Так я им понравился, что выкрали меня по секрету ото всех.
— Ну, а когда выписывались? Я догадываюсь, в каком госпитале вы были; там когда выписываются, то проходят вестибюль, чтобы проститься с товарищами, сестрами, обслуживающим персоналом.
— Совершенно верно. Дверь там стеклянная, так к ней мои дружки носами приплюснулись, когда меня в общевойсковой гимнастерке увидели. Ужас, что там делалось. Только я за угол завернул, смотрю — сестра бежит, записку в руку сует. А в записке: «Что ты только капитан, прощаем, но ты же и не моряк!»
Три года ничего, никаких болей, а потом пришлось опять достать перечницу, если бы не перечница — крышка.
Ладожский потряс перечницей перед носом улыбающегося Платона Григорьевича и заковылял к двери.
— Старая перечница! — донесся его смеющийся голос из коридора.
— А вы, Платон Григорьевич, забыли его осмотреть, — сдерживая ликование сказал Цезарь Николаевич.
— Действительно… — Платон Григорьевич осекся. — Вот опростоволосился… Старая перечница…
КОСМИЧЕСКИЙ ЛИФТ
Прошла неделя, а Платон Григорьевич еще не напал на след тех «слухов», для выяснения которых он приехал на эту отдаленную базу. Самому начинать разговор было нельзя: Платон Григорьевич убедился в том, что весь коллектив пилотов и «технарей», локационников и метеорологов, конструкторов и математиков-вычислителей жил слаженной и размеренной жизнью. Разговор с одним из них стал бы достоянием всех. А потому он предоставил случаю подтвердить или опровергнуть те сведения, о которых ему говорил Василий Тимофеевич. Достаточно было допустить малейшую ошибку в разговоре, чтобы вызвать нежелательные толки. Все-таки он был здесь человек новый, временный. «Побудет и уедет», — так, ему казалось, думали окружающие его люди.
Платон Григорьевич добился расширения медпункта, составил список необходимого оборудования. В помощь Цезарю Николаевичу был прислан опытный врач-рентгенолог. Вообще особенной необходимости во всем этом не было, так как та молниеносная связь, которая осуществлялась на самолетах базы, могла -быть использована для транспортировки тяжелобольных в любую из клиник страны.
Совершенно неожиданно пришла счастливая мысль: он должен прочесть лекцию, ну, например, на тему «Влияние перегрузок на организм пилота при взлете и посадке». Ведь он располагает новейшими данными по этим вопросам. Платон Григорьевич посоветовался с Шаповаловым, и тот его поддержал.
— Правильно, — сказал он. — И немного напугайте их, Платон Григорьевич. Иной раз так садятся, что страшно смотреть со стороны. Лихой народ.
Было вывешено объявление, и в семь часов вечера Платон Григорьевич вошел в зал. За столом президиума сидели полковник Ушаков и Борис Дмитриевич Ладожский. При появлении Платона Григорьевича Ладожский поднялся во весь свой богатырский рост и, постукивая по графину каким-то твердым предметом («Уж не перечницей ли?» — подумал Платон Григорьевич), объявил:
— Товарищи, сейчас мы прослушаем лекцию нашего уважаемого Платона Григорьевича. Лекция, как вы знаете, на тему о воздействии больших перегрузок на организм пилота. Так как летать приходится почти всем присутствующим, то мы пригласили в этот зал не только пилотов, но и технический персонал. Просим вас, Платон Григорьевич.
Лекция была выслушана с большим вниманием, но чувство опытного лектора подсказывало Платону Григорьевичу, что собравшиеся особенно не заинтересовались его сообщением. Какая-то неясная замедленность реакции аудитории, чуть слышный шепоток в самых интересных, по мнению самого Платона Григорьевича, местах; почти полное отсутствие вопросов, непроницаемое лицо весельчака Ладожского — все это говорило о том, что лекция не достигла цели. «Что-то оказалось упущенным… Но что?» — думал Платон Григорьевич, под шум сдержанных аплодисментов сходя в зал.
— Все свободны, — объявил полковник Ушаков. — Еремин и Кожемяков, останьтесь и разыщите кассету со вторым учебным фильмом.
— Мы сейчас вам кое-что покажем, — сказал Ушаков Платону Григорьевичу. — Это займет немного времени.
Раздвинулся занавес, и Платон Григорьевич увидел большой киноэкран. Погас свет, и на экране вспыхнула и погасла надпись:
«Взлет и посадка летательных аппаратов, снабженных компенсатором. Часть вторая».
