Когда за мной закрылся массивный автоматический люк, я долго не мог уснуть в эту предстартовую ночь. Казалось, Солнечная система осталась далеко позади, невероятно далеко. Словно ее не было вовсе. Минуты протекали как вечность. Лежа без сна, я размышлял: "Неужели на целые десятилетия я запру себя в этой стремительной гробнице!.. Пусть для меня, погруженного в анабиоз, они пролетят как мгновения. А замедление Лорентца? Вернувшись, я все равно не застану в живых ни друзей, ни Лиды — никого из современников. И буду доживать свой век в зоопарке энного тысячелетия, словно ихтиозавр, воскрешенный из небытия? Или вернусь на Землю к настоящим живым стегозаврам и рыбоящерам? Интересно, как в таком случае я протяну миллионы лет, дожидаясь современной мне цивилизации?..
Временами я высокомерно представлял свое возвращение не к допотопным ящерам, а к первобытным предкам, которые непременно сочтут меня богом. А может быть, боги прошлого и впрямь были космонавтами других миров, обогнавшими время? Например, Озирис с его птичьим лицом? Возможно, что он некогда прилетел на Землю с неведомой внегалактической планеты. Я тяжело засыпал, чтобы вновь переживать во сне несуразицу.
Глава пятая. МЫ УХОДИМ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Великий день настал.
Лихорадочно посматриваю на хронометр, висящий в зале Лунного космопорта. Сейчас одиннадцать десять. Через пятьдесят минут — старт. Зал набит битком. Опоздавшие примостились на площадках, лестницах, даже на опорных балках.
Уже было все: бесконечные поздравления, пожелания, советы, тысячи вопросов, на которые невозможно ответить. Прощальная речь Анатолия Кулика, молодого парня с рыжим чубом, бригадира сварщиков тончайших нейтронитных листов.
Принимайте, товарищи астронавты, звездолет! Сделан по всем правилам — по проекту академика Самойлова. Летите хоть в другую Метагалактику или в Антимир [Антимир — область Вселенной, в которой астрономы и физики предполагают наличие звездных систем, состоящих из антивещества, античастиц, антиатомов.]. Не подведет машина! Жаль только, что летят вдвоем… все-таки трудно одним. А то возьмите меня, не пожалеете… не подведу! — Зал смеется, аплодирует. — Вот почетная грамота Всемирного Научно-Технического Совета… Возьмите! Ну, нельзя, так нельзя. Но мы всегда с вами! Шлите вести из центра Галактики!
…Торжественно звучит Гимн Освобожденного Мира. Последние рукопожатия, последние слова.
— Прощайте, друзья… Счастливого путешествия!..
Большинство провожающих спускается вглубь подлунного города, чтобы там, перед телевизионными экранами, наблюдать исторический старт. Ни одна живая душа не уцелеет на поверхности Луны, когда заработает наш гравитонный прожектор: сверхмощные излучения тяжелых электромагнитных квантов испепелят человека в мгновения ока, а чудовищной силы реактивная струя раздавит его в лепешку.
И вот мы остались одни со своим астролетом. Далекие звезды бесстрастно сияют в черном небосводе.
Со звоном захлопывается тяжелый люк. Я сразу включаю астротелевизор и инверсионный проектор. Параболические чаши радиотелескопов, словно насторожившись, повернуты в нашу сторону. Их задача — создать в пространстве узкую зону направленных радиоволн, по которой будет двигаться «Урания» на первом этапе взлета с Луны. После включения гравитонного прожектора они, несомненно, будут разрушены действием реактивного луча.
Над диспетчерской башней вспыхивает огромный красный шар — сигнал старта. Одновременно на экране возникает лицо главного диспетчера.
— Старт!
Корпус астролета содрогнулся. Громоподобно заревели сверхмощные двигатели стартовых тележек. Говорящий автомат монотонным железным голосом начал отсчитывать ускорение:
«Двадцать метров в секунду за секунду… тридцать метров… восемьдесят…»
Рев стартовых двигателей достиг наивысшего напряжения и резко оборвался. Мы отчетливо увидели, как разгонные тележки срываются с края выходной секции эстакады и, кувыркаясь, беспорядочно падают в глубокие ущелья и пропасти южного склона Апеннин. Они сделали свое дело. Вихрем пронеслись под нами котловины лунных цирков, стремительно уменьшаясь с каждой секундой.
