Не обращая внимания на хозяина, - давило и раскидывало широкое копыто
щебень во дворе, тес под ногами... И Запус проходил в кабинет Кирилла
Михеича, как лошадь по двору - не смотря на хозяина. Маленькие усики над
розовой девичьей губой и шапочка на голове как цветок. Шел мимо, и нога
его по деревянному полу тяжелее копыта...
Семнадцать главных планов надо разложить в кабинете. Церковь вам не
голубятня, - семнадцать планов - не спичечная коробочка. А через весь
стол тянутся прокламации, воззвания: буквы жирные - калачи, и каждое
слово - как кулич - обольстительно...
Завернул в камору свою (Олимпиаду стеснили в одну комнату) Кирилл Ми-
хеич, а супруга Фиоза Семеновна, на кукорки перед комодом присев, из
пивного бокала самогон тянет. А рядом у толстого колена - бумажка.
"Письмо!"
Рванул Кирилл Михеич, "может опять от фельдшера"? Вздрогнула сквозным
испугом Фиоза Семеновна.
Бумажка та - прокламация к женщинам-работницам.
Кирилл Михеич, потрясая бумажкой у бутылки самогона, сказал:
- За то, что я тебя в люди вывел, урезать на смерть меня хошь? Ехид-
ная твоя казацкая кровь, паршивая... Самогон жрать! Какая такая тоска на
тебя находит?
И в сознании больших невзгод, заплакала Фиоза Семеновна. Еще немного
поукорял ее Кирилл Михеич, плюнул.
- Скоро комиссар уберется? - спросил.
Пьяный говор - вода, не уловишь, не уцедишь.
- Мне, Киринька, почем знать.
- Бумажку-то откеда получила?
- А нашла... думала, сгодится.
- Сгодится! - передразнил задумчиво. - Ничего он не сказывал, гришь?
Не разговаривала?.. Ну...
От комода - бормотанье толстое, пьяное. Отзывает тело ее угаром, мыс-
лями жаркими. Колыхая клювом, прошла за окном ворона.
- Ничего я не знаю... Ни мучай ты меня. Господь с вами со всеми, что
вы мне покою не даете?..
А как только Кирилл Михеич, раздраженный, ушел, пересела от комода к
окну. Расправила прокламацию на толстом колене.
Жирно взмахнув крыльями, отлетела на бревно ворона и с недоверчивым
выражением глядела, как белая и розовая и синяя человечья самка, опустив
губы, вытянув жирные складки шеи, следила за стоящим у лошади желто-вих-
рым человеком.
За воротами Кирилла Михеича поймала генеральша Саженова.
Взяла его под руку и резко проговорила:
- Пойдем... пойдем, батюшка. Почему же это к нам-то не заглядываешь,
грешно!
Остановила в сенях. Пахло от ее угловатых, завернутых в шелк костей
нафталином. А серая пуховая шаль волочилась по земле.
- Что слышно? Никак Варфоломеевскую ночь хотят устроить?
Кирилл Михеич вяло:
- Кто?
Нафталин к уху, к гладкому волосу (нос в сторону), шопотом:
- Эти большевики... Которые на пароходе. Киргиз из степи сзывают ре-
зать всех.
- Я киргиза знаю. Киргиз зря никого...
- Ничего ты, батюшка, не знаешь... Нам виднее...
Грубо, басом. Шаль на груди расправлена:
- Ты по совести говори. Когда у них этот съезд-то будет? У меня два
сына, офицеры раненые... И дочь. Ты материны чувства жалеть умеешь?
- Известно.
- Ну, вот. Раз у тебя комиссар живет, начальник разбойничий. Должен
ты знать.
- А я, ей-Богу...
С одушевлением, высоко:
- Ты узнай. Немедленно. Узнай и скажи. У тебя в квартире-то?
- У меня.
- Ты его мысли читай. Каждый его шаг, как на тарелочке.
