— В Сибири теперь вся аристократия.
— Хм, вот бы сослать в Сибирь Рузвельта! — Прихлебывая пунш, тетя Фаня поудобнее устроилась в кресле. — Та-та-та-там-та... Что это за музыка?
Торри закатила глаза:
— Миссис Роу и ее «Турецкий марш», вот что это такое.
— О, Бетховен, разумеется, — сказала миссис Джевет, подавшись грудью вперед.
— Думаю, что Моцарт.
— Ты хочешь сказать, что эта старушенция до сих пор способна играть на рояле? — спросила тетя Фаня. — И до сих пор подает сигнал аэропланам?
— Иногда, — ответила Торри, и тетя Фаня кудахтнула.
— Вряд ли она слышит звук мотора сквозь этот грохот.
— Я тоже так думаю. — Решив, что она достаточно услышала про современную Россию, миссис Джевет переключилась на другой предмет. — А как Валерия? Все еще в Чикаго?
Торри кивнула.
— Мы думаем, что она еще долго там пробудет. Она очень тяжело переживала несчастье.
— А Александра? — Миссис Джевет задалась целью выяснить состояние здоровья всех членов семьи. — Она по-прежнему прячется у себя в комнате? — спросила она, не видя окна комнаты Александры, заслоненного листьями винограда. — Не понимаю, как она может сидеть взаперти с... Сколько это тянется? — Она стала загибать пальцы с наманикюренными ноготками. — Март, апрель, май, июнь... — неужели уже целых пять месяцев?
— Четыре, — поправила Торри. — Ей будет легче, когда она станет бабушкой. Она уже помогает мне готовить приданое и посчитала, сколько понадобится свивальничков и пеленок для перемены.
— Если Винни позволит ей заниматься этим, — сказала тетя Жози, со смехом осушив стакан. — По-моему, Винни добавляла в пунш сливовицу. Девушка может совсем спиться, если не будет следить за собой. Вам не кажется, что из этих старых слив можно гнать уксус? Смотри, Фанюшка, она снова прилетела. — Ее сестра отмахивалась мухобойкой от осы, угрожающе жужжавшей над ее стаканом.
— И-их! — крикнула Фаня, разбив стакан и забившись в угол беседки. — Кыш! Кыш!
— Кыш, оса, — спокойно сказала Торри, махнув рукой, и подняла разбитый стакан. — Все в порядке, Фаня. Она улетела. Садись на место.
Страх тети Фани перед жалящими насекомыми объяснялся тем, что однажды ее ужалила пчела и она чуть не умерла, поскольку пчелиный яд вывел из строя все системы ее организма. Теперь, приезжая в деревню, она принимала меры предосторожности, потому что, утверждала она (типично русское суеверие, говорила Ада), «жала», как она их называла, знают, какая из жертв больше всего боится их яда. Поэтому она запасалась хлопушками и веерами. У тети Фани не было шансов на спасение.
— О, Боже, — воскликнула Жози, бросив взгляд в сторону дома, — сюда идет Винни с добавкой.
На задней наружной лестнице хлопнула сетчатая дверь, и вышла Винни с новым графином охлажденной пурпурной жидкости. Мгновение спустя дверь открылась снова, и на фоне кирпичной стены возникла фигура, закутанная в черное, с белым лицом: зловещим, мрачным, насмешливым...
— О, Боже мой! — Тетя Фаня побледнела и перекрестилась на русский манер, пролив несколько капель пунша на свое вязание. — Холланд...
— Ради всего святого, Фанюшка, — сказала Жози, — это не Холланд, это Нильс. Смотри внимательнее, сама увидишь.
Фигура приблизилась, полы плаща распахивались, вспыхивая красным подбоем, шелковый цилиндр надвинут на один глаз. Кланяясь и поднимая цилиндр, пришел Профессор Водяной Крыс.
— Точная копия, — сказала миссис Джевет, вставая из кресла. — Никогда такого не видела... Привет, таинственный незнакомец! — крикнула она.
