.. смешная. Она все путает и ничего не помнит. Спрашивает, вывезли ли золу из печек, а их не топили с самого апреля.
— Пластинка, детка, — кивнула она на виктролу, игла впустую царапала дорожку. Он встал и поставил адаптер на начало. — Ты должен быть внимательнее к своей маме, — сказала она. — Мама поправится снова, со временем. Бог милостив! — Она сложила пальцы щепотью и перекрестилась на русский манер. — У нее шок. Ее разум... разум старается уберечь себя от боли. На некоторых людей горе действует сильнее, чем на остальных, понимаешь?
— Да. — По тону его не угадаешь, понял он или нет.
— Тогда ты должен помнить, что твоя мама нездорова. Иногда она бродит по комнате допоздна. Иногда совсем не ложится спать. И это очень плохо, сон — лучший лекарь. Когда мы спим, наш мозг и воображение обновляются. — Она широко развела руками. — Наше воображение — это вроде как глубокий бассейн, за день мы его вычерпываем до дна, а пока спим ночью, вода набирается вновь. А если вода не восполняется, нам нечего пить, нас мучит жажда. Во сне Бог дает нам силу, энергию, мир, понимаешь?
Он кивнул — ее речь произвела на него впечатление. Не спать, подумал он, это очень плохо. «Надеюсь, я смогу ей помочь», — пробормотал он, отвернувшись к трубе виктролы.
— Чтобы помогать, мы должны понимать друг друга: вот главное, что в наших силах. Единственная надежда на лучшее.
— Надежда. — Он взял у нее это слово, вертел его и так и сяк, изучая, прежде чем отложить про запас. Так он поступал со всем, что исходило от нее. Слушая музыку, он уносился далеко сквозь сумеречные пространства, где потустороннее улыбалось ему, где огонь не мог согреть его тело. Сквозь гром музыки он добавил еще одно, последнее слово к тому, что было сказано между ними.
Она резко обернулась и изумленно посмотрела на него:
— Что такое, детка? Ты сказал «смерть»?
— Да, смерть. — Он повторил уверенно: — Смерть, вот что не может пережить мама. — Ведя перед собой марионетку, он отошел к окну. — Это должно быть ужасно. Как ты думаешь, папе было больно перед смертью?
— Этого никто не знает. Надеюсь, что нет.
— Да. Надеюсь. — Он зацепил нити за оконную задвижку и положил куклу на подоконник, скрестив ей руки на груди. — Расселу было, я знаю. (Очки. Куда делись очки?)
— Что было?
— Больно. Я имею в виду, когда наткнулся на вилы. Это должно быть очень больно, как ты считаешь?
— Да, конечно. — И тут же вспомнила о другом. — Нильс!
— Да-а...
— Мне послышалось или действительно кто-то играл на гармонике?
Он засмеялся:
— Нет, тебе не послышалось. Это Холланд. Он иногда играет на ней. — Он не стал говорить, как просил Холланда перестать и как дядя Джордж рассердился.
— А где Холланд взял гармонику?
— Ну-у... у друга.
— Что еще за друг?
— Просто друг.
— И этот... друг... дал ее Холланду?
— Не-ет. — Неохотно. Опять. Опять она видит его насквозь, стоит только солгать.
— Ну и?
— Ну, друг на самом деле не давал ему ее. Холланд...
— Угу?
— ... стащил ее у него. Но если уж совсем точно, не у «него», а у «нее», и это был не друг, это была...
— Кто же?
— Мисс Джослин-Мария.
— Хозяйка лавки? О! — воскликнула она в изумлении. — Вот уж не думала, что воспитываю воришек. — Стоя у подоконника, на котором лежала марионетка — бедный паяц! — она вслушивалась в холодное затянувшееся молчание. Казалось, она еще глубже ушла в себя, в свои мысли, закрыв глаза, не слушая сладкий тенор, снова певший старую ирландскую песню.
И потом, выходя из комнаты, виду не подала, поняла ли она что-нибудь в прозвучавших словах:
Юный ме-енестре-еель
на войну-у ушел,
Там на войне он
и сме-е-ерть свою нашел...
