Цепь перебросил через одну из них и тут же воскликнул:
— Платон Григорьевич! Она ничего не весит! Посмотрите! Неужели что-нибудь с весами?
— Нет, дело не в весах… — Платон Григорьевич медленно поднялся на ноги. — Так как мы определяем удельный вес? Вес тела делим на его объем? Не так ли? А что будет, если вес тела равен нулю и объем его равен нулю? Нуль на нуль — неопределенность получается, не так ли?
— Я ничего не понимаю… Я догадываюсь, что эта пень и есть то главное, ради чего вы приехали к нам, но… почему, почему это так? Ведь вот она, цепь, я держу ее в руках и чувствую ее вес, и в то же время вы правы, она невесома…
— И она полностью лишена объема. Уровень воды в колбе остался тем же… Значит, ее нет… Нет ее…
Платон Григорьевич тяжело сел на стул, взял в руки цепь.
— Что это за книга у вас? — спросил он.
— Словарь, Платон Григорьевич, я тут иногда перевожу в свободное время…
— Раскройте-ка словарь, — попросил он Шаповалова.
— На каком слове?
— Это неважно, на любом.
Шаповалов раскрыл словарь, а Платон Григорьевич положил на открытую страницу цепь. Руки его дрожали.
— Теперь закройте, — сказал он.
Шаповалов закрыл словарь, и тут случилось именно то, чего так ждал Платон Григорьевич. Книга закрылась совершенно плотно, будто внутри ничего не было. Только край цепи выглядывал из нее, казалось приклеенный к срезу книги.
— Теперь откройте, — сказал он.
Цепь вновь появилась, она лежала поверх страницы в том же положении, как и раньше.
— Вот что, товарищ Шаповалов, — сказал Платон Григорьевич. — Пойдите к Диспетчеру с этой книгой и отнесите ему цепь, покажите и расскажите все, что вы сейчас видели… А я пойду к себе, отдохну немного… И скажите Диспетчеру, что можно действовать смелее, много смелее, чем до сих пор.
ВСЕОБЩИЙ ПОИСК
Громкий голос в динамике, скрытом за панелью, разбудил Платона Григорьевича. Он машинально взглянул на часы. Было четыре часа утра.
— Всеобщий поиск объявлен… — звучал в динамике голос Диспетчера. — Всему летному составу базы немедленно выйти в космическое пространство. Повторяю: всеобщий поиск объявлен…
Платон Григорьевич торопливо оделся, взял полотенце и вышел в коридор. Мимо него быстрым шагом прошел широкоплечий пилот в скафандре, снятый шлем он прижимал левой рукой к груди.
Платон Григорьевич отвернул кран и вздрогнул: за окном раздался взрыв необычайной силы. Он прильнул к окну, но сквозь сверкающее морозными узорами стекло ничего нельзя было рассмотреть.
— Это лед взорвали, — сказал кто-то за его спиной. Платон Григорьевич обернулся: в открытой двери стоял Диспетчер.
— Я за вами, Платон Григорьевич, — сказал он. — Хорошо, что вы уже на ногах… Может быть, сегодня все станет окончательно ясным…
— А что случилось? Вы объявили какой-то «всеобщий поиск».
— Да, получили сообщение от группы Могикана. Над Луной повисла целая армада причудливых летательных приборов. Они носятся по всем направлениям, на глазах меняя форму и размеры. Сейчас мы поднимаем в воздух все аппараты нашей базы. Даже экспериментальные машины подводного погружения…
— Ах, вот для чего вы взорвали лед?
Диспетчер подошел к окну, повернул ручку и распахнул окно. В лицо пахнуло морозом, свежестью ночи. Мощные прожекторы освещали черную воду озера, из которой один за другим вылетали стремительные сверкающие силуэты самолетов.
Уже начало светать, когда стали поступать первые сообщения из космоса.
— Не сбавляйте скорости, — говорил Диспетчер в микрофон оптической связи. — Постарайтесь отбить хотя бы одну машину и повести ее к Земле…
— Есть, вас понял, — ответил голос Ушакова, и тотчас же пришло сообщение от Моржа:
— В поле зрения прямо над плавучей базой семь аппаратов. Связываюсь с ракетчиками. Разрешите обстрел.
