он был поставлен Майклом Мендиззой, за кадром читал американский актер Ричард Чемберлейн. К. не покинул зала во время просмотра фильма, что случалось с ним редко, поскольку ему никогда не хотелось видеть себя по телевизору или слушать по радио свои интервью, равно как и видеть свои собственные книги. Фильм с его красивыми видами Швейцарии и Индии явно понравился К. В разных городах Америки во время показа фильм имел определенный успех.
Вскоре после того, как К. и Мери прибыли в июне в Броквуд, у Дороти Симмонс случился сердечный приступ. Хотя она хорошо поправлялась, она была не в состоянии нести на себе бремя управления школой, успешно справляясь со своими обязанностями в течение 14 лет. Она отошла от дел, хотя и продолжала жить в Броквуде вместе с мужем, который ушел на отдых несколькими годами ранее .
В конце концов директором был назначен молодой американец Скотт Форбз, женатый на девушке из Южной Африки по имени Кэти, которая преподавала танцы в школе. Динамичный молодой человек, проработавший в Броквуде около десяти лет, отвечая главным образом за видеотехнику (которая теперь была в цвете), Скотт много путешествовал, некоторое время жил в Париже, ведя небольшое антикварное дело в Женеве, пока не соприкоснулся с К., попав случайно на летнюю встречу в Саанене. Он услышал беседу, и она захватила его. Намереваясь работать на К., он полностью изменил образ жизни, сохранив, правда, свою энергию. Его жена взяла на себя ответственность за видеоотдел после его назначения директором.
Находясь в Гштааде после встречи в Саанене в 1989 году, К. познакомился с человеком, который помог осуществить то, что было самой заветной мечтой К. — построить центр для взрослых в Броквуде, совершенно независимый от школы, куда бы люди приезжали с единственной целью — изучать его учение. Таким человеком оказался немец средних лет Фридрих Гроз, проживавший в Швейцарии, за четыре года до этого отошедший от семейного бизнеса по производству сантехники, получившего международную известность. Прочтение одной из книг К. в 1980 году («Невозможный вопрос»), определило дальнейший ход его жизни, как следовало из его собственных слов. Он навестил К. в Таннегге, потому что хотел организовать школу Кришнамурти в Швейцарии. К. отговорил его делать такой шаг, зная как нелегко найти учителей. (Когда К. спросил, женат ли он, и получил отрицательный ответ, поскольку Фридрих находился в разводе, К. внезапно схватил его за руку и сказал: «Хорошо».)
В следующем году, посетив Броквуд, Фридрих Гроэ предложил, что вместо открытия новой школы он даст средства для строительства учебного центра. К. с воодушевлением приветствовал такое предложение. Вблизи школьного здания было выбрано красивое место, за пределами его видимости, с простирающимся к югу видом на поля, где никогда не будет построек. К. поручил Скотту Форбзу найти архитектора и разработать проект.
Выполнив полностью программу в Индии зимой 1983-4 годов, К. вернулся, довольно усталый, в феврале в Охай, где столкнулся с проблемами, возникшими в связи с открытием средней школы, примыкавшей к начальной школе в Дубовой Роще. В марте К. был приглашен доктором М.Р. Раджи из Национального научно-исследовательского центра в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, с целью принять участие в Симпозиуме на тему «Творчество в науке». Этот центр американских атомных исследований дал для К. абсолютно новую и вдохновляющую аудиторию. В 8 утра 19 марта и в течение более часа К. выступал перед 700 учеными на тему о том, что знание никогда не может быть созидательным, потому что оно несовершенно. Он закончил свою речь словами:
«Действительное творчество может быть только тогда, когда мысль хранит молчание... Наука есть движение все большего и большего накопления знания. „Большее“ означает измерение; мысль поддается измерению, поскольку она материальна. У знания ограничена способность проникновения в сущность, ограничено собственное созидание, что ведет к конфликту. Мы говорим о холистическом восприятии, в которое совершенно не включены понятия „я“, „меня“, личность. Тогда только есть то, что называется творчеством. Это есть».
На следующее утро К. отвечал на вопросы перед более малочисленной аудиторией, включающей в себя действительных членов национальной лаборатории в Лос-Аламосе. Из 15 переданных ему вопросов он ответил на первый и последний. Ответ на первый вопрос: «Что такое творчество? Что такое медитация?» занял почти все отведенные полтора часа; К. повторял многое из того, о чем говорил накануне. О медитации он сказал: «Медитация — не сознательная медитация. То, чему нас учили, — это сознательная, преднамеренная медитация, когда сидишь, скрестив ноги или лежа лицом вниз, повторяя определенные фразы, — это специальное, сознательное усилие, чтобы медитировать. Рассказчик считает, что такая медитация — бессмысленна. Она — часть желания. Желание иметь мирный ум — то же самое, что и желание иметь хороший дом или добротную одежду. Сознательная медитация разрушает, не дает перейти к другой форме медитации».
Последний вопрос был поставлен так: «Если бы вы стояли во главе лаборатории, отвечая за обороноспособность страны и понимая ход вещей, как бы вы направляли деятельность лаборатории и научные исследования?» Вот часть ответа К.:
«Если бы у меня была группа людей, заявивших „давайте забудем национализм, религии, давайте, как и положено людям, решим проблему — будем жить вместе без разрушения; если бы мы посвятили всему этому время, как и те абсолютно преданные люди, которые собрались в Лос-Аламосе и были заняты тем, о чем мы говорим, тогда, вероятно, что-то случилось бы... Никому не дано глобально взглянуть на вещи — глобально чувствовать за все человечество — не за мою страну — ради бога. Если бы вы поездили по миру как рассказчик, вы бы изливали слезы до конца жизни. Пацифизм есть реакция на милитаризм, не более. Рассказчик не пацифист. Итак, давайте выясним причину — если мы вместе станем искать причину, то разрешим проблему. Но у нас всех различные мнения, которых мы придерживаемся, а также исторические направления. Вот так, сэр“.
Один из присутствующих: Сэр, если можно так выразиться, вы убедили нас.
Кришнамурти: Я ни в чем не убеждаю.
Один из присутствующих: Я имею в виду, что когда действительно стараешься понять это и делаешь шаг в этом направлении кажется, что каким-то образом не хватает необходимой энергии... Что же на самом деле сдерживает нас? Мы можем видеть, что дом в огне, но мы не в силах сделать что-либо, чтобы погасить пожар.
Кришнамурти: Горящий дом, который, по нашему мнению там, на самом деле здесь. Сначала нужно навести порядок в собственном доме, сэр.
Снова К. выступал с беседами в Фелт-форуме в Нью-Йорке в апреле, после чего он был приглашен в качестве почетного выступающего общества «Pacem Terris» в зале библиотеки Даг Хаммарскольд Организации Объединенных Наций. И в этот раз он не сказал ничего нового, хотя форма изложения, как обычно, была иной.
Когда той весной К. приехал в Броквуд, он обнаружил у себя в комнате плеер для компакт-дисков, что принесло ему большую радость. Чаще всего он проигрывал Бетховена, предпочитая его Моцарту. Наряду с классической музыкой, К. любил индийскую музыку, в особенности песнопения. Скотт Форбз напишет мне после смерти К.: «В течение ряда лет я часто поднимался в спальню К., когда он завтракал, слушая музыку. Он имел обыкновение сидеть в кровати, держа на коленях поднос, а его ноги плавно, практически незаметно, танцевали под простыней в такт музыке. Тогда я тоже слушал либо часть того, что слушал он, либо целое произведение вместе с ним. Дело совсем не в отличной стереосистеме; скорее всего это было иное качество слушания, которое превосходило то, к чему я привык, и это происходило естественно, когда я слушал музыку вместе с ним».
К сожалению, Шале Таннегг продали, поэтому его более нельзя было снимать для встреч в Саанене. Шале в Шонриде, сразу за Гштадом, заменило его; дом открыли для К., как в свое время Таннегг, Ванда Скаравелли и Фоска. К. дом нравился меньше, чем Таннегг; он продолжал совершать дневной моцион через лес к реке, но теперь ему приходилось ехать до Таннегга, чтобы начать прогулку. Каждый раз, ступая ногой в лес, К. спрашивал: «Можно войти?»
В сентябре того года в Броквуде находились некоторые из индийских и американских попечителей, собравшись на международное заседание. Скотт Форбз разыскал архитектора, пока К. находился в Америке; архитектор разработал проект, но ему пришлось сделать макет, поскольку К. не разбирался в архитектурных чертежах. Когда К. показали макет, он отверг его; по его мнению, здание скорее напоминало мотель. Присутствующие попечители согласились с ним. Скотт решил заменить архитектора. Для архитектора, пожелавшего отойти от проектирования подобия мотеля, был выдан следующий перечень: двадцать небольших спален, снабженные душем и туалетом, гостиная, столовая, библиотека, размещение обслуживающего персонала, кухня и, более того, комната «тишины». К. писал: «Должна быть комната, где можно побыть в тишине. Таково ее предназначение... Словно печь, обогревающая весь дом... Если такой комнаты не будет, весь центр станет проходным двором, когда люди приходят и уходят, работают и действуют». К. настаивал, чтобы здание было построено из лучших материалов; ему хотелось, чтобы все соответствовало самым высоким стандартам.
Перебрав еще несколько архитекторов, Скотт Форбз случайно узнал о Ките Кричлоу, прочитав о нем статью. В Англии не было ни одного здания, построенного им, но он показал Скотту фотографии своих работ за рубежом, преимущественно постройки религиозного плана. На следующий год в июне Кричлоу пригласили в Броквуд для встречи с К., который сразу же почувствовал в нем нужного человека — скорее в результате личного знакомства и разговора, чем его набросков. Будучи англичанином и действительным членом королевской академии искусств, где он преподавал, Кричлоу не имел полномочий строить в Англии, поэтому реализацию его проекта взяла на себя английская фирма «Триад».
Заявка на строительство была отвергнута в феврале 1985 года. Когда же в марте подали на аппеляцию, выяснилось, что она составлена неправильно, поэтому не имеет силы ни заявка, ни отказ. В мае обратились с еще одной заявкой, которая была удовлетворена в августе, но лишь 26 февраля 1986 года было получено разрешение на строительство.
Осенью 1984 года Мери Зимбалист пришлось отправиться на два дня из Броквуда в Рим, чтобы проведать свою старую итальянскую служанку, работавшую у нее в Малибу. Когда она вернулась, К. сказал: «Когда ты вдалеке, мне становится труднее. Тебе надо спешить, чтобы все понять. Может, я проживу еще десять лет, но ты обязана, ты должна пережить меня, чтобы ухаживать за этим субъектом», — очевидно, имея в виду себя. Разумеется, он чувствовал, что нужно воспитать и обучить молодых людей, которые продолжат дело после его смерти.
28 октября 1984 года К. вместе с Мери Зимбалист прибыл в Дели, где на неделю остановился у Пупул Джаякар. Через три дня миссис Ганди, проживавшая на той же улице, была убита. Это ужасное событие наложило отпечаток на все время пребывания К. в Индии той зимой, хотя он продолжал выступать как обычно, с беседами в Раджхате, Мадрасе и Бомбее, ежедневно общаясь с учителями и учениками Риши Вэли в течение трех недель пока останавливался там. По привычке, по пути из Бомбея в Охай К. на четыре дня сделал остановку в Броквуде в феврале 1985 года. Когда он 17 февраля вылетел в Лос-Анджелес, ему оставалось прожить ровно год. В марте К. прошел ежегодный плановый осмотр у нового молодого врача доктора Гари Дойтча из Санта-Паулы, в 16 милях от Охай. Нового врача рекомендовал друг Мери, когда бывший врач из Лос-Анджелеса порекомендовал найти терапевта поближе к Охай. Доктор Дойтч понравился К. сразу. Именно этот врач лечил К. во время его последней болезни.
ЖИЗНЬ МОЯ БЫЛА СПЛАНИРОВАНА
В 1985 году К. не выступал в Нью-Йорке, поскольку Мильтон Фридман, писатель и одно время автор речей для Белого дома организовал в апреле две беседы в Центре Кеннеди в Вашингтоне. Накануне К. снова выступил в обществе «Мир Земле» при ООН по случаю 40-летия со дня его образования. В этот раз публики было мало; кроме того, К. пришлось около получаса ждать, пока не решится какое-то недоразумение с залом, в котором предстояло выступать. Покидая здание после беседы, К. сказал Мери: «Больше не надо ООН».
К. выступал в Вашингтоне единственный раз. В зале яблоку негде было упасть. Обращаясь к новой, глубоко заинтересованной и образованной аудитории, К. снова обрел присущую ему силу. Совсем не потому, что он сказал что-то новое; это было излучение, исходившее от него, сила и убеждение его голоса, само звучание его языка. Во второй беседе особенно красив отрывок, в котором говорится о печали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Вскоре после того, как К. и Мери прибыли в июне в Броквуд, у Дороти Симмонс случился сердечный приступ. Хотя она хорошо поправлялась, она была не в состоянии нести на себе бремя управления школой, успешно справляясь со своими обязанностями в течение 14 лет. Она отошла от дел, хотя и продолжала жить в Броквуде вместе с мужем, который ушел на отдых несколькими годами ранее .
В конце концов директором был назначен молодой американец Скотт Форбз, женатый на девушке из Южной Африки по имени Кэти, которая преподавала танцы в школе. Динамичный молодой человек, проработавший в Броквуде около десяти лет, отвечая главным образом за видеотехнику (которая теперь была в цвете), Скотт много путешествовал, некоторое время жил в Париже, ведя небольшое антикварное дело в Женеве, пока не соприкоснулся с К., попав случайно на летнюю встречу в Саанене. Он услышал беседу, и она захватила его. Намереваясь работать на К., он полностью изменил образ жизни, сохранив, правда, свою энергию. Его жена взяла на себя ответственность за видеоотдел после его назначения директором.
Находясь в Гштааде после встречи в Саанене в 1989 году, К. познакомился с человеком, который помог осуществить то, что было самой заветной мечтой К. — построить центр для взрослых в Броквуде, совершенно независимый от школы, куда бы люди приезжали с единственной целью — изучать его учение. Таким человеком оказался немец средних лет Фридрих Гроз, проживавший в Швейцарии, за четыре года до этого отошедший от семейного бизнеса по производству сантехники, получившего международную известность. Прочтение одной из книг К. в 1980 году («Невозможный вопрос»), определило дальнейший ход его жизни, как следовало из его собственных слов. Он навестил К. в Таннегге, потому что хотел организовать школу Кришнамурти в Швейцарии. К. отговорил его делать такой шаг, зная как нелегко найти учителей. (Когда К. спросил, женат ли он, и получил отрицательный ответ, поскольку Фридрих находился в разводе, К. внезапно схватил его за руку и сказал: «Хорошо».)
В следующем году, посетив Броквуд, Фридрих Гроэ предложил, что вместо открытия новой школы он даст средства для строительства учебного центра. К. с воодушевлением приветствовал такое предложение. Вблизи школьного здания было выбрано красивое место, за пределами его видимости, с простирающимся к югу видом на поля, где никогда не будет построек. К. поручил Скотту Форбзу найти архитектора и разработать проект.
Выполнив полностью программу в Индии зимой 1983-4 годов, К. вернулся, довольно усталый, в феврале в Охай, где столкнулся с проблемами, возникшими в связи с открытием средней школы, примыкавшей к начальной школе в Дубовой Роще. В марте К. был приглашен доктором М.Р. Раджи из Национального научно-исследовательского центра в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, с целью принять участие в Симпозиуме на тему «Творчество в науке». Этот центр американских атомных исследований дал для К. абсолютно новую и вдохновляющую аудиторию. В 8 утра 19 марта и в течение более часа К. выступал перед 700 учеными на тему о том, что знание никогда не может быть созидательным, потому что оно несовершенно. Он закончил свою речь словами:
«Действительное творчество может быть только тогда, когда мысль хранит молчание... Наука есть движение все большего и большего накопления знания. „Большее“ означает измерение; мысль поддается измерению, поскольку она материальна. У знания ограничена способность проникновения в сущность, ограничено собственное созидание, что ведет к конфликту. Мы говорим о холистическом восприятии, в которое совершенно не включены понятия „я“, „меня“, личность. Тогда только есть то, что называется творчеством. Это есть».
На следующее утро К. отвечал на вопросы перед более малочисленной аудиторией, включающей в себя действительных членов национальной лаборатории в Лос-Аламосе. Из 15 переданных ему вопросов он ответил на первый и последний. Ответ на первый вопрос: «Что такое творчество? Что такое медитация?» занял почти все отведенные полтора часа; К. повторял многое из того, о чем говорил накануне. О медитации он сказал: «Медитация — не сознательная медитация. То, чему нас учили, — это сознательная, преднамеренная медитация, когда сидишь, скрестив ноги или лежа лицом вниз, повторяя определенные фразы, — это специальное, сознательное усилие, чтобы медитировать. Рассказчик считает, что такая медитация — бессмысленна. Она — часть желания. Желание иметь мирный ум — то же самое, что и желание иметь хороший дом или добротную одежду. Сознательная медитация разрушает, не дает перейти к другой форме медитации».
Последний вопрос был поставлен так: «Если бы вы стояли во главе лаборатории, отвечая за обороноспособность страны и понимая ход вещей, как бы вы направляли деятельность лаборатории и научные исследования?» Вот часть ответа К.:
«Если бы у меня была группа людей, заявивших „давайте забудем национализм, религии, давайте, как и положено людям, решим проблему — будем жить вместе без разрушения; если бы мы посвятили всему этому время, как и те абсолютно преданные люди, которые собрались в Лос-Аламосе и были заняты тем, о чем мы говорим, тогда, вероятно, что-то случилось бы... Никому не дано глобально взглянуть на вещи — глобально чувствовать за все человечество — не за мою страну — ради бога. Если бы вы поездили по миру как рассказчик, вы бы изливали слезы до конца жизни. Пацифизм есть реакция на милитаризм, не более. Рассказчик не пацифист. Итак, давайте выясним причину — если мы вместе станем искать причину, то разрешим проблему. Но у нас всех различные мнения, которых мы придерживаемся, а также исторические направления. Вот так, сэр“.
Один из присутствующих: Сэр, если можно так выразиться, вы убедили нас.
Кришнамурти: Я ни в чем не убеждаю.
Один из присутствующих: Я имею в виду, что когда действительно стараешься понять это и делаешь шаг в этом направлении кажется, что каким-то образом не хватает необходимой энергии... Что же на самом деле сдерживает нас? Мы можем видеть, что дом в огне, но мы не в силах сделать что-либо, чтобы погасить пожар.
Кришнамурти: Горящий дом, который, по нашему мнению там, на самом деле здесь. Сначала нужно навести порядок в собственном доме, сэр.
Снова К. выступал с беседами в Фелт-форуме в Нью-Йорке в апреле, после чего он был приглашен в качестве почетного выступающего общества «Pacem Terris» в зале библиотеки Даг Хаммарскольд Организации Объединенных Наций. И в этот раз он не сказал ничего нового, хотя форма изложения, как обычно, была иной.
Когда той весной К. приехал в Броквуд, он обнаружил у себя в комнате плеер для компакт-дисков, что принесло ему большую радость. Чаще всего он проигрывал Бетховена, предпочитая его Моцарту. Наряду с классической музыкой, К. любил индийскую музыку, в особенности песнопения. Скотт Форбз напишет мне после смерти К.: «В течение ряда лет я часто поднимался в спальню К., когда он завтракал, слушая музыку. Он имел обыкновение сидеть в кровати, держа на коленях поднос, а его ноги плавно, практически незаметно, танцевали под простыней в такт музыке. Тогда я тоже слушал либо часть того, что слушал он, либо целое произведение вместе с ним. Дело совсем не в отличной стереосистеме; скорее всего это было иное качество слушания, которое превосходило то, к чему я привык, и это происходило естественно, когда я слушал музыку вместе с ним».
К сожалению, Шале Таннегг продали, поэтому его более нельзя было снимать для встреч в Саанене. Шале в Шонриде, сразу за Гштадом, заменило его; дом открыли для К., как в свое время Таннегг, Ванда Скаравелли и Фоска. К. дом нравился меньше, чем Таннегг; он продолжал совершать дневной моцион через лес к реке, но теперь ему приходилось ехать до Таннегга, чтобы начать прогулку. Каждый раз, ступая ногой в лес, К. спрашивал: «Можно войти?»
В сентябре того года в Броквуде находились некоторые из индийских и американских попечителей, собравшись на международное заседание. Скотт Форбз разыскал архитектора, пока К. находился в Америке; архитектор разработал проект, но ему пришлось сделать макет, поскольку К. не разбирался в архитектурных чертежах. Когда К. показали макет, он отверг его; по его мнению, здание скорее напоминало мотель. Присутствующие попечители согласились с ним. Скотт решил заменить архитектора. Для архитектора, пожелавшего отойти от проектирования подобия мотеля, был выдан следующий перечень: двадцать небольших спален, снабженные душем и туалетом, гостиная, столовая, библиотека, размещение обслуживающего персонала, кухня и, более того, комната «тишины». К. писал: «Должна быть комната, где можно побыть в тишине. Таково ее предназначение... Словно печь, обогревающая весь дом... Если такой комнаты не будет, весь центр станет проходным двором, когда люди приходят и уходят, работают и действуют». К. настаивал, чтобы здание было построено из лучших материалов; ему хотелось, чтобы все соответствовало самым высоким стандартам.
Перебрав еще несколько архитекторов, Скотт Форбз случайно узнал о Ките Кричлоу, прочитав о нем статью. В Англии не было ни одного здания, построенного им, но он показал Скотту фотографии своих работ за рубежом, преимущественно постройки религиозного плана. На следующий год в июне Кричлоу пригласили в Броквуд для встречи с К., который сразу же почувствовал в нем нужного человека — скорее в результате личного знакомства и разговора, чем его набросков. Будучи англичанином и действительным членом королевской академии искусств, где он преподавал, Кричлоу не имел полномочий строить в Англии, поэтому реализацию его проекта взяла на себя английская фирма «Триад».
Заявка на строительство была отвергнута в феврале 1985 года. Когда же в марте подали на аппеляцию, выяснилось, что она составлена неправильно, поэтому не имеет силы ни заявка, ни отказ. В мае обратились с еще одной заявкой, которая была удовлетворена в августе, но лишь 26 февраля 1986 года было получено разрешение на строительство.
Осенью 1984 года Мери Зимбалист пришлось отправиться на два дня из Броквуда в Рим, чтобы проведать свою старую итальянскую служанку, работавшую у нее в Малибу. Когда она вернулась, К. сказал: «Когда ты вдалеке, мне становится труднее. Тебе надо спешить, чтобы все понять. Может, я проживу еще десять лет, но ты обязана, ты должна пережить меня, чтобы ухаживать за этим субъектом», — очевидно, имея в виду себя. Разумеется, он чувствовал, что нужно воспитать и обучить молодых людей, которые продолжат дело после его смерти.
28 октября 1984 года К. вместе с Мери Зимбалист прибыл в Дели, где на неделю остановился у Пупул Джаякар. Через три дня миссис Ганди, проживавшая на той же улице, была убита. Это ужасное событие наложило отпечаток на все время пребывания К. в Индии той зимой, хотя он продолжал выступать как обычно, с беседами в Раджхате, Мадрасе и Бомбее, ежедневно общаясь с учителями и учениками Риши Вэли в течение трех недель пока останавливался там. По привычке, по пути из Бомбея в Охай К. на четыре дня сделал остановку в Броквуде в феврале 1985 года. Когда он 17 февраля вылетел в Лос-Анджелес, ему оставалось прожить ровно год. В марте К. прошел ежегодный плановый осмотр у нового молодого врача доктора Гари Дойтча из Санта-Паулы, в 16 милях от Охай. Нового врача рекомендовал друг Мери, когда бывший врач из Лос-Анджелеса порекомендовал найти терапевта поближе к Охай. Доктор Дойтч понравился К. сразу. Именно этот врач лечил К. во время его последней болезни.
ЖИЗНЬ МОЯ БЫЛА СПЛАНИРОВАНА
В 1985 году К. не выступал в Нью-Йорке, поскольку Мильтон Фридман, писатель и одно время автор речей для Белого дома организовал в апреле две беседы в Центре Кеннеди в Вашингтоне. Накануне К. снова выступил в обществе «Мир Земле» при ООН по случаю 40-летия со дня его образования. В этот раз публики было мало; кроме того, К. пришлось около получаса ждать, пока не решится какое-то недоразумение с залом, в котором предстояло выступать. Покидая здание после беседы, К. сказал Мери: «Больше не надо ООН».
К. выступал в Вашингтоне единственный раз. В зале яблоку негде было упасть. Обращаясь к новой, глубоко заинтересованной и образованной аудитории, К. снова обрел присущую ему силу. Совсем не потому, что он сказал что-то новое; это было излучение, исходившее от него, сила и убеждение его голоса, само звучание его языка. Во второй беседе особенно красив отрывок, в котором говорится о печали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37