Не отзываясь, черная фигура пересекла площадку для крокета, подошла к каштану и принялась внимательно изучать кору. Нильс думал об осени, когда ядра созреют в колючих оболочках и их можно будет сбивать палкой. Вдруг он застыл и резко обернулся — Шантеклер, старый облезлый петушок, высоко задирая ноги, приплелся под дерево в поисках червячков. Петух распушил перья, когда заметил мальчика, остановился, косясь на него бусинками глаз.
Нильс ответил на его взгляд, затем, высоко держа голову, молча развернулся — палочка выставлена, будто защищает от опасности, в то время как он по дуге огибает птицу, — и продолжил свой путь навстречу Винни, возвращавшейся из беседки на кухню с пустым графином.
Кисточка Ады застыла на полпути, она внимательно следила за Нильсом с той минуты, когда его взгляд устремился на петушка. Все та же старая история, ни один из них не изменился, ни мальчик, ни петушок. Она с тоской припомнила, как все это было, это страшное происшествие. Близнецам было тогда по десять лет, она сидела на этом самом месте в беседке, чистила бобы к обеду, Винни на кухне шелушила кукурузу, Холланд и Нильс играли у колодца. Высоко задрав голову, поклевывая время от времени, распушив перья, петушок кружил вокруг насоса.
Вдруг, не сводя глаз с петушка, Нильс стал тихо скользить следом за ним, точно повторяя клюющие движения, размахивая руками, выставив крестец, точно пышный хвост. Из горла его доносились кукареканья. Вид был комичный, что и говорить. Даже со своего места она могла видеть капельки пота над его бровями, застывшее, почти бессмысленное выражение на бледном лице, глаза стеклянные, неподвижные. «Нильс, Нильс, достаточно, детка. Не надо больше». Как раз тут выглянула из окна Винни и попросила ее принести бобы; Нильс, преследуя петушка, скрылся за амбаром.
Она промыла бобы в раковине, когда услышала крик: вместе с Винни они выскочили за дверь и нашли Холланда, он указывал на крышу каретника, где на самом гребне сидел Шантеклер, хлопая крыльями и громко кукарекая. И там же — невероятно! — стоял Нильс, осторожно балансируя, хлопая руками, хрипло кукарекая. Потрясенная, она погрозила остальным, чтобы молчали, и осторожно двинулась к каретнику.
— Нильс, хватит уже, Нильс. Больше не надо...
— Ку-ка-ре-куу!
Он не замечал ее; глаза уставились на птицу, голова судорожно дергается, он клюет, хлопает крыльями, надувается, кукарекает, не может, не хочет слезать.
— Нильс, — сказала она ласково, когда мистер Анжелини приставил лестницу и снял его, — что ты такое делал?
— Я ничего такого не делал, — отвечал он возбужденно.
— Но что тебя заставило?
Он задыхался в замешательстве, глаза блестели, когда он пытался объяснить.
— Шантеклер — я играл в Шантеклера. — Чистая роса выступила у него на лбу. — Вдруг — ты понимаешь — я почувствовал, что это такое — быть петухом. И после этого я уже не мог остановиться. Я на самом деле стал Шантеклером. Я ничего не мог поделать!
— Не мог? — Это слово испугало ее. — Ты не мог остановиться?
— Да. Я думал, что смогу перестать подражать Шантеклеру. Но я не... — Он запнулся, стряхивая возбуждение.
— Что, детка?
— Я не хотел останавливаться.
Вот так было с петушком. И если бы его не остановили...
Вздрогнув, Ада бросила кисточку из верблюжьих волос в стаканчик и быстро поднялась. Выйдя из беседки, она догнала Нильса, пересекающего лужайку.
— Детка, — позвала она мягко, погрозив пальцем петушку, который взмахнул крыльями и удрал прочь. — Нильс!
— Да?
— Пойдем. — Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя к беседке.
— О, Нильс делает большие успехи в арифметике, — воскликнула миссис Джевет доброжелательно, так, чтобы мальчик мог слышать. А тетушка Жози сказала:
— Нильс, лапочка, мы будем устраивать представление в этом году?
— Да, — ответил он, когда Ада вернулась за свой мольберт. Он подошел и присел на ручку кресла тетушки Жози, она прижала его к себе. — Да, будем. — Он смотрел в сторону улицы, надеясь увидеть Холланда. — Мы покажем новый фокус!
