— Она гневно посмотрела на тела, лежащие на улице.
— Вавилонская блудница, так?
Когда она повернулась назад, то ненависть уже была под контролем. Теперь Антонина смотрела ледяным взором. Агатовые глаза остановились на Зеноне.
— Монастырь под названием обитель Святого Марка — это самый крупный монастырь в Александрии. Это также центр экстремизма. Там все фанатики, вплоть до тараканов в погребе. До того как они провозгласили Павла патриархом, он был аббатом того монастыря. — Зенон кивнул.
— Этот монастырь уже ушел в историю, — процедила Антонина. — К ночи от него должна остаться только пыль. И любой монах, который не успел убежать к тому времени, как мы там появимся, окажется на пути на небеса.
Ненависть вспыхнула с новой силой.
— Или в любое другое место, куда его призовет вечность. У меня на этот счет свое собственное мнение.
Зенон отошел и подозвал подчиненных, чтобы объяснить им новые задания. Феодосий замолчал. Он давно привык к жестоким дебатам на высших советах церквей, поэтому сразу же понял, что спорить в данном случае бессмысленно. И даже если бы у него не было такого опыта, он не мог бы не понять значения фраз, которые снова и снова вылетали изо рта Антонины, подобно дыму из вулкана. Когда она смотрела на залитую кровью улицу внизу, на ее лице была написана холодная ярость.
— Вавилонская блудница, да? Я вам покажу шлюху. Вот она я, вернулась в родной город.
И, конечно, снова и снова:
— Черт побери эту Александрию!
Когда Антонина и ее эскорт из рыцарей-госпитальеров и сирийских пехотинцев к середине дня добрались до квартала Дельта, их встретил Евфроний. Командующий Когортой Феодоры приблизился к Антонине вместо с Трифиодоросом, офицером, которого Гермоген назначил старшим среди пехотинцев, поддерживающих гренадеров.
Когда он уставился на женщину, сидевшую в седле, она показалась ему похожей на вареного маленького омара — в броне было жарко.
Выражение на лице молодого сирийца показалось Антонине странным. Наполовину извиняющимся, наполовину обвиняющим.
— Прости, — сказал он. — Но…
Он показал на окружающую местность. Посмотрев вверх и вниз по улице, которая обозначала границу еврейского квартала, Антонина увидела примерно две дюжины тел, лежащих тут и там. Головорезы с ипподрома. Судя по их одежде. По большей части убитые гранатами. Она также увидела разбитую витрину одного магазина, очевидно, прямо туда попала граната. В пыли среди разрушений лежали три тела.
Антонина обвела глазами крыши. На шести деревянных балках выходящих на улицу из строений из глиняных кирпичей, висели шесть трупов. Не больше.
— Они убежали, — пожаловался Евфроний. — Как только мы выпустили первую партию гранат. — Он показал на разрушенный магазин. — Кроме этих. Они попытались там укрыться. После того как мы закинули туда пару гранат, полудюжина остававшихся в живых сдались. — И он объясняюще показал на жуткие украшения балок.
Затем добавил извиняющимся тоном:
— Мы не смогли поймать остальных. Бежали слишком быстро. — Добавил обвинительно:
— Ты не дала нам никого из кавалерии.
— Без конницы нельзя поймать проигравшего, когда он пускается наутек, — поддержал Трифиодорос. — Люди, которые бегут, спасая свою жизнь, всегда бегут быстрее, чем те, кто просто хочет их добить. Нужна кавалерия, чтобы на самом деле полностью расправиться с врагом.
Антонина рассмеялась. Покачала головой, наполовину с сожалением, наполовину уныло.
— Я это запомню!
Она снова посмотрела на сам квартал Дельта, через широкую магистраль.
Та сторона улицы была запружена евреями. По большей части молодыми людьми, вооруженными дубинами, ножами, редкими мечами или копьями. Как и предсказывал Гермоген, евреи оказались вполне готовы сражаться против толпы с ипподрома. Это не было бы впервые.
Но также очевидно, что напряжение момента прошло. Даже молодые смельчаки теперь расслабились, обменивались полудружескими словами с сирийскими гренадерами. И она также видела женщин и детей, тут и там, как и стариков. Дети проявляли любопытство. Женщины начинали болтать с женами сирийцев. А старики не хотели зря терять время и уже ставили тележки с едой и открывали лавки. Жизнь приходит и уходит. А вот оно — время для бизнеса.