— Разрешаю, — без колебаний ответил Диспетчер. — Результаты сообщите немедленно.
Через десять минут Морж докладывал:
— Эти аппараты выдержали обстрел. В момент взрыва зарегистрированы маневры в горизонтальной плоскости с громадными скоростями. После разрыва ракет все семь вновь вернулись на свои места. Поднимаю глубоководные скоростные аппараты, включаюсь в поиск.
— А не выйти ли и нам, Платон Григорьевич? — спросил вдруг Диспетчер. — Быть может, в этом есть смысл?
— Да, я согласен… Но кто заменит здесь вас?
— Это легко устроить…
Диспетчер набрал на диске телефона какой-то трехзначный номер. Платон Григорьевич уже знал, что это телефон «местный».
— Гусар, — сказал он, — заменишь меня… Я сейчас также вылетаю.
— Он сейчас зайдет, и мы будем свободны, Платон Григорьевич, свободны, как ветер, как птица, как мысль… — Платон Григорьевич почувствовал, что в перечислении Диспетчера была скрыта какая-то близкая и ему идея, догадка, и помимо воли улыбнулся.
И вдруг в динамике голос Моржа:
— Диспетчер, Диспетчер, прижимаем один аппарат к земле, нас семеро. Идем в скользящем полете над Камчаткой. Аппарат на вид из тонкой прозрачной пластмассы, напоминает три спаренных вместе диска… А, черт, они разъединяются… Два уходят от нас к северу… Ты слышишь, Диспетчер, продолжаем преследовать. Прием.
— Слышу. Продолжайте преследование, — бросил в микрофон Диспетчер. — Понимаете, Платон Григорьевич, ведь опять подсказка… Опять! Три диска можно стыковать в один! Этого же нам так недоставало! Вот закончить бы нашу последнюю разработку, да вы ведь были на совете?
— Помню, помню.
— Если согласовать компенсаторы, то мы могли бы попробовать спаренный полет…
Диспетчер что-то быстро стал подсчитывать на листке бумаги.
— Вы свободны! — громко сказал Ладожский, входя в кабинет. — Можете лететь на все четыре стороны.
— Вот хорошо, Борис, а то я тут от нетерпения не знал, что и делать. Значит, так, наши идут к Луне на максимальных скоростях. Морж преследует диск, последний рапорт был с Камчатки. А мы сейчас пойдем ему навстречу.
Это произошло сразу же, как только их самолет вышел в космос. Прямо перед собой Платон Григорьевич увидел диск. Он шел с громадной скоростью над сплошным молочно-белым покровом, потом стал на ребро и покатился вокруг земного шара, разбрасывая снопы странных зеленых искр.
— Мне вчера показали книгу, — сказал Диспетчер, — ив книге — цепь. Это вы здорово придумали… Значит, смелость и только смелость, значит, нам кажется все это, — он указал рукой в перчатке на сияющий диск впереди. — А книга «не знает», что кажется нам… Так я понял ваш эксперимент.
— Какой уж тут эксперимент?
— Не скромничайте, Платон Григорьевич. Вам, я уверен, это не далось даром…
— Да, я долго не мог успокоиться…
— Значит, это мираж, направленный мираж… И это мы сейчас проверим.
— Вы идете на таран?
— Да, если он будет нужен…
Диск впереди неожиданно заскользил по вертикали вверх, и Платон Григорьевич откинулся в кресле, почувствовав, как постепенно нарастает ускорение.
— Гусар, я Диспетчер, — заговорил Мельников в микрофон. — Цель вижу ясно. По-видимому, это диск, за которым гонятся Морж и его ребята… Определи мои координаты по локатору. Моя горизонтальная, восемь километров в секунду, скорость по вертикали… А, нет времени…
Таинственное зеленое тело заслонило все вокруг, закрыло собой звезды, простор родной планеты под ногами. Еще мгновение, и яркий свет ударил в глаза Платона Григорьевича. Как в-каком-то гигантском калейдоскопе заметались перед глазами какие-то цветовые пятна, странные дрожащие фигуры.
