Он на мгновение застыл на полусогнутых ногах, потом медленно опустился
назад на камень, на котором сидел. Повернулся к Рашиду:
- Говорил - не распускать языки? Говорил?
Берта резко, отрывисто рассмеялась. Потом сказала:
- Да брось ты придираться, Валент. Ведь все это рано или поздно
раскрывается. Надоели эти ваши тайны. Расскажи ему. - А ты молчи...
- ...дура, - закончила она, - Слышала уже. Сегодня дважды слышала.
Придумай что-нибудь новенькое. Вы все тут такие умные, что просто
противно. Все-то вы знаете, всему-то вас жизнь научила. А поглядеть на
вас со стороны, так волосы дыбом встанут.
- Ты что ли со стороны поглядишь? - сквозь зубы спросил Валент, - Тебя
что ли мало здесь научили?
- Научили... Тебя, Валент, хорошо очень научили. Занимаешься теперь черт
те чем, сам молчишь и другим рта раскрыть не даешь. Ученый, тоже мне.
И Ковров тоже таким был. Что это, помогло ему? Или кому-то еще? Сам
погиб и еще троих с собой утащил. А он ведь не первым был, верно Крис?
И при таких делах - не последним.
- Да, уж, - Крис осторожно потрогал свою голову.
- Та-ак, - Валент шумно задышал, - Выходит, я один тут во всем
виноват? Так?
- Да бросьте вы, Валент, - вступил в разговор я, - Виноват - не
виноват - в этом разве дело?
- А в чем же, по-вашему, дело? - резко спросил он.
- Хотя бы в том, что, судя по официаьному отчету, который я читал,
знакомясь с делом, группа Коврова погибла при аварии, случайно.
Следственная реконструкция указывает на то, что водитель не справился
с управлением при отключенной автоматике, вездеход съехал вниз по
склону, а их всех попросту выбросило на камни, поскольку никто не был
пристегнут фиксаторами.
- До фиксаторов ли им было, - сказал себе под нос Рашид и вздохнул.
- Но, насколько я понял, на самом деле все обстояло иначе. На самом
деле они подверглись нападению онгерритов.
- Кто говорит про онгерритов?
- Откуда вы это взяли?
- Говорю тебе, Валент, брось ты это дело, - снова вступила в
разговор Берта, - Все равно же теперь. Может и к лучшему, если он
узнает.
Валент исподлобья взглянул на нее, но на этот раз промолчал.
- Я все-таки умею сопоставлять очевидные вещи, Валент, - сказал я,
- Достаточно было посмотреть на ваше поведение, пока мы карабкались
вверх по склону, чтобы понять, что к чему. Вы же расслабились,
отложили излучатели и вспомнили о еде, как только мы поднялись выше
уровня тумана. И потом этот аммиак там, у разрушенного участка. И
вообще, кто еще, кроме онгерритов, мог напасть на нас на Кабенге?
- Вы бывали на биостанциях, инспектор, - спросил Валент, посмотрев
мне в лицо.
- Нет. Но побываю. Только не надо ловить меня на слове - я достаточно
хорошо изучил материалы по Кабенгу, чтобы понять, что здешняя биосфера
таит много опасностей. Но все это там, внизу, где есть бета-треон.
Здесь могут быть лишь онгерриты. Или я ошибаюсь?
С полминуты он не отрываясь смотрел мне в лицо - так, будто это он
задал вопрос и ждал ответа. И я смотрел на него и никак не мог
отрешиться от сомнений. Другие сомнений во мне не вызывали, их
поведение было вполне понятным и оправданным. Но он был лидером,
лидером не только формальным - и в то же время производил впечатление
человека ведомого, управляемого, действующего вопреки своим
установкам, вопреки тому даже, чего ждали от него - пусть и неявно,
пусть и неосознанно - те, с кем он работал и общался. Если бы я мог
получить доступ к его психограмме... Но нет, надежды на это не было.
Тем более здесь. Тем более сейчас. Даже на базе мне пришлось бы
полностью раскрыться и войти в систему с наивысшим приоритетом, чтобы
получить эту информацию. Или попытаться действовать через Катю,
которая тоже могла оказаться ведомой.
Наконец, он отвел глаза и проговорил:
- Не понимаю, инспектор, зачем вам это нужно?
- Что именно?
- Зачем вам нужно знать кто, зачем, почему на нас напал? Живы-здоровы
- и радуйтесь.
- Это моя работа, Валент.
- Да бросьте вы - работа, - он взглянул на меня, затем снова отвел
взгляд, - Ваша работа - проверить и составить отчет. Что мы, мало
инспекторов всяких здесь повидали? Насмотрелись, по горло сыты, верно,
Крис?