— Очень хорошо, — пробормотала Антонина. — Очень хорошо. — Евфроний пытался сохранить достоинство офицера, но его облегчение от ее одобрения было очевидным.
Она улыбнулась ему сверху вниз.
— Оставь здесь половину гренадеров. Вместе с Трифиодоросом и пехотой. На всякий случай. Не похоже, чтобы все шайки головорезов с ипподрома сегодня здесь появлялись. Может, зеленые не появились, потому что обычно выступали вместе с монофизитами, но, может, и потому, что пребывают в смятении. Если передумают, я хочу, чтобы гренадеры помогли опять изменить их ход мыслей. — Евфроний кивнул.
— А пока я хочу, чтобы ты и все остальные отправились со мной.
Она склонила голову, наслаждаясь видом разбитого магазина. Ее улыбка стала мрачной, даже похоронной.
— Мне нужны специалисты по подрывному делу.
К закату обитель Святого Марка превратилась в груду камней. Под грудой сломанных деревянных балок и разбитых кирпичей, в свое время высушенных на солнце, лежали тела, возможно, сотни фанатичных монахов. Никто не знал точного количества. Монахи с вызовом кричали окружающим их войскам — с крыши и из окон. Клялись, что никогда не сдадутся. Больше всего слов они направляли маленькой женщине в броне, сидящей на лошади.
— Мы не подчинимся вавилонской блуднице!
И другие фразы, гораздо более грубые, в том же роде.
Антонина не обращала внимания. Ни в коей мере. Она бы не приняла их сдачу в плен, даже если бы они и предложили это. Поэтому она весело ждала несколько минут перед тем, как приказать гренадерам начать действовать. Для отчета она все-таки удостоверилась, что монахи сами призвали свою судьбу.
Она напевала себе под нос, пока гренадеры загоняли монахов внутрь огромного монастыря.
— Она пришла назад! Она пришла назад! Шлюха вернулась! — Антонина тихо посмеивалась, когда саперы устанавливали заряды.
— Ну вот, Александрия! Судный день настал!
Антонина смеялась сдавленным смехом, когда стены обрушились.
— Вот как пали праведники!
Глава 34
Антонина встала до рассвета, хотя обычно в это время еще крепко спала. Но она была нацелена продолжать установление власти империи, не позволяя оппозиции ни на минуту вернуть равновесие.
Ее слуги суетились вокруг, готовя завтрак и одежду. Когда пришло время надевать доспехи, Антонина развеселилась, видя, как горничная смотрит на кирасу.
— Признаю: штука непристойная, — Антонина рассмеялась.
Она подошла и осмотрела кирасу, лежащую на обитой материей скамейке у дальней стены спальни. Передняя часть имела две внушительные выпуклости, выступающие вверх.
— Слава о моих размерах разнеслась во все концы, передаваясь из уст в уста, еще до того, как мастер закончил выливать формы.
Потом она добавила твердым голосом:
— Мои сиськи на самом деле не такие большие. — Горничная с опаской посмотрела на нее, неуверенная в том, как отвечать. Девушка только что начала прислуживать Антонине. Обычная горничная Антонины заболела во время морского путешествия, и эту девушку быстро отыскал старший из слуг Антонины Губазес. Она раньше прислуживала бывшему хозяину дворца.
К моменту появления отряда Антонины осталось только несколько старых слуг. После разрушения морских сил, которые попытались заблокировать вход в гавань, бывший владелец убежал из Александрии. Это был грек благородного происхождения, который имел тесные связи с группировкой Павла и Амброза. Очевидно, он решил, что осторожность важнее доблести. Он переждет бурю в своей усадьбе в далеком Оксиринхе.
Антонина думала о господине благородного происхождения, когда горничная помогала ей надевать доспехи. Нет, не столько о нем самом, ведь она даже не знала его имени, а о том, что он представлял. Он не был единственным, кто поступил так. Очень большая часть греческой аристократии сделала то же самое.
К тому времени, как она застегивала перевязь, на которой висел кинжал, в чем помощь горничной совсем не требовалась, Антонина приняла решение. На самом деле два решения. Возможно, три.
Во-первых, никаких последствий для аристократов, которые отошли в сторону и оставались нейтральными во время сражения, не будет. Даже для тех, кто сразу же сбежал. Она просто пыталась установить твердый контроль империи над городом. Многие — большинство — ортодоксальной греческой аристократии, в особенности в Александрии, останутся враждебными к династии, независимо от того, что она сделает. Пока эта враждебность остается приглушенной — шепот в гостиных, а не восстания на улицах — Антонина будет ее игнорировать.