— Летательный аппарат, снабженный компенсатором, — гулко раздался в пустом зале голос диктора, — лишен тех существенных недостатков, которые органически присущи реактивному способу полета…
На экране показалась ракета, и диктор подробно стал объяснять, почему ракета должна в кратчайший срок сжечь максимальное количество топлива, чтобы достичь космических скоростей движения.
— В отличие от ракеты летательный аппарат с компенсацией тяготеющей массы способен выйти в космос практически на любой скорости, что почти полностью исключает всякую перегрузку на взлете или при посадке, — продолжал диктор.
Платон Григорьевич увидел, как в знакомый контур реактивного самолета «погружается» цилиндрическое устройство диаметром в метр-полтора. Затем появился график взлета-посадки.
— Достаточно небольшой перегрузки на взлете, всего лишь в одну десятую величины земного ускорения, чтобы обеспечить подъем аппарата в стратосферу. В дальнейшем, — эти слова диктора сопровождались четкой надписью на экране, — избыток ускорения снимается, так как с подъемом величина притяжения летательного аппарата к Земле начинает уменьшаться. В силу этого непрерывно растет эффективное ускорение, сообщаемое летательному аппарату компенсатором, без какого-либо ощущения перегрузки…
Серебристая точка, изображавшая самолет, пачала все более и более ускоренное движение вверх. Где-то сбоку замелькали четкие цифры, показывающие нарастание ускорения и скорости, и вдруг одна из группы последних цифр как бы надвинулась на Платона Григорьевича.
— Уже в околоземном пространстве скорость летательного аппарата может достичь двухсот и более километров в секунду, — сказал диктор.
Полковник Ушаков наклонился к уху Платона Григорьевича.
— В секунду! Вы слышите, Платон Григорьевич?
— Для возвращения летательного аппарата, — продолжал диктор, — ввиду полярности действия компенсатора тяготеющей массы создается необходимость в повороте всего аппарата, для чего служат вспомогательные реактивные двигатели с отклоняемой струей газов.
Платон Григорьевич вспомнил недавнее ощущение, когда мимо задернутого черным козырьком окна хлынул сверкающий конус раскаленных газов, и почувствовал, что у него закружилась голова.
— В дальнейшем на всем участке торможения поддерживается уменьшенное значение ускорения, что обеспечивает вход в плотные слои атмосферы на безопасной скорости…
О многом в тот вечер рассказал Платону Григорьевичу экран, а когда зажгли свет, Ушаков, улыбаясь, сказал:
— В другое время вам бы за перелет к нам значок космонавта пожаловали, а то и больше. Теперь это будни, будни пилотов советских космических кораблей.
— Выходит, моя лекция и не нужна была? — спросил Платон Григорьевич.
— О нет, очень нужна… Возникают новые задачп, а они опять-таки потребуют от пилота значительной перестройки.
Платон Григорьевич хотел было спросить, что это за задачи, но вовремя удержался.
— Знаете, товарищ Ушаков, а ведь меня предупреждали в Москве, что вы хотите пересмотреть характер подготовки космонавтов на вашей базе. Теперь я начинаю понимать, имеются все основания для этого… Но прежде…
— Прежде? — настороженно спросил Ушаков.
— Но мне хотелось бы самому теперь уже более сознательно прочувствовать вот такой полет.
— Это можно сделать, — сказал Ушаков. — С большим удовольствием отправлю вас куда только вам угодно, если хотите, даже на Луну…
— На Луну? Я и не мечтал о таком полете… Мы все знаем, что там бывали наши люди, но сообщения не были подробными…
— Что ж делать, пока международная обстановка не позволяет открыть все наши секреты. Но раз вы с нами, то почему бы вам и не слетать? У нас работает постоянный космический лифт. Завтра с утра мы и отправимся…
Платон Григорьевич долго не мог заснуть в эту ночь. «Так там, на высотомере, была цифра шестьсот! — думал он. — Конечно же, шестьсот… Вот почему я увидел ночью солнце, синее солнце… И вот почему у всех такой загар. Но нужно успокоиться, нужно уснуть… И при таких грандиозных перелетах эти люди выдержанны, спокойны, скромны… Ну, если уж кому и понадобится врач-психиатр, то, пожалуй, только мне самому».
Его размышления прервал телефонный звонок.
— Это вы, Платон Григорьевич? — услышал он голос Василия Тимофеевича. — Простите, что разбудил… Не спали? Завтра в полет?.. А какое предварительное впечатление?