Платон Григорьевич не сразу пришел в себя. Диспетчер лежал, уткнувшись головой в приборную доску, плечом навалившись на ручку управления. Кабина была наполнена звуками множества голосов.
— Диспетчер, Диспетчер, Диспетчер… Прием… Диспетчер. Прием… — голос Гусара — Диспетчер, держись! — это голос Моржа. — Почему не включаешь компенсатор? Компенсатор почему не включаешь? — это совсем незнакомый голос.
По необыкновенной легкости во всем теле Платон Григорьевич понял, что их самолет находится в состоянии свободного падения. Диспетчер, казалось, не дышал. Платон Григорьевич медленно приподнял его голову, левой рукой переключил передатчик. В кабину вошла тишина.
— Говорит врач… Вы слышите? Говорит врач… С Диспетчером несчастье. Он потерял сознание. Прием…
И тотчас же многоголосое эхо ответило на призыв Платона Григорьевича. Одно слово покрыло все звуки, слово «спокойствие», сказанное голосом Моржа. А самолет продолжал плыть вокруг земного шара, и континенты сменялись океанами, темно-зеленые пятна лесов — снегами Арктики.
— Ничего не трогайте, ни к чему не прикасайтесь! — повторил Морж. — Вы слышите, Платон Григорьевич? Мы придем на помощь, мы вас видим.
И вдруг Платон Григорьевич ощутил легкий толчок. Сквозь окно в полу он увидел блестящий край крыла самолета. Потом к ним присоединились еще несколько самолетов, и теперь Платон Григорьевич заметил, что они начали снижаться, вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее…
Вся группа самолетов опустилась на зеркальную гладь Индийского океана. Кто-то из пилотов, наблюдавший всю операцию со стороны, сказал впоследствии, что все вместе напоминало одну гигантскую «еловую шишку». Но в минуту, когда Платон Григорьевич ощутил, что его самолет мягко покачивается на волне, то погружаясь, то выплывая, он ничего другого не испытал, кроме облегчения.
Стоял штиль, и в кабине самолета было нестерпимо жарко. Рядом вынырнули из воды самолеты группы Моржа. Платон Григорьевич прошел в хвост самолета и хотел было открыть дверь, но, выглянув в окно, увидел, что уровень воды значительно выше двери. Он вернулся в кабину. Диспетчер все еще не приходил в сознание, но дышал глубоко и ровно.
— Платон Григорьевич, — голос в динамике был озабочен. — Платон Григорьевич, от вас все теперь зависит. Слушайте внимательно… Вам нужно включить компенсатор, он включается кнопкой на рычаге управления, синяя кнопка… Нашли?
Платон Григорьевич включил кнопку, и тотчас же самолет стал плавно выходить из воды.
— Так, хорошо, теперь зафиксируйте рукоять, внизу справа должен быть рычаг, — командовал голос. — Смелее, Платон Григорьевич… И можете открывать дверь. Только идите в хвост медленно, не спешите.
Самолет повис на высоте нескольких сантиметров над водой, Платон Григорьевич открыл дверь и прямо перед собой увидел Шелеста. Тот стоял на крыле своего самолета, стремясь рукой достать до открытой двери. Платон Григорьевич протянул ему руку и, когда Шелест прыгнул вперед, с силой потянул его к себе. Самолет сразу наклонился, и ласковая зеленая вода океана хлынула внутрь.
— Это ничего, ничего, — говорил Шелест, закрывая дверь. — Пока компенсатор включен, ничего плохого не случится. А что с Диспетчером? Он жив?
— Да, — ответил Платон Григорьевич, — он в каком-то глубоком обмороке. Нужно поскорее вернуться на базу.
* * *
Диспетчер пришел в себя только назавтра. Он открыл глаза, оживленно заговорил о том, что все идет как нужно, что все хорошо, потом отвернулся к стене.
— Выйдите все, — сказал он. — Кроме Платона Григорьевича.
