Лица человека, который
дожидался меня, я не видел, но он явно не был местным. Даже обычный
для этих мест белый костюм и белая шапочка с козырьком, что лежала на
столе у его левого локтя, не делали его похожим на местного жителя -
когда долгое время живешь в одной местности, как-то неосознанно
начинаешь выделять всех, кто приехал издалека. Он сидел здесь, видимо,
уже давно - рядом с ним стояла пустая чашечка из-под кофе - и
несомненно дожидался меня. Это я понял сразу, другого обьяснения его
присутствию за столиком быть не могло. Ведь, если бы он был простым
приезжим, случайно забредшим в "Феррико", его несомненно предупредили
бы, что это место занимать не следует. А если бы ему нужен был доктор
Кастер, то для этого незачем было приходить в кафе - доктора
гораздо легче было бы застать в клинике или, на худой конец, дома.
Человек этот ждал меня, и мне это очень не нравилось.
- Добрый день, - сказал я, наверное, не слишком любезно, подходя к
столику.
- Добрый день, инспектор, - ответил он, вставая и протягивая руку.
Я тут же узнал его. Из всех встреч, которые могла еще приготовить мне
судьба, на сегодняшний день пришлась, пожалуй, самая нежелательная. Он
был, как и прежде, рыжим, и, конечно же, бородатым. Но только теперь
он не был уже лаборантом у Ваента. Теперь - я знал это, хотя и не
следил за новостями подобного рода - он был уже академиком. И то, что
член Совета Академии Кей Рубаи отыскал меня в здешней глуши, не сулило
ничего хорошего.
- Не называйте меня инспектором. Я уже давно не работаю у вас в
Академии, - сказал я.
- Никто не лишал вас этого звания. Но как вам будет угодно, - он пожал
плечами и добавил, - Давайте сядем. Мне нужно с вами поговорить. Если
вы, конечно, не возражаете.
Мы сели и некоторое время молчали. Я не знал, о чем он хотел
поговорить со мной. И не хотел бы знать. Если бы он вдруг встал и
ушел, я, наверное, сумел бы выкинуть этот визит из головы и никогда
больше не вспоминать о нем. Мне казалось тогда, что я научился
забывать. Прошлое осталось в прошлом, и бесполезно ворошить его, если
мы все равно не в силах ничего изменить.
- Если позволите, я покажу вам некоторые материалы, - заговорил,
наконец, Рубаи.
- Вы уже показывали мне когда-то материалы, - не мог удержаться от
колкости я, - И не сказали тогда главного.
- Я стараюсь не повторять прежних ошибок, - вполголоса ответил он, не
приняв моего агрессивного тона.
Он расстегнул куртку, достал из внутреннего кармана портативный
проектор и положил его на стол передо мной. Я давно не видел таких
проекторов. Система "Сэнтал", бог знает, какая древность. Такой же
точно, помнится, был у Зигмунда. Рубаи, видимо, так и остался пижоном,
помешанным на старинных вещах, подумал я. Впрочем, рано или поздно
многие становятся такими, потому что с годами все больше хочется
задержать бег времени, зацепиться в своем прошлом за что-то такое, что
было бы прочно и неизменно, и рожденные в прошлом вещи дают нам
иллюзию такой неизменности. Потому-то и доктор Кастер носит под мышкой
свои старинные шахматы. Потому-то и Зигмунд так любил свой необьятный
письменный стол. Только мне вот, к сожалению, этого не дано. Потому
что я хотел бы навеки забыть свое прошлое.
- Этот проектор, - сказал Рубаи, - принадлежал Зигмунду Бренко, вашему
бывшему шефу.
- Принадлежал?
- Да. Он умер четыре года назад.
- Жаль.
Мне действительно было очень жаль старика. Он, в сущности, ни в чем не
был виноват передо мной. И то, что после Кабенга я не пожелал его
больше видеть, обьясняется, конечно, не внезапной личной к нему
неприязнью. Просто мне невыносимо было встречаться хоть с кем-то,
связанным в памяти с тем временем. И с Кеем Рубаи в том числе.
- Да, жаль. Он работал до самых последних дней, - в голосе Рубаи
послышалась укоризна. Он помолчал, потом сказал, - В памяти этого
проектора содержатся уникальные материалы. Вам следует с ними
ознакомиться.
- Я не занимаюсь историей Нашествия, - буркнул я.
Я вел себя глупо и прекрасно понимал это. Не мог же я, в самом деле,
надеяться, что Академик Рубаи, прилетев ко мне в эдакую даль,
обидется, встанет и уйдет. Обидеть его, конечно, я мог. Но вот имел ли
на то моральное право? Вряд ли - даже если и не хотел касаться
ничего, что напоминало бы мне о прошлом.