Вот оно: именно это он имел в виду. Что-то помешало ей понять его мысль. Что-то у нее в голове. Какое-то слабое постороннее влияние — почему, например, она вдруг спросила про гармонику? Всегда с этим Холландом так. Впрочем, Фда тоже странная, самая странная из всех. Когда русские счастливы, счастье прет у них из каждой щелочки; они раздают его всем, как солнечный свет. А горе прячут, не дают ему выхода. Да, конечно, она горюет, потому что Рассела проткнули вилами (совсем горе не спрячешь). Все горюют, Холланд тоже. Холланд...
Но что, снова спрашивал себя Нильс, что случилось с очками Рассела, куда они подевались с сеновала?
В одиночестве, тихо подпевая «Юному менестрелю», Нильс следил, как его рука, будто чужая, под гипнозом или под воздействием внешней силы, тянется к пуговицам рубашки, забирается внутрь, вытаскивает жестянку. Он задумчиво посмотрел в лицо принца Альберта (даже он выглядел как-то иначе сегодня), затем поддел ногтем крышку, откинул ее и достал сверток из потрепанной голубой папиросной бумаги. Он отвернул несколько слоев бумаги — листочки были как увядшие лепестки розы, голубой бумажной розы, — отвернул осторожно, стараясь не порвать лепестки, и очень долго смотрел на содержимое, на Вещь, Вещь, данную ему Холландом, которая лежала в центре венчика из бумажных лепестков, эта Вещь — высохшая плоть, кость и хрящ, — это был отрезанный человеческий палец.
Часть вторая
Темнеет. Свет понемногу убывает. Едва заметные изменения. Я и в самом деле не прочь немного вздремнуть. Даже после такого ужина. (Можете себе представить, что они дают нам в кафетерии!) Ночью я не буду спать совсем. Никогда не сплю. Если засыпаю, начинаю видеть сны. Нет, совсем не такие, как у всех. Но, проснувшись, никогда не думаю о своих снах. Не так-то просто разглядеть лицо на потолке. Или какой-то Мадагаскар. Обязательно спрошу мисс Дегрут, когда она придет. (Скоро она начнет обход.) Хочу уточнить, на что именно походит пятно, по ее мнению. Может быть, это не остров даже, может, это страна. Немного смахивает на Испанию вместе с Португалией, вы не находите? А если вот так повернуть голову? Прямо Иберийский полуостров. Если немного напрячь воображение. Хотя мисс Дегрут датчанка из Пенсильвании — большие руки, большие ноги, большой нос, что-то лошадиное во всем облике, — у нее богатое воображение. Уверен, если она будет смотреть на пятно достаточно долго, то обязательно разглядит снежного человека или что-нибудь еще в этом роде.
Думаю, воображение полезная вещь. Дает человеку дополнительные возможности, не правда ли? Знаю, вы, конечно, скажете, что у Холланда никогда не было такого рода воображения; вы ошибаетесь. С воображением у него был полный порядок. Достаточно воображения. Не все досталось Нильсу, если уж на то пошло. Отнюдь не все. Не воображайте, что я склоняюсь на его сторону, что было бы вполне естественно, — если вы так решили, значит, я завел вас на ложную дорогу.
Кто ближе вам из этой парочки? Я больше склонен идентифицировать себя с Холландом, отпечаток его личности, по-моему, достовернее. Предпочитаю неудачников: у каждого неудачника будет свой день, если выразить все одной фразой. Поверьте мне, Нильс внутри не столь безупречен, как кажется, и Холланд не просто плут. Люди вроде Холланда, как мне кажется, намного привлекательнее, они, как говорится, заставляют любить себя. Они властвуют и побеждают, но кто же станет возражать, если его победят с таким очарованием? Обратите внимание: я описал вам, какой теплый Нильс, чувствительный, невинный, добродетельный, немного забавный — приятный, короче говоря, ребенок, одаренный неподдельной, чистейшей восприимчивостью и, несомненно, очень искренний. С другой стороны, портрет Холланда изображает чуть ли не негодяя: замкнутый, насмешливый, холодный, неприветливый мальчик, к тому же еще и воришка. Но тут возникает вопрос: почему тогда Нильс всегда соперничает с ним? Во всем ему подражает? Скучает без него? Почему лежит не на своей постели, а на постели брата, разглядывая лицо на штукатурке, пятно сырости, похожее на это?