А когда все вышли, он тихо сказал:
— Платон Григорьевич, пусть никто не знает, но я ничего не вижу.
Платон Григорьевич повернул Диспетчера к себе, снял со стола настольную лампу, приблизил ее к лицу Диспетчера.
— Видите? — спросил он. — Вы видите свет?
— Нет, только тепло, вот здесь ваша лампа? — он протянул руку и указал куда-то в сторону. Сомнений больше не было: Диспетчер ослеп.
РАЗГАДКА
Диспетчер был доставлен в Москву несколько дней спустя после описанных событий. Врачебный консилиум предписал полный покой, а когда Платон Григорьевич отозвал в сторону знакомого профессора-окулиста и прямо спросил, есть ли надежда, тот развел руками и ответил в раздумье:
— Знаете ли, Платон Григорьевич, глазное дно напоминает картину, которая наблюдается при сильных ожогах… При очень сильных ожогах. Правда, мне не нравится изменение цвета в желтом пятне, очень не нравится…
Вынужденное бездействие раздражало Диспетчера. Он не находил себе места, часами говорил по радиотелефону, установленному у него дома. Иногда прилетал кто-нибудь с базы, и тогда Диспетчер, забыв обо всем на свете, погружался в ворох дел, связанных с новым этапом штурма вселенной.
— Ни одного случая встречи с загадочными объектами, — говорил он Платону Григорьевичу. — Ни одного. Они исчезли как сон, будто их и не было…
— Они и были сном, — ответил Платон Григорьевич. — Вспомните цепь.
— Не совсем, не совсем… Тогда, в самолете, я как-то сразу многое почувствовал. И сейчас в моей черепной коробке идет — я это отчетливо ощущаю — какая-то странная работа. Будто проявляется пластинка, на которой масса картин, фактов, аналогий. Придет день, и все это выплывет, я это предвижу, и я еще пригожусь людям, Платон Григорьевич, обязательно пригожусь… Вы не забывайте меня, приходите… Пожалуй, только вам и смогу рассказать все, не ожидая недоверия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Платон Григорьевич! Она ничего не весит! Посмотрите! Неужели что-нибудь с весами?
— Нет, дело не в весах… — Платон Григорьевич медленно поднялся на ноги. — Так как мы определяем удельный вес? Вес тела делим на его объем? Не так ли? А что будет, если вес тела равен нулю и объем его равен нулю? Нуль на нуль — неопределенность получается, не так ли?
— Я ничего не понимаю… Я догадываюсь, что эта пень и есть то главное, ради чего вы приехали к нам, но… почему, почему это так? Ведь вот она, цепь, я держу ее в руках и чувствую ее вес, и в то же время вы правы, она невесома…
— И она полностью лишена объема. Уровень воды в колбе остался тем же… Значит, ее нет… Нет ее…
Платон Григорьевич тяжело сел на стул, взял в руки цепь.
— Что это за книга у вас? — спросил он.
— Словарь, Платон Григорьевич, я тут иногда перевожу в свободное время…
— Раскройте-ка словарь, — попросил он Шаповалова.
— На каком слове?
— Это неважно, на любом.
Шаповалов раскрыл словарь, а Платон Григорьевич положил на открытую страницу цепь. Руки его дрожали.
— Теперь закройте, — сказал он.
Шаповалов закрыл словарь, и тут случилось именно то, чего так ждал Платон Григорьевич. Книга закрылась совершенно плотно, будто внутри ничего не было. Только край цепи выглядывал из нее, казалось приклеенный к срезу книги.
— Теперь откройте, — сказал он.
Цепь вновь появилась, она лежала поверх страницы в том же положении, как и раньше.
— Вот что, товарищ Шаповалов, — сказал Платон Григорьевич. — Пойдите к Диспетчеру с этой книгой и отнесите ему цепь, покажите и расскажите все, что вы сейчас видели… А я пойду к себе, отдохну немного… И скажите Диспетчеру, что можно действовать смелее, много смелее, чем до сих пор.