- И все-таки взгляните, - Рубаи не обратил внимания на мой демарш, -
История иногда удивительным образом прорастает в современность. А те
материалы, которые записаны в этом проекторе - это не только история.
Я нехотя пододвинул проектор к себе, просмотрел каталог.
Зигмунд всегда отличался черезвычайной аккуратностью. И точностью в
формулировках. Даже без просмотра самих материалов было ясно, о чем
идет речь. Против моего ожидания, материалы эти практически не
касались вопросов, которыми в свое время занимался наш отдел.
Казалось, Зигмунд намеренно выкинул из памяти все, что было хоть
как-то связано с Нашествием, с тем Нашествием, которому мы пытались
противостоять, и причины которого были, наконец, раскрыты и устранены.
И я не сразу понял, что мне не казалось это, что это было
действительно так. Зигмунд устранил из памяти проектора все, что могло
бы быть обьяснено с новых позиций в понимании Нашествия, все, что хоть
в малой степени могло иметь к нему отношение. И удивительным образом
выявились при этом явления, которые до сих пор оставались
необьяснимыми. Оказывается, с самого момента катастрофы на Кабенге, с
того времени, когда были обнародованы все материалы о Нашествии и
приняты решения, позволявшие, казалось, забыть об этой угрозе, Зигмунд
почти три десятилетия в одиночку, поскольку единомышленников у него не
осталось, собирал и систематизировал материалы обо всех явлениях,
по-прежнему не находивших обьяснения и таивших поэтому потенциальную
угрозу для человечества. Забыв обо всем на свете, я просматривал
собранные им материалы, и постепенно в душу мою прокрадывался такой
знакомый прежде и такой, казалось, прочно, навсегда позабытый холод,
за которым, я знал это, шел по пятам страх. Я чувствовал, как этот
страх, страх перед неведомой угрозой, что исковеркал мою жизнь,
постепенно зреет в душе, и понимал, что не будет мне больше покоя, как
бы ни хотелось мне все позабыть и оставаться в стороне. Потому что за
всеми этими материалами, каких бы смутных вопросов они не касались,
где-то там, в далеком и еще неопределенном будущем снова увидел я тень
зловещего предела Зигмунда.
- Насколько достоверны эти данные? - спросил я, закончив их
предварительный просмотр. Я знал, что они достоверны. Зигмунд никогда
не занимался подтасовкой информации. И не терпел этого в других. Да и
Рубаи не прилетел бы ко мне, если бы информация эта не была проверена
и перепроверена неоднократно. Но я на что-то еще надеялся, и потому
задал этот вопрос.
- Мы проверили все. Над этим два года работала специальная группа
инфоров. Все приведенные здесь данные достоверны на сто процентов. У
нас имеется также множество других материалов, которые не попали в
поле зрения Зигмунда.
- И что же это значит? - я задавал ненужные вопросы. Но мне страшно
было самому сформулировать ответы на них.
- Это значит, что угроза не миновала.
К столику подкатил поднос с двумя чашками кофе. Видимо, Рубаи сделал
заказ, пока я занимался поектором. Он переставил чашки на стол,
пододвинул одну ко мне. Потом сказал, улыбнувшись одними губами:
- К сожалению, не могу угостить вас сухариком, как тогда. Забыл
захватить из дома.
Я невольно улыбнулся, хотя и было мне не до смеха. Потом огляделся по
сторонам, посмотрел на время. Прошло, оказывается, уже бльше часа, как
мы сидели здесь, но доктора Кастера видно не было. Видимо, его
предупредили, что сегодня мне будет не до игры в шахматы. Интересно,
смогу ли я еще вернуться к той жизни, что вел тут последние годы,
подумал я тогда. И тут же решил, что вряд ли. Хоть я и не понимал
пока, чего же хотел от меня Рубаи, но догадывался, что возврат к
прошлому теперь невозможен. Чем бы ни закончился наш разговор.
- Кстати, - сказал Рубаи, прихлебывая кофе маленькими глоточками, -
Недавно начался очередной период доступности для Кабенга. Возобновлена
работа постоянной станции на орбите. На поверхность спускались
автоматические разведчики. Как и предсказывали после катастрофы, все
там пришло в норму. Очистилась атмосфера, восстановились лесные
массивы. Реки, правда, несколько изменили свое течение, но по большей
части несущественно. И вода в морях снова прозрачная. В общем, все
чудесно, и никаких следов пребывания человека.
- А онгерриты?
- Все вернулось к прежнему состоянию, как и предсказывал Бланга. Они
нужны были Кабенгу для защиты от непредсказуемых внешних воздействий -
только разум способен защитить от непредсказуемого - а после того, как
они расправились с нами, Кабенг быстро снизил их численность до
подкритической величины. Для этого ему разума не потребовалось.
- И что, снова намечаются исследования?
- К счастью, пока нет. Вы что тут, совсем новостей не получаете?
- Стараюсь.
- Вопрос довольно широко обсуждался. Были даже предложения отселить
часть онгерритов на спутник, чтобы вывести их из-под власти Кабенга.
Мы ведь теперь научились синтезировать бета-треон. Но, к счастью, у
Совета Академии еще существует право вето.
Кабенг, снова Кабенг! Помимо моей воли в памяти всплыли события
последних дней на планете. Мне казалось, что я прочно забыл все это,
сумел сам заблокировать эти воспоминания, но они все же прорвались
наружу. Такие же живые, как в первые годы. как будто все это случилось
вчера. Я вспомнил наш отчаянный прорыв к биостанции, когда я, еще мало
что понимая, но уже осознав, какую же чудовищную ошибку совершил,
пытался хоть что-то исправить. Будто вчера мы вновь и вновь натыкались
на непроходимые заросли скэнба, будто вчера мы нашли перевернутый и
раздавленный неведомой силой вездеход - один из тех, что вместе с
нами ликвидировал прорыв в девятнадцатом секторе. Будто вчера дрожала
под нами земля от бесконечных землятресений, будто вчера небо
заволокло облакам и пепла, а по ночам на западе и на юге вполнеба
разгорались отсветы далеких извержений. Будто вчера погиб Гребнев,
когда мы попали в засаду, устроенную онгерритами. Будто вчера на
одиннадцатый или двенадцатый день этого кошмара, когда я жил лишь
потому, что права не имел погибнуть, а не потому, что хоть сколько-то
хотел еще жить, меня отыскали спасатели. Будь он проклят, этот Кабенг!
Я же зарекся даже вспоминать о нем после того, как отошли в прошлое
события проклятого шестьдесят шестого - и вот сижу и слушаю, что там
происходит сегодня, и вспоминаю то, что так и не сумел позабыть. Не
желаю я вспоминать об этом, не же-ла-ю!
Видимо, нежелание это отразилось на моем лице, потому что Рубаи
замолчал, и так в молчании мы и допили свой кофе и поставили чашки на
подьехавший поднос. Мы молчали еще минут пять. Потом я спросил:
- Зачем вы отыскали меня?
- У меня к вам предложение от совета Академии. Правда, я не уверен,
что оно вам понравится. Но я обещал его передать.
- Ну говорите.
- Совет Академии, - сказал он тихо, глядя куда-то мимо меня, -
Планирует восстановить отдел, которым когда-то руководил Зигмунд
Бренко. Вам предлагается возглавить его работу. Вы, надеюсь,
понимаете, чем вызвано это решение?
Он говорил совершенно будничным, каким-то даже безразличным голосом. И
это, наверное, больше всего потрясло меня. Потому что говорил он о
немыслимом. И предлагал мне немыслимое. Меня меньше потрясло бы, если
бы он, скажем, предложил бы отравить воду в озере. Или взорвать
ядерный заряд в центре Оронко. Или зарезать соседа. Но он говорил о
возрождении нашего отдела, о том, что меня - меня! - прочат в его
начальники. И говорил об этом таким тоном, будто предмет нашего
разговора не выходил за рамки обычной вежливой беседы о малозначащих
вещах. И потому я поначалу просто не поверил услышанному.
- Что вы сказали? - спросил я тихо, почти шепотом.
- Я передал вам предложение Совета, - он опустил глаза, сцепил руки на
столе перед собой и застыл в неподвижности. И я понял, что не
ослышался.
И вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
Человечество обречено, если уроки, подобные Нашествию, не идут ему
впрок, если даже после таких потрясений оно готово повторять прошлые
ошибки. Неужели же тот шок, который пережили все мы, когда раскрылись,
наконец, причины, породившие Нашествие, прошел без следа? Кому нужно
снова возрождать все то, что вело к гибели? И для чего это нужно?
Я не ослышался - Совет Академии вновь вздумал возродить наш отдел. А
это могло означать лишь одно - то, что снова появлялась тайная,
недоступная большинству человечества информация, на основе которой
станут приниматься управляющие решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28