Ах, вы можете сказать, что Нильс одинок. Согласен. А разве есть друзья у Холланда? Бандиты с Узловой улицы? Ребята постарше, которые пристают к девчонкам возле «Аптеки Пилигримов»? Не верьте этому. Почему Нильс все время воображает, как Холланд садится в трамвай? И — еще интереснее — почему он сам в него не садится? Разгадав это, можно, думаю, раскрыть тайну.
Нильс щедр, скажете вы. Согласен. Но какие роскошные дары получил он от Холланда: перстень, голубой сверток! Если вы учтете это, разве характер Холланда не покажется вам привлекательнее? Да, он именно таков. А его улыбка — бесподобная, кто может злиться на него долго?
Только не Нильс, разумеется, хотя его улыбка не менее божественна, и Нильс, который знает своего брата лучше других, готов защищать Холланда до конца.
Вот увидите.
Вы поняли, наверное, что все холланды этого мира подвержены влиянию глубоких страстей, каких не обнаружить у их сверстников. Их ненависть кажется не менее застарелой, чем у стариков. Но, скажете вы, вам доводилось слышать, какими делишками занимался Холланд с маленькой девочкой возле школы, — а кто из нас не отдал дани этим фривольным развлечениям? Кроме того, девочка была старше его и лучше просвещена кое в чем. И если Холланд поджег какую-то лачугу, то кто от этого пострадал? Ущерб невелик, а имущество Эда Иоахима, как известно, застраховано.
А что касается того нашумевшего происшествия с мальчишкой Талькоттов, то, несомненно, Холланд был там (он сам признавался), и, несомненно, мальчишка утонул, но я лично не верю никаким косвенным доказательствам по делу, кроме неопровержимого факта, что мальчишка был хромой, одна нога короче другой, что для такой разборчивой и чувствительной натуры, как Холланд, должно было казаться ужасным. Он не выносил ничего неловкого и уродливого, я признаю это, но при этом в уродстве было для него какое-то мрачное очарование.
Что опять же напоминает мне о карнавале пожарных в честь Четвертого июля, уродливом в некоторых своих проявлениях, ставшем, так сказать, началом, — к тому времени прошло уже несколько недель после похорон Рассела, и у большинства членов семьи воспоминание о смерти растворилось в тумане прошлого.
О, я чуть не забыл упомянуть, что как раз в то время в городе появилась новая девушка. Она поселилась вместе со своей семьей на Церковной улице и работала в десятицентовой забегаловке, наигрывая на разбитом пианино шлягеры сезона. Звали ее Роза Халлиган, но мальчишки успели прозвать ее...
1
— ...Эй, Кривоногая!
В облегающей юбчонке, в блузе цвета запекшейся крови, обтянувшей цыплячью грудь, Роза Халлиган строила глазки пассажирам Колеса Обозрения. Сверкающая в лучах прожекторов конструкция поворачивалась рывками, зачерпывая парочки из тьмы и вознося их высоко в небо. Из репродуктора гремело «На острове Капри», соперничая с механическим кваканьем калипсо и электрическим треском шутих и хлопушек.
В ответ на громкий призыв из одной лодочки Роза презрительно дернула плечиком, покачала головой и отвернулась. Роза Халлиган не связывается с мелюзгой. Подмигнув Холланду, Нильс махнул ей рукой и крикнул: «Ау-у!» — в то время как земля превращалась в плоский чертеж и быстро удалялась.
