Через некоторое время явились бесшумные санитары с носилками-каталкой и увезли Саломака.
Анисимов и Шульц находились в полузабытьи и не реагировали на случившееся.
Аэлита выбежала в коридор и украдкой рыдала там у окна.
Глава девятая. ЛЕКАРСТВО ОТ СМЕРТИ
Больным сказали, что Саломака перевели в другую палату, чтобы освободить койку для Аэлиты, которая бессменно дежурила здесь.
Теперь добровольная сиделка могла хоть ночью прилечь на считанные минуты.
Анисимов все видел, все понимал.
Он был готов к тому, что последует за своим бедным другом Саломаком, но ничем не выдавал своих предположений.
Труднее всего приходилось мириться с женской заботой Аэлиты, которой чисто по-мужски стыдился. И он не уставал твердить;
— Не знаю, как уж вас благодарить, милая девочка. Но все-таки пощадите меня, не заменяйте здешних нянек. Я и так наберусь сил, глядя на вас.
Но Аэлита оставалась около Николая Алексеевича и сиделкой, и нянькой, и ассистентом-химиком лечащего врача.
Ухаживала она так же и за бородатым Вальтером Шульцем, инженером, приглашенным на симпозиум, автором нескольких статей об энергетике искусственной пищи.
Разница состояний Анисимова и Шульца не ускользнула от педантичного профессора Шварценберга. По своему возрасту Анисимов не мог перенести «болезнь Шварценберга» легче, чем молодой немец. Профессор придирчиво допытывался у Танаги о причине улучшения состояния русского и, когда японец взял на себя ответственность за отмену антибиотиков, рассвирепел. Кровь ударила ему в лицо. Побагровев, он ничего не мог сказать японцу и только махнул рукой, левой, потому что правая повисла. Профессор потерял дар речи. Все надеялись, лишь на время. Беднягу уложили на носилки-каталку и отвезли в отдельную палату.
Потеря Шварценбергом речи на время спасла Танагу. Его не отстранили от лечения больных в особой палате, и он полностью отменил (теперь уже и для Шульца) всякие антибиотики.
Анализы подтвердили его правоту. У обоих больных, так долго подвергавшихся лечению антибиотиками, оказались дрожжевые грибки типа «кандида альбиканс». Их влияние осложняло последствия отравления некоторыми соединениями редких элементов. Но действие опасных соединений оказалось возможным нейтрализовать. Этого добились в больничной лаборатории двое «японцев», стажер и русская «японка», прилетевшая к академику.
Пока Шварценберг приходил в себя и речь постепенно возвращалась к нему, больные участники симпозиума начали поправляться.
И не было большей радости для Аэлиты, когда, придя в палату из химической лаборатории, она застала обоих своих больных за оживленной беседой. Оба сидели на кроватях, свесив ноги.
Они тактично перешли на английский язык, чтобы Аэлита понимала их.
— Я тут говорил, фрейлейн, что покойный академик Саломак… Не делайте большие глаза, мы с господином Анисимовым давно уже обо всем догадались. Но мы солдаты науки. Надо жить, чтобы жить. И жить всем. И всегда. Человеку пора перестать рубить сук, на котором он сидит. Среда обитания — вот что губит человека. Я сказал, что академик Саломак был прав, говоря о слезах Лорелеи, о ядовитых ручьях, стекавших в Рейн, губя все живое. И кто знает, устранен ли этот вред прекращением стока.
— Вальтер касается глобальных вопросов, которые так занимали всегда бедного Мишеля. Наш долг продолжить его борьбу.
— Я говорил господину академику, что рад беде, приведшей меня в одну с ним палату. Ради этого стоило отравиться слезами Лорелеи.
— Вы преувеличиваете, Вальтер, пользу от наших совместных здесь страданий.
— Они окупятся, клянусь бульварами Парижа, как говорил незабвенный Саломак, страдания эти окупятся! Вы только дослушайте меня до конца, господин академик.
— Но я же только химик, не техник.
— Вы обладаете светлой головой. И все поймете, так же, как и наша фрейлейн.
— И я пойму вас? — усомнилась Аэлита.