ВСЕОБЩИЙ ПОИСК
Громкий голос в динамике, скрытом за панелью, разбудил Платона Григорьевича. Он машинально взглянул на часы. Было четыре часа утра.
— Всеобщий поиск объявлен… — звучал в динамике голос Диспетчера. — Всему летному составу базы немедленно выйти в космическое пространство. Повторяю: всеобщий поиск объявлен…
Платон Григорьевич торопливо оделся, взял полотенце и вышел в коридор. Мимо него быстрым шагом прошел широкоплечий пилот в скафандре, снятый шлем он прижимал левой рукой к груди.
Платон Григорьевич отвернул кран и вздрогнул: за окном раздался взрыв необычайной силы. Он прильнул к окну, но сквозь сверкающее морозными узорами стекло ничего нельзя было рассмотреть.
— Это лед взорвали, — сказал кто-то за его спиной. Платон Григорьевич обернулся: в открытой двери стоял Диспетчер.
— Я за вами, Платон Григорьевич, — сказал он. — Хорошо, что вы уже на ногах… Может быть, сегодня все станет окончательно ясным…
— А что случилось? Вы объявили какой-то «всеобщий поиск».
— Да, получили сообщение от группы Могикана. Над Луной повисла целая армада причудливых летательных приборов. Они носятся по всем направлениям, на глазах меняя форму и размеры. Сейчас мы поднимаем в воздух все аппараты нашей базы. Даже экспериментальные машины подводного погружения…
— Ах, вот для чего вы взорвали лед?
Диспетчер подошел к окну, повернул ручку и распахнул окно. В лицо пахнуло морозом, свежестью ночи. Мощные прожекторы освещали черную воду озера, из которой один за другим вылетали стремительные сверкающие силуэты самолетов.
Уже начало светать, когда стали поступать первые сообщения из космоса.
— Не сбавляйте скорости, — говорил Диспетчер в микрофон оптической связи. — Постарайтесь отбить хотя бы одну машину и повести ее к Земле…
— Есть, вас понял, — ответил голос Ушакова, и тотчас же пришло сообщение от Моржа:
— В поле зрения прямо над плавучей базой семь аппаратов. Связываюсь с ракетчиками. Разрешите обстрел.
— Разрешаю, — без колебаний ответил Диспетчер. — Результаты сообщите немедленно.
Через десять минут Морж докладывал:
— Эти аппараты выдержали обстрел. В момент взрыва зарегистрированы маневры в горизонтальной плоскости с громадными скоростями. После разрыва ракет все семь вновь вернулись на свои места. Поднимаю глубоководные скоростные аппараты, включаюсь в поиск.
— А не выйти ли и нам, Платон Григорьевич? — спросил вдруг Диспетчер. — Быть может, в этом есть смысл?
— Да, я согласен… Но кто заменит здесь вас?
— Это легко устроить…
Диспетчер набрал на диске телефона какой-то трехзначный номер. Платон Григорьевич уже знал, что это телефон «местный».
— Гусар, — сказал он, — заменишь меня… Я сейчас также вылетаю.
— Он сейчас зайдет, и мы будем свободны, Платон Григорьевич, свободны, как ветер, как птица, как мысль… — Платон Григорьевич почувствовал, что в перечислении Диспетчера была скрыта какая-то близкая и ему идея, догадка, и помимо воли улыбнулся.
И вдруг в динамике голос Моржа:
— Диспетчер, Диспетчер, прижимаем один аппарат к земле, нас семеро. Идем в скользящем полете над Камчаткой. Аппарат на вид из тонкой прозрачной пластмассы, напоминает три спаренных вместе диска… А, черт, они разъединяются… Два уходят от нас к северу… Ты слышишь, Диспетчер, продолжаем преследовать. Прием.
— Слышу. Продолжайте преследование, — бросил в микрофон Диспетчер. — Понимаете, Платон Григорьевич, ведь опять подсказка… Опять! Три диска можно стыковать в один! Этого же нам так недоставало! Вот закончить бы нашу последнюю разработку, да вы ведь были на совете?
— Помню, помню.
