - Это что еще за дерьмо?
Он дошел до конца коридора и набрал код. Глухо вздохнула пневматика,
и пятилепестковая чаша люка открылась.
- Джонси, кис-кис, Джонси, где ты?
Бретт почесал затылок и поправил съехавшую на нос бейсболку.
Это был самый большой зал, находившийся в правом крыле корабля.
Некогда в нем размещался центральный холодильный комплекс. Но последние
шесть полетов его использовали как склад для списанной с рудников техники
и отработанных блоков самого корабля.
- Послушай, ты, - голос Бретта тонул в море наваленного металла и
прочего хлама и звучал глухо, - если ты сейчас же не выйдешь...
Мяуканье раздалось где-то совсем рядом.
- Мать твою, Джонси, выходи, кис-кис-кис!
Бретт подошел к встроенному в стену техническому модулю. Ручки
рубильника ушли в чрево станины. Ровный сиреневый свет наполнил
пространство. Рыжий кот сидел в проеме между колесами ржавого гусеничного
скрепера.
- Джонс, мне это уже порядком надоело! Еще немного - и я могу
плюнуть! Пусть тобой завтракает кто хочет, дерьмо кошачье!
Желтые глаза кота блеснули маленькими фонариками, он вытянулся,
пытаясь прошмыгнуть мимо. Бретт медленно протянул к нему руку. Кот замер с
поднятой лапой.
- Ну-ну, все хорошо, иди, дурашка!
Он склонился над котом, но тот отскочил на пару футов, сел и стал
умываться, усиленно работая языком. Бретт, чертыхаясь, встал на
четвереньки и начал ползти к нему. Еще "шаг" - и рука вляпалась во что-то
липкое и холодное. Бретт посмотрел вниз. На металлическом листе пола
лежало что-то отдаленно напоминавшее кожу змеи, только в несколько раз
больше и совершенно другой формы. Эту странную молочно-белую кожу покрывал
слой какой-то прозрачной, терпко пахнущей слизи. Бретт вспомнил пятно на
стене у выключателя. Он расправил резиноподобную кожицу. Она великолепно
передавала конфигурацию тела ее хозяина. Четко просматривался длинный, как
у краба на лице Кейна, хвост, состоящий из множества роговых колец.
Головная часть шкуры была разорвана надвое и походила на распущенную
кожуру банана. Он брезгливо взял ее двумя пальцами и отшвырнул в глубину
зала. Джонси завершил свой туалет и не спеша проследовал под пустые
емкости из-под топлива для машин.
- Черт! Куда!
Бретт сорвался с места, как бегун с низкого старта. Но ноги его
разъехались в разные стороны, оскальзываясь на слизи, и тело, потеряв
равновесие, полетело вперед. Пирамида пустых баков дрогнула и стала
оседать на него, заваливая и не давая выхода. Жесткое ребро стальной
канистры обрушилось на голову Бретта, и он потерял сознание...
...Свет исходил откуда-то сбоку. Голова нестерпимо болела, что-то
теплое стекало по лбу и вискам тонкой струйкой, опадая со щек на
комбинезон. Бретт с трудом освободил одну руку и запустил ее под
бейсболку. От прикосновения пальцев по голове прошла волна тупой боли.
Бретт поднес руку к глазам. Теплой и вязкой жидкостью была его собственная
кровь.
- Вот не везет! - огорченно поморщился Бретт.
Движения были затруднены. Все тело, кроме одной свободной руки, было
погребено под баками. Бретт попытался отодвинуть один из них, но тщетно.
Силы оставили его.
- Ну, что теперь, а, Джонси? Подлец рыжий, что мне теперь делать?! -
Бешенство накатило на Бретта. - Вот я выберусь отсюда и вытряхну тебя из
твоей гнусной шкуры!
Он закрыл глаза и бессильно опустил голову. В чувство его привел
приближающийся глухой звук шагов.
- Кто здесь, ребята? Вытащите меня! Я здесь, в завале. Эта рыжая
бестия чуть не угробила меня!
Тощая рука просунулась в щель между баком; Бретт ухватился за нее,
напрягая мышцы всего тела. Сила была огромной. Тяжелые емкости с грохотом
разлетелись в стороны, и тело как мотылек выпорхнуло из-под них и легло на
пол.
- Ого, здорово!
Бретт открыл глаза и обмер. Перед ним стоял человек с лицом
точь-в-точь как у него самого. Бейсболка была натянута на лоб и чуть
наклонена набок.
- Привет!
Человек протянул руку. Бретт ответил. Рукопожатие было сильным и чуть
не сломало кости, больно защемив хрящи в ладони.
"Я схожу с ума, - мелькнуло в голове Бретта. - Точно! Либо я
двинулся, либо уже умер".