Во-вторых, менее важное решение, следующее из первого — она даст указания Губазесу проверить, чтобы дворец остался в первоначальном состоянии после того, как она отсюда съедет и устроится во дворце префекта. Нового префекта официально разместили там прошлым вечером. Никто не оказал сопротивления и не высказал возражений. Его предшественник, вместе со свергнутым патриархом Павлом убежали в ту часть Никополиса, где размещались военные, чтобы находиться там вместе с Амброзом и его армией.
Антонина тихо фыркнула. Когда аристократ наконец приползет в свой дворец, он с удивлением обнаружит, что его не разграбили и вандалы тут не зверствовали. Конечно, эта новость не вызовет его расположения к империи. Но, может, сам факт усилит его намерение не поднимать головы.
А это уже достаточно хорошо.
Наконец небольшой вопрос, но…
Антонина повернулась к горничной и осмотрела девушку. Под ее взглядом девушка скромно потупилась.
«Египтянка. Двадцати нет. Из Фаюма, готова поспорить. Хорошо говорит по-гречески, но акцент ни с чем не спутаешь».
— Как тебя зовут? — спросила Антонина.
— Кутина, — ответила горничная.
— Ты монофизитка?
Кутина в удивлении подняла глаза. Антонина заметила скрытый в них страх.
Она успокаивающе махнула рукой.
— Для меня это ничего не значит, Кутина. Я просто… «Хочу знать, кому ты готова служить. Египетская монофизитка из Фаюма. Да».
Она перешла с греческого на родной язык девушки. Антонина бегло говорила на коптском, хотя долгое проживание в Константинополе добавило в него небольшой акцент.
— Я сегодня уезжаю отсюда, Кутина. Моя обычная горничная не скоро поправится. На самом деле я намерена отослать ее в Константинополь к ее семье. Поэтому мне требуется новая горничная. Ты не хотела бы занять это место?
Кутина все еще смотрела на нее неуверенно. Очевидно, вопрос о религиозной принадлежности вывел девушку из равновесия. Преследования Павла были жестокими.
— Я предпочту монофизитку, Кутина, — Антонина улыбнулась и похлопала рукой по тяжелой кирасе. — Знаешь ли, я не ношу эту гротескную штуку для защиты от еретиков.
Кутина начала улыбаться в ответ.
— Вы очень знамениты, — тихо сказала она. — Я испугалась, когда вы пришли. — Ее глаза переместились на кинжал, пристегнутый к талии Антонины. — Мы все слышали о вашем кинжале, даже здесь в Александрии.
— Он всегда использовался только против предателей.
— Я знаю, — кивнула Кутина. — Тем не менее… — Внезапно все колебания улетучились.
— Я буду очень рада. — Теперь она светилась от счастья. — Это будет так здорово! Вы отправляетесь сражаться против малва, все так говорят. Я тоже смогу поехать с вами?
Теперь пришел черед Антонины удивляться. Она намеревалась оставить девушку у себя только пока находится в Александрии. Но, увидев готовность на лице Кутины, задумалась. Очевидно, молодую египтянку не волновал риск. Врагом всей жизни девушки была скука, а не опасность.
Таких врагов Антонина хорошо помнила из своего девичества. Во-первых, скуку. Во-вторых, безжалостный, изматывающий, тяжелый труд женщины, родившейся в среде египетских бедняков. Кутина, вероятно, оставила Фаюм в поисках лучшей жизни в Александрии и обнаружила, что заменила крестьянский труд нудной и тяжелой работой прислуги в доме.
Антонина не могла отказать этому горящему готовностью лицу. Да, девушка может встретить смерть в компании с Антониной. Но ей не будет скучно.
«И, кроме того, мне нужны слуги, которым я могу полностью доверять. Одного Губазеса недостаточно. Я уверена: малва ввели шпионов в мою экспедицию. Я должна быть уверена, что они не пролезут в мое ближайшее окружение. Кутина из Фаюма. Да. Я знаю эту породу. Малва не могут ей ничего предложить, кроме денег, а я…»
Она рассмеялась. Велисарий не передал все богатства, собранные им в Индии, на финансирование восстания Шакунталы. Да и своим катафрактам он роздал не больше половины причитающихся ему трофеев.
«И я богаче, чем любой начальник шпионской сети малва».
Она улыбнулась.