Снова возникло лицо диспетчера.
— Переключение! — прокричал он. Это значит, что пора включать гравитонный прожектор. — Прощайте, друзья! Счастливого пути!
Только теперь я ощутил величие минуты. Первая гравитонная ракета уходит в бесконечность. Вот также волновались, должно быть, первые звездоплаватели двести лет тому назад. В памяти всплывает Центральный космодром Титана, крупнейшего спутника Сатурна, колоссальный обелиск, круто вонзающийся в синее небо Сатурновой Луны, и золотые буквы на нем, скупо и строго возвещающие всем будущим поколениям:
"В две тысячи шестидесятом году отсюда стартовала к Альфе Центавра первая в истории человечества межзвездная эскадра «Циолковский». И дальше — славные имена первых звездоплавателей, из которых я помню лишь одно имя: Иван Руссов.
Я осторожно потянул рубильник на себя, и стрелка акцелерографа качнулась вправо. Меня тотчас вдавило в кресло, перехватило дыхание, мертвенный холодок разлился по лицу. Кровь отлила к затылку, губы мгновенно пересохли. Впрочем, это были давно знакомые мне физиологические симптомы при перегрузке.
«Девяносто метров в секунду за секунду… сто двадцать метров…» — бесстрастно отсчитывал автомат.
Самойлов страдальчески морщился: вероятно, ему приходилось тяжелее чем мне. Все-таки я привык к перегрузкам. А Самойлов, насколько мне было известно, участвовал всего лишь в двух-трех экспедициях на заурановые планеты.
— Как там сейчас, на Луне? — обратился я к академику спустя некоторое время.
Петр Михайлович загадочно усмехнулся и стал настраивать инверсионный проектор. На продолговатом экране возник лунный шар, окутанный пыльным мерцающим облаком.
— Что это за туман вокруг Луны? — поразился Я.
Поразмыслив, ученый неуверенно проговорил:
— Вероятно, вихри «Урании» подняли на Луне пыльные бури…
Он оказался прав. Через некоторое время нас нащупал Памирский радиоцентр Земли. Молодой оператор радиоцентра восторженно передавал по мировой радиосети: «В северном полушарии Луны происходят грандиозные явления: бушуют пыльные смерчи невиданной силы! Деформировался весь горный хребет Апеннин! Часть лунных цирков разрушена! Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, будто Луна вот-вот расколется. Из Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты. На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась приливная волна десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было».
— В Академии Тяготения не сумели точно рассчитать последствия взлета «Урании», — тихо заметил Самойлов, прослушав передачу Памирского радиоцентра. — Развязаны силы невероятного могущества… Теперь ясно, что старты следующих гравитонных кораблей необходимо производить подальше от системы Земля-Луна, во всяком случае, не ближе, чем со спутников Сатурна.
Мы не ощущали привычной вибрации астролета, свойственной фотонным ракетам. Бесшумно работал гравитонный двигатель. Ни полыхающих протуберанцев света, характерных для фотонных ракет, ни оглушительного рева ионных кораблей. В реакторе удивительно равномерно распадались гравитоны, выделяя колоссальное количество энергии. В квантовом преобразователе внутригравитонная энергия превращалась в тяжелое электромагнитное излучение высокой частоты. Магнитные поля большой силы отбрасывали излучение на параболоид гравитонного прожектора, который сверхмощным параллельным пучком отражал его в пространство. Из дюзы «Урании» рвался невидимый реактивный луч, создавая тягу в миллионы тонн. Мы могли бы сбить с орбиты любой спутник Юпитера, Сатурна или Урана размером меньше Луны — например, Мимас, Диану, Оберон или Нереиду, — если бы стартовали с них.
Траектория нашего движения совпадала с обычными путями космических кораблей. Яркие немигающие зрачки звезд, казалось, пристально следили за мной с экрана астротелевизора. Блестящий, как серебряный поднос, диск Луны с оспинками кратеров, занимавший вначале пол-экрана, медленно сползал вправо. Все отчетливее вырисовывались на нем резкие изломанные тени гор, а края казались выщербленными. Наконец он исчез. Скорость непрерывно нарастала. В мерцающем овале искателя траектории дрожал маленький силуэт астролета, и карта неба над ним смещалась к орбите Марса. Время отлета было рассчитано так, чтобы пересечь орбиту вблизи планеты. При гигантской мощности гравитонного двигателя притяжением Марса можно было пренебречь, а в Высшем Совете по освоению Космоса хотели, чтобы марсианская научно-исследовательская база наблюдала и в последний раз сфотографировала астролет в движении, прежде чем он умчится в межзвездные дали.
