– Да! Я люблю тебя!
Он стоял, застыв, потрясенный, не в силах оторвать взгляд от ее дивного тела, дерзкого и страстного в своей наготе. Она подняла лицо, обвила руками его шею; губы ее раскрылись. Он поцеловал ее, он припал губами к ее рту – и ощутил кисловатое, до странности холодное дыхание.
– Вернемся в постель, – бросила она и повела его от камина, взяв за руку; затем вдруг остановилась и, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, уставилась на него своим пристальным взглядом. – Дай-ка мне на тебя посмотреть. – Руки ее пробежали по его груди, легко коснулись мускулистого живота и без стеснения стали исследовать интимные части. – Ты когда-нибудь болел? – спросила она.
– Конечно нет! – Его поразила эта бесцеремонность. Что ей за дело до его болезней?
– Эта болезнь передается от тела к телу, – отрешенно сказала она. Она, конечно, говорила ерунду. – Но это неважно. Меня интересовало общее состояние твоего здоровья.
– Я в полном порядке, мадам. – Он мрачно прошел мимо нее и улегся на кровать. Она посмотрела на него сверху вниз, легко рассмеялась и закружилась по комнате; тело ее было преисполнено грации и красоты юности. Джон зачарованно следил за ней взглядом – в нем росло нетерпение.
Внезапно она прыгнула в кровать. Это была высокая кровать с пологом на четырех столбиках, и прыжок ее показался Джону совершенно сверхъестественным. Он попытался засмеяться, но что-то в ее поведении остановило его. Она показалась ему раздосадованной, когда забиралась под одеяло.
– Ты ничего не понимаешь в любви, – громко произнесла она. Затем вдруг оказалась с ним рядом. Сидя на корточках, – глаза, как у проказливого эльфа, – она спросила: – Не хотел бы поучиться?
– Я бы сказал... да. Хотя ты и не спешишь со своими уроками.
Она без предупреждения схватила его за щеки и неистово впилась в губы. Язык ее оказался у него во рту. Он был жестким и шершавым, как ерш, и Джон удивленно отстранился. Как может быть такое во рту человека? Это просто ужасно. Он в замешательстве бросил взгляд на дверь.
– Не бойся меня, – сказала она. Затем весело рассмеялась – и смех ее зазвенел в предрассветных сумерках.
Джон не был суеверным человеком, но в этот момент он вспомнил о лагерях цыган. А вдруг она цыганская ведьма, пришедшая сюда, чтобы заявить о своих правах на поместье Хэдли? Она, должно быть, заметила выражение его липа, потому что буквально бросилась на Джона. Ее руки скользили по его телу, плоть ее касалась его плоти, она подставляла ему лицо для поцелуев.
И он ее целовал. Он целовал ее так, как никогда никого раньше. Он покрывал поцелуями ее губы, ее щеки, шею. А потом она вдруг приподняла руками свою грудь и подставила ее под его жаркие поцелуи. Никогда прежде не испытывал Джон такого удовольствия, лаская женскую грудь. Сердце его разрывалось от счастья. Забыв про цыган, он целиком отдался небывалому наслаждению. Мягко и настойчиво она передвигала его голову вниз, пока он не стал целовать ее самое тайное, самое интимное место.
Его изумила мощь этого удовольствия. Она повернулась – проворно, ловко, – и не успел он это осознать, как она уже целовала его в то место.
За эти несколько минут она пробудила в нем чувства, о которых он и не подозревал доселе. Волны ликования заполняли его. Он чувствовал, как растет ее возбуждение. Ни одна женщина не вызывала в нем ощущения, что он так умел, так хорош. Затем настроение ее изменилось. Мягко, настойчиво она изгибалась под ним, пока они не оказались лицом к лицу. Ноги ее раздвинулись, глаза манили. Слабый звук, в котором слились воедино и радость, и страх, сорвался с ее губ, когда он скользнул в нее. Затем руки ее поднялись, схватили его ягодицы, и они начали.
Джон сражался как мужчина, но возбуждение его было столь велико, что уже спустя несколько мгновений он бился в экстазе, бился и выкрикивал ее прекрасное имя – выкрикивал, не заботясь, что его могут услышать слуги, выкрикивал во славу великой любви.
Он опустился на нее.
– Выходи за меня, шлюха, – выдохнул он.
Она медленно водила пальцами по его спине, впиваясь ногтями в кожу. Лицо ее оставалось бесстрастным. Ногти впивались больно, но он словно и не замечал этого. Он был слишком счастлив, слишком опьянен.
– Леди Мириам, ты должна стать моей женой.