— Решено, Кутина. Я также буду тебе хорошо платить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Вавилонская блудница, так?
Когда она повернулась назад, то ненависть уже была под контролем. Теперь Антонина смотрела ледяным взором. Агатовые глаза остановились на Зеноне.
— Монастырь под названием обитель Святого Марка — это самый крупный монастырь в Александрии. Это также центр экстремизма. Там все фанатики, вплоть до тараканов в погребе. До того как они провозгласили Павла патриархом, он был аббатом того монастыря. — Зенон кивнул.
— Этот монастырь уже ушел в историю, — процедила Антонина. — К ночи от него должна остаться только пыль. И любой монах, который не успел убежать к тому времени, как мы там появимся, окажется на пути на небеса.
Ненависть вспыхнула с новой силой.
— Или в любое другое место, куда его призовет вечность. У меня на этот счет свое собственное мнение.
Зенон отошел и подозвал подчиненных, чтобы объяснить им новые задания. Феодосий замолчал. Он давно привык к жестоким дебатам на высших советах церквей, поэтому сразу же понял, что спорить в данном случае бессмысленно. И даже если бы у него не было такого опыта, он не мог бы не понять значения фраз, которые снова и снова вылетали изо рта Антонины, подобно дыму из вулкана. Когда она смотрела на залитую кровью улицу внизу, на ее лице была написана холодная ярость.
— Вавилонская блудница, да? Я вам покажу шлюху. Вот она я, вернулась в родной город.
И, конечно, снова и снова:
— Черт побери эту Александрию!
Когда Антонина и ее эскорт из рыцарей-госпитальеров и сирийских пехотинцев к середине дня добрались до квартала Дельта, их встретил Евфроний. Командующий Когортой Феодоры приблизился к Антонине вместо с Трифиодоросом, офицером, которого Гермоген назначил старшим среди пехотинцев, поддерживающих гренадеров.
Когда он уставился на женщину, сидевшую в седле, она показалась ему похожей на вареного маленького омара — в броне было жарко.
Выражение на лице молодого сирийца показалось Антонине странным. Наполовину извиняющимся, наполовину обвиняющим.
— Прости, — сказал он. — Но…
Он показал на окружающую местность. Посмотрев вверх и вниз по улице, которая обозначала границу еврейского квартала, Антонина увидела примерно две дюжины тел, лежащих тут и там. Головорезы с ипподрома. Судя по их одежде. По большей части убитые гранатами. Она также увидела разбитую витрину одного магазина, очевидно, прямо туда попала граната. В пыли среди разрушений лежали три тела.
Антонина обвела глазами крыши. На шести деревянных балках выходящих на улицу из строений из глиняных кирпичей, висели шесть трупов. Не больше.
— Они убежали, — пожаловался Евфроний. — Как только мы выпустили первую партию гранат. — Он показал на разрушенный магазин. — Кроме этих. Они попытались там укрыться. После того как мы закинули туда пару гранат, полудюжина остававшихся в живых сдались. — И он объясняюще показал на жуткие украшения балок.
Затем добавил извиняющимся тоном:
— Мы не смогли поймать остальных. Бежали слишком быстро. — Добавил обвинительно:
— Ты не дала нам никого из кавалерии.
— Без конницы нельзя поймать проигравшего, когда он пускается наутек, — поддержал Трифиодорос. — Люди, которые бегут, спасая свою жизнь, всегда бегут быстрее, чем те, кто просто хочет их добить. Нужна кавалерия, чтобы на самом деле полностью расправиться с врагом.
Антонина рассмеялась. Покачала головой, наполовину с сожалением, наполовину уныло.
— Я это запомню!
Она снова посмотрела на сам квартал Дельта, через широкую магистраль.
Та сторона улицы была запружена евреями. По большей части молодыми людьми, вооруженными дубинами, ножами, редкими мечами или копьями. Как и предсказывал Гермоген, евреи оказались вполне готовы сражаться против толпы с ипподрома. Это не было бы впервые.
Но также очевидно, что напряжение момента прошло. Даже молодые смельчаки теперь расслабились, обменивались полудружескими словами с сирийскими гренадерами. И она также видела женщин и детей, тут и там, как и стариков. Дети проявляли любопытство. Женщины начинали болтать с женами сирийцев. А старики не хотели зря терять время и уже ставили тележки с едой и открывали лавки. Жизнь приходит и уходит. А вот оно — время для бизнеса.