— О? Тогда мне придется подготовить музыкальный номер, — сказала она, кивая так, что ее кудряшки задрожали. Смешные и жесткие, некрасивого рыжеватого цвета, она каждую ночь накручивала их на бигуди и каждое утро обнаруживала, что они торчат во все стороны, как пружинки. — Но что? — спросила она. — «Калинку»?! — Она сделала трагическое лицо и тихо напела. Тетя Фаня кудахтнула, но Нильс забраковал.
— Что-нибудь танцевальное, — сказал он.
Жози напрягла мозги, потом растопырила пальцы.
— Я знаю! Я сделаю испанский номер! С шалью, большим гребнем и кастаньетами — да? — Брови подняты, рот в виде буквы О — она ждала ответа Иильса.
— Да, — решил он.
— Si, si, senor! — Она начала взбивать волосы, потом неожиданно вскочила и, приподняв край юбки, постукивая каблуками по плитам, изобразила фанданго, распевая хриплым сопрано:
Леди Испании, вас обожаю я!
Леди Испании, живу я для вас...
Она прошлась до клумбы, повернулась, выставив кончик языка между зубами. Все быстрее и быстрее двигалась она, показывая круглые подвязки, пока без сил не повалилась на траву.
— О1е! — крикнула она, взмахнув руками, потом сказала: — Buenos dias, мистер Анжелини! — обращаясь к работнику, который шел мимо с пустой канистрой, предназначенной на свалку.
Ада помахала ему.
— Мистер Анжелини, когда освободитесь, будьте добры, принесите лестницу и уберите отсюда осиное гнездо!
Старый итальянец остановился, посмотрел в сторону беседки долгим взглядом, но и виду не подал, что слышал просьбу. Повернулся и скрылся за амбаром со своей канистрой.
Тетя Жози пнула подвернувшийся крокетный шар и, вернувшись в беседку, свалилась в кресло.
— Не думаю, что испанский номер у нас получится. — Она сбросила туфли и развалилась, поправляя кудряшки. — Может, лучше сделать живую картину. Я буду изображать Матушку Уистлер и сидеть в кресле...
Ада углубилась в работу, а другие дамы сблизили головы и устроили меж собой тесный маленький симпозиум о пользе сплетен. Нильс тоже прислушивался к обзору новостей в исполнении миссис Джевет. Бруно Гауптман, вот о ком она говорила.
Бруно — звучит как собачья кличка. Но для Бруно Гауптмана в самый раз, он ведь и был собака. Украл ребенка Линдбергов. Приставил к дому лестницу и утащил ребенка через окно. Много денег было уплачено, лишь бы Счастливчик Линди получил дитя обратно, но ребенка уже не было в живых. Бруно Гауптман отправится на электрический стул.
— И его адвокаты снова подали апелляцию — сколько денег налогоплательщиков выброшено на ветер! — Красный рот миссис Джевет растянулся на целую милю.
Динь-динь-динь...
Трамвай с парома Талькотта остановился на Церковной улице, затем прошел мимо их дома, колеса лязгали, колокольчик звенел.
Нильс посмотрел на часы и немного подвел стрелки. Издалека доносился рев аэроплана, взлетающего с аэродрома рейсом на Нью-Йорк.
Нильс спрятал часы и застегнул цепочку. Повернув голову, он смотрел вдоль улицы. Вдоль трамвайных путей шел Холланд. Значит, он опять ездил на трамвае. Он шел прогулочным шагом по лужайке, сбивал головки одуванчиков, поглядывал на самолет, который летел на малой высоте и отбрасывал гигантскую тень на Пиквот Лэндинг. Вот вой пропеллеров усилился до такой степени, что напрочь заглушил звуки пианино, доносящиеся из дома миссис Роу.
В следующее мгновение дверь распахнулась и кто-то сбежал по ступенькам заднего крыльца — это была маленькая седая дама с красной попоной, накинутой на голову.
— Э-эй! — кричала леди, моргая и глядя в небо. — Э-эй! — бежала она через двор.