Приоткрыв дверь, взволнованно:
- Два. На диване - дочь. Варвара. Понял?
- Известно.
Сметая шалью пыль с сапог Кирилла Михеича, провела его в комнату.
Представила.
- Сосед наш, Кирилл Михеич Качанов. - Дом строит.
- Себе, - добавил Кирилл Михеич. - Двухъэтажный.
Офицеры отложили карты и проговорили, что им очень приятно. А дочь
тоненько спросила про комиссара, на что Кирилл Михеич ответил, что чужая
душа - потемки, и жизнь его, Запуса, он совсем не знает - из каких зе-
мель и почему.
На дочери была такая же шаль, только зеленая, а руки тоньше Олимпиа-
диных и посветлей.
Кирилл Михеич подсел к офицерам, глядя в карты, и после разных вежли-
вых ответов, спросил:
- К примеру, скажим, ежели большевики берут правления - церкви стро-
ить у них не полагается?
- Нет, - сказал офицер.
- Никаких стилей?..
- Нет.
- Чудно.
А генеральша, меся перед пустой грудью пальцами, басом воскликнула:
- Всех вырежут. На расплод не оставят...
Дочь тоненько, шелковисто:
- Ма-а-ма!..
- Кроме дураков, конечно... Не надо дураками быть. Распустили! Покае-
тесь горько. Эх, кабы да...
Ночью не спалось. Возле ворочалась, отрыгивая самогоном, жена. В ком-
нате Олимпиады горел огонь и тренькала балалайка. Из кухни несло щами и
подымающейся квашней.
Кирилл Михеич, как был в одних кальсонах и рубахе, вышел и бродил
внутри постройки. Вспомнил, что опять третий день не выходят каменщики
на работу, - стало обидно.
Говорили про ружья, выданные каменщикам, звать их будут теперь крас-
ной гвардией.
Ворота не закрыты, въезжай, накладывай тес, а потом ищи... Тоже обид-
но. А выматерить за свое добро нельзя, свобода...
Вдоль синих, отсвечивающих ржавчиной, кирпичей блестела чужим светом
луна. Теперь на нее почему-то надо смотреть, а раньше не замечал.
При луне строить не будешь, одно - спать.
Тени лохматыми дегтяными пятнами пожирали известковые ямы. Тягучий
дух, немножко хлебный, у известки...
И вдруг за спиной:
- Кажись, хозяин?
По голосу еще узнал - шапочку пильмешком, курчавый клок.
- Мы.
Звякнув о кирпичи саблей, присел:
- Смотрю: кого это в белом носит. Думаю, дай пальну в воздух для
страха. Вы боитесь выстрелов?
Нехорошо в подштанниках разговаривать. Уважения мало, видишь -
пальнуть хотел. А уйти неудобно, скажет - бежал. Сидит на грудке кирпича
у прохода, весь в синей тени, папироска да сабля - серебро видно. Надо
поговорить:
- Киргиз интересуется: каких чеканок сабля будет?
Голосок веселый, смешной. Не то врет, не то правду:
- Сабля не моя. Генерала Саженова слышали?
Дрогнул икрами, присел тоже на кирпичики. Кирпич шершавый и теплый:
- Слы-ы-шал...
- Его сабля. Солдаты в реку сбросили, а саблю мне подарили.
Махнул папироской:
- Они тут, рядом... В этом доме Саженовы. Знают. Тут, ведь?
- Ту-ут... - ответил Кирилл Михеич.
Запус проговорил радушно:
- Пускай живут. Два офицера и Варвара, дочь. Знаю.
Помолчали. Пыхала папироска и потухла. Запус, зевая, спросил:
- Не спится?
- Голова болит, - соврал Кирилл Михеич.
Спросил:
- Долго думаете тут быть?
- Надоел?
- Да, нет, а так - политикой интересуюсь.
- Долго. Съезд будет.
- Будет-таки?.. ишь!..