Тот ничего не ответил, сидел с совершенно безучастным видом и, опустив
глаза, водил ложкой по клеенке. Рашид тоже был совершенно безучастен,
но это ни о чем не говорило, это был его обычный вид.И только Берта,
сжав зубы так, что выступили резко очерченные скулы, неотрывно
смотрела в лицо Валенту, и он, чувствуя этот взгляд, старался не
поворачиваться в ее сторону.
- А что, по-вашему, в моем отчете не должно фигурировать сегодняшнее
происшествие?
- Ну разумеется.
- Интересный у вас взгляд на работу инспектора.
- Скажем так - реалистичный. А вот ваш взгляд, если это действительно
взгляд, если я вас правильно понял, меня удивляет. Вы давно работаете
инспектором?
- Достаточно давно. А какое это имеет значение?
- Извините, но вы производите впечатление новичка.
- Почему?
- Ну потому хотя бы, что опытный инспектор должен знать, что он может
увидеть лишь то, что ему поручено увидеть. И не более того.
- Вы это серьезно?
- Абсолютно. Так вот, я не знаю, разумеется, зачем вас сюда посылали,
но никто из тех, кто мог вас послать, не заинтересован в том, чтобы вы
вдруг увидели нападение онгерритов. Уж в этом вы можете быть уверены -
или я ничего не понимаю в ситуации.
- Скорее последнее, - ответил я, доставая из нагрудного кармана свою
карточку, - Ознакомьтесь. Он взял ее - не так, как Граф, не двумя
пальцами, а привычно спрятав в ладони от ветра - быстро пробежал
глазами первый параграф, присвистнул, потом, взглянув на меня,
внимательно дочитал до конца. Потом протянул ее - не мне, а Рашиду.
Тот прочитал и, совершенно не изменившись в лице, молча передал ее
Крису. Берта зашла ему за спину, обняла за шею и тоже стала читать.
Дочитав, засмеялась - снова резко, отрывисто. Потом сказала с
каким-то торжеством в голосе:
- Достукались?
- Д-а-а, - Валент потер левую щеку тыльной стороной ладони, - И что же
теперь будет?
- Зависит от того, что есть, - ответил я.
- Знать бы, что есть, - буркнул он себе под нос, - Ладно, потом
договорим, ехать пора, - он поднялся и пошел к вездеходу. Не спеша
пошел - но пока я брал карточку из рук Криса, пока засовывал ее
обратно в карман, он сумел забраться внутрь.
А там лежали наши излучатели.
Но ничего не случилось. Мы собрали в мешок посуду, сложили клеенку и
тоже забрались в вездеход. Валент сидел на своем месте, обхватив
голову руками, и не обратил на нас ни малейшего внимания. Нет, он не
был ведомым. И конечно, он не был зомби. Что, разумеется, не означало,
что на Кабенге не было ни тех, ни других.
Мы снова поехали вверх по склону. Но перевал был уже близок, и всего
через десять минут мы оказались в пологой седловине между тремя
горами. А потом начался спуск. В одном месте, как и говорил Рашид,
действительно пришлось нелегко, потому что склон справа, совсем рядом,
переходил в обрыв, куда беззвучно улетали потревоженные псевдоколесами
камни. Слева была скала, и минут пятнадцать, наверное, мы пробирались
по узкой террасе между ней и обрывом, с трудом находя опору для
псевдоколес. Но зато потом все было просто - даже проще, чем по пути
наверх. Только вот скоро мы снова вошли в туман, и пришлось сидеть
настороже, ожидая нападения онгерритов.
Потом, когда мы выехали на дорогу и помчались по ней с невообразимой
скоростью километров тридцать в час, я попытался снова заговорить с
Валентом. Но он даже не обернулся, только бросил в ответ:
- Потом.
Примерно через час дорога стала постепенно спускаться вниз, пересекла
пару ручьев по аляповатым, наспех возведенным пластиформовым мостам и
наконец выехала на ровную, хорошо утрамбованную площадку. За туманом
по сторонам угадывались круто вздымающиеся вверх скалы, и, когда Рашид
повернул направо и, снизив скорость, подьехал вплотную к отвесной
скальной стене, я увидел, наконец, Каланд-1.
* * *


Теперь я знаю, что уже тогда решение было совсем рядом. Того, что я
успел узнать, было вполне достаточно, чтобы понять, что же происходит
на Кабенге. Временами мне кажется, что сумей я остановиться, сумей
отбросить мысли о необходимости как можно больше успеть увидеть за
отпущенные мне шесть суток, необходимости не упустить ничего
существенного, сумей я задуматься над происходящим - и я бы все
понял. И, быть может, сумел бы хоть что-то предотвратить.