— Кармен Ломбардо поет носом, — заметил он по поводу песенки, пока лодочка судорожно дергалась, двигалась, останавливалась, снова двигалась, затем весь мир накренился, когда они оказались в высшей точке подъема, нижние лодочки раскачивались, выпуская пассажиров и впуская новых. Он смотрел вниз, на толпу, собравшуюся на площади размером с почтовую марку, где маленький провинциальный карнавал, устроенный попечительством местной пожарной команды, волновался и безумствовал одну только ночь. По другую сторону узкой улочки, усеянной огрызками кукурузных початков и пустыми картонными стаканчиками, потертые и выгоревшие палатки заманивали третьесортными аттракционами: «Выиграй куколку!»; Мадам Зора, астролог; Чэн Ю, Чудо Исчезновения; Зулейка — Единственный в Мире Настоящий Гермафродит.
Банг! Вуух!
Где-то взорвалась ракета, там и тут римские свечи разбрызгивали снопы искр на газоны, ребенок промчался сумасшедшим зигзагом с бенгальским огнем в руке. Колесо скрипело, Нильс отвернулся и стал изучать звездное небо.
— Вон Близнецы, — сказал он, найдя созвездие.
— С ума сошел, — ответил Холланд.
— Правда, вон они — видишь? Это Телец, над ним Рак, а справа от них две яркие маленькие звездочки, это Кастор, а тот, что пожелтее, — Поллукс. Близнецы.
Холланд бросил взгляд на него и, раздраженный тем, что колесо не движется, начал раскачивать лодочку, пока Нильс продолжал изучать небо: над Близнецами видна Большая Медведица, а там, видишь, — будто горсть семечек? Кресло Кассиопеи... Визг гармоники аккомпанировал его занятиям.
— Холланд! — сказал Нильс, когда музыка смолкла.
— М-мм...
— Что ты сказал миссис Роу, когда она поймала тебя в гараже?
Холланд хихикнул и произнес несколько слов, которые шокировали Нильса.
— Неужели, лапа? И что она сделала?
— Я же говорил, она прогнала меня. — На этот раз усмешка была не просто кривой, а чуть ли не бешеной. — Но она дождется!
— Чего дождется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Пластинка, детка, — кивнула она на виктролу, игла впустую царапала дорожку. Он встал и поставил адаптер на начало. — Ты должен быть внимательнее к своей маме, — сказала она. — Мама поправится снова, со временем. Бог милостив! — Она сложила пальцы щепотью и перекрестилась на русский манер. — У нее шок. Ее разум... разум старается уберечь себя от боли. На некоторых людей горе действует сильнее, чем на остальных, понимаешь?
— Да. — По тону его не угадаешь, понял он или нет.
— Тогда ты должен помнить, что твоя мама нездорова. Иногда она бродит по комнате допоздна. Иногда совсем не ложится спать. И это очень плохо, сон — лучший лекарь. Когда мы спим, наш мозг и воображение обновляются. — Она широко развела руками. — Наше воображение — это вроде как глубокий бассейн, за день мы его вычерпываем до дна, а пока спим ночью, вода набирается вновь. А если вода не восполняется, нам нечего пить, нас мучит жажда. Во сне Бог дает нам силу, энергию, мир, понимаешь?
Он кивнул — ее речь произвела на него впечатление. Не спать, подумал он, это очень плохо. «Надеюсь, я смогу ей помочь», — пробормотал он, отвернувшись к трубе виктролы.
— Чтобы помогать, мы должны понимать друг друга: вот главное, что в наших силах. Единственная надежда на лучшее.
— Надежда. — Он взял у нее это слово, вертел его и так и сяк, изучая, прежде чем отложить про запас. Так он поступал со всем, что исходило от нее. Слушая музыку, он уносился далеко сквозь сумеречные пространства, где потустороннее улыбалось ему, где огонь не мог согреть его тело. Сквозь гром музыки он добавил еще одно, последнее слово к тому, что было сказано между ними.
Она резко обернулась и изумленно посмотрела на него:
— Что такое, детка? Ты сказал «смерть»?