— Еще трудно сказать, Василий Тимофеевич. Но народ выдержанный, есть, конечно, люди с небольшими индивидуальными отклонениями в силе и темпе реакции, но это все не пилоты, с них и спрос иной. А в отношении главного вопроса пока не'г никаких новостей. Я не хочу начинать первым.
— Все правильно, — сказал Василий Тимофеевич. — Теперь слушайте, мы получили официальную бумагу от вашего Диспетчера. Вы уже с ним познакомились?
— Да, познакомился. Такой большеголовый блондин, очень уравновешенный человек.
— Так вот что пишет этот уравновешенный человек… Я читаю его докладную, Платон Григорьевич.
«Настоящим ставлю вас в известность, что в пространстве над затененной частью Луны временами проносятся тела странной формы. Визуально наблюдались Могиканом — это начальник Лаборатории химии Луны — и полковником Ушаковым. Питая полное доверие к показаниям этих исследователей космоса, прошу изменить первоначальный план исследований…» Тут дальше идет целый ряд предложений Диспетчера, Платон Григорьевич. Я решил поставить вас в известность, чтобы вы тоже получили некоторую свободу действий.
— Это очень кстати, — Платон Григорьевич нащупал рукой полотенце на спинке кровати, вытер влажный лоб. — Это как нельзя более кстати.
— Учтите, пока именно вы, Платон Григорьевич, не представите нам своих соображений, нам будет очень трудно сориентироваться, тем более что никаких фотографий никто так и не смог сделать…
В семь часов утра по местному времени полковник Ушаков постучал в комнату Платона Григорьевича.
— Входите, я уже встал, — сказал Платон Григорьевич. — Мы сейчас летим?
— Да, сейчас, — коротко ответил Ушаков. Он был в летном комбинезоне и теплых унтах, вокруг шеи блестел ободок металлической манишки, к которой привинчивался шлем. — Ваше летное обмундирование вот здесь, в шкафчике, Платон Григорьевич. Вы, вероятно, в него заглядывали?
— Я думал, что это дверь в соседний номер, — сказал Платон Григорьевич.
Он открыл шкафчик и увидел комбинезон, а в углу, на специальной полке, — круглый шлем.
Знакомым тоннелем они прошли в ангар, поднялись по лестнице внутрь самолета. Вместо кресел для пассажиров вся центральная часть самолета была занята какими-то грузами. Это были кожаные мешки различных размеров, с удобными блестящими ручками. Ушаков прошел вперед, открыл дверь в командирский отсек. Первое, что увидел Платон Григорьевич, когда шагнул за порог, была широкая блестящая колонна, упиравшаяся в пол и потолок фюзеляжа.
— Это и есть компенсатор? — спросил он, прикоснувшись к колонне.
— Да, компенсатор веса, тип «М-11», серийное производство, Платон Григорьевич. А сколько было споров, возражений, сколько смешного и грустного предшествовало появлению на свет такой нужной штуки! — Ушаков прошел на место пилота, включил рацию. Платон Григорьевич сел рядом.
— И больше никого не будет? — спросил он.
— Нет, не будет, только мы с вами, Платон Григорьевич. И взлетим и вернемся вместе, если вы не возражаете. У нас такое навигационное оборудование, что отпала необходимость в специальном штурмане, в радисте. Да и перелет считается несложным…
— Полковник, — зажурчал в динамике чей-то знакомый голос. — Как меня слышите?
— Отлично слышу, Диспетчер.
— Вы готовы к вылету?
— Готов…
— С вами военврач?
— Так точно, военврач со мной.
— Поведете караван цистерн. Снимете их с квадрата Г-7. Это сразу за хребтом.
— Сколько цистерн?
— Четырнадцать.
— Какие сведения о метеоритной опасности?
— Запустили три зонда. В пределах нормы. Но все-таки рекомендую надеть шлемы. Ну, Полковник, привет нашим, Могикану особый… Через,пять минут можете стартовать…
— Есть через пять минут стартовать, — сказал Ушаков и, обращаясь к Платону Григорьевичу: — Надевайте шлем.
Ушаков взял из рук Платона Григорьевича шлем, отвел прозрачный щиток вверх и, жестом попросив Платона Григорьевича наклонить голову, надел на него шлем задом наперед. Потом он быстрым движением повернул шлем вокруг оси, подключил к комбинезону какие-то шланги и провода.