Все в беседке привстали с кресел и наблюдали за ней сквозь заросли винограда. Она продолжала бегать взад-вперед, размахивая попоной в комичной надежде привлечь внимание тех, кто сидел в самолете. Стараясь не помять бегонии, обрамленные травой, она бегала кругами вокруг солнечных часов, по часовой стрелке, против часовой стрелки, попона развевалась, как плащ безумного матадора.
Когда самолет прошел прямо над головой и исчез за деревьями, она какое-то время стояла, ошеломленная, восстанавливая дыхание, потом рывком отбросила за спину легкое облако волос и, волоча за собой попону, побрела мимо клумб к дому, задержавшись на минуту, чтобы проинспектировать посадки портулака.
— Нет, только подумайте! — Миссис Джевет в изумлении покачала головой, когда старая леди свернула попону, сунула ее под мышку и вошла внутрь. Вскоре звуки пианино послышались вновь.
— Это не Падеревский, но я готова поставить двадцать против двух, что Падеревский не смог бы сыграть так, как играет она, — отметила тетя Жози.
— Что за представление, в самом деле! — воскликнула миссис Джевет. — Женщина в ее возрасте. Я думала, у нее больное сердце.
— Поразительная женщина, — отвечала тетя Жози.
Добавим пару слов об этом. Миссис Роу, которая большинству обывателей казалась крайне эксцентричной, поселилась на Вэлли-Хилл Роуд незадолго до начала века. Мистер Роу летал с Рикенбакером, а после перемирия стал одним из пионеров коммерческой авиации. Тринадцать лет назад он был послан президентом Гардингом в Южную Америку на разведку возможности трансконтинентальных рейсов. Самолет разбился в джунглях, и больше его никто не видел. Известие о его смерти чуть не убило вдову, и несколько лет она жила настоящей затворницей, но когда рядом построили аэропорт и самолеты стали летать прямо над Пиквот Лэндинг, оглушая всех ревом моторов, Алиса Роу неожиданно ожила, стала бегать со своей попоной, как будто надеялась установить связь с мертвым мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Хм, вот бы сослать в Сибирь Рузвельта! — Прихлебывая пунш, тетя Фаня поудобнее устроилась в кресле. — Та-та-та-там-та... Что это за музыка?
Торри закатила глаза:
— Миссис Роу и ее «Турецкий марш», вот что это такое.
— О, Бетховен, разумеется, — сказала миссис Джевет, подавшись грудью вперед.
— Думаю, что Моцарт.
— Ты хочешь сказать, что эта старушенция до сих пор способна играть на рояле? — спросила тетя Фаня. — И до сих пор подает сигнал аэропланам?
— Иногда, — ответила Торри, и тетя Фаня кудахтнула.
— Вряд ли она слышит звук мотора сквозь этот грохот.
— Я тоже так думаю. — Решив, что она достаточно услышала про современную Россию, миссис Джевет переключилась на другой предмет. — А как Валерия? Все еще в Чикаго?
Торри кивнула.
— Мы думаем, что она еще долго там пробудет. Она очень тяжело переживала несчастье.
— А Александра? — Миссис Джевет задалась целью выяснить состояние здоровья всех членов семьи. — Она по-прежнему прячется у себя в комнате? — спросила она, не видя окна комнаты Александры, заслоненного листьями винограда. — Не понимаю, как она может сидеть взаперти с... Сколько это тянется? — Она стала загибать пальцы с наманикюренными ноготками. — Март, апрель, май, июнь... — неужели уже целых пять месяцев?
— Четыре, — поправила Торри. — Ей будет легче, когда она станет бабушкой. Она уже помогает мне готовить приданое и посчитала, сколько понадобится свивальничков и пеленок для перемены.
— Если Винни позволит ей заниматься этим, — сказала тетя Жози, со смехом осушив стакан. — По-моему, Винни добавляла в пунш сливовицу. Девушка может совсем спиться, если не будет следить за собой. Вам не кажется, что из этих старых слив можно гнать уксус? Смотри, Фанюшка, она снова прилетела. — Ее сестра отмахивалась мухобойкой от осы, угрожающе жужжавшей над ее стаканом.