– Я не настоящая леди.
Он рассмеялся.
– Ты должна ею быть!
В это мгновение он на ней и женился. Души их не расстанутся отныне вовек.
Он вспоминал те годы – годы безумной любви, ее чудо и ее ужас, дивное великолепие страсти. Так много было приобретено, так много потеряно.
И поместье пришло в запустение. Крестьяне сбежали. Костры пытан потухли. Угас и старый лорд. Джон потерял себя в ней, потерял – и найти уже не мог. Потерял себя в любви к ней.
* * *
Мириам была встревожена, Голова Джона безвольно покачивалась, рот приоткрылся. Он явно дремал. Для них это было просто немыслимо. Они или бодрствовали, или Спали, то есть находились в глубоком укрепляющем трансе, свойственном их природе.
Он беспокойно пошевелился. Ах, только одно могло быть не в порядке! Она тряхнула головой, отказываясь в это поверить. Не так скоро, конечно, нет!
Она включила четвертую скорость. Огни мелькали за окнами, машина неслась к Нью-Йорку.
– Ты едешь слишком быстро. – Он повысил голос, стараясь перекрыть шум ветра.
– Мы одни на дороге.
Стрелка спидометра дрожала около восьмидесяти. Мириам, откинув голову назад, рассмеялась – горько и зло. Он не мог так быстро сдать. Она так его любила – его молодость, его свежесть. Рука ее скользнула в его руку, ощутила ответное пожатие.
– Ты задремал, да?
Она почувствовала на себе его взгляд.
– У меня были видения.
– Это похоже на Сон?
– Что-то вроде грез наяву. Я наполовину бодрствовал. Я видел прошлое – то время, когда мы встретились.
Она чуть не закричала от облегчения. Грезы наяву! Теперь она могла полностью отдаться тому чудесному состоянию, которое обычно наступало после насыщения. Старое ухабистое шоссе, запущенный город – во всем была скрытая красота. И за чувством облегчения в сердце ее пришло знакомое чувство – любовь к роду человеческому, или, точнее, благодарность за то, что он существует.
Мысли ее обратились к маленькой Алисе Кавендер, которую она вскоре должна будет трансформировать. Когда для Джона действительно наступит зима – нет-нет, не скоро, еще много лет пройдет, – у Алисы будет только начало лета. Он иссохнет, сморщится, она – расцветет, и любовь Мириам переключится с одного существа на другое, и не будет тех ужасных лет одиночества, которые ей приходилось влачить в прошлом. Чтобы подбодрить себя, она попробовала коснуться Алисы. Отклик пришел незамедлительно – она ощутила ее теплоту, ее запах, неистовство ее сердца. Затем все кончилось – дивный шторм утих. Прикосновение... как хорошо. Девочка отлично развивалась в нужном направлении.
Они пересекли Флашинг-Медоу-Парк, оставив слева огромное кладбище Маунт-Хеброн и справа – павильоны Всемирной ярмарки. Мириам внимательно наблюдала за Джоном, не забывая, впрочем, и о дороге.
– Помнишь Террас-Клуб? – задумчиво спросил он.
– Как могу я забыть? – Это было в тридцать девятом, Террас-Клуб тогда располагался на месте старой Всемирной ярмарки. Она живо представила себе его веселые желто-белые стены, изящные линии столов и стульев из нержавеющей стали.
– Мы там танцевали.
– Мы там делали не только это. – Она хорошо помнила, как Джон в припадке неистовства похитил девчушку из дамского туалета, в то время как она наслаждалась ее кавалером.
Огни Манхэттена замелькали вдали – они ехали через Квинс. Мириам казалось, что все это было так недавно. Как будто не больше недели прошло с тех пор, как весь этот район наводнили строители. Раньше здесь проходила мощеная дорога, в воздухе носились запахи смолы и сырой древесины. В те дни Лонг-Айлендская магистраль еще не была построена, и трамвайные пути бежали к Озоновому парку. Спальных районов на окраине тогда еще не существовало. Они часто ездили на маленьком трамвайчике с сиденьями из ротанга – он звенел, разбрасывал искры, подрагивал на рельсах, островок света в безбрежности океана темноты.
Скоро началась вереница кладбищ: Маунт-Сион, Кэлвери, Грин-Эйкерс. Воздух наполнился затхлостью и прохладой.
Джон включил радио, и доносившийся из ниоткуда старческий голос, рассказывавший какую-то бесконечную грустную историю, вторгся в ее воспоминания, нарушив их плавное течение.
– Пожалуйста...
– Мне это нравится.