Скребает осколки кирпича саблей. Осколки звенят как стекло. Небо -
синего стекла и звон в нем, в звездах, тонкий и жалобный - "12". Двенад-
цать звонов. Чего ему не спится. Зевнул.
- Будет. Рабочих, солдатских, казачьих, крестьянских и киргизских де-
путатов. Как вас зовут-то?
- Кирилл Михеич.
- А меня Василий Антоныч. Васька Запус... Власть в свои руки возьмет,
а отсюда может власть-то Советов в Китай, в Монголию... Здесь недалеко.
Туркестан. Бухара, Маньчжурия.
Кирилл Михеич вздохнул покорно:
- Земель много.
Запус свистнул, стукнул каблуками и выкрикнул:
- Много!..
А Кирилл Михеич спросил осторожно:
- Ну, а насчет резни... Будет? Окромя, значит, Туркестана и Китая - в
прочих племенах... Болтают.
Запус, звеня между кирпичей, фиолетовый и востренький, колотил кула-
ком в стены, царапал где-то щепкой.
- Здесь, старик, - Монголия. Наша!.. Туда, Михей Кириллыч, Китай -
пятьсот миллионов. Ничего не боятся. На смерть плевать. Для детей -
жизнь ценят. Пятьсот миллио-нов!.. Дядя, а Туркестан - а, о!.. Все на-
ша!.. Красная Азия! Ветер!
Он захохотал и, сгорбившись, побежал к сеням:
- Спать хочу!.. Хо-роо-шо, дьяволы!.. Ей-Богу.
И тотчас же Кирилл Михеич - тихим шагом к генеральше. Мохнатый пес
любовно схватил за икру, фыркнул и отправился спать под крыльцо. Посту-
чал легонько он.
Гулким басом спросили в сенях:
- Кто там?
- Это я, - ответил, - я... Кирилл Михеич.
- Сейчас... Дети, сосед: не беспокойтесь.
Звякнула цепь. Распахнула генеральша дверь и тут при свете только
вспомнил Кирилл Михеич - в одних он подштанниках и ситцевой рубахе.
Охнул, да как стоял, так и сел на кукорки. На колени рубаху натянул.
Генеральша - человек военный. Сказала только:
- Дети! Дайте Сенин халат.
В этом Сенином пестром халате, сидел Кирилл Михеич в гостиной и расс-
казал три раза про свою встречу. На третий раз сказала генеральша:
- Тамерлан и злодей.
И подтвердила дочка тоненько:
- Совсем как во французскую революцию...
Потом, отойдя в уголок, тихонько заплакала.
Тогда попросила генеральша посидеть у них и покараулить.
- Вырежут, - гулко добавила.
А сын на костылях возразил с насмешкой:
- Спать ушел. Напрасно беспокоитесь.
Генеральша, махая руками, передвигала для чего-то стулья.
- Я - мать! Если б не я вас вывезла, вас давно бы в живых не было. А
тебе, Кирилл Михеич, спасибо.
Указывая перстом на детей, воскликнула:
- Они не ценят! Изметались - ничего не стоят. Кабы не любовь моя,
Господи!..
И вдруг, присев, заплакала тоненько как дочь. Кириллу Михеичу стало
нехорошо. Он поправил на плечах широчайший халат, кашлянул и сказал
только:
- Известно...
Поплакав, генеральша велела поставить самовар.
Офицеры ушли к себе, долго доносился их смех и стук не то стульев, не
то костылей.
Варвара, свернувшись и укутавшись в шаль, качала на руках кошку.
Генеральша говорила жалобно:
- Ты уж нас, батюшка, побереги. Разве я думала, что здесь экая смута.
Нельзя показаться - зарежут. Тут и халаты носят, - только ножи прятать.
Сходи ты на этот съезд, послушай. Какие они там еще казни выдумают...
И отправился Кирилл Михеич на съезд.

V.