— Если согласовать компенсаторы, то мы могли бы попробовать спаренный полет…
Диспетчер что-то быстро стал подсчитывать на листке бумаги.
— Вы свободны! — громко сказал Ладожский, входя в кабинет. — Можете лететь на все четыре стороны.
— Вот хорошо, Борис, а то я тут от нетерпения не знал, что и делать. Значит, так, наши идут к Луне на максимальных скоростях. Морж преследует диск, последний рапорт был с Камчатки. А мы сейчас пойдем ему навстречу.
Это произошло сразу же, как только их самолет вышел в космос. Прямо перед собой Платон Григорьевич увидел диск. Он шел с громадной скоростью над сплошным молочно-белым покровом, потом стал на ребро и покатился вокруг земного шара, разбрасывая снопы странных зеленых искр.
— Мне вчера показали книгу, — сказал Диспетчер, — ив книге — цепь. Это вы здорово придумали… Значит, смелость и только смелость, значит, нам кажется все это, — он указал рукой в перчатке на сияющий диск впереди. — А книга «не знает», что кажется нам… Так я понял ваш эксперимент.
— Какой уж тут эксперимент?
— Не скромничайте, Платон Григорьевич. Вам, я уверен, это не далось даром…
— Да, я долго не мог успокоиться…
— Значит, это мираж, направленный мираж… И это мы сейчас проверим.
— Вы идете на таран?
— Да, если он будет нужен…
Диск впереди неожиданно заскользил по вертикали вверх, и Платон Григорьевич откинулся в кресле, почувствовав, как постепенно нарастает ускорение.
— Гусар, я Диспетчер, — заговорил Мельников в микрофон. — Цель вижу ясно. По-видимому, это диск, за которым гонятся Морж и его ребята… Определи мои координаты по локатору. Моя горизонтальная, восемь километров в секунду, скорость по вертикали… А, нет времени…
Таинственное зеленое тело заслонило все вокруг, закрыло собой звезды, простор родной планеты под ногами. Еще мгновение, и яркий свет ударил в глаза Платона Григорьевича. Как в-каком-то гигантском калейдоскопе заметались перед глазами какие-то цветовые пятна, странные дрожащие фигуры.
Платон Григорьевич не сразу пришел в себя. Диспетчер лежал, уткнувшись головой в приборную доску, плечом навалившись на ручку управления. Кабина была наполнена звуками множества голосов.
— Диспетчер, Диспетчер, Диспетчер… Прием… Диспетчер. Прием… — голос Гусара — Диспетчер, держись! — это голос Моржа. — Почему не включаешь компенсатор? Компенсатор почему не включаешь? — это совсем незнакомый голос.
По необыкновенной легкости во всем теле Платон Григорьевич понял, что их самолет находится в состоянии свободного падения. Диспетчер, казалось, не дышал. Платон Григорьевич медленно приподнял его голову, левой рукой переключил передатчик. В кабину вошла тишина.
— Говорит врач… Вы слышите? Говорит врач… С Диспетчером несчастье. Он потерял сознание. Прием…
И тотчас же многоголосое эхо ответило на призыв Платона Григорьевича. Одно слово покрыло все звуки, слово «спокойствие», сказанное голосом Моржа. А самолет продолжал плыть вокруг земного шара, и континенты сменялись океанами, темно-зеленые пятна лесов — снегами Арктики.
— Ничего не трогайте, ни к чему не прикасайтесь! — повторил Морж. — Вы слышите, Платон Григорьевич? Мы придем на помощь, мы вас видим.
И вдруг Платон Григорьевич ощутил легкий толчок. Сквозь окно в полу он увидел блестящий край крыла самолета. Потом к ним присоединились еще несколько самолетов, и теперь Платон Григорьевич заметил, что они начали снижаться, вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее…
Вся группа самолетов опустилась на зеркальную гладь Индийского океана. Кто-то из пилотов, наблюдавший всю операцию со стороны, сказал впоследствии, что все вместе напоминало одну гигантскую «еловую шишку». Но в минуту, когда Платон Григорьевич ощутил, что его самолет мягко покачивается на волне, то погружаясь, то выплывая, он ничего другого не испытал, кроме облегчения.
