!! — заорал Осипов.
— Что ты торопишься, как голый в баню?! Расскажу, расскажу… — Он сделал еще глоток и расплылся в довольной усмешке. — Понимаешь, разговор твой с этим цирковым цыганом у меня из головы не шел. Даже не пойму почему… Заморочил ты мне голову. Оборотень, оборотень… Странные, конечно, фантазии. Я достаточно трезвый человек, атеист до мозга костей, казалось бы, не должен верить во всю эту чепуху, а поди ж ты. Короче. Когда я явился на работу, то стал как бы между прочим интересоваться, не случались ли у нас какие-либо преступления, связанные с нападениями диких животных. И ты знаешь… — Тут Илья сделал длительную паузу и принялся за пиво.
— Дальше!
— Ты знаешь, не случалось, — преувеличенно равнодушным голосом сообщил Илья.
— Издеваешься?!
— Даже странно. В прессе пишут, в кино показывают… Тигры вырываются из клеток, львы терзают дрессировщицу, а тут — ну ничегошеньки. Конечно, имели место разные мелкие происшествия, но никакой загадки в них не было. Чаще всего обычная халатность. Недосмотр.
Он снова взялся за кружку.
— Ты пей, пей… — Осипов ласково погладил приятеля по голове, — может, тебя водянка хватит.
— Типун тебе на язык! — Илья нарочито поперхнулся. — Так вот, хочу продолжить. Хотя в качестве орудия преступления тигров, львов и даже твоих любимых медведей, судя по всему, не использовали, я наткнулся на довольно любопытный фактик. Опрашивая народ на предмет зверья, я совершенно случайно познакомился с неким пенсионером, назовем его дядя Альберт. Этот самый Альберт (прошу обратить внимание, ударение в его имени падает, как ни странно, на первый слог) в конце сороковых годов, а также все пятидесятые проработал в нашем славном учреждении. Он прямо-таки кладезь всяческих историй, просто ходячий детективный роман. Представь, при нем, причем совершенно случайно, речь зашла о преступлениях, связанных со зверьем, и вот Альберт рассказывает следующую историю. Мол, не то в сорок девятом, не то в пятидесятом году органы были засыпаны анонимками. Некий гражданин, фамилию его Альберт, к сожалению, запамятовал, обвинялся в серии убийств, причем в письмах указывалось, что означенная личность переодевалась для преступления в медведя. Сначала все смеялись, но анонимки следовали одна за другой. И личность, на которую писал аноним, решили проверить. Конечно же, новоявленный «медведь» оказался ни при чем. Ведь в письмах даже не указывалось конкретное преступление. Решили, что пишет душевнобольной. А письма, ты понимаешь, все идут и идут. И, видимо, не только в милицию. Тогда кому-то пришло в голову установить личность анонима. В ту пору это не представляло особого труда, тем более что писем имелись десятки. Установили. Оказался какой-то студент, который клеветал на другого студента в отместку за поражение на любовном фронте. Тот, который «медведь», вроде девушку у него отбил. Такая вот история. Этот любопытный факт изложил мне лично дядя Альберт.
— Но почему именно тот представлял его медведем? Не проще ли было объявить соперника, скажем, космополитом или американским шпионом?
— Не знаю. Мало ли что взбредет на ум оскорбленному любовнику.
— И чем же все кончилось?
— Видимо, анонима вызвали, побеседовали…
— Ерунда какая-то.
— Слушай дальше. Я проявил невероятное упорство, перерыл гору документов, извлеченных из пыли и паутины, и нашел несколько тех анонимок. Кроме того, в той же папке имелся протокол допроса автора анонимок, где он излагал причины их написания. Действительно, идиотская история, у кого-то отбили любовницу, какую-то вахтершу по имени Олимпиада. Словом, глупость. Так вот. Автора анонимок звали Иона Фомич Ванин, в ту пору он был студентом библиотечного института, а его соперника — Сергей Васильевич Пантелеев. Похоже, он тоже был студентом, только какого вуза — не указано. Я стал выяснять дальше. Этот самый Иона Фомич Ванин — довольно редкое имя — и сейчас обитает в столице, работает в издательстве «Север» литературным консультантом.