Но это, конечно, только кажется.
Озарение не возникает на пустом месте. Оно подспудно готовится всей
предшествующей жизнью, всем тем неявным обобщением поступающей в мозг
информации, которое незаметно для нас самих идет с момента нашего
рождения. И на него не влияет простая доступность информации - иначе
все могли бы стать гениями, просто подключив свое сознание к единой
информационной системе вместо индивидуальных мнемоблоков. Но
информация для нас имеет смысл лишь тогда, когда ее можно охватить
сознанием, а сознание всегда остается ограниченным. И для того, чтобы
пришло озарение, чтобы какое-то случайное наблюдение, оброненное
кем-то слово, сопоставление казалось бы никак не связанных фактов и
событий вдруг воплотилось в четкую схему, по-новому обьясняющую
окружающую действительность, необходимо, чтобы каркас этой схемы уже
существовал в нашем подсознании. Чтобы схема заработала, все ее
элементы должны быть расставлены по местам. И потому наивно было бы
ждать озарения тогда, на Каланде - то, что я успел к тому моменту
узнать о Нашествии, воспринимается как Нашествие сегодня. А тогда -
тогда это новое знание еще не вызывало во мне никакого отклика.
Возможно, будь я историком, я быстрее нашел бы разгадку. Но я,
наверное, вовсе не нашел бы ее за отпущенный мне - и Зигмундом, и
самим Каландом - срок, если бы ни Джильберта. Пусть неявно и
неосознанно, но в конечном счете опыт, полученный там, позволил мне
понять происходящее на Кабенге.
И еще, наверное, опыт, за который меджды заплатили самим
существованием своей цивилизации. Мы были предупреждены, и мы не
прошли мимо этого опыта.
Людей по-разному задевает то, что происходит вокруг них. Есть
счастливцы, которые способны пройти, не заметив, мимо чужой беды, и
глупо и смешно было бы винить их за это - такими их создали природа и
окружение. И в их существовании есть определенный смысл, ибо они -
гарантия жизнеспособности всего вида, они способны уцелеть там, где
люди более чувствительные обречены на гибель. Уцелеть и дать начало
новым поколениям, как не раз бывало в человеческой истории. Но в этих
новых поколениях неизбежно рождаются те, кто более открыт и незащищен
от своего окружения, кто самой природой обречен на несчастную судьбу,
кто ценой своего личного счастья и благополучия, независимо от своей
воли способен предупредить вид о грозящей ему опасности. Я уже давно
понял, что Зигмунд отбирал себе в сотрудники только таких. Таких же
несчастных, как и он сам. Таких же обиженных судьбой.
Появлялись и другие. Но они быстро уходили - уходили сами по себе,
потому что им нечего было делать в нашем отделе. Потому что они не
чувствовали. Потому что существует лишь одно чувство, способное
предупредить об опасности - боль. И не всякому дано ее испытывать. И
не всякий захочет этого.
Я попал к Зигмунду, потому что мне стало больно, когда я ознакомился с
третьей категорией данных о Нашествии. И вместе с этой болью пришел
страх. И боль, и страх - чувства глубоко личные, они касаются лишь
самого человека - но неизбежно переносятся на весь мир, который ты в
себе вмещаешь. Какое-то время, наверное, около года, я не мог понять,
что же со мной происходит, а когда понял, поздно было что-то менять.
Да и незачем. Мы жили тогда с Хэйге в прекрасном коттедже на берегу
озера Тана, и какое-то время мне казалось, что мой дом остается
неприступным убежищем, где можно отдохнуть душой от мира ужасов, в
который вводил меня Зигмунд. Но так казалось мне одному. Пришел день,
когда Хэйге сказала: "Ущербный ты какой-то, Леша". И ушла. А я не стал
ее возвращать. Потому что она была права. Все мы, работающие с
Зигмундом, ущербные, и он сам прежде всего. "Во многом знании много
печали".
Хотя печаль эта шла от незнания, которое было для нас очевидным. И
которое грозило непоправимыми последствиями.
Когда становишься таким, каким стал Зигмунд, поневоле меняется само
отношение к людям. И я не в обиде на него за то, что он рассматривал
всех нас в качестве неких инструментов для достижения своих целей - у
него просто не было иного выхода. Но мы не были готовыми, отлаженными
и настроенными инструментами, нас надо было создавать - и он блестяще
справлялся с этой задачей. Год на Престе, три года на Скорпионе, полет
к Т-ОРШ, умело и вовремя поданная сверхсекретная информация - все это
многому меня научило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28