Стоял штиль, и в кабине самолета было нестерпимо жарко. Рядом вынырнули из воды самолеты группы Моржа. Платон Григорьевич прошел в хвост самолета и хотел было открыть дверь, но, выглянув в окно, увидел, что уровень воды значительно выше двери. Он вернулся в кабину. Диспетчер все еще не приходил в сознание, но дышал глубоко и ровно.
— Платон Григорьевич, — голос в динамике был озабочен. — Платон Григорьевич, от вас все теперь зависит. Слушайте внимательно… Вам нужно включить компенсатор, он включается кнопкой на рычаге управления, синяя кнопка… Нашли?
Платон Григорьевич включил кнопку, и тотчас же самолет стал плавно выходить из воды.
— Так, хорошо, теперь зафиксируйте рукоять, внизу справа должен быть рычаг, — командовал голос. — Смелее, Платон Григорьевич… И можете открывать дверь. Только идите в хвост медленно, не спешите.
Самолет повис на высоте нескольких сантиметров над водой, Платон Григорьевич открыл дверь и прямо перед собой увидел Шелеста. Тот стоял на крыле своего самолета, стремясь рукой достать до открытой двери. Платон Григорьевич протянул ему руку и, когда Шелест прыгнул вперед, с силой потянул его к себе. Самолет сразу наклонился, и ласковая зеленая вода океана хлынула внутрь.
— Это ничего, ничего, — говорил Шелест, закрывая дверь. — Пока компенсатор включен, ничего плохого не случится. А что с Диспетчером? Он жив?
— Да, — ответил Платон Григорьевич, — он в каком-то глубоком обмороке. Нужно поскорее вернуться на базу.
* * *
Диспетчер пришел в себя только назавтра. Он открыл глаза, оживленно заговорил о том, что все идет как нужно, что все хорошо, потом отвернулся к стене.
— Выйдите все, — сказал он. — Кроме Платона Григорьевича.
А когда все вышли, он тихо сказал:
— Платон Григорьевич, пусть никто не знает, но я ничего не вижу.
Платон Григорьевич повернул Диспетчера к себе, снял со стола настольную лампу, приблизил ее к лицу Диспетчера.
— Видите? — спросил он. — Вы видите свет?
— Нет, только тепло, вот здесь ваша лампа? — он протянул руку и указал куда-то в сторону. Сомнений больше не было: Диспетчер ослеп.
РАЗГАДКА
Диспетчер был доставлен в Москву несколько дней спустя после описанных событий. Врачебный консилиум предписал полный покой, а когда Платон Григорьевич отозвал в сторону знакомого профессора-окулиста и прямо спросил, есть ли надежда, тот развел руками и ответил в раздумье:
— Знаете ли, Платон Григорьевич, глазное дно напоминает картину, которая наблюдается при сильных ожогах… При очень сильных ожогах. Правда, мне не нравится изменение цвета в желтом пятне, очень не нравится…
Вынужденное бездействие раздражало Диспетчера. Он не находил себе места, часами говорил по радиотелефону, установленному у него дома. Иногда прилетал кто-нибудь с базы, и тогда Диспетчер, забыв обо всем на свете, погружался в ворох дел, связанных с новым этапом штурма вселенной.
— Ни одного случая встречи с загадочными объектами, — говорил он Платону Григорьевичу. — Ни одного. Они исчезли как сон, будто их и не было…
— Они и были сном, — ответил Платон Григорьевич. — Вспомните цепь.
— Не совсем, не совсем… Тогда, в самолете, я как-то сразу многое почувствовал. И сейчас в моей черепной коробке идет — я это отчетливо ощущаю — какая-то странная работа. Будто проявляется пластинка, на которой масса картин, фактов, аналогий. Придет день, и все это выплывет, я это предвижу, и я еще пригожусь людям, Платон Григорьевич, обязательно пригожусь… Вы не забывайте меня, приходите… Пожалуй, только вам и смогу рассказать все, не ожидая недоверия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28