— Да, смерть. — Он повторил уверенно: — Смерть, вот что не может пережить мама. — Ведя перед собой марионетку, он отошел к окну. — Это должно быть ужасно. Как ты думаешь, папе было больно перед смертью?
— Этого никто не знает. Надеюсь, что нет.
— Да. Надеюсь. — Он зацепил нити за оконную задвижку и положил куклу на подоконник, скрестив ей руки на груди. — Расселу было, я знаю. (Очки. Куда делись очки?)
— Что было?
— Больно. Я имею в виду, когда наткнулся на вилы. Это должно быть очень больно, как ты считаешь?
— Да, конечно. — И тут же вспомнила о другом. — Нильс!
— Да-а...
— Мне послышалось или действительно кто-то играл на гармонике?
Он засмеялся:
— Нет, тебе не послышалось. Это Холланд. Он иногда играет на ней. — Он не стал говорить, как просил Холланда перестать и как дядя Джордж рассердился.
— А где Холланд взял гармонику?
— Ну-у... у друга.
— Что еще за друг?
— Просто друг.
— И этот... друг... дал ее Холланду?
— Не-ет. — Неохотно. Опять. Опять она видит его насквозь, стоит только солгать.
— Ну и?
— Ну, друг на самом деле не давал ему ее. Холланд...
— Угу?
— ... стащил ее у него. Но если уж совсем точно, не у «него», а у «нее», и это был не друг, это была...
— Кто же?
— Мисс Джослин-Мария.
— Хозяйка лавки? О! — воскликнула она в изумлении. — Вот уж не думала, что воспитываю воришек. — Стоя у подоконника, на котором лежала марионетка — бедный паяц! — она вслушивалась в холодное затянувшееся молчание. Казалось, она еще глубже ушла в себя, в свои мысли, закрыв глаза, не слушая сладкий тенор, снова певший старую ирландскую песню.
И потом, выходя из комнаты, виду не подала, поняла ли она что-нибудь в прозвучавших словах:
Юный ме-енестре-еель
на войну-у ушел,
Там на войне он
и сме-е-ерть свою нашел...
Вот оно: именно это он имел в виду. Что-то помешало ей понять его мысль. Что-то у нее в голове. Какое-то слабое постороннее влияние — почему, например, она вдруг спросила про гармонику? Всегда с этим Холландом так. Впрочем, Фда тоже странная, самая странная из всех. Когда русские счастливы, счастье прет у них из каждой щелочки; они раздают его всем, как солнечный свет. А горе прячут, не дают ему выхода. Да, конечно, она горюет, потому что Рассела проткнули вилами (совсем горе не спрячешь). Все горюют, Холланд тоже. Холланд...
Но что, снова спрашивал себя Нильс, что случилось с очками Рассела, куда они подевались с сеновала?
В одиночестве, тихо подпевая «Юному менестрелю», Нильс следил, как его рука, будто чужая, под гипнозом или под воздействием внешней силы, тянется к пуговицам рубашки, забирается внутрь, вытаскивает жестянку. Он задумчиво посмотрел в лицо принца Альберта (даже он выглядел как-то иначе сегодня), затем поддел ногтем крышку, откинул ее и достал сверток из потрепанной голубой папиросной бумаги. Он отвернул несколько слоев бумаги — листочки были как увядшие лепестки розы, голубой бумажной розы, — отвернул осторожно, стараясь не порвать лепестки, и очень долго смотрел на содержимое, на Вещь, Вещь, данную ему Холландом, которая лежала в центре венчика из бумажных лепестков, эта Вещь — высохшая плоть, кость и хрящ, — это был отрезанный человеческий палец.