— А Пантелеев?
— Пантелеевых в Москве очень много, Сергеев Васильевичей насчитывается почти два десятка.
— И какой же ты делаешь из своих изысканий вывод?
— Выводы делать тебе!
— И все же?
— Да не знаю я! Может быть, стоит найти этого самого Иону Ванина, потолковать с ним…
— Потолковать? О чем? Об оборотнях, что ли? Не ты ли сам совсем недавно поднял меня на смех, когда я пересказал тебе историю цыгана. Помнится, изощрялся в остроумии. А теперь «потолковать». Видно, пиво окончательно испортило тебе мозги. И ведь сам же настаивал забыть эту историю… Как же тут забудешь.
— Я тебе ничего не советовал, хочешь крутить дальше, крути. Не хочешь — твое дело. Просто мне самому стало интересно. Почему этот Иона использовал в своей анонимке такой странный образ? Что за всем этим стоит?
— Так если тебе так интересно, может быть, и продолжишь изыскания самостоятельно? — раздраженно сказал Осипов.
— Может быть, и продолжу, — задумчиво ответил Илья, допивая остатки пива.
Глава третья
1
1941 год, июнь. Окрестности Югорска
Убийство директора детского дома и его жены надолго выбило воспитанников, да и учителей из колей. Фактически никто не учился. Все были заняты досужими разговорами, строили предположения, выдумывали самые дикие теории. Несмотря на отличную погоду, большинство детей забивались в спальни и с каким-то жгучим болезненным любопытством продолжали дискутировать по поводу преступления. Дошло до того, что по детскому дому поползли и вовсе зловещие неправдоподобные слухи, будто кто-то, конкретно кто, не называлось, видел ночью призраки директора и его жены. Окровавленные, в разорванном белье, они будто бы ходили возле окон своей квартиры. Многие этому верили.
Лишь один Сережа, как ему представлялось, знал правду и нисколько не сомневался, что директора убил именно он. Как и почему, Сережа не знал, но был твердо уверен в своей причастности. Почти каждую ночь, раз за разом, в его сознании, словно мгновенные вспышки, возникали картины преступления. Разинутый в немом крике рот директорши, совершенно белые безумные глаза директора. И кровь… Фонтаны крови. Почему он их убил? Этот вопрос мучил мальчика с каждым днем сильнее и сильнее, и скоро ему стало казаться, что он сходит с ума. Пойти самому в милицию? А выход ли это? Да и зачем? Не в наказании и искуплении виделся ему выход, а в установлении причины, почему именно он совершил убийство. Почему он? И чем больше Сережа размышлял над причиной преступления, тем явственней осознавал, что все физические и нравственные изменения, происходящие с ним, начались два года назад с посещения острова на болотах, с ночевки, грозы возле таинственного каменного сооружения. Раньше он даже не задумывался об этом событии, теперь же все чаще стал припоминать подробности, выискивать дотоле неведомые связи. Он почти не общался с ребятами, перестал посещать свою повариху и только думал, думал…
Занятия кончились. В это время в прошлые годы детдомовцы собирались в пионерские лагеря, но в этом году они почему-то остались при детдоме. Предоставленные самим себе дети неприкаянно бродили по территории, не находя занятия. Воспитателей непрерывно таскали в милицию, и им было не до выполнения педагогических обязанностей. Тяжелое чувство уныния и подавленности, казалось, стеной окружило и без того не особенно веселое заведение.
Несколько человек убежало. Двоих поймали и вернули, а остальные так и оставались в бегах. По вечерам ребятишки уходили с территории ненавистного детдома, собирались в окрестных перелесках, жгли костры, пекли украденную в столовой картошку, а иной раз жарили кур. В поселке их начинали побаиваться, не раз и не два пытались жаловаться, но безрезультатно. Всем было наплевать.