— Конечно, — оживился Шульц. — Именно сейчас мне хочется сказать всем, что применяемые методы очистки вод, чем, кстати сказать, немало фирм пренебрегает, неэффективны и крайне примитивны. Отстойники! Взвешенные частицы под влиянием земной тяжести оседают на дно бассейна! А растворенные в воде вещества? Они так и остаются в ней, попадая потом в реки, отравляя их не хуже взвесей. Нет, не так надо поступать! Я слишком взрываюсь, когда пытаюсь доказать свою правоту, и от меня отворачиваются. Видимо, слушатели мои должны быть прикованы… к кроватям, как здесь. Я не успел выступить на симпозиуме и сделаю это теперь в палате.
И Шульц потряс в воздухе тяжелым кулаком.
Аэлита, видя, как волнуется ее второй подопечный, старалась уговорить больных быть больными, а не заседать в воображаемом собрании.
Анисимов слабо улыбнулся.
— Родная моя, — ласково сказал он. — Я когда-то читал о некоем изобретателе, повредившем себе позвоночник. Он месяцами лежал на спине и чертил на прилаженной над ним чертежной доске проект своего необычайного сооружения. И, представьте, это вылечило его. Позвольте и нам с Вальтером полечиться по-своему. Мы ведь ищем особое лекарство… — И совсем тихо добавил: — От смерти.
Впрочем, Шульц не понимал по-русски. Но обязательно хотел выучить русский язык.
Аэлита не нашлась, что возразить, и стала прилежно слушать.
— Искусственная пища, господин академик, — увлекаясь, продолжал Шульц, — которую вы так удачно получаете у себя в институте, найдет себе применение, если будет обеспечена энергией и если среда обитания человека не будет вконец отравлена, так что и искусственная пища может не понадобиться. Словом, если человек останется жить на Земле.
— Будем надеяться, — отозвался Анисимов. — Вы хотели рассказать о более эффективном способе очистки.
— Да, да, господин академик. Все очень просто, но вместе с тем кардинально! Не отстаивать надо сточные воды, а временно уничтожать.
— Уничтожать воды? Временно? Как это понять? — спросила Аэлита.
— В этом весь фокус, фрейлейн! Вода превратится в водород и кислород, если пропустить через нее электрический ток. Он разложит ее на составные части.
— Откуда же взять столько электрического тока? — неожиданно для себя вступила в спор Аэлита.
— Мы возьмем энергию взаймы. Только взаймы! Если есть процесс разложения, должен быть и обратный процесс с выделением энергии. И он открыт! Водородные элементы, где водород и кислород снова превращаются в воду, отдавая при этом тот же самый электрический ток, который мы брали взаймы. Пополнить придется лишь энергетические потери!
— Как интересно! Честное слово! — воскликнула Аэлита.
— Моей ученице всегда все интересно, — заметил Анисимов. — Потому она и стала моей ученицей. Заинтересовалась.
— О-о! Она стала больше, чем вашей ученицей! Она стала вашим ангелом-хранителем, как говорят у нас на Западе.
— Но ведь смесь водорода и кислорода — гремучий, взрывоопасный газ, — заметила Аэлита.
— Есть много способов осторожно его использовать, даже в автомобилях! — возразил немецкий инженер. — Разработан технический проект американцев — использовать энергию Гольфстрима, а полученный электрический ток тут же применить для разложения воды на водород и кислород. Потом направлять газы по трубам к материку в специальные энергетические установки: пусть традиционные паровые или более современные с водородными элементами. Изобретать ничего не надо! Все уже изобретено! И если бы не людская тупость…
Аэлита мягко коснулась рукой Шульца. Он не сразу, но успокоился.
Глава десятая. МОДЕЛЬ ГРЯДУЩЕГО
Анисимов очень заинтересовался идеями Шульца. Аэлита тогда еще не знала далеко идущих планов Николая Алексеевича, не поняла всего глубокого смысла сказанных им слов, когда он сидел на больничной койке, спустив ноги и откинувшись на заботливо подложенные Аэлитой подушки.
— Модель будущего человечества нужна, чтобы показать, как может и должно оно жить в грядущем: прежде всего в оберегаемой среде обитания, незагрязненной, восстанавливаемой. И конечно, обеспеченное искусственной пищей и энергией. Для этой модели очень пригодятся ваши мысли, Вальтер. Но, дорогой мой, если сердиться на тех, кто не делает возможного, придется сердиться едва ли не на всех. Пусть Город-лаборатория, о котором мы говорили, убедит ныне живущих, как следует жить, обеспечив себе будущее. Возможно, не напрасно поели, мы рейнской рыбы, и слезы Лорелеи, пожалуй, послужат счастью людей.
— Модель грядущего человечества? Великолепная идея! Я представляю себе проект международного Города-лаборатории, где применены во имя грядущего все достижения настоящего. Я немедленно примусь за его разработку.