Часть вторая
Темнеет. Свет понемногу убывает. Едва заметные изменения. Я и в самом деле не прочь немного вздремнуть. Даже после такого ужина. (Можете себе представить, что они дают нам в кафетерии!) Ночью я не буду спать совсем. Никогда не сплю. Если засыпаю, начинаю видеть сны. Нет, совсем не такие, как у всех. Но, проснувшись, никогда не думаю о своих снах. Не так-то просто разглядеть лицо на потолке. Или какой-то Мадагаскар. Обязательно спрошу мисс Дегрут, когда она придет. (Скоро она начнет обход.) Хочу уточнить, на что именно походит пятно, по ее мнению. Может быть, это не остров даже, может, это страна. Немного смахивает на Испанию вместе с Португалией, вы не находите? А если вот так повернуть голову? Прямо Иберийский полуостров. Если немного напрячь воображение. Хотя мисс Дегрут датчанка из Пенсильвании — большие руки, большие ноги, большой нос, что-то лошадиное во всем облике, — у нее богатое воображение. Уверен, если она будет смотреть на пятно достаточно долго, то обязательно разглядит снежного человека или что-нибудь еще в этом роде.
Думаю, воображение полезная вещь. Дает человеку дополнительные возможности, не правда ли? Знаю, вы, конечно, скажете, что у Холланда никогда не было такого рода воображения; вы ошибаетесь. С воображением у него был полный порядок. Достаточно воображения. Не все досталось Нильсу, если уж на то пошло. Отнюдь не все. Не воображайте, что я склоняюсь на его сторону, что было бы вполне естественно, — если вы так решили, значит, я завел вас на ложную дорогу.
Кто ближе вам из этой парочки? Я больше склонен идентифицировать себя с Холландом, отпечаток его личности, по-моему, достовернее. Предпочитаю неудачников: у каждого неудачника будет свой день, если выразить все одной фразой. Поверьте мне, Нильс внутри не столь безупречен, как кажется, и Холланд не просто плут. Люди вроде Холланда, как мне кажется, намного привлекательнее, они, как говорится, заставляют любить себя. Они властвуют и побеждают, но кто же станет возражать, если его победят с таким очарованием? Обратите внимание: я описал вам, какой теплый Нильс, чувствительный, невинный, добродетельный, немного забавный — приятный, короче говоря, ребенок, одаренный неподдельной, чистейшей восприимчивостью и, несомненно, очень искренний. С другой стороны, портрет Холланда изображает чуть ли не негодяя: замкнутый, насмешливый, холодный, неприветливый мальчик, к тому же еще и воришка. Но тут возникает вопрос: почему тогда Нильс всегда соперничает с ним? Во всем ему подражает? Скучает без него? Почему лежит не на своей постели, а на постели брата, разглядывая лицо на штукатурке, пятно сырости, похожее на это?
Ах, вы можете сказать, что Нильс одинок. Согласен. А разве есть друзья у Холланда? Бандиты с Узловой улицы? Ребята постарше, которые пристают к девчонкам возле «Аптеки Пилигримов»? Не верьте этому. Почему Нильс все время воображает, как Холланд садится в трамвай? И — еще интереснее — почему он сам в него не садится? Разгадав это, можно, думаю, раскрыть тайну.
Нильс щедр, скажете вы. Согласен. Но какие роскошные дары получил он от Холланда: перстень, голубой сверток! Если вы учтете это, разве характер Холланда не покажется вам привлекательнее? Да, он именно таков. А его улыбка — бесподобная, кто может злиться на него долго?
Только не Нильс, разумеется, хотя его улыбка не менее божественна, и Нильс, который знает своего брата лучше других, готов защищать Холланда до конца.
Вот увидите.
Вы поняли, наверное, что все холланды этого мира подвержены влиянию глубоких страстей, каких не обнаружить у их сверстников. Их ненависть кажется не менее застарелой, чем у стариков. Но, скажете вы, вам доводилось слышать, какими делишками занимался Холланд с маленькой девочкой возле школы, — а кто из нас не отдал дани этим фривольным развлечениям? Кроме того, девочка была старше его и лучше просвещена кое в чем. И если Холланд поджег какую-то лачугу, то кто от этого пострадал? Ущерб невелик, а имущество Эда Иоахима, как известно, застраховано.