Сережа думал, думал и наконец надумал. Казалось, кто-то изнутри подсказывал, что ответ на все вопросы, выход из тупика можно найти только на острове возле каменной гробницы. Там в него вселилось нечто, там оно может покинуть его. Однако как добраться до острова? Сережа плохо представлял, в какой стороне его бывший дом, но что-то уверенно подсказывало, что старое пепелище он найдет без труда. Это казалось странным. Ведь Сережа хорошо знал, что летней порой добраться до заимки почти невозможно. Тайга и болота надежно скрывали ее. Сама мысль побывать в тех местах рождала в душе смутные ощущения некой вины, скорее даже неосознанной гнетущей тоски.
Наступило время июньского полнолуния, но ничего не произошло. Правда, он испытывал некое неясное томление, поднимая голову к сверкающему в вышине диску.
Июнь между тем катился к своему завершению, а внутри Сережи словно что-то зудело, подталкивая к бегству из детдома, к возвращению в тайгу. Но как идти туда одному?
Как-то вечером Сережа отозвал Соболя в сторону. Тот был несколько удивлен, но последовал за ним.
— Послушай, Юра, — он в первый раз назвал Соболя по имени, — тебе не надоело здесь торчать?
— Допустим, надоело, — осторожно ответил Соболь, — а что ты предлагаешь?
— Сбежать.
— Как это?.. — Соболь сделал неопределенный жест в сторону здания детдома. — Сбежать, конечно, можно, но куда? А вообще я не ожидал от тебя ничего подобного.
— Мало ли что… Уж больно тут надоело.
— Так куда бежать?
— В лес.
— В лес? В какой еще лес? Что там делать? В индейцев играть? Чем мы будем питаться? Глупости все это…
— Нет, ты послушай. Я тебе не рассказывал… — Сережа замолчал. — Когда нас, мою семью то есть, арестовали, мы жили в глухой тайге, скрывались…
— Что-то такое я слышал, — сообщил Соболь.
— Так вот, — продолжил Сережа, — отец мой случайно наткнулся на золотую жилу…
— Врешь! — Соболь внимательно посмотрел на Сережу.
— Чего мне врать? Весь год мы мыли золото, а потом нагрянули чекисты. Золото там и осталось. Спрятанное. Можно вернуться и забрать, а уж потом…
— И что потом?
— Там видно будет. Главное, найти его.
— А ты знаешь, где оно спрятано?
— Конечно. На одном из островов посреди болота.
— И далеко туда добираться?
— Порядочно. Но добраться можно.
Соболь замялся, он верил и не верил Сереже. Его тянуло к приключению, но врожденная осторожность заставляла настороженно относиться ко всяческим авантюрам.
— Я подумаю, — наконец вымолвил он, — ну-ка расскажи мне еще раз про ваше житье в тайге.
И Сережа стал вдохновенно врать. Вернее, враньем был только рассказ о найденной золотой жиле и ее разработке. Однако именно это больше всего интересовало Соболя. Он требовал деталей.
— Много ли вы намыли? — жадно спросил он.
«Сколько же сказать», — лихорадочно соображал Сережа.
— Килограммов пять, — нашелся он.
— Сколько же это на рубли?
— Не знаю. Может, тысяч пятьдесят…
— Так много?!
— А может, и больше!
— Все же мне не верится.
— Дело твое. Не хочешь, я все равно уйду один. Одному, конечно, труднее придется. Но все равно доберусь.
— Ладно, не торопи. Обещал, подумаю.
Через пару дней Соболь сам возобновил разговор.
— Я тут покумекал, — сообщил он, — и вот что решил. Пойти, конечно, можно, только давай возьмем с собой еще кого-нибудь…
— Что за новости?! — Сережа изобразил негодование. — Я тебе одному доверился, а ты разболтал?!
