Это не повлияло на их взаимную привязанность. Называя ее в письме при отъезде из Индии в феврале 1930 года «Моей единственной любимой Матерью», он писал: «Мне известно, и мне безразлично, что С.У.Л. (Ледбитер) настроен против меня и моих мыслей, но прошу вас, не переживайте. Все это в какой-то степени неизбежно. Ни я, ни они не можем измениться, отсюда конфликт. Что бы ни говорил миллион людей, я знаю, кто я есть и иду своим путем».
Ледбитер повторял в Сиднее, что «явление прошло неверно», Эрендейл заявил, что он позволит К. быть только маленьким элементом в Теософском Пантеоне; Раджа считал, что ученик К. — еще один цвет в спектре; а Веджвуд объявил миссис Безант «non compos», считая, что ее слова о слиянии сознания К. и Лорда Майтрейи не внушают доверия.
Сотни людей были опечалены роспуском Ордена. Среди них — леди де Ла Варр, скончавшаяся в 1930 году. Мисс Додж хранила верность К. до самой своей смерти, наступившей пять лет спустя. Более всех, вероятно страдала леди Эмили — не столько из-за роспуска Ордена, сколько нежелания К. иметь последователей. На протяжении 18 лет она ждала как он скажет: «Следуй за мной, и она с радостью отказалась бы от дома, мужа, семьи; теперь ее существование теряло смысл. В автобиографии „Свечи на солнце“ она писала: „Кришна сумел перерасти через личную любовь, а я нет. Совсем не потому, что не любил, просто более никто не был ему нужен. Он приобрел универсальную, всеобщую любовь. Он говорил: «Чистая любовь подобна аромату розы, доступному всем. Солнцу все равно, на кого падают его лучи... Подлинной, чистой любви такое различие как муж и жена, сын, отец, мать неведомо“. Леди Эмили чувствовала, что такое понимание слишком абстрактно, чтобы оказать помощь людям, обремененным семейными обязательствами, — она чувствовала, что в сущности К. убегал от реальной жизни. К. терпеливо пытался вести ее за собой в своих письмах из Охай:
«Жаль, что вы так воспринимаете сказанное мной. Овладевший мной самозабвенный порыв выходит за рамки этого мира. Я хотел осознать, хотел покорить печаль, боль, отчуждения и привязанности, смерти, течения жизни, — то, с чем человек соприкасается день ото дня. Я хотел понять и преодолеть. И я сумел. Мой экстаз искренен и безграничен, это совсем не бегство. Я знаю как уйти от бесконечного страдания, хочу вытянуть людей из трясины печали. Нет, это нельзя назвать бегством»
Леди Эмили сообщала К. как несчастна из-за того, что разочаровала его, на что он отвечал.
«Дорогая мамочка, я не разочарован в вас — как можно такое сказать и написать. Я знаю через что вы проходите, не беспокойтесь... следует переставить акцент. Послушайте, не должно быть ни веры, ни даже идей, ведь они лишь реакция и ответ... если вы бдительны, свободны от идей, веры и прочего, тогда вы, безусловно видите, а в этом и есть радость».
Но леди Эмили лишь больше запутывалась, когда ей говорили, что она не должна иметь ни веры, ни идей.
Ежегодные лагеря в Оммене и в Охае по-прежнему открывались, количество участников не уменьшалось, поскольку они привлекали людей иного рода — тех, кто более интересовался тем, что говорил К., а не тем, кем он был. Именно так хотел он сам. Он останавливался теперь в Оммене, в построенной для него хибарке (несколько человек построило хибарки среди сосен). Пожертвования для его работы продолжали поступать. Финансовыми делами занимался Раджагопал, организовывавший поездки и следивший за печатанием бесед Печатным Фондом Ордена. Он также был редактором Международного бюллетеня Звезды.
После лагеря в Оммене 1930 года К. побывал с Раджагопалом в Афинах, Константинополе и Бухаресте, где был приглашен выступить с публичной беседой. Из Афин он писал леди Эмили: «Никогда не видел ничего более красивого, простого и мощного, чем Парфенон. Весь Акрополь удивителен, захватывает дыхание, все остальное в способе выражения человеческой сущности вульгарно, посредственно, путано. Какими замечательными были греки». Из немногих произведений искусства, потрясших его, была «Крылатая Победа» в Лувре и каменная голова Будды в музее Бостона (о голове Будды он написал статью в 1924 году в мартовском номере «Геральда».
В Бухаресте у К. состоялись две аудиенции с королевой Румынии Марией, внучкой королевы Виктории, предложившей ему посетить дворец. К нему приставили круглосуточную полицейскую охрану, поскольку националистически настроенные студенты-католики грозили ему физической расправой. К. относился к такой мере предосторожности как к шутке. В январе и феврале 1935 года К. выступал в Югославии и Будапеште; где бы он ни бывал, везде проходили как частные, так и публичные беседы.
В публичной мартовской беседе в Лондоне ощутимо определенное развитие в учении К., а также манере речи:
«Во всем, во всех людях есть всеобщность и целостность жизни. Под целостностью я имею в виду свободу сознания, свободу от личного. Завершенность, присущая всему, не развивается далее: она абсолютна. Глупо усилие для приобретения ее, но если вы способны понять что Истина, т.е. счастье есть во всех вещах, и реализация этой истины приходит через отказ, — это будет понимание, не связанное со временем. Это не отрицание. Большинство людей боится оказаться ничем, они считают положительным, когда предпринимается усилие, называя его добродетелью. Там, где есть усилие, отсутствует добродетель. Добродетель не знает усилия. Когда вы будто ничто — на самом деле вы — все, причем не за счёт возвеличивания, самолюбования своим „я“, личностью, а последовательного распада сознания, порождающего силу, алчность, зависть, чувство собственности, тщеславие, страх и страсть. Через постепенное самоосознание вы становитесь сознательным, освобождаются ум и сердце, и возникает гармония, которая и есть полнота».
Когда, как он писал Радже, репортер спросил, является ли он Христом, К. ответил: «Да, в чистом, а не традиционном смысле, принятом всеми». Позже он скажет леди Эмили: «Знаете, мамочка, я никогда не отрицал этого (того, что являлся Мировым Учителем), я только говорил, что не важно кто и что я; им же хотелось проверить мои слова, что совсем не означает моего отрицания того, что я — Мировой Учитель». Никогда он не отрицал этого. В августе стало известно, что Джаду, находившийся в том году в Америке, умер от удара. Смерть его сильно потрясла К., т.к. он был очень близок с ним. После путешествия и лагеря в Оммене, К. возвратился в октябре в Охай, решив дать себе отдых вместо того, чтобы ехать в Индию. В семействе Раджагопалов родилась девочка Радха, к которой К. привязался. Когда семья уехала в Голливуд, где Раджагопалу должны были удалить гланды, К. впервые в жизни остался один. Он писал леди Эмили 11 декабря из Соснового Коттеджа, куда он перебрался на время отсутствия Раджагопалов: «Мое одиночество дало мне нечто захватывающее, именно в этом я нуждаюсь. Все приходит ко мне в моей жизни в свое время. Мой разум спокоен, хотя и сосредоточен, я наблюдаю, словно кошка за мышью. Я наслаждаюсь одиночеством и не могу облечь в слова свои чувства. Но я не обманываю себя. В течение трех последующих месяцев, настолько долго, насколько мне захочется, я буду делать это. Я никогда не буду завершен, но я хочу покончить со всеми поверхностными знаниями, которые имею». Он добавил, что когда Раджагопалы вернутся, он будет принимать пищу, подаваемую ему в коттедж на подносе. Представляется, что с момента своего первого одиночества К. полностью потерял память о своем прошлом. Это совпадало с его дальнейшим учением, что память, кроме как для практических нужд, груз, который не следует нести изо дня в день.
Только из писем К. к леди Эмили мы можем получить сведения о состоянии его души в начале 30-х годов. В марте следующего года он ей писал:
«Я пытаюсь перебросить мост, по которому бы прошли другие — не от жизни, а к избытку ее... Чем больше я думаю, над тем, что мне открылось, тем яснее могу облечь в слова как помочь строительству моста, но нужно время, постоянное переделывание фраз, чтобы дать истинное значение. Трудно представить как нелегко выразить то, что не поддается выражению, а то, что облекается в слова — еще не истина».
Всю жизнь он пытался выразить неподдающееся выражению в различных словах и выражениях.
Несмотря на увлечение К., леди Эмили относилась к нему критически, сообщая о чем думают люди за его спиной, не решаясь сказать в глаза. В сентябре, например, она писала:
«Ты удивлен, что людям непонятно, но я была бы еще больше удивлена, если бы они понимали, ведь ты опровергаешь все, во что они веруют, сбивая основы и на их место водружая призрачную абстракцию. Ты говоришь о том, что сам считаешь не поддающимся описанию, — непонятном до тех пор, пока человек сам для себя не откроет. Как можно ожидать, что они поймут? Ты говоришь из другого измерения и позабыл каково жить в мире с тремя измерениями... Ты настаиваешь на полном разрушении ego с целью достижения нечто, о котором не знаешь ничего, пока не достигнешь! Естественно, люди предпочитают свое ego, о котором хоть что-то знают... Ни одна человеческая проблема для тебя ничего не значит, поскольку у тебя нет ego, и твое абстрактное счастье ничего не значит для людей, которые стремятся жить в мире, таком, каким они его знают».
В тот день, когда написаны эти строки, он писал ей во время поездки по Америке:
«Я наполнен чем-то захватывающим. Не могу сказать словами что это — бурлящая радость, живая тишина, интенсивное осознание как живое пламя... Я пытался лечить, два или три раза, прося никому не говорить об этом, и лечение помогало. Женщина, которая могла ослепнуть, выздоравливает».
Безусловно, К. обладал определенным даром врачевателя, но он умалчивал об этом, не желая, чтобы люди приходили к нему как к целителю. Отвечая на одной из встреч на заданный вопрос, он сказал:
«Кого вы предпочтете — Учителя, который покажет путь как постоянно сохранять целостность или того, кто сиюминутно врачует ваши раны? Чудо — забавная детская игра. Чудо случается ежедневно. Врачи совершают чудо. Многие мои друзья излечивают духовно, но хотя они могут лечить тело, они не в состоянии сделать целым рассудок и сердце, поэтому болезнь возвращается. Я занимаюсь врачеванием рассудка и сердца, а не тела. Ни один великий Учитель не способен на чудо, что означает поступиться Правдой».
В молодости К. явно имел силу ясновидения, которую мог бы развить; вместо этого, он сознательно подавлял ее. Когда люди обращались к нему за помощью, он не стремился узнать о них больше, чем они сами открывали ему. Он говорил, что многие приходили к нему, надев маску; он надеялся, что они снимут ее; если нет, то он стремился заглянуть за нее так же, как хотел бы прочесть частное письмо.
В полоть до войны жизнь К. состояла из многочисленных, нескончаемых поездок — везде, где бы он ни был, его ждали беседы и частные встречи, прерываемые отдыхом в Охай. Он обратился с просьбой к леди Эмили выслать ему названия книг по современным проблемам. Она выполнила просьбу, но у него не хватало времени на чтение, разве что на детективы, поскольку все время уходило на огромную переписку и редактирование бесед для печати. Везде, куда бы он не отправлялся, он устанавливал новые контакты, заводил новых друзей, разговаривал со многими людьми и получал более ценную информацию о том, что происходит в мире, чем из любой книги.
В ноябре 1932 года он поехал с Раджагопалом в Индию. Миссис Безант болела, быстро теряя рассудок, но она оказалась в состоянии присутствовать на Теософском конгрессе в Адьяре, где присутствовали также К. и Ледбитер. У К. состоялся долгий разговор с Раджей, о чем он сообщил леди Эмили: «Они только и повторяют: иди своим путем, а мы своим, но мы наверняка встретимся... Мне кажется, они не хотели моего приезда. Ясно различим антагонизм... Адьяр прелестен, но люди мертвы».
После Конгресса он совершил путешествие по Индии, вернувшись в мае 1933 года в Адьяр, где, на обратном пути в Европу, в последний раз увиделся с миссис Безант. Она узнала его и была с ним очень ласкова (ее смерть наступила 20 сентября) .
К. не суждено было вернуться в Теософскую штаб-квартиру в течение 47 лет. Побывав в следующий раз в Адьяре через три месяца после смерти миссис Безант, К. и Раджагопал впервые остановились в Висанта Вихар, Гринуэйз Роуд, 64, — в доме, построенном в качестве центра для К., с шестью акрами прилегающей земли. Местечко располагалось на северном берегу реки Адьяр, в то время как постройки Теософского Общества (260 акров) занимали южный берег, простирающийся к морю. Висанта Вихар был домом значительно более крупных размеров, чем хотел К., а леди Эмили корила К. за то, что дом этот находился в непосредственной близости от владений теософов. Он отвечал, что они с Раджагопалом считают Мадрас лучшим местом для издательства и работы и т.д., а эта земля оказалась единственной, которую смогли найти. «Мы ничего не имеем против Теософского Общества и его обитателей, — добавил он, — я не воюю с ними, разве что по вопросу мировых идей, идеалов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Ледбитер повторял в Сиднее, что «явление прошло неверно», Эрендейл заявил, что он позволит К. быть только маленьким элементом в Теософском Пантеоне; Раджа считал, что ученик К. — еще один цвет в спектре; а Веджвуд объявил миссис Безант «non compos», считая, что ее слова о слиянии сознания К. и Лорда Майтрейи не внушают доверия.
Сотни людей были опечалены роспуском Ордена. Среди них — леди де Ла Варр, скончавшаяся в 1930 году. Мисс Додж хранила верность К. до самой своей смерти, наступившей пять лет спустя. Более всех, вероятно страдала леди Эмили — не столько из-за роспуска Ордена, сколько нежелания К. иметь последователей. На протяжении 18 лет она ждала как он скажет: «Следуй за мной, и она с радостью отказалась бы от дома, мужа, семьи; теперь ее существование теряло смысл. В автобиографии „Свечи на солнце“ она писала: „Кришна сумел перерасти через личную любовь, а я нет. Совсем не потому, что не любил, просто более никто не был ему нужен. Он приобрел универсальную, всеобщую любовь. Он говорил: «Чистая любовь подобна аромату розы, доступному всем. Солнцу все равно, на кого падают его лучи... Подлинной, чистой любви такое различие как муж и жена, сын, отец, мать неведомо“. Леди Эмили чувствовала, что такое понимание слишком абстрактно, чтобы оказать помощь людям, обремененным семейными обязательствами, — она чувствовала, что в сущности К. убегал от реальной жизни. К. терпеливо пытался вести ее за собой в своих письмах из Охай:
«Жаль, что вы так воспринимаете сказанное мной. Овладевший мной самозабвенный порыв выходит за рамки этого мира. Я хотел осознать, хотел покорить печаль, боль, отчуждения и привязанности, смерти, течения жизни, — то, с чем человек соприкасается день ото дня. Я хотел понять и преодолеть. И я сумел. Мой экстаз искренен и безграничен, это совсем не бегство. Я знаю как уйти от бесконечного страдания, хочу вытянуть людей из трясины печали. Нет, это нельзя назвать бегством»
Леди Эмили сообщала К. как несчастна из-за того, что разочаровала его, на что он отвечал.
«Дорогая мамочка, я не разочарован в вас — как можно такое сказать и написать. Я знаю через что вы проходите, не беспокойтесь... следует переставить акцент. Послушайте, не должно быть ни веры, ни даже идей, ведь они лишь реакция и ответ... если вы бдительны, свободны от идей, веры и прочего, тогда вы, безусловно видите, а в этом и есть радость».
Но леди Эмили лишь больше запутывалась, когда ей говорили, что она не должна иметь ни веры, ни идей.
Ежегодные лагеря в Оммене и в Охае по-прежнему открывались, количество участников не уменьшалось, поскольку они привлекали людей иного рода — тех, кто более интересовался тем, что говорил К., а не тем, кем он был. Именно так хотел он сам. Он останавливался теперь в Оммене, в построенной для него хибарке (несколько человек построило хибарки среди сосен). Пожертвования для его работы продолжали поступать. Финансовыми делами занимался Раджагопал, организовывавший поездки и следивший за печатанием бесед Печатным Фондом Ордена. Он также был редактором Международного бюллетеня Звезды.
После лагеря в Оммене 1930 года К. побывал с Раджагопалом в Афинах, Константинополе и Бухаресте, где был приглашен выступить с публичной беседой. Из Афин он писал леди Эмили: «Никогда не видел ничего более красивого, простого и мощного, чем Парфенон. Весь Акрополь удивителен, захватывает дыхание, все остальное в способе выражения человеческой сущности вульгарно, посредственно, путано. Какими замечательными были греки». Из немногих произведений искусства, потрясших его, была «Крылатая Победа» в Лувре и каменная голова Будды в музее Бостона (о голове Будды он написал статью в 1924 году в мартовском номере «Геральда».
В Бухаресте у К. состоялись две аудиенции с королевой Румынии Марией, внучкой королевы Виктории, предложившей ему посетить дворец. К нему приставили круглосуточную полицейскую охрану, поскольку националистически настроенные студенты-католики грозили ему физической расправой. К. относился к такой мере предосторожности как к шутке. В январе и феврале 1935 года К. выступал в Югославии и Будапеште; где бы он ни бывал, везде проходили как частные, так и публичные беседы.
В публичной мартовской беседе в Лондоне ощутимо определенное развитие в учении К., а также манере речи:
«Во всем, во всех людях есть всеобщность и целостность жизни. Под целостностью я имею в виду свободу сознания, свободу от личного. Завершенность, присущая всему, не развивается далее: она абсолютна. Глупо усилие для приобретения ее, но если вы способны понять что Истина, т.е. счастье есть во всех вещах, и реализация этой истины приходит через отказ, — это будет понимание, не связанное со временем. Это не отрицание. Большинство людей боится оказаться ничем, они считают положительным, когда предпринимается усилие, называя его добродетелью. Там, где есть усилие, отсутствует добродетель. Добродетель не знает усилия. Когда вы будто ничто — на самом деле вы — все, причем не за счёт возвеличивания, самолюбования своим „я“, личностью, а последовательного распада сознания, порождающего силу, алчность, зависть, чувство собственности, тщеславие, страх и страсть. Через постепенное самоосознание вы становитесь сознательным, освобождаются ум и сердце, и возникает гармония, которая и есть полнота».
Когда, как он писал Радже, репортер спросил, является ли он Христом, К. ответил: «Да, в чистом, а не традиционном смысле, принятом всеми». Позже он скажет леди Эмили: «Знаете, мамочка, я никогда не отрицал этого (того, что являлся Мировым Учителем), я только говорил, что не важно кто и что я; им же хотелось проверить мои слова, что совсем не означает моего отрицания того, что я — Мировой Учитель». Никогда он не отрицал этого. В августе стало известно, что Джаду, находившийся в том году в Америке, умер от удара. Смерть его сильно потрясла К., т.к. он был очень близок с ним. После путешествия и лагеря в Оммене, К. возвратился в октябре в Охай, решив дать себе отдых вместо того, чтобы ехать в Индию. В семействе Раджагопалов родилась девочка Радха, к которой К. привязался. Когда семья уехала в Голливуд, где Раджагопалу должны были удалить гланды, К. впервые в жизни остался один. Он писал леди Эмили 11 декабря из Соснового Коттеджа, куда он перебрался на время отсутствия Раджагопалов: «Мое одиночество дало мне нечто захватывающее, именно в этом я нуждаюсь. Все приходит ко мне в моей жизни в свое время. Мой разум спокоен, хотя и сосредоточен, я наблюдаю, словно кошка за мышью. Я наслаждаюсь одиночеством и не могу облечь в слова свои чувства. Но я не обманываю себя. В течение трех последующих месяцев, настолько долго, насколько мне захочется, я буду делать это. Я никогда не буду завершен, но я хочу покончить со всеми поверхностными знаниями, которые имею». Он добавил, что когда Раджагопалы вернутся, он будет принимать пищу, подаваемую ему в коттедж на подносе. Представляется, что с момента своего первого одиночества К. полностью потерял память о своем прошлом. Это совпадало с его дальнейшим учением, что память, кроме как для практических нужд, груз, который не следует нести изо дня в день.
Только из писем К. к леди Эмили мы можем получить сведения о состоянии его души в начале 30-х годов. В марте следующего года он ей писал:
«Я пытаюсь перебросить мост, по которому бы прошли другие — не от жизни, а к избытку ее... Чем больше я думаю, над тем, что мне открылось, тем яснее могу облечь в слова как помочь строительству моста, но нужно время, постоянное переделывание фраз, чтобы дать истинное значение. Трудно представить как нелегко выразить то, что не поддается выражению, а то, что облекается в слова — еще не истина».
Всю жизнь он пытался выразить неподдающееся выражению в различных словах и выражениях.
Несмотря на увлечение К., леди Эмили относилась к нему критически, сообщая о чем думают люди за его спиной, не решаясь сказать в глаза. В сентябре, например, она писала:
«Ты удивлен, что людям непонятно, но я была бы еще больше удивлена, если бы они понимали, ведь ты опровергаешь все, во что они веруют, сбивая основы и на их место водружая призрачную абстракцию. Ты говоришь о том, что сам считаешь не поддающимся описанию, — непонятном до тех пор, пока человек сам для себя не откроет. Как можно ожидать, что они поймут? Ты говоришь из другого измерения и позабыл каково жить в мире с тремя измерениями... Ты настаиваешь на полном разрушении ego с целью достижения нечто, о котором не знаешь ничего, пока не достигнешь! Естественно, люди предпочитают свое ego, о котором хоть что-то знают... Ни одна человеческая проблема для тебя ничего не значит, поскольку у тебя нет ego, и твое абстрактное счастье ничего не значит для людей, которые стремятся жить в мире, таком, каким они его знают».
В тот день, когда написаны эти строки, он писал ей во время поездки по Америке:
«Я наполнен чем-то захватывающим. Не могу сказать словами что это — бурлящая радость, живая тишина, интенсивное осознание как живое пламя... Я пытался лечить, два или три раза, прося никому не говорить об этом, и лечение помогало. Женщина, которая могла ослепнуть, выздоравливает».
Безусловно, К. обладал определенным даром врачевателя, но он умалчивал об этом, не желая, чтобы люди приходили к нему как к целителю. Отвечая на одной из встреч на заданный вопрос, он сказал:
«Кого вы предпочтете — Учителя, который покажет путь как постоянно сохранять целостность или того, кто сиюминутно врачует ваши раны? Чудо — забавная детская игра. Чудо случается ежедневно. Врачи совершают чудо. Многие мои друзья излечивают духовно, но хотя они могут лечить тело, они не в состоянии сделать целым рассудок и сердце, поэтому болезнь возвращается. Я занимаюсь врачеванием рассудка и сердца, а не тела. Ни один великий Учитель не способен на чудо, что означает поступиться Правдой».
В молодости К. явно имел силу ясновидения, которую мог бы развить; вместо этого, он сознательно подавлял ее. Когда люди обращались к нему за помощью, он не стремился узнать о них больше, чем они сами открывали ему. Он говорил, что многие приходили к нему, надев маску; он надеялся, что они снимут ее; если нет, то он стремился заглянуть за нее так же, как хотел бы прочесть частное письмо.
В полоть до войны жизнь К. состояла из многочисленных, нескончаемых поездок — везде, где бы он ни был, его ждали беседы и частные встречи, прерываемые отдыхом в Охай. Он обратился с просьбой к леди Эмили выслать ему названия книг по современным проблемам. Она выполнила просьбу, но у него не хватало времени на чтение, разве что на детективы, поскольку все время уходило на огромную переписку и редактирование бесед для печати. Везде, куда бы он не отправлялся, он устанавливал новые контакты, заводил новых друзей, разговаривал со многими людьми и получал более ценную информацию о том, что происходит в мире, чем из любой книги.
В ноябре 1932 года он поехал с Раджагопалом в Индию. Миссис Безант болела, быстро теряя рассудок, но она оказалась в состоянии присутствовать на Теософском конгрессе в Адьяре, где присутствовали также К. и Ледбитер. У К. состоялся долгий разговор с Раджей, о чем он сообщил леди Эмили: «Они только и повторяют: иди своим путем, а мы своим, но мы наверняка встретимся... Мне кажется, они не хотели моего приезда. Ясно различим антагонизм... Адьяр прелестен, но люди мертвы».
После Конгресса он совершил путешествие по Индии, вернувшись в мае 1933 года в Адьяр, где, на обратном пути в Европу, в последний раз увиделся с миссис Безант. Она узнала его и была с ним очень ласкова (ее смерть наступила 20 сентября) .
К. не суждено было вернуться в Теософскую штаб-квартиру в течение 47 лет. Побывав в следующий раз в Адьяре через три месяца после смерти миссис Безант, К. и Раджагопал впервые остановились в Висанта Вихар, Гринуэйз Роуд, 64, — в доме, построенном в качестве центра для К., с шестью акрами прилегающей земли. Местечко располагалось на северном берегу реки Адьяр, в то время как постройки Теософского Общества (260 акров) занимали южный берег, простирающийся к морю. Висанта Вихар был домом значительно более крупных размеров, чем хотел К., а леди Эмили корила К. за то, что дом этот находился в непосредственной близости от владений теософов. Он отвечал, что они с Раджагопалом считают Мадрас лучшим местом для издательства и работы и т.д., а эта земля оказалась единственной, которую смогли найти. «Мы ничего не имеем против Теософского Общества и его обитателей, — добавил он, — я не воюю с ними, разве что по вопросу мировых идей, идеалов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37