А что касается того нашумевшего происшествия с мальчишкой Талькоттов, то, несомненно, Холланд был там (он сам признавался), и, несомненно, мальчишка утонул, но я лично не верю никаким косвенным доказательствам по делу, кроме неопровержимого факта, что мальчишка был хромой, одна нога короче другой, что для такой разборчивой и чувствительной натуры, как Холланд, должно было казаться ужасным. Он не выносил ничего неловкого и уродливого, я признаю это, но при этом в уродстве было для него какое-то мрачное очарование.
Что опять же напоминает мне о карнавале пожарных в честь Четвертого июля, уродливом в некоторых своих проявлениях, ставшем, так сказать, началом, — к тому времени прошло уже несколько недель после похорон Рассела, и у большинства членов семьи воспоминание о смерти растворилось в тумане прошлого.
О, я чуть не забыл упомянуть, что как раз в то время в городе появилась новая девушка. Она поселилась вместе со своей семьей на Церковной улице и работала в десятицентовой забегаловке, наигрывая на разбитом пианино шлягеры сезона. Звали ее Роза Халлиган, но мальчишки успели прозвать ее...
1
— ...Эй, Кривоногая!
В облегающей юбчонке, в блузе цвета запекшейся крови, обтянувшей цыплячью грудь, Роза Халлиган строила глазки пассажирам Колеса Обозрения. Сверкающая в лучах прожекторов конструкция поворачивалась рывками, зачерпывая парочки из тьмы и вознося их высоко в небо. Из репродуктора гремело «На острове Капри», соперничая с механическим кваканьем калипсо и электрическим треском шутих и хлопушек.
В ответ на громкий призыв из одной лодочки Роза презрительно дернула плечиком, покачала головой и отвернулась. Роза Халлиган не связывается с мелюзгой. Подмигнув Холланду, Нильс махнул ей рукой и крикнул: «Ау-у!» — в то время как земля превращалась в плоский чертеж и быстро удалялась.
— Кармен Ломбардо поет носом, — заметил он по поводу песенки, пока лодочка судорожно дергалась, двигалась, останавливалась, снова двигалась, затем весь мир накренился, когда они оказались в высшей точке подъема, нижние лодочки раскачивались, выпуская пассажиров и впуская новых. Он смотрел вниз, на толпу, собравшуюся на площади размером с почтовую марку, где маленький провинциальный карнавал, устроенный попечительством местной пожарной команды, волновался и безумствовал одну только ночь. По другую сторону узкой улочки, усеянной огрызками кукурузных початков и пустыми картонными стаканчиками, потертые и выгоревшие палатки заманивали третьесортными аттракционами: «Выиграй куколку!»; Мадам Зора, астролог; Чэн Ю, Чудо Исчезновения; Зулейка — Единственный в Мире Настоящий Гермафродит.
Банг! Вуух!
Где-то взорвалась ракета, там и тут римские свечи разбрызгивали снопы искр на газоны, ребенок промчался сумасшедшим зигзагом с бенгальским огнем в руке. Колесо скрипело, Нильс отвернулся и стал изучать звездное небо.
— Вон Близнецы, — сказал он, найдя созвездие.
— С ума сошел, — ответил Холланд.
— Правда, вон они — видишь? Это Телец, над ним Рак, а справа от них две яркие маленькие звездочки, это Кастор, а тот, что пожелтее, — Поллукс. Близнецы.
Холланд бросил взгляд на него и, раздраженный тем, что колесо не движется, начал раскачивать лодочку, пока Нильс продолжал изучать небо: над Близнецами видна Большая Медведица, а там, видишь, — будто горсть семечек? Кресло Кассиопеи... Визг гармоники аккомпанировал его занятиям.
— Холланд! — сказал Нильс, когда музыка смолкла.
— М-мм...
— Что ты сказал миссис Роу, когда она поймала тебя в гараже?
Холланд хихикнул и произнес несколько слов, которые шокировали Нильса.
— Неужели, лапа? И что она сделала?
— Я же говорил, она прогнала меня. — На этот раз усмешка была не просто кривой, а чуть ли не бешеной. — Но она дождется!
— Чего дождется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29