— Никому я ничего пока не болтал, — возразил Соболь, — просто подумал, что вдвоем нам тяжеленько будет, а втроем-вчетвером полегче.
«Ага, — сообразил Сережа, — хочет обезопасить себя, надеется в случае чего на поддержку дружков. Впрочем, главное — добраться до места, а там видно будет. Пусть хоть десять человек берет…»
— Зачем тебе еще кто-то, — тем не менее возразил он, — так мы золото на двоих поделим, а если по-твоему — еще с кем-то делить придется.
— Ну и поделимся, — холодно сказал Соболь.
— Я не согласен.
— Ладно, давай так, — Соболь был готов на компромисс, — делим на двоих, а их долю я из своей отдам.
— Ишь ты какой щедрый, — усмехнулся Сережа. — Кого же ты хочешь взять?
— Косого и Сморчка.
— Ну конечно, корешей… Ты им уже разболтал…
— Я же сказал, нет. Ждал твоего решения.
— Что ж. Я не возражаю, если ты, конечно, поделишься с ними из своей доли, как и собираешься.
— Заметано, — повеселел Соболь, — начинаем собирать шамовку. Чтобы было чего хавать в дороге. А там как жить будем?
— В погребе должны остаться кое-какие запасы… Рыбы в озере наловим. Может, ружьишко отыщем. Словом, не пропадем.
— А когда ты собираешься отправляться?
— В конце месяца.
— Значит, я говорю с Косым и Сморчком?
— Валяй.
2
22 июня к вечеру по детскому дому прошел слух о начале войны с немцами. Никто толком ничего не знал. Осторожно говорили, что вроде бы германская авиация бомбила наши города. Сережа не придал этим разговорам никакого значения. Он весь был нацелен на побег. Пару раз он проводил «совещания» со своими напарниками. Сморчку и Косому пришлось повторить сказку про золотую жилу. Они сомневались еще меньше, чем Соболь. Особенно возликовал Косой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Что ты торопишься, как голый в баню?! Расскажу, расскажу… — Он сделал еще глоток и расплылся в довольной усмешке. — Понимаешь, разговор твой с этим цирковым цыганом у меня из головы не шел. Даже не пойму почему… Заморочил ты мне голову. Оборотень, оборотень… Странные, конечно, фантазии. Я достаточно трезвый человек, атеист до мозга костей, казалось бы, не должен верить во всю эту чепуху, а поди ж ты. Короче. Когда я явился на работу, то стал как бы между прочим интересоваться, не случались ли у нас какие-либо преступления, связанные с нападениями диких животных. И ты знаешь… — Тут Илья сделал длительную паузу и принялся за пиво.
— Дальше!
— Ты знаешь, не случалось, — преувеличенно равнодушным голосом сообщил Илья.
— Издеваешься?!
— Даже странно. В прессе пишут, в кино показывают… Тигры вырываются из клеток, львы терзают дрессировщицу, а тут — ну ничегошеньки. Конечно, имели место разные мелкие происшествия, но никакой загадки в них не было. Чаще всего обычная халатность. Недосмотр.
Он снова взялся за кружку.
— Ты пей, пей… — Осипов ласково погладил приятеля по голове, — может, тебя водянка хватит.