— Я позже надену, — сказал он, когда Платон Григорьевич предложил свою помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Ну, а когда выписывались? Я догадываюсь, в каком госпитале вы были; там когда выписываются, то проходят вестибюль, чтобы проститься с товарищами, сестрами, обслуживающим персоналом.
— Совершенно верно. Дверь там стеклянная, так к ней мои дружки носами приплюснулись, когда меня в общевойсковой гимнастерке увидели. Ужас, что там делалось. Только я за угол завернул, смотрю — сестра бежит, записку в руку сует. А в записке: «Что ты только капитан, прощаем, но ты же и не моряк!»
Три года ничего, никаких болей, а потом пришлось опять достать перечницу, если бы не перечница — крышка.
Ладожский потряс перечницей перед носом улыбающегося Платона Григорьевича и заковылял к двери.
— Старая перечница! — донесся его смеющийся голос из коридора.
— А вы, Платон Григорьевич, забыли его осмотреть, — сдерживая ликование сказал Цезарь Николаевич.
— Действительно… — Платон Григорьевич осекся. — Вот опростоволосился… Старая перечница…
КОСМИЧЕСКИЙ ЛИФТ
Прошла неделя, а Платон Григорьевич еще не напал на след тех «слухов», для выяснения которых он приехал на эту отдаленную базу. Самому начинать разговор было нельзя: Платон Григорьевич убедился в том, что весь коллектив пилотов и «технарей», локационников и метеорологов, конструкторов и математиков-вычислителей жил слаженной и размеренной жизнью. Разговор с одним из них стал бы достоянием всех. А потому он предоставил случаю подтвердить или опровергнуть те сведения, о которых ему говорил Василий Тимофеевич. Достаточно было допустить малейшую ошибку в разговоре, чтобы вызвать нежелательные толки. Все-таки он был здесь человек новый, временный. «Побудет и уедет», — так, ему казалось, думали окружающие его люди.
Платон Григорьевич добился расширения медпункта, составил список необходимого оборудования. В помощь Цезарю Николаевичу был прислан опытный врач-рентгенолог. Вообще особенной необходимости во всем этом не было, так как та молниеносная связь, которая осуществлялась на самолетах базы, могла -быть использована для транспортировки тяжелобольных в любую из клиник страны.
Совершенно неожиданно пришла счастливая мысль: он должен прочесть лекцию, ну, например, на тему «Влияние перегрузок на организм пилота при взлете и посадке». Ведь он располагает новейшими данными по этим вопросам. Платон Григорьевич посоветовался с Шаповаловым, и тот его поддержал.
— Правильно, — сказал он. — И немного напугайте их, Платон Григорьевич. Иной раз так садятся, что страшно смотреть со стороны. Лихой народ.
Было вывешено объявление, и в семь часов вечера Платон Григорьевич вошел в зал. За столом президиума сидели полковник Ушаков и Борис Дмитриевич Ладожский. При появлении Платона Григорьевича Ладожский поднялся во весь свой богатырский рост и, постукивая по графину каким-то твердым предметом («Уж не перечницей ли?» — подумал Платон Григорьевич), объявил:
— Товарищи, сейчас мы прослушаем лекцию нашего уважаемого Платона Григорьевича. Лекция, как вы знаете, на тему о воздействии больших перегрузок на организм пилота. Так как летать приходится почти всем присутствующим, то мы пригласили в этот зал не только пилотов, но и технический персонал. Просим вас, Платон Григорьевич.
Лекция была выслушана с большим вниманием, но чувство опытного лектора подсказывало Платону Григорьевичу, что собравшиеся особенно не заинтересовались его сообщением. Какая-то неясная замедленность реакции аудитории, чуть слышный шепоток в самых интересных, по мнению самого Платона Григорьевича, местах; почти полное отсутствие вопросов, непроницаемое лицо весельчака Ладожского — все это говорило о том, что лекция не достигла цели. «Что-то оказалось упущенным… Но что?» — думал Платон Григорьевич, под шум сдержанных аплодисментов сходя в зал.
— Все свободны, — объявил полковник Ушаков. — Еремин и Кожемяков, останьтесь и разыщите кассету со вторым учебным фильмом.
— Мы сейчас вам кое-что покажем, — сказал Ушаков Платону Григорьевичу. — Это займет немного времени.
Раздвинулся занавес, и Платон Григорьевич увидел большой киноэкран. Погас свет, и на экране вспыхнула и погасла надпись:
«Взлет и посадка летательных аппаратов, снабженных компенсатором. Часть вторая».