Марс постепенно заполнял весь экран. Пустынная жалкая планета с чахлой растительной жизнью! Года два назад я пробыл здесь только месяц и чуть не умер от скуки. Сизо-фиолетовые и голубоватые лишайники да карликовые деревья по берегам «каналов»… Ученые древних лет были бы страшно разочарованы при виде их.
Не отхожу от экрана. Вот они, знаменитые «каналы» Марса! Я смотрел на них, точно ехал по знакомым местам. Сколько хлопот причинили они в свое время ученым! Сколько бумаги исписали безвестные ныне авторы фантастических романов! Людей прошлых эпох больше всего смущало то обстоятельство, что «каналы» расположены в меридиональном направлении, наиболее удобном для стока вод со снеговых шапок полюсов. Умея в то время соединять лишь близкие русла рек и прорезать неширокие перешейки, они, унижая род человеческий, населили красную планету умнейшими существами с головами больше туловища и конечностями-щупальцами. И в подобных вот марсианок влюблялись их герои. Бр-р-р!… Я вспомнил Лиду, ее красивые руки, маленькие сильные кисти.
Восторженным сердцам наших предков были милее самые сногсшибательные гипотезы, нежели нормальные умозаключения. Куда проще было бы сообразить, что раз уж каналы расположены сообразно суточному вращению Марса, то устроены они самой природой — самым незатейливым и мудрым фокусником.
Из задумчивости меня вывели резкие повторяющиеся радиосигналы: сотрудники марсианской базы посылали нам прощальный привет. Я торопливо повернул рукоятку резкости. Очертания планеты на экране померкли, зато появилось лицо молодого человека с рыжеватыми усиками. Я тотчас узнал его: однокурсник по Академии Звездоплавания Володя Сквиров, отличный партнер по шахматам и отчаянный выдумщик. Из любой туристкой прогулки (еще в студенческие годы) он возвращался начиненный историями о схватках с медведем, или о том, как он ловил за хвост барса в Восточных Саянах, или о нависших скалах, бездонных пропастях и охотничьих тропах. Где он все это выкапывал на нашей исхоженной милой Земле, ума не приложу!
Сейчас он улыбался и размахивал руками, точно встреча произошла на улице.
Какие новые небылицы привезет он с Марса? Кому их теперь будет рассказывать? Мне взгрустнулось. Никогда больше не встречусь с ним, а может быть, и вовсе не вернусь на нашу маленькую уютную Землю.
— Прощай, Володя! — крикнул я.
— Прощай, друг! — как эхо, откликнулся он.
Впервые я увидел, как помрачнело его открытое веселое лицо.
После Марса траектория «Урании» резко искривилась: мы пошли выше плоскости эклиптики [Эклиптика — плоскость, в которой движутся планеты и астероиды вокруг Солнца.], чтобы избежать неприятного пояса астероидов и нежелательных встреч с этими космическими снарядами. Могучая сила все убыстряла движение «Урании». Я включил указатель скорости.
«Девяносто тысяч километров в секунду», — доложил автомат монотонным голосом.
***
Оказывается, Петр Михайлович ведет дневник! Я узнал об этом только вчера, случайно наткнувшись на раскрытый блокнот академика, забытый им среди книг в нашей библиотеке. Мой взгляд невольно остановился на ровных строчках.
"…Марс остался далеко позади. На экранах астротелевизора быстро уменьшается его огромная вогнутая чаша, на глазах превращаясь в чайное блюдечко. Через пять минут Марс уже не больше копейки. Виктор сидит у штурманского пульта и сосредоточенно смотрит на акцелерограф. Штурман нравится мне все больше и больше. Выбор спутника по величайшему из путешествий был правильным.
— Смотрите, как нарастает ускорение! — воскликнул Виктор. — Каждую секунду мы увеличиваем скорость на один километр в секунду. Никогда еще я таким темпом не набирал ускорения!