— Типун тебе на язык! — Илья нарочито поперхнулся. — Так вот, хочу продолжить. Хотя в качестве орудия преступления тигров, львов и даже твоих любимых медведей, судя по всему, не использовали, я наткнулся на довольно любопытный фактик. Опрашивая народ на предмет зверья, я совершенно случайно познакомился с неким пенсионером, назовем его дядя Альберт. Этот самый Альберт (прошу обратить внимание, ударение в его имени падает, как ни странно, на первый слог) в конце сороковых годов, а также все пятидесятые проработал в нашем славном учреждении. Он прямо-таки кладезь всяческих историй, просто ходячий детективный роман. Представь, при нем, причем совершенно случайно, речь зашла о преступлениях, связанных со зверьем, и вот Альберт рассказывает следующую историю. Мол, не то в сорок девятом, не то в пятидесятом году органы были засыпаны анонимками. Некий гражданин, фамилию его Альберт, к сожалению, запамятовал, обвинялся в серии убийств, причем в письмах указывалось, что означенная личность переодевалась для преступления в медведя. Сначала все смеялись, но анонимки следовали одна за другой. И личность, на которую писал аноним, решили проверить. Конечно же, новоявленный «медведь» оказался ни при чем. Ведь в письмах даже не указывалось конкретное преступление. Решили, что пишет душевнобольной. А письма, ты понимаешь, все идут и идут. И, видимо, не только в милицию. Тогда кому-то пришло в голову установить личность анонима. В ту пору это не представляло особого труда, тем более что писем имелись десятки. Установили. Оказался какой-то студент, который клеветал на другого студента в отместку за поражение на любовном фронте. Тот, который «медведь», вроде девушку у него отбил. Такая вот история. Этот любопытный факт изложил мне лично дядя Альберт.
— Но почему именно тот представлял его медведем? Не проще ли было объявить соперника, скажем, космополитом или американским шпионом?
— Не знаю. Мало ли что взбредет на ум оскорбленному любовнику.
— И чем же все кончилось?
— Видимо, анонима вызвали, побеседовали…
— Ерунда какая-то.
— Слушай дальше. Я проявил невероятное упорство, перерыл гору документов, извлеченных из пыли и паутины, и нашел несколько тех анонимок. Кроме того, в той же папке имелся протокол допроса автора анонимок, где он излагал причины их написания. Действительно, идиотская история, у кого-то отбили любовницу, какую-то вахтершу по имени Олимпиада. Словом, глупость. Так вот. Автора анонимок звали Иона Фомич Ванин, в ту пору он был студентом библиотечного института, а его соперника — Сергей Васильевич Пантелеев. Похоже, он тоже был студентом, только какого вуза — не указано. Я стал выяснять дальше. Этот самый Иона Фомич Ванин — довольно редкое имя — и сейчас обитает в столице, работает в издательстве «Север» литературным консультантом.
— А Пантелеев?
— Пантелеевых в Москве очень много, Сергеев Васильевичей насчитывается почти два десятка.
— И какой же ты делаешь из своих изысканий вывод?
— Выводы делать тебе!
— И все же?
— Да не знаю я! Может быть, стоит найти этого самого Иону Ванина, потолковать с ним…
— Потолковать? О чем? Об оборотнях, что ли? Не ты ли сам совсем недавно поднял меня на смех, когда я пересказал тебе историю цыгана. Помнится, изощрялся в остроумии. А теперь «потолковать». Видно, пиво окончательно испортило тебе мозги. И ведь сам же настаивал забыть эту историю… Как же тут забудешь.
— Я тебе ничего не советовал, хочешь крутить дальше, крути. Не хочешь — твое дело. Просто мне самому стало интересно. Почему этот Иона использовал в своей анонимке такой странный образ? Что за всем этим стоит?
— Так если тебе так интересно, может быть, и продолжишь изыскания самостоятельно? — раздраженно сказал Осипов.
— Может быть, и продолжу, — задумчиво ответил Илья, допивая остатки пива.
Глава третья
1
1941 год, июнь. Окрестности Югорска
Убийство директора детского дома и его жены надолго выбило воспитанников, да и учителей из колей. Фактически никто не учился. Все были заняты досужими разговорами, строили предположения, выдумывали самые дикие теории. Несмотря на отличную погоду, большинство детей забивались в спальни и с каким-то жгучим болезненным любопытством продолжали дискутировать по поводу преступления. Дошло до того, что по детскому дому поползли и вовсе зловещие неправдоподобные слухи, будто кто-то, конкретно кто, не называлось, видел ночью призраки директора и его жены. Окровавленные, в разорванном белье, они будто бы ходили возле окон своей квартиры. Многие этому верили.
