— Пусть твой красавчик моет, — сказала она. — Или ты его еще не приучила к труду?
— Боюсь, что нет, — сказала Адель и улыбнулась.
— И тебе все равно?
— Ну, как сказать...
Когда она познакомилась с Джеймсом, она подумала, что он самый сексуальный мужчина, кого она видела. Так и оказалось. Он ей нравился или она к нему привыкла, не важно, но именно поэтому. Нет, было, конечно, что-то еще... Она почувствовала, что ее мысли разбегаются, и отбросила их.
— Все равно. Совершенно. Серьезно.
— Кстати, я скрутила совсем слабенькую, — сказала Дилайс, отрываясь от дела. Она манипулировала листочком папиросной бумаги и сильно измельченными фрагментами какого-то растения из полиэтиленового пакетика. Тайская травка. Адель относилась к поколению, не имеющему четкого представления о наркотиках. Слишком молода для кислоты, слишком стара для экстази. Но с тайской травкой она была давно знакома. Ей приходилось выхаживать людей с «сердечными приступами», параноидальными галлюцинациями, приступами депрессии такой силы, что потом уже никогда не удавалось почувствовать себя легко, изматывающими приступами смеха, которые сменялись приступами зевоты, доходившими до потери способности дышать, после чего несколько дней болело лицо. Однажды они с Джеймсом покурили такой травы, и их так сильно развезло на секс, что... ладно. Маленькие куски мягкой крошащейся конопляной смолы давали совсем другое ощущение. Но она, как правило, лишь чувствовала тревогу и восприимчивость. И свободу. Это она обожала.
— Видела бы ты ваши лица, когда я подавала на стол, — сказала она. Они хором рассмеялись. Потом Дилайс хмуро посмотрела ей прямо в глаза.
— Думаю, что мы просто не привыкли к... новшествам.
— Тут было что-то еще.
— Что?
— В этом было что-то еще. Льюин, кажется, правда испугался.
— Льюин, Льюин. Красивый мальчишка, согласись.
— Ну да. Конечно, он великолепен. (Хотя вряд ли его можно назвать мальчишкой.)
— Не мне это говорить, я же практически его мать.
— Да, по-моему, он что-то говорил об этом, ты вырастила его.
— Ну, понимаешь, мне пришлось. Его мать была совершенной девчонкой.
— Да. Да. — Адель обнаружила, что пытается уйти от этого разговора. — Дилайс, а как тебе еда?
— Боже, какая же ты прямолинейная. Прямо к делу. Городская девчонка, да?
— Дилайс...
— Ладно. Скажу через пару минут. Не надо так гнать.
— Извини, не хотела давить на тебя. — Адель сама удивлялась собственной бесцеремонности. И тому, что невинная рыбалка действительно закончилась уловом. Она же не собиралась спрашивать о еде, правда?
— Льюин рассказал тебе об Эдит?
— Ну, что-то рассказал.
— Могу себе представить. «У нее были неприятности, понимаешь, и она сошла с ума». Так примерно? Так и знала. Никогда не добьешься подробностей от моего малыша Льюина. Слова не вытянешь, если можно ограничиться движением брови. Он не очень разговорчив.
— Не очень.
— Даже со мной. Всегда таким был. Однажды приходит ко мне и говорит: «Вот и все». В ту ночь умер его отец. Конец фильма. Я думаю, это такая тактичность: он не хочет никого ничем беспокоить. Бережет людей. Он всегда хотел быть сильным, с детских лет. Он знает, что, когда люди слабы, жизнь может превратиться в хаос. Он этого боится. Старается избежать этого все время. Ему солдатом надо бы быть, это была бы для него настоящая жизнь.
Может быть, именно поэтому он вел себя за ужином напряженно. Потому что Эдит через какое-то время почти прекратила есть. После того как отослала своих девочек, после того как умерла та женщина. Она собирала нас на ужин, водила вилкой по тарелке и говорила, говорила, говорила, но ничего не ела. Еда была — романы можно писать. Иногда вкус был странный, сама-то она никогда ее не пробовала. Иногда просто невозможно было понять, что ты ешь, но есть-то все равно приходилось. Она любила французскую кухню, побольше трав и чеснока. Я говорила ей: боже, как вкусно, что это такое? Шутка такая. А она отвечала: «А, старый провансальский рецепт, фамильный секрет». Семья Рауля была из Франции. После нескольких таких ужинов Льюин вбил себе в голову — как это сказать? — что это не то, что обычно называют едой. Однажды он извинился, вышел и выблевал все в унитаз. В конце концов ему просто стало страшно есть. Но он не мог в этом признаться, ему казалось, что это было ужасно глупо. Все равно как бояться темноты. Понимаешь? Он был в ужасе. Но не мог в этом сознаться.
— Дилайс, а почему Эдит сошла с ума?