Но боль в голове и во всем теле и явно живое рукопожатие опровергали
последнее предположение. Бретт от кого-то слышал, что когда умираешь,
можно видеть себя со стороны. Но, правда, говорят, что тогда чувствуешь
себя легко и свободно. А тут ощущения в теле были по-прежнему реальны и
отвратительны. К тому же видеть себя со стороны - это одно, а здороваться
за руку - совсем другое. Человек с его лицом внимательно смотрел на Бретта
и улыбался. Бретт закрыл глаза и протер их руками. Вновь открыв их, увидел
то же самое.
- Ну и как это понимать? - совершенно некстати вырвалось у него, хотя
собирался он произнести что-то совсем другое.
- Никак, - человек пожал плечами. - Твой кот побежал в сторону
центрального блока.
- Не-е-ет, ребята, вы, конечно, разыграли меня хорошо, но это,
пожалуй, уже слишком. - Он нервно хохотнул.
- Я и не собирался тебя разыгрывать. Ты попросил о помощи, вот я и
помог. - Человек улыбнулся.
Все смешалось в ноющей голове Бретта, и, развалившись на полу, он
принялся хохотать.
- Не корчь из себя сумасшедшего! Бретт, дружище, тебе это не идет!
Человек опустился рядом на пол и подобрал под себя ноги.
- Что ты хочешь сказать этим, Даллас? - сквозь смех процедил Бретт. -
Только ради такой хохмы незачем было бороду брить. Она тебе шла! А грим,
наверное, Рипли и Ламберт наштукатурили? Но это сейчас немного не по теме.
Он привстал, опершись на локоть, и потрепал собеседника по щеке.
Человек поправил бейсболку и, достав из кармана на груди платок, протянул
его Бретту.
- На, у тебя кровь. Вытрись! Только я не Даллас. Я - это я, то есть
ты.
- Хватит. - Бретт протянул руку и пощупал сначала свое лицо, а потом
лицо своей копии.
Ощущения были совершенно одинаковыми. Чужое лицо было теплым и без
малейших признаков грима. На ладони остались лишь капельки пота. Чьи?
- Черт! - Глупая ненужная улыбка сползла с лица Бретта, он отдернул
руку и ничего не понимающим взглядом посмотрел на нее.
- Да, - кивнул собеседник, - я - это ты, а ты - это я. Просто нам
никак не удавалось поговорить друг с другом. А ведь есть о чем!
- Что? - Бретт протер ладонью вспотевший лоб.
- Ведь уже сколько лет мы с тобой как проклятые мотаемся по этому
холодному пустому пространству и никак не можем просто сесть, поговорить,
повспоминать. Нет времени.
- А что вспоминать?
- Ну как - что? Например, можно вспомнить о том, что тебя уже семь
лет нет на родной планете, в родном доме. Или ты считаешь, что это
пустяки? Да, зарабатывание денег - вещь хорошая, но...
Бретт сел. Нахлынувшая вдруг волна отталкивающего страха сменилась
ощущением пустоты и глубокой тоски, щемящей душу. Перед глазами поплыли
картинки.
Малиновый лендровер, вечно пахнущий свиным навозом и бензином, стоял
у порога дома. Уставшее лицо отца. Его сгорбленная фигура застыла в кресле
как статуя. В руке догорала сигарета. Это все необычайно прочно стояло
перед глазами, и у Бретта защекотало в горле.
Дом. Старый дом. После майских дождей потолок весь покрывался мокрыми
разводами. Крыша прохудилась, а денег на починку не хватало. Да и когда их
хватало? Приходилось вкалывать на трех работах. С утра ковырялся в грязных
грузовиках дальнобойщиков, менял прогоревшие клапана и сливал отработанное
масло в старое пластиковое ведро. Днем, с отваливающимися руками, еле
перебирая пальцами, чинил разный домашний хлам в маленькой каморке, вечно
прокуренной и пропитанной дымом перегоревшей изоляции. Доход от этого дела
был поменьше, но почему-то к этому труду тянуло больше всего. Душа лежала,
что ли? А уже почти ночью у старого заброшенного дока резал автогеном
ржавую сталь списанных посудин. Около часа ночи, еле передвигая ноги,
полумертвый приползал домой и с час сидел под струями холодной воды,
отхлебывая из банки теплое пиво.
- Но ведь так было не всегда, - собеседник печально улыбнулся и
опустил глаза.
- Нет, всегда! Боже мой, как я тогда психовал. Я и сейчас не могу
простить ему, хотя уже могу понять все, что он тогда делал.
Отцу нравилась такая жизнь, и он ничего не хотел менять. Ему нравился
дом, стоящий черт знает где, на какой-то грязной свалке. Нравилось то, что
у нас не было ни холодильника, ни телевизора, ни даже нормального сортира.
Единственное, что он позволил мне соорудить, так это душ из старой
канистры, куда перед каждым купанием приходилось закачивать воду. Но он
говорил, что ему, а значит, и мне, только эта жизнь и подходит.
- Да, по сей день я чувствую обиду.
- Конечно! Он же мог все это легко изменить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25