Видно, что он восхищен высокими качествами гравитонного корабля, а ведь он не новичок в межзвездных путешествиях.
— Стократная перегрузка, — заметил я. — Сейчас каждый из нас весит семь-восемь тонн!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Временами я высокомерно представлял свое возвращение не к допотопным ящерам, а к первобытным предкам, которые непременно сочтут меня богом. А может быть, боги прошлого и впрямь были космонавтами других миров, обогнавшими время? Например, Озирис с его птичьим лицом? Возможно, что он некогда прилетел на Землю с неведомой внегалактической планеты. Я тяжело засыпал, чтобы вновь переживать во сне несуразицу.
Глава пятая. МЫ УХОДИМ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Великий день настал.
Лихорадочно посматриваю на хронометр, висящий в зале Лунного космопорта. Сейчас одиннадцать десять. Через пятьдесят минут — старт. Зал набит битком. Опоздавшие примостились на площадках, лестницах, даже на опорных балках.
Уже было все: бесконечные поздравления, пожелания, советы, тысячи вопросов, на которые невозможно ответить. Прощальная речь Анатолия Кулика, молодого парня с рыжим чубом, бригадира сварщиков тончайших нейтронитных листов.
Принимайте, товарищи астронавты, звездолет! Сделан по всем правилам — по проекту академика Самойлова. Летите хоть в другую Метагалактику или в Антимир [Антимир — область Вселенной, в которой астрономы и физики предполагают наличие звездных систем, состоящих из антивещества, античастиц, антиатомов.]. Не подведет машина! Жаль только, что летят вдвоем… все-таки трудно одним. А то возьмите меня, не пожалеете… не подведу! — Зал смеется, аплодирует. — Вот почетная грамота Всемирного Научно-Технического Совета… Возьмите! Ну, нельзя, так нельзя. Но мы всегда с вами! Шлите вести из центра Галактики!
…Торжественно звучит Гимн Освобожденного Мира. Последние рукопожатия, последние слова.
— Прощайте, друзья… Счастливого путешествия!..
Большинство провожающих спускается вглубь подлунного города, чтобы там, перед телевизионными экранами, наблюдать исторический старт. Ни одна живая душа не уцелеет на поверхности Луны, когда заработает наш гравитонный прожектор: сверхмощные излучения тяжелых электромагнитных квантов испепелят человека в мгновения ока, а чудовищной силы реактивная струя раздавит его в лепешку.
И вот мы остались одни со своим астролетом. Далекие звезды бесстрастно сияют в черном небосводе.
Со звоном захлопывается тяжелый люк. Я сразу включаю астротелевизор и инверсионный проектор. Параболические чаши радиотелескопов, словно насторожившись, повернуты в нашу сторону. Их задача — создать в пространстве узкую зону направленных радиоволн, по которой будет двигаться «Урания» на первом этапе взлета с Луны. После включения гравитонного прожектора они, несомненно, будут разрушены действием реактивного луча.
Над диспетчерской башней вспыхивает огромный красный шар — сигнал старта. Одновременно на экране возникает лицо главного диспетчера.
— Старт!
Корпус астролета содрогнулся. Громоподобно заревели сверхмощные двигатели стартовых тележек. Говорящий автомат монотонным железным голосом начал отсчитывать ускорение:
«Двадцать метров в секунду за секунду… тридцать метров… восемьдесят…»
Рев стартовых двигателей достиг наивысшего напряжения и резко оборвался. Мы отчетливо увидели, как разгонные тележки срываются с края выходной секции эстакады и, кувыркаясь, беспорядочно падают в глубокие ущелья и пропасти южного склона Апеннин. Они сделали свое дело. Вихрем пронеслись под нами котловины лунных цирков, стремительно уменьшаясь с каждой секундой.
Снова возникло лицо диспетчера.
— Переключение! — прокричал он. Это значит, что пора включать гравитонный прожектор. — Прощайте, друзья! Счастливого пути!
Только теперь я ощутил величие минуты. Первая гравитонная ракета уходит в бесконечность. Вот также волновались, должно быть, первые звездоплаватели двести лет тому назад. В памяти всплывает Центральный космодром Титана, крупнейшего спутника Сатурна, колоссальный обелиск, круто вонзающийся в синее небо Сатурновой