— Очень хорошо, — пробормотала Антонина. — Очень хорошо. — Евфроний пытался сохранить достоинство офицера, но его облегчение от ее одобрения было очевидным.
Она улыбнулась ему сверху вниз.
— Оставь здесь половину гренадеров. Вместе с Трифиодоросом и пехотой. На всякий случай. Не похоже, чтобы все шайки головорезов с ипподрома сегодня здесь появлялись. Может, зеленые не появились, потому что обычно выступали вместе с монофизитами, но, может, и потому, что пребывают в смятении. Если передумают, я хочу, чтобы гренадеры помогли опять изменить их ход мыслей. — Евфроний кивнул.
— А пока я хочу, чтобы ты и все остальные отправились со мной.
Она склонила голову, наслаждаясь видом разбитого магазина. Ее улыбка стала мрачной, даже похоронной.
— Мне нужны специалисты по подрывному делу.
К закату обитель Святого Марка превратилась в груду камней. Под грудой сломанных деревянных балок и разбитых кирпичей, в свое время высушенных на солнце, лежали тела, возможно, сотни фанатичных монахов. Никто не знал точного количества. Монахи с вызовом кричали окружающим их войскам — с крыши и из окон. Клялись, что никогда не сдадутся. Больше всего слов они направляли маленькой женщине в броне, сидящей на лошади.
— Мы не подчинимся вавилонской блуднице!
И другие фразы, гораздо более грубые, в том же роде.
Антонина не обращала внимания. Ни в коей мере. Она бы не приняла их сдачу в плен, даже если бы они и предложили это. Поэтому она весело ждала несколько минут перед тем, как приказать гренадерам начать действовать. Для отчета она все-таки удостоверилась, что монахи сами призвали свою судьбу.
Она напевала себе под нос, пока гренадеры загоняли монахов внутрь огромного монастыря.
— Она пришла назад! Она пришла назад! Шлюха вернулась! — Антонина тихо посмеивалась, когда саперы устанавливали заряды.
— Ну вот, Александрия! Судный день настал!
Антонина смеялась сдавленным смехом, когда стены обрушились.
— Вот как пали праведники!
Глава 34
Антонина встала до рассвета, хотя обычно в это время еще крепко спала. Но она была нацелена продолжать установление власти империи, не позволяя оппозиции ни на минуту вернуть равновесие.
Ее слуги суетились вокруг, готовя завтрак и одежду. Когда пришло время надевать доспехи, Антонина развеселилась, видя, как горничная смотрит на кирасу.
— Признаю: штука непристойная, — Антонина рассмеялась.
Она подошла и осмотрела кирасу, лежащую на обитой материей скамейке у дальней стены спальни. Передняя часть имела две внушительные выпуклости, выступающие вверх.
— Слава о моих размерах разнеслась во все концы, передаваясь из уст в уста, еще до того, как мастер закончил выливать формы.
Потом она добавила твердым голосом:
— Мои сиськи на самом деле не такие большие. — Горничная с опаской посмотрела на нее, неуверенная в том, как отвечать. Девушка только что начала прислуживать Антонине. Обычная горничная Антонины заболела во время морского путешествия, и эту девушку быстро отыскал старший из слуг Антонины Губазес. Она раньше прислуживала бывшему хозяину дворца.
К моменту появления отряда Антонины осталось только несколько старых слуг. После разрушения морских сил, которые попытались заблокировать вход в гавань, бывший владелец убежал из Александрии. Это был грек благородного происхождения, который имел тесные связи с группировкой Павла и Амброза. Очевидно, он решил, что осторожность важнее доблести. Он переждет бурю в своей усадьбе в далеком Оксиринхе.
Антонина думала о господине благородного происхождения, когда горничная помогала ей надевать доспехи. Нет, не столько о нем самом, ведь она даже не знала его имени, а о том, что он представлял. Он не был единственным, кто поступил так. Очень большая часть греческой аристократии сделала то же самое.
К тому времени, как она застегивала перевязь, на которой висел кинжал, в чем помощь горничной совсем не требовалась, Антонина приняла решение. На самом деле два решения. Возможно, три.
Во-первых, никаких последствий для аристократов, которые отошли в сторону и оставались нейтральными во время сражения, не будет. Даже для тех, кто сразу же сбежал. Она просто пыталась установить твердый контроль империи над городом. Многие — большинство — ортодоксальной греческой аристократии, в особенности в Александрии, останутся враждебными к династии, независимо от того, что она сделает. Пока эта враждебность остается приглушенной — шепот в гостиных, а не восстания на улицах — Антонина будет ее игнорировать.