Лишь один Сережа, как ему представлялось, знал правду и нисколько не сомневался, что директора убил именно он. Как и почему, Сережа не знал, но был твердо уверен в своей причастности. Почти каждую ночь, раз за разом, в его сознании, словно мгновенные вспышки, возникали картины преступления. Разинутый в немом крике рот директорши, совершенно белые безумные глаза директора. И кровь… Фонтаны крови. Почему он их убил? Этот вопрос мучил мальчика с каждым днем сильнее и сильнее, и скоро ему стало казаться, что он сходит с ума. Пойти самому в милицию? А выход ли это? Да и зачем? Не в наказании и искуплении виделся ему выход, а в установлении причины, почему именно он совершил убийство. Почему он? И чем больше Сережа размышлял над причиной преступления, тем явственней осознавал, что все физические и нравственные изменения, происходящие с ним, начались два года назад с посещения острова на болотах, с ночевки, грозы возле таинственного каменного сооружения. Раньше он даже не задумывался об этом событии, теперь же все чаще стал припоминать подробности, выискивать дотоле неведомые связи. Он почти не общался с ребятами, перестал посещать свою повариху и только думал, думал…
Занятия кончились. В это время в прошлые годы детдомовцы собирались в пионерские лагеря, но в этом году они почему-то остались при детдоме. Предоставленные самим себе дети неприкаянно бродили по территории, не находя занятия. Воспитателей непрерывно таскали в милицию, и им было не до выполнения педагогических обязанностей. Тяжелое чувство уныния и подавленности, казалось, стеной окружило и без того не особенно веселое заведение.
Несколько человек убежало. Двоих поймали и вернули, а остальные так и оставались в бегах. По вечерам ребятишки уходили с территории ненавистного детдома, собирались в окрестных перелесках, жгли костры, пекли украденную в столовой картошку, а иной раз жарили кур. В поселке их начинали побаиваться, не раз и не два пытались жаловаться, но безрезультатно. Всем было наплевать.
Сережа думал, думал и наконец надумал. Казалось, кто-то изнутри подсказывал, что ответ на все вопросы, выход из тупика можно найти только на острове возле каменной гробницы. Там в него вселилось нечто, там оно может покинуть его. Однако как добраться до острова? Сережа плохо представлял, в какой стороне его бывший дом, но что-то уверенно подсказывало, что старое пепелище он найдет без труда. Это казалось странным. Ведь Сережа хорошо знал, что летней порой добраться до заимки почти невозможно. Тайга и болота надежно скрывали ее. Сама мысль побывать в тех местах рождала в душе смутные ощущения некой вины, скорее даже неосознанной гнетущей тоски.
Наступило время июньского полнолуния, но ничего не произошло. Правда, он испытывал некое неясное томление, поднимая голову к сверкающему в вышине диску.
Июнь между тем катился к своему завершению, а внутри Сережи словно что-то зудело, подталкивая к бегству из детдома, к возвращению в тайгу. Но как идти туда одному?
Как-то вечером Сережа отозвал Соболя в сторону. Тот был несколько удивлен, но последовал за ним.
— Послушай, Юра, — он в первый раз назвал Соболя по имени, — тебе не надоело здесь торчать?
— Допустим, надоело, — осторожно ответил Соболь, — а что ты предлагаешь?
— Сбежать.
— Как это?.. — Соболь сделал неопределенный жест в сторону здания детдома. — Сбежать, конечно, можно, но куда? А вообще я не ожидал от тебя ничего подобного.
— Мало ли что… Уж больно тут надоело.
— Так куда бежать?
— В лес.
— В лес? В какой еще лес? Что там делать? В индейцев играть? Чем мы будем питаться? Глупости все это…
— Нет, ты послушай. Я тебе не рассказывал… — Сережа замолчал. — Когда нас, мою семью то есть, арестовали, мы жили в глухой тайге, скрывались…
— Что-то такое я слышал, — сообщил Соболь.