Больные уже вставали с постели, медленно выздоравливая, и набирались сил.
— Мы бы еще долго валялись, если бы не вы, Аэлита, — говорил Николай Алексеевич. — А вот теперь докучать стали вам всякими прожектами. Сами виноваты. Не надо было нас выхаживать.
— Ну что вы, Николай Алексеевич! Мне самой так интересно слушать о предполагаемой модели. Право-право! Показать на деле в реальном Городе-лаборатории, как надо жить новым поколениям! Показать во всех деталях! Это же замечательно! Честное слово!
— Вот Вальтер Шульц считает, что в таком городе следует пользоваться только солнечной энергией.
— Только солнечная энергия отразит в модели грядущего энергетику, — подтвердил немец.
— Но почему? — интересовалась Аэлита. — Разве термоядерная плоха? Ученые уже вплотную подошли к управляемому синтезу элементарных частиц.
— Найн, фрейлейн, найн! — горячо запротестовал Шульц, потом перешел на более спокойный, то есть более трудный для него английский язык: — Будущее человечество не сможет позволить себе ничего сжигать, будь то каменный уголь, уран, дрова или нефть! Это нарушает тепловой баланс планеты.
— Тепловой баланс? — удивилась Аэлита.
— Наша Земля, сама являясь источником тепла, миллиарды лет получает от Солнца определенное количеству энергии. Часть ее расходуется на биологические процессы, а остальное излучается нашей планетой в космос. Установилось равновесие, определяющее нынешний климат Земли. По мере роста энерговооруженности в энергобаланс вносится новый член уравнения — энергия сожженного топлива (и ядерного тоже). До недавнего времени это было слишком маленькой добавкой, но по мере роста энерговооруженности она становится заметнее. И не исключено, что когда-нибудь средняя температура планеты поднимется на два-три градуса. Достаточно, чтобы нарушить устоявшийся климат Земли. Начнут таять гренландские, арктические и антарктические льды. Уровень воды в океанах поднимется (подсчитано, на пятьдесят метров!). Затопит все порты и индустриально развитые страны. Вот почему, моделируя будущее человечества, надо ориентироваться только на солнечную энергию. Не обязательно солнечные батареи, знакомые нам по космическим объектам. В распоряжении людей на Земле есть другие «термопары».
— Нагретое, холодное? — спросила Аэлита.
— Да, хотя бы теплые поверхностные слои океана и холод его глубин. Французский инженер Клод давно построил действующую установку такого перпетум мобиле особого рода. В наше время осуществить это в широком масштабе не составит труда, как стремятся сделать, несмотря на затраты, например, в Японии.
Аэлита любовалась Вальтером Шульцем, страстной увлеченностью, которая удесятеряла его силы. Она заметила, с каким одобрением слушает его Анисимов.
Аэлита вздохнула. Надо бежать на почту, где заказан очередной телефонный разговор с Ниной Ивановной, сообщить о состоянии Николая Алексеевича, расспросить об Алеше, о доме.
Когда Аэлита возвращалась с почты в больницу, ее повстречал доктор Танага.
— Молодая госпожа, почтенная Аэри-тян! Могу ли рассчитывать на ваше внимание?
— Конечно, Иесуке-сан. Я слушаю. У вас, наверное, хорошие вести? Наши больные все заметно поправляются. Все-таки вы оказались правы, а не профессор Шварценберг.
— Увы, почтенная Аэри-тян. Профессор никогда не может ошибаться. У него европейский авторитет.
— Но ведь не «болезнь Шварценберга» существует, а синдром Танаги, который надо лечить не антибиотиками, а разработанными вами средствами.
— Так было, пока недуг лишил дара слова самого Шварценберга. Теперь речь вернулась к нему. И в первых словах…
— Выразил радость по поводу начавшегося выздоровления участников симпозиума?
— Выздоровление он приписал вовремя примененным антибиотикам. А их отмена, по его мнению, задержала окончательное выздоровление больных, а потому…
— Ну знаете ли, Иесуке-сан! Как говорят по-русски, это «ни в какие ворота не лезет».
— Простите, что означает «ворота» и «лезет»?
— Это идиома. Словом, это не укладывается ни в какие нормы. Я имею в виду научно-этические.
Японец печально усмехнулся:
— Я уже сообщал вам, извините, что уважаемый профессор Шварценберг говорил мне о сокращении срока моего стажирования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59