А оттуда вернулся хмурый и шляпу держал под мышкой. Сапоги три дня не
чищены, коленка выпачкана красным кирпичом. Взглянула на него Фиоза Се-
меновна и назад в комнаты поплыла, - в ручках пуховых атласистых жалост-
ный жест.
Дребезжащими словами выговорил:
- Чего тебе? Что под ноги лезешь?
Все такой же сел на стул, ноги расслабленно на половицы поставил и
сказал:
- Самовар вздуй.
Слова, должно быть, попались не те, потому - отменил:
- Не надо.
- Ну, как? - спросила Фиоза Семеновна.
Бородка у него жаркая, пыльная; брови устало сгорбились. Кошка сине-
шерстная боком к ноге.
Вспомнил - утром видел - Запус веточкой играл с этой кошкой. Пхнул ее
в бок.
Подбирая губы, сказал:
- Генеральшину Варвару за воротами встретил. Будто киргизка, чувлук
напялила. Чисто лошадь. Твое бабье дело - скажи, хорошо, что ль, собачьи
одеянья носить? Скажи ей.
- Скажу.
Хлопнул ладонью по столу, выкрикнул возбужденно:
- Молоканы не молоканы, чего орут - никаких средствиев нету понять.
Киргизы там... Новоселы.
- Наших лебяжинских нету?
- Есть. Митрий Савицких. Я ему говорю: "Митьша, неужто и ты резать в
Варфаламеевску ночь пойдешь?" "Обязательно, - грит, - дяденька. Потому я
большавик, а у нас - дисциплина. Резать скажут, - пойду и зарежу". Я
ему: "И меня зарежешь?" А он мне: "Раз, грит, будет такое приказанье -
придется, ты не сердись". Ах, сволочь, говорю, ты, и не хочу я тебя
больше знать. Хотел плюнуть ему в шары-то, да так и ушел. Свяжись.
- Вот язва! Митьша-то, голоштанник.
- Я туды иду - думаю, народ может не строится, так по теперешним вре-
менам приторговать хочет. Ситцу, мол, им нельзя закомисить?.. Лешего
там, а не ситцу... Какое. Делить все хочут, сообща, грит, жить будем.
- И баб, будто?..
- А ты рада?
Несколько раз вскакивал и садился. Тер скулистые пермские щеки. Голо-
ва отстрижена наголо, розоватая.
- Тоисть как так делить, стерва ты этакая? Ты это строил? На-а!.. Вот
тебе семнадцать планов, строй церкви. Ржет, сука!..
- Штоб те язвило, кикиморы!
Однако, съезду не поверил, - попросил у Запуса программу большевиков.
Раскрыл красную книжку, долго читал и, прикрыв ее шляпой, ушел на пост-
ройки.
- Все планы понимаю, весь уезд церквями застроил, а тут никак не пой-
му - пошто мое добро отымать будут?
А над книжкой встретились Олимпиада и Фиоза Семеновна. Густоволосое,
пахучее и жаркое тело Фиозы Семеновны и под бровью - волчий глаз, серый.
И рука из кружевного рукава - пышет, сожжет, покоробит книжку.
Как степные увалы - смуглы и неясны груди Олимпиады. Пахнет от нея -
смуглые киргизские запахи: аула, кошем, дыма.
- Пусти, - сказала Фиоза Семеновна, - пусти: мужу скажу. Убьет.
Зуб вышел Олимпиады - частый, желтоватый. Вздрагивая зубом, резко
выкрикнула:
- Артюшка? Этому... Говори.
Рванула книжечку, ускочила, хлопнув дверью.
Между тем, Кирилл Михеич с построек пошел было к генеральше Сажено-
вой, но раздумал и очутился на берегу.
У Иртыша здесь яры. На сажени вверх ползут от реки. А воды голубые,
зеленые и синие - легкие и веселые. В водах как огромные рыбины сутулки
плотов, потные и смолистые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25