Во-вторых, менее важное решение, следующее из первого — она даст указания Губазесу проверить, чтобы дворец остался в первоначальном состоянии после того, как она отсюда съедет и устроится во дворце префекта. Нового префекта официально разместили там прошлым вечером. Никто не оказал сопротивления и не высказал возражений. Его предшественник, вместе со свергнутым патриархом Павлом убежали в ту часть Никополиса, где размещались военные, чтобы находиться там вместе с Амброзом и его армией.
Антонина тихо фыркнула. Когда аристократ наконец приползет в свой дворец, он с удивлением обнаружит, что его не разграбили и вандалы тут не зверствовали. Конечно, эта новость не вызовет его расположения к империи. Но, может, сам факт усилит его намерение не поднимать головы.
А это уже достаточно хорошо.
Наконец небольшой вопрос, но…
Антонина повернулась к горничной и осмотрела девушку. Под ее взглядом девушка скромно потупилась.
«Египтянка. Двадцати нет. Из Фаюма, готова поспорить. Хорошо говорит по-гречески, но акцент ни с чем не спутаешь».
— Как тебя зовут? — спросила Антонина.
— Кутина, — ответила горничная.
— Ты монофизитка?
Кутина в удивлении подняла глаза. Антонина заметила скрытый в них страх.
Она успокаивающе махнула рукой.
— Для меня это ничего не значит, Кутина. Я просто… «Хочу знать, кому ты готова служить. Египетская монофизитка из Фаюма. Да».
Она перешла с греческого на родной язык девушки. Антонина бегло говорила на коптском, хотя долгое проживание в Константинополе добавило в него небольшой акцент.
— Я сегодня уезжаю отсюда, Кутина. Моя обычная горничная не скоро поправится. На самом деле я намерена отослать ее в Константинополь к ее семье. Поэтому мне требуется новая горничная. Ты не хотела бы занять это место?
Кутина все еще смотрела на нее неуверенно. Очевидно, вопрос о религиозной принадлежности вывел девушку из равновесия. Преследования Павла были жестокими.
— Я предпочту монофизитку, Кутина, — Антонина улыбнулась и похлопала рукой по тяжелой кирасе. — Знаешь ли, я не ношу эту гротескную штуку для защиты от еретиков.
Кутина начала улыбаться в ответ.
— Вы очень знамениты, — тихо сказала она. — Я испугалась, когда вы пришли. — Ее глаза переместились на кинжал, пристегнутый к талии Антонины. — Мы все слышали о вашем кинжале, даже здесь в Александрии.
— Он всегда использовался только против предателей.
— Я знаю, — кивнула Кутина. — Тем не менее… — Внезапно все колебания улетучились.
— Я буду очень рада. — Теперь она светилась от счастья. — Это будет так здорово! Вы отправляетесь сражаться против малва, все так говорят. Я тоже смогу поехать с вами?
Теперь пришел черед Антонины удивляться. Она намеревалась оставить девушку у себя только пока находится в Александрии. Но, увидев готовность на лице Кутины, задумалась. Очевидно, молодую египтянку не волновал риск. Врагом всей жизни девушки была скука, а не опасность.
Таких врагов Антонина хорошо помнила из своего девичества. Во-первых, скуку. Во-вторых, безжалостный, изматывающий, тяжелый труд женщины, родившейся в среде египетских бедняков. Кутина, вероятно, оставила Фаюм в поисках лучшей жизни в Александрии и обнаружила, что заменила крестьянский труд нудной и тяжелой работой прислуги в доме.
Антонина не могла отказать этому горящему готовностью лицу. Да, девушка может встретить смерть в компании с Антониной. Но ей не будет скучно.
«И, кроме того, мне нужны слуги, которым я могу полностью доверять. Одного Губазеса недостаточно. Я уверена: малва ввели шпионов в мою экспедицию. Я должна быть уверена, что они не пролезут в мое ближайшее окружение. Кутина из Фаюма. Да. Я знаю эту породу. Малва не могут ей ничего предложить, кроме денег, а я…»
Она рассмеялась. Велисарий не передал все богатства, собранные им в Индии, на финансирование восстания Шакунталы. Да и своим катафрактам он роздал не больше половины причитающихся ему трофеев.
«И я богаче, чем любой начальник шпионской сети малва».
Она улыбнулась.
— Решено, Кутина. Я также буду тебе хорошо платить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74