— Потому что она была глупой испорченной девчонкой, которой не с кем было поговорить.
В голосе Дилайс было столько горечи, что Адель вздрогнула.
— Слишком богатое воображение, слишком много жизни, я бы сказала, слишком много ей пришлось вынести. Всего для нее было слишком много, она не справилась. Я думаю, ей просто стало тоскливо, нужно было придумать что-нибудь, чтобы стало интересно. Льюин ее однажды отшил. Так и было. Она его ни с какой стороны не интересовала. — В ее голосе послышалась ярость, гордость, триумф. — И тогда она придумала всю эту белиберду. Бесы, жертвоприношения, все эти глупости. Я думаю, она решила, что все вокруг — это кино. Она была запертой в комнате героиней, ждавшей спасения.
— Запертой?
Дилайс замолчала.
— Да. Рауль ее запер. С определенного времени у него не было выбора — она за себя не отвечала. Он даже слышать не хотел о том, чтобы она шла куда-нибудь одна, сам за ней присматривал. Он делал все, что мог.
— Он запер ее здесь?
— Рауль сделал для нее очень милую комнатку.
— Здесь?
— Боюсь, что здесь, дорогуша. Чтобы можно было за ней следить.
Адель чувствовала, как кровь прилила к лицу.
— Дилайс, что это за кости в поле?
— Кости? Овечьи?
— Не знаю.
— Дорогая, ты себя хорошо чувствуешь?
— Не знаю.
— Лучше сядь сюда и успокойся. Дай-ка мне косяк. Надеюсь, я не скрутила очень крепкий.
— Что случилось с Эдит?
— К сожалению, она умерла. Выбросилась из окна. Доктор напичкал ее таблетками. Мне надо было ею заняться, но Дэйв и слышать не хотел об этом, — вздохнула Дилайс. — Вот так. Выпрыгнула. Ее похоронили на фамильном кладбище под Стаффордом.
— Дилайс, но почему?..
— Началось: почему, почему, почему. Не нужно себя накручивать. — Дилайс взяла ее за руку, крепко сжала и внимательно глянула Адель в глаза. — Все в порядке. Ты просто немножко испугалась. Здесь тебе нечего бояться. Я-то знаю.
Адель вдруг обнаружила, что плачет.
— Ой, ну что ты, что ты! — Дилайс нахмурилась и не выпускала ее руки.
* * *
Дэйв больше не просил Льюина ему помочь. Льюин ушел в себя, застыл с банкой пива в руке, слушал разбор боя, смотрел замедленные кадры, странным образом стилизованную жестокость, идеальные параболические траектории брызг крови и пота, как в научно-популярном кино.
— Правда странно. Потому что он был готов к отъезду, все упаковал. И вдруг однажды ночью все сгорело. Льюин вызвал пожарных. Им пришлось ехать из Хаверфордвеста, поэтому, когда они добрались сюда, уже почти все сгорело.
Рауль стоял возле дома и кричал: «Дети! Спасите детей!» Потому что к тому времени они, конечно, уже вернулись. Он забрал их после смерти Эдит, сказал, что хочет, чтобы они были с ним. Они были в своей комнате. «Спасите детей!» Но никто не мог зайти в дом. Рауль пытался, но его удержали. Все равно у него ничего бы не вышло. Все было деревянное, сухое, как кость. На другой день полиция и пожарные вошли внутрь, ничего не нашли, только кости в детской. Одни только кости. О Господи.
Дэйв иссяк. Льюин сидел неподвижно. Джеймс покачал головой, не в силах поверить в услышанное.
— Это невозможно, — сказал он в конце концов.
— Но так и было. А потом Рауль просто уехал.
(Рауль Шарпантъе разложил кости в пустых детских кроватках. Черепов у него, конечно, не было, не было кистей и ступней. Он специально собирал эти кости. Овечьи. Он аккуратно разложил их, сверху положил детские пижамы, потом одеяла.
Он знал, как горят дома, знал, где нужно подложить легко воспламеняющийся материал — старые фотопленки, купленные в Лондоне на аукционе, чтобы горело хорошо, чтобы не осталось следов. Рауль Шарпантье прошел по тихому темному пустому дому, проверил все. Он старался собраться с силами, хрустел костяшками пальцев. Единственная возможность спастись, нельзя сделать ошибку. Еще раз проверил. Еще раз.)
— А потом дом долго так и стоял пустой. Сколько уже? Лет пятнадцать, наверно? У Льюина был ключ. Тот, что Эдит дала ему. На тот случай, если ей когда-нибудь удастся выбраться из заточения. Это, наверное, ирония. Подходит такое слово?