— Летательный аппарат, снабженный компенсатором, — гулко раздался в пустом зале голос диктора, — лишен тех существенных недостатков, которые органически присущи реактивному способу полета…
На экране показалась ракета, и диктор подробно стал объяснять, почему ракета должна в кратчайший срок сжечь максимальное количество топлива, чтобы достичь космических скоростей движения.
— В отличие от ракеты летательный аппарат с компенсацией тяготеющей массы способен выйти в космос практически на любой скорости, что почти полностью исключает всякую перегрузку на взлете или при посадке, — продолжал диктор.
Платон Григорьевич увидел, как в знакомый контур реактивного самолета «погружается» цилиндрическое устройство диаметром в метр-полтора. Затем появился график взлета-посадки.
— Достаточно небольшой перегрузки на взлете, всего лишь в одну десятую величины земного ускорения, чтобы обеспечить подъем аппарата в стратосферу. В дальнейшем, — эти слова диктора сопровождались четкой надписью на экране, — избыток ускорения снимается, так как с подъемом величина притяжения летательного аппарата к Земле начинает уменьшаться. В силу этого непрерывно растет эффективное ускорение, сообщаемое летательному аппарату компенсатором, без какого-либо ощущения перегрузки…
Серебристая точка, изображавшая самолет, пачала все более и более ускоренное движение вверх. Где-то сбоку замелькали четкие цифры, показывающие нарастание ускорения и скорости, и вдруг одна из группы последних цифр как бы надвинулась на Платона Григорьевича.
— Уже в околоземном пространстве скорость летательного аппарата может достичь двухсот и более километров в секунду, — сказал диктор.
Полковник Ушаков наклонился к уху Платона Григорьевича.
— В секунду! Вы слышите, Платон Григорьевич?
— Для возвращения летательного аппарата, — продолжал диктор, — ввиду полярности действия компенсатора тяготеющей массы создается необходимость в повороте всего аппарата, для чего служат вспомогательные реактивные двигатели с отклоняемой струей газов.
Платон Григорьевич вспомнил недавнее ощущение, когда мимо задернутого черным козырьком окна хлынул сверкающий конус раскаленных газов, и почувствовал, что у него закружилась голова.
— В дальнейшем на всем участке торможения поддерживается уменьшенное значение ускорения, что обеспечивает вход в плотные слои атмосферы на безопасной скорости…
О многом в тот вечер рассказал Платону Григорьевичу экран, а когда зажгли свет, Ушаков, улыбаясь, сказал:
— В другое время вам бы за перелет к нам значок космонавта пожаловали, а то и больше. Теперь это будни, будни пилотов советских космических кораблей.
— Выходит, моя лекция и не нужна была? — спросил Платон Григорьевич.
— О нет, очень нужна… Возникают новые задачп, а они опять-таки потребуют от пилота значительной перестройки.
Платон Григорьевич хотел было спросить, что это за задачи, но вовремя удержался.
— Знаете, товарищ Ушаков, а ведь меня предупреждали в Москве, что вы хотите пересмотреть характер подготовки космонавтов на вашей базе. Теперь я начинаю понимать, имеются все основания для этого… Но прежде…
— Прежде? — настороженно спросил Ушаков.
— Но мне хотелось бы самому теперь уже более сознательно прочувствовать вот такой полет.
— Это можно сделать, — сказал Ушаков. — С большим удовольствием отправлю вас куда только вам угодно, если хотите, даже на Луну…
— На Луну? Я и не мечтал о таком полете… Мы все знаем, что там бывали наши люди, но сообщения не были подробными…
— Что ж делать, пока международная обстановка не позволяет открыть все наши секреты. Но раз вы с нами, то почему бы вам и не слетать? У нас работает постоянный космический лифт. Завтра с утра мы и отправимся…
Платон Григорьевич долго не мог заснуть в эту ночь. «Так там, на высотомере, была цифра шестьсот! — думал он. — Конечно же, шестьсот… Вот почему я увидел ночью солнце, синее солнце… И вот почему у всех такой загар. Но нужно успокоиться, нужно уснуть… И при таких грандиозных перелетах эти люди выдержанны, спокойны, скромны… Ну, если уж кому и понадобится врач-психиатр, то, пожалуй, только мне самому».
Его размышления прервал телефонный звонок.
— Это вы, Платон Григорьевич? — услышал он голос Василия Тимофеевича. — Простите, что разбудил… Не спали? Завтра в полет?.. А какое предварительное впечатление?
— Еще трудно сказать, Василий Тимофеевич. Но народ выдержанный, есть, конечно, люди с небольшими индивидуальными отклонениями в силе и темпе реакции, но это все не пилоты, с них и спрос иной. А в отношении главного вопроса пока не'г никаких новостей. Я не хочу начинать первым.
— Все правильно, — сказал Василий Тимофеевич. — Теперь слушайте, мы получили официальную бумагу от вашего Диспетчера. Вы уже с ним познакомились?
— Да, познакомился. Такой большеголовый блондин, очень уравновешенный человек.
— Так вот что пишет этот уравновешенный человек… Я читаю его докладную, Платон Григорьевич.
«Настоящим ставлю вас в известность, что в пространстве над затененной частью Луны временами проносятся тела странной формы. Визуально наблюдались Могиканом — это начальник Лаборатории химии Луны — и полковником Ушаковым. Питая полное доверие к показаниям этих исследователей космоса, прошу изменить первоначальный план исследований…» Тут дальше идет целый ряд предложений Диспетчера, Платон Григорьевич. Я решил поставить вас в известность, чтобы вы тоже получили некоторую свободу действий.
— Это очень кстати, — Платон Григорьевич нащупал рукой полотенце на спинке кровати, вытер влажный лоб. — Это как нельзя более кстати.
— Учтите, пока именно вы, Платон Григорьевич, не представите нам своих соображений, нам будет очень трудно сориентироваться, тем более что никаких фотографий никто так и не смог сделать…
В семь часов утра по местному времени полковник Ушаков постучал в комнату Платона Григорьевича.
— Входите, я уже встал, — сказал Платон Григорьевич. — Мы сейчас летим?
— Да, сейчас, — коротко ответил Ушаков. Он был в летном комбинезоне и теплых унтах, вокруг шеи блестел ободок металлической манишки, к которой привинчивался шлем. — Ваше летное обмундирование вот здесь, в шкафчике, Платон Григорьевич. Вы, вероятно, в него заглядывали?
— Я думал, что это дверь в соседний номер, — сказал Платон Григорьевич.
Он открыл шкафчик и увидел комбинезон, а в углу, на специальной полке, — круглый шлем.
Знакомым тоннелем они прошли в ангар, поднялись по лестнице внутрь самолета. Вместо кресел для пассажиров вся центральная часть самолета была занята какими-то грузами. Это были кожаные мешки различных размеров, с удобными блестящими ручками. Ушаков прошел вперед, открыл дверь в командирский отсек. Первое, что увидел Платон Григорьевич, когда шагнул за порог, была широкая блестящая колонна, упиравшаяся в пол и потолок фюзеляжа.
— Это и есть компенсатор? — спросил он, прикоснувшись к колонне.
— Да, компенсатор веса, тип «М-11», серийное производство, Платон Григорьевич. А сколько было споров, возражений, сколько смешного и грустного предшествовало появлению на свет такой нужной штуки! — Ушаков прошел на место пилота, включил рацию. Платон Григорьевич сел рядом.
— И больше никого не будет? — спросил он.
— Нет, не будет, только мы с вами, Платон Григорьевич. И взлетим и вернемся вместе, если вы не возражаете. У нас такое навигационное оборудование, что отпала необходимость в специальном штурмане, в радисте. Да и перелет считается несложным…
— Полковник, — зажурчал в динамике чей-то знакомый голос. — Как меня слышите?
— Отлично слышу, Диспетчер.
— Вы готовы к вылету?
— Готов…
— С вами военврач?
— Так точно, военврач со мной.
— Поведете караван цистерн. Снимете их с квадрата Г-7. Это сразу за хребтом.
— Сколько цистерн?
— Четырнадцать.
— Какие сведения о метеоритной опасности?
— Запустили три зонда. В пределах нормы. Но все-таки рекомендую надеть шлемы. Ну, Полковник, привет нашим, Могикану особый… Через,пять минут можете стартовать…
— Есть через пять минут стартовать, — сказал Ушаков и, обращаясь к Платону Григорьевичу: — Надевайте шлем.
Ушаков взял из рук Платона Григорьевича шлем, отвел прозрачный щиток вверх и, жестом попросив Платона Григорьевича наклонить голову, надел на него шлем задом наперед. Потом он быстрым движением повернул шлем вокруг оси, подключил к комбинезону какие-то шланги и провода.
— Я позже надену, — сказал он, когда Платон Григорьевич предложил свою помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28