— Так вот, — продолжил Сережа, — отец мой случайно наткнулся на золотую жилу…
— Врешь! — Соболь внимательно посмотрел на Сережу.
— Чего мне врать? Весь год мы мыли золото, а потом нагрянули чекисты. Золото там и осталось. Спрятанное. Можно вернуться и забрать, а уж потом…
— И что потом?
— Там видно будет. Главное, найти его.
— А ты знаешь, где оно спрятано?
— Конечно. На одном из островов посреди болота.
— И далеко туда добираться?
— Порядочно. Но добраться можно.
Соболь замялся, он верил и не верил Сереже. Его тянуло к приключению, но врожденная осторожность заставляла настороженно относиться ко всяческим авантюрам.
— Я подумаю, — наконец вымолвил он, — ну-ка расскажи мне еще раз про ваше житье в тайге.
И Сережа стал вдохновенно врать. Вернее, враньем был только рассказ о найденной золотой жиле и ее разработке. Однако именно это больше всего интересовало Соболя. Он требовал деталей.
— Много ли вы намыли? — жадно спросил он.
«Сколько же сказать», — лихорадочно соображал Сережа.
— Килограммов пять, — нашелся он.
— Сколько же это на рубли?
— Не знаю. Может, тысяч пятьдесят…
— Так много?!
— А может, и больше!
— Все же мне не верится.
— Дело твое. Не хочешь, я все равно уйду один. Одному, конечно, труднее придется. Но все равно доберусь.
— Ладно, не торопи. Обещал, подумаю.
Через пару дней Соболь сам возобновил разговор.
— Я тут покумекал, — сообщил он, — и вот что решил. Пойти, конечно, можно, только давай возьмем с собой еще кого-нибудь…
— Что за новости?! — Сережа изобразил негодование. — Я тебе одному доверился, а ты разболтал?!
— Никому я ничего пока не болтал, — возразил Соболь, — просто подумал, что вдвоем нам тяжеленько будет, а втроем-вчетвером полегче.
«Ага, — сообразил Сережа, — хочет обезопасить себя, надеется в случае чего на поддержку дружков. Впрочем, главное — добраться до места, а там видно будет. Пусть хоть десять человек берет…»
— Зачем тебе еще кто-то, — тем не менее возразил он, — так мы золото на двоих поделим, а если по-твоему — еще с кем-то делить придется.
— Ну и поделимся, — холодно сказал Соболь.
— Я не согласен.
— Ладно, давай так, — Соболь был готов на компромисс, — делим на двоих, а их долю я из своей отдам.
— Ишь ты какой щедрый, — усмехнулся Сережа. — Кого же ты хочешь взять?
— Косого и Сморчка.
— Ну конечно, корешей… Ты им уже разболтал…
— Я же сказал, нет. Ждал твоего решения.
— Что ж. Я не возражаю, если ты, конечно, поделишься с ними из своей доли, как и собираешься.
— Заметано, — повеселел Соболь, — начинаем собирать шамовку. Чтобы было чего хавать в дороге. А там как жить будем?
— В погребе должны остаться кое-какие запасы… Рыбы в озере наловим. Может, ружьишко отыщем. Словом, не пропадем.
— А когда ты собираешься отправляться?
— В конце месяца.
— Значит, я говорю с Косым и Сморчком?
— Валяй.
2
22 июня к вечеру по детскому дому прошел слух о начале войны с немцами. Никто толком ничего не знал. Осторожно говорили, что вроде бы германская авиация бомбила наши города. Сережа не придал этим разговорам никакого значения. Он весь был нацелен на побег. Пару раз он проводил «совещания» со своими напарниками. Сморчку и Косому пришлось повторить сказку про золотую жилу. Они сомневались еще меньше, чем Соболь. Особенно возликовал Косой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56