Льюин сидел, слепо уставившись в экран, и вспоминал, как он в первый раз вошел в дом после того, как уехал Рауль. Все, что осталось, полиция забрала с собой — на изучение. Нельзя сказать, что им удалось обнаружить что-нибудь подозрительное. Рауль, видимо, дал им свой новый адрес во Франции, в Шательро. Он возвращался на дознание по делу о гибели детей. Потом еще на одно дознание. По делу о гибели женщины на вечеринке, по делу о гибели Эдит, потом снова по делу о гибели детей. Он сказал полицейским, что ходит к психиатру. Они отнеслись к нему с сочувствием. Он чем-то им понравился, к тому же ему столько пришлось пережить. Он казался сломленным, плакал, винил во всем себя. Они смущенно отворачивались, он брал себя в руки. Ему давали сигареты. Он старался сохранить достоинство, осанку кинозвезды. Им это нравилось. Боже, а если бы это были их дети... Они качали головами. Ну и парень.
Льюин там немного прибрался, увез горы промокшей штукатурки, ковры, промокшие обугленные доски. Он ходил по дому, топал ногами, посвистывал. Принес с собой приемник, включил его на полную громкость. Заставил себя зайти в детскую, выкинул мусор в окно. Это заняло всего полчаса, но как же долго тянулось это время. Он открыл потайную комнату, заглянул туда. Там прибирались еще до пожара, никаких особых повреждений не было: он старался не смотреть на стены...
это-такая-игра-сказал-он-мы-просто-немного-поиграем ...не смотреть на стены и ни о чем не думать, быстро вышел оттуда. Ему стало нехорошо от копоти, гари и запаха сырости. Руки стали липкими. Он побежал домой, принял ванну, потом еще раз принял ванну, как мог, старался не поддаваться панике. В полночь его вырвало. Он не выключал радио всю ночь, не выключал свет, пытался заставить себя заснуть. Боже, прошу тебя, не надо снов, не сегодня. Пожалуйста.
— Это невозможно, — тупо повторил Джеймс, смутно ощущая замедленность своей речи.
— Точно, я и сам с трудом в это верил, — сказал Дэйв. — Но так все и было. Вот почему дом в таком виде. — Джеймс хотел спросить, что случилось с полем, но ему вдруг стало нехорошо. Он не мог больше это слушать.
* * *
— Ну, будет ли продолжение? — спросила Адель и засмеялась.
Тяжело дыша, она привела себя в порядок. Умылась. Стерла ваткой тушь с лица. Дилайс сидела на краю ванной.
Вспомнив, как чувствовала себя в тот момент, когда красилась, Адель улыбнулась. Смешно было сравнивать. Дилайс тоже рассмеялась.
— Что, еще травы? Тебе разве не достаточно?
— Ты знаешь, о чем я.
— А, это. Я думала, тебе уже хватит.
— Что стало с девочками?
— Забавно, но я даже не помню, как их звали. Сейчас вспомню. Они обе были очень хорошенькие. Все делали вместе, все время играли в свои игры. Льюин часами резвился с ними. Обычно он не очень-то ладит с детьми, но с этими двумя — надо было его видеть, он не мог против них устоять. До чего миленькие. Бриони и Жонкиль. Вот как их звали.
Ну а когда Эдит заболела, Рауль отправил их в какую-то школу. Он сам не мог за ними присматривать, а Эдит уже мало что могла. Могли бы и нанять кого-нибудь, с деньгами-то не проблема. Но он их увез. Сказал, что школа очень хорошая, много зелени и все прочее. Верховая езда, плавание, уроки балета. Сказал, что им понравилось.
Потом, как я уже говорила, Эдит умерла, и он привез их домой. Я думаю, что они были потрясены тем, что случилось с их мамой, потому что я больше не видела, чтобы они играли, и вообще не были такими, как прежде. А через несколько дней, не поверишь, в доме случился пожар.
— То есть здесь?
— Да. Рауль пошел погулять поздно вечером, вернулся — а дом горит. Он не смог их вытащить оттуда. Он был рядом, но никто не виноват. Это было уже третье происшествие. Сначала женщина на вечеринке, потом Эдит, потом дети. Ужас какой-то. Все как будто было задумано. Как будто Бог его наказывал за что-то или испытывал. Как Иова. Кошмар.
Адель посмотрела на отражение Дилайс в зеркале. У нее возникло то же чувство, какое она испытала, когда Льюин рассказывал ей о случившемся. Дилайс будто проверяла, поверит ли она во все это. Корабли тонут, потому что сталкиваются с айсбергами. Все утонули. Или как будто бы она собиралась сказать: «А, я просто шучу!..» Адель поняла, что ей нечего сказать. Накладывая крем на щеки, она несколько рассеянно спросила:
— Женщина? На вечеринке? Об этом ты не рассказывала.
— Ну, она просто свалилась с этого дурацкого утеса, вот и все. Ходила там пьяная и упала, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37