— И-их! — крикнула Фаня, разбив стакан и забившись в угол беседки. — Кыш! Кыш!
— Кыш, оса, — спокойно сказала Торри, махнув рукой, и подняла разбитый стакан. — Все в порядке, Фаня. Она улетела. Садись на место.
Страх тети Фани перед жалящими насекомыми объяснялся тем, что однажды ее ужалила пчела и она чуть не умерла, поскольку пчелиный яд вывел из строя все системы ее организма. Теперь, приезжая в деревню, она принимала меры предосторожности, потому что, утверждала она (типично русское суеверие, говорила Ада), «жала», как она их называла, знают, какая из жертв больше всего боится их яда. Поэтому она запасалась хлопушками и веерами. У тети Фани не было шансов на спасение.
— О, Боже, — воскликнула Жози, бросив взгляд в сторону дома, — сюда идет Винни с добавкой.
На задней наружной лестнице хлопнула сетчатая дверь, и вышла Винни с новым графином охлажденной пурпурной жидкости. Мгновение спустя дверь открылась снова, и на фоне кирпичной стены возникла фигура, закутанная в черное, с белым лицом: зловещим, мрачным, насмешливым...
— О, Боже мой! — Тетя Фаня побледнела и перекрестилась на русский манер, пролив несколько капель пунша на свое вязание. — Холланд...
— Ради всего святого, Фанюшка, — сказала Жози, — это не Холланд, это Нильс. Смотри внимательнее, сама увидишь.
Фигура приблизилась, полы плаща распахивались, вспыхивая красным подбоем, шелковый цилиндр надвинут на один глаз. Кланяясь и поднимая цилиндр, пришел Профессор Водяной Крыс.
— Точная копия, — сказала миссис Джевет, вставая из кресла. — Никогда такого не видела... Привет, таинственный незнакомец! — крикнула она.
Не отзываясь, черная фигура пересекла площадку для крокета, подошла к каштану и принялась внимательно изучать кору. Нильс думал об осени, когда ядра созреют в колючих оболочках и их можно будет сбивать палкой. Вдруг он застыл и резко обернулся — Шантеклер, старый облезлый петушок, высоко задирая ноги, приплелся под дерево в поисках червячков. Петух распушил перья, когда заметил мальчика, остановился, косясь на него бусинками глаз.
Нильс ответил на его взгляд, затем, высоко держа голову, молча развернулся — палочка выставлена, будто защищает от опасности, в то время как он по дуге огибает птицу, — и продолжил свой путь навстречу Винни, возвращавшейся из беседки на кухню с пустым графином.
Кисточка Ады застыла на полпути, она внимательно следила за Нильсом с той минуты, когда его взгляд устремился на петушка. Все та же старая история, ни один из них не изменился, ни мальчик, ни петушок. Она с тоской припомнила, как все это было, это страшное происшествие. Близнецам было тогда по десять лет, она сидела на этом самом месте в беседке, чистила бобы к обеду, Винни на кухне шелушила кукурузу, Холланд и Нильс играли у колодца. Высоко задрав голову, поклевывая время от времени, распушив перья, петушок кружил вокруг насоса.
Вдруг, не сводя глаз с петушка, Нильс стал тихо скользить следом за ним, точно повторяя клюющие движения, размахивая руками, выставив крестец, точно пышный хвост. Из горла его доносились кукареканья. Вид был комичный, что и говорить. Даже со своего места она могла видеть капельки пота над его бровями, застывшее, почти бессмысленное выражение на бледном лице, глаза стеклянные, неподвижные. «Нильс, Нильс, достаточно, детка. Не надо больше». Как раз тут выглянула из окна Винни и попросила ее принести бобы; Нильс, преследуя петушка, скрылся за амбаром.
Она промыла бобы в раковине, когда услышала крик: вместе с Винни они выскочили за дверь и нашли Холланда, он указывал на крышу каретника, где на самом гребне сидел Шантеклер, хлопая крыльями и громко кукарекая. И там же — невероятно! — стоял Нильс, осторожно балансируя, хлопая руками, хрипло кукарекая. Потрясенная, она погрозила остальным, чтобы молчали, и осторожно двинулась к каретнику.
— Нильс, хватит уже, Нильс. Больше не надо...
— Ку-ка-ре-куу!
Он не замечал ее; глаза уставились на птицу, голова судорожно дергается, он клюет, хлопает крыльями, надувается, кукарекает, не может, не хочет слезать.
— Нильс, — сказала она ласково, когда мистер Анжелини приставил лестницу и снял его, — что ты такое делал?
— Я ничего такого не делал, — отвечал он возбужденно.
— Но что тебя заставило?
Он задыхался в замешательстве, глаза блестели, когда он пытался объяснить.
— Шантеклер — я играл в Шантеклера. — Чистая роса выступила у него на лбу. — Вдруг — ты понимаешь — я почувствовал, что это такое — быть петухом. И после этого я уже не мог остановиться. Я на самом деле стал Шантеклером. Я ничего не мог поделать!
— Не мог? — Это слово испугало ее. — Ты не мог остановиться?
— Да. Я думал, что смогу перестать подражать Шантеклеру. Но я не... — Он запнулся, стряхивая возбуждение.
— Что, детка?
— Я не хотел останавливаться.
Вот так было с петушком. И если бы его не остановили...
Вздрогнув, Ада бросила кисточку из верблюжьих волос в стаканчик и быстро поднялась. Выйдя из беседки, она догнала Нильса, пересекающего лужайку.
— Детка, — позвала она мягко, погрозив пальцем петушку, который взмахнул крыльями и удрал прочь. — Нильс!
— Да?
— Пойдем. — Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя к беседке.
— О, Нильс делает большие успехи в арифметике, — воскликнула миссис Джевет доброжелательно, так, чтобы мальчик мог слышать. А тетушка Жози сказала:
— Нильс, лапочка, мы будем устраивать представление в этом году?
— Да, — ответил он, когда Ада вернулась за свой мольберт. Он подошел и присел на ручку кресла тетушки Жози, она прижала его к себе. — Да, будем. — Он смотрел в сторону улицы, надеясь увидеть Холланда. — Мы покажем новый фокус!
— О? Тогда мне придется подготовить музыкальный номер, — сказала она, кивая так, что ее кудряшки задрожали. Смешные и жесткие, некрасивого рыжеватого цвета, она каждую ночь накручивала их на бигуди и каждое утро обнаруживала, что они торчат во все стороны, как пружинки. — Но что? — спросила она. — «Калинку»?! — Она сделала трагическое лицо и тихо напела. Тетя Фаня кудахтнула, но Нильс забраковал.
— Что-нибудь танцевальное, — сказал он.
Жози напрягла мозги, потом растопырила пальцы.
— Я знаю! Я сделаю испанский номер! С шалью, большим гребнем и кастаньетами — да? — Брови подняты, рот в виде буквы О — она ждала ответа Иильса.
— Да, — решил он.
— Si, si, senor! — Она начала взбивать волосы, потом неожиданно вскочила и, приподняв край юбки, постукивая каблуками по плитам, изобразила фанданго, распевая хриплым сопрано:
Леди Испании, вас обожаю я!
Леди Испании, живу я для вас...
Она прошлась до клумбы, повернулась, выставив кончик языка между зубами. Все быстрее и быстрее двигалась она, показывая круглые подвязки, пока без сил не повалилась на траву.
— О1е! — крикнула она, взмахнув руками, потом сказала: — Buenos dias, мистер Анжелини! — обращаясь к работнику, который шел мимо с пустой канистрой, предназначенной на свалку.
Ада помахала ему.
— Мистер Анжелини, когда освободитесь, будьте добры, принесите лестницу и уберите отсюда осиное гнездо!
Старый итальянец остановился, посмотрел в сторону беседки долгим взглядом, но и виду не подал, что слышал просьбу. Повернулся и скрылся за амбаром со своей канистрой.
Тетя Жози пнула подвернувшийся крокетный шар и, вернувшись в беседку, свалилась в кресло.
— Не думаю, что испанский номер у нас получится. — Она сбросила туфли и развалилась, поправляя кудряшки. — Может, лучше сделать живую картину. Я буду изображать Матушку Уистлер и сидеть в кресле...
Ада углубилась в работу, а другие дамы сблизили головы и устроили меж собой тесный маленький симпозиум о пользе сплетен. Нильс тоже прислушивался к обзору новостей в исполнении миссис Джевет. Бруно Гауптман, вот о ком она говорила.
Бруно — звучит как собачья кличка. Но для Бруно Гауптмана в самый раз, он ведь и был собака. Украл ребенка Линдбергов. Приставил к дому лестницу и утащил ребенка через окно. Много денег было уплачено, лишь бы Счастливчик Линди получил дитя обратно, но ребенка уже не было в живых. Бруно Гауптман отправится на электрический стул.
— И его адвокаты снова подали апелляцию — сколько денег налогоплательщиков выброшено на ветер! — Красный рот миссис Джевет растянулся на целую милю.
Динь-динь-динь...
Трамвай с парома Талькотта остановился на Церковной улице, затем прошел мимо их дома, колеса лязгали, колокольчик звенел.
Нильс посмотрел на часы и немного подвел стрелки. Издалека доносился рев аэроплана, взлетающего с аэродрома рейсом на Нью-Йорк.
Нильс спрятал часы и застегнул цепочку. Повернув голову, он смотрел вдоль улицы. Вдоль трамвайных путей шел Холланд. Значит, он опять ездил на трамвае. Он шел прогулочным шагом по лужайке, сбивал головки одуванчиков, поглядывал на самолет, который летел на малой высоте и отбрасывал гигантскую тень на Пиквот Лэндинг. Вот вой пропеллеров усилился до такой степени, что напрочь заглушил звуки пианино, доносящиеся из дома миссис Роу.
В следующее мгновение дверь распахнулась и кто-то сбежал по ступенькам заднего крыльца — это была маленькая седая дама с красной попоной, накинутой на голову.
— Э-эй! — кричала леди, моргая и глядя в небо. — Э-эй! — бежала она через двор.
Все в беседке привстали с кресел и наблюдали за ней сквозь заросли винограда. Она продолжала бегать взад-вперед, размахивая попоной в комичной надежде привлечь внимание тех, кто сидел в самолете. Стараясь не помять бегонии, обрамленные травой, она бегала кругами вокруг солнечных часов, по часовой стрелке, против часовой стрелки, попона развевалась, как плащ безумного матадора.
Когда самолет прошел прямо над головой и исчез за деревьями, она какое-то время стояла, ошеломленная, восстанавливая дыхание, потом рывком отбросила за спину легкое облако волос и, волоча за собой попону, побрела мимо клумб к дому, задержавшись на минуту, чтобы проинспектировать посадки портулака.
— Нет, только подумайте! — Миссис Джевет в изумлении покачала головой, когда старая леди свернула попону, сунула ее под мышку и вошла внутрь. Вскоре звуки пианино послышались вновь.
— Это не Падеревский, но я готова поставить двадцать против двух, что Падеревский не смог бы сыграть так, как играет она, — отметила тетя Жози.
— Что за представление, в самом деле! — воскликнула миссис Джевет. — Женщина в ее возрасте. Я думала, у нее больное сердце.
— Поразительная женщина, — отвечала тетя Жози.
Добавим пару слов об этом. Миссис Роу, которая большинству обывателей казалась крайне эксцентричной, поселилась на Вэлли-Хилл Роуд незадолго до начала века. Мистер Роу летал с Рикенбакером, а после перемирия стал одним из пионеров коммерческой авиации. Тринадцать лет назад он был послан президентом Гардингом в Южную Америку на разведку возможности трансконтинентальных рейсов. Самолет разбился в джунглях, и больше его никто не видел. Известие о его смерти чуть не убило вдову, и несколько лет она жила настоящей затворницей, но когда рядом построили аэропорт и самолеты стали летать прямо над Пиквот Лэндинг, оглушая всех ревом моторов, Алиса Роу неожиданно ожила, стала бегать со своей попоной, как будто надеялась установить связь с мертвым мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29