– Ты более эксцентричен, чем я думала.
– Мне нравится слушать стариков. Я втайне злорадствую над их немощью.
Да, это понять она могла. Она вполне могла себе представить, что должен чувствовать Джон, одержав верх над проклятием старости. Что он идеальный человек, верх совершенства. Она тоже стала получать удовольствие от присутствия в воздухе этого старческого голоса. Он являлся прямой противоположностью молодости и энергии Джона; на таком фоне сидящий рядом казался ей еще более чудесной, еще более вдохновляющей находкой, чем когда-либо раньше.
Она быстро проехала Мидтаунский туннель и через Третью авеню к Саттон-Плейс Дом их стоял в конце тупика – небольшое, но элегантное строение, с виду ничем не похожее на крепость, каковой он на самом деле являлся. Мириам нравилось чувство защищенности, которое она здесь испытывала. Она не жалела ни времени, ни средств на охранную систему. Она интересовалась всеми техническими новинками, совершенствуя по мере их появления свою систему сигнализации. В оконных проемах, где на подоконниках росли петунии, вечно бодрствовали микроволновые датчики. Каждое окно и каждая дверь были снабжены электростатическим барьером, достаточно мощным для того, чтобы привести любого взломщика в бессознательное состояние. Даже кровать Мириам была оборудована новой системой защиты, которая при приближении к ней чужака опускала вокруг стальные экраны. В садике за домом среди роз стояли чувствительные детекторы, которые реагировали на шаги и распознавали, человек это или животное. Камеры со светоусилительными линзами сторожили аллею и площадку перед гаражом, а управляющий ими компьютер бдительно следил за любым человеком, оказавшимся в пределах их досягаемости.
Когда-то под аллеей и садиком проходил потайной ход – он вел к частной пристани на Ист-Ривер, – но после прокладки магистрали все изменилось. Защититься теперь было важнее – и легче, – чем бежать.
Она остановила машину, выключила фары и нажала кнопку на щитке машины, чтобы закрыть за собой дверь гаража. Джон сразу же вышел и направился в котельную, чтобы сжечь мешки с пустыми оболочками их жертв. Он спешил, дым должен был исчезнуть до того, как начнет светать.
Мириам чувствовала себя неловко. Она разрешила Алисе остаться здесь на всю ночь, нарушив тем самым свои же собственные строжайшие правила. Теперь придется сказать об этом Джону – чтобы он не слишком шумел в котельной.
– Тише, не разбуди Алису, – негромко произнесла она.
– Ничего страшного. Я уже встала. – Алиса стояла наверху, на лестнице, ведущей в подвал. Ее серо-голубые глаза смотрели на Джона и на два его больших пластиковых мешка.
– Оставайся наверху, – быстро сказала ей Мириам.
Проигнорировав ее реплику, Алиса с кошачьей грацией стала спускаться по лестнице.
– Ты мне снилась. – Она взглянула на Мириам. В глазах ее был немой вопрос, она ощутила в этом сне что-то необычное.
Мириам улыбнулась. Когда она коснулась ее, Алисе приснился сон. Хорошее начало. Так закладывается великая любовь.
– Ну, раз уж она здесь, почему бы ей не помочь мне? – едко заметил Джон. – Какая тебе разница, это же просто мусор.
Что ж, он имел все основания негодовать, но Мириам была настолько рада присутствию Алисы, что с удивлением обнаружила: ей сейчас нет никакого дела до Джона и его злости.
– Прекрасно, – сказала Алиса, нарушив молчание, последовавшее за замечанием Джона.
Мириам пошла наверх. Несмотря ни на что, она ощутила мгновенную вспышку удовольствия из-за резкости, прозвучавшей в голосе Джона. Он был интересен, когда злился. Иногда она специально его подначивала. Это отчасти и явилось причиной того, что она, вопреки своему запрету, пригласила Алису провести здесь ночь. Это – и еще любовь, которую она к ней испытывала.
* * *
Джон смотрел, как Алиса спускается по лестнице. Ему не нравилась ее соблазнительная внешность, не нравилась сила ее характера, но больше всего ему не нравилось то, как действовало ее присутствие на Мириам. Он приходил в ярость, сознавая, в сколь малой степени Мириам принадлежит ему. Все эти чувства неизбежно приводили его к мысли, что неплохо бы насытиться ею, позволить своему телу делать с ней все, что оно захочет, и, уничтожив эту постоянную угрозу их благополучию, уничтожить заодно и разъедавшую его ревность. Сегодня, впрочем, ему будет легче переносить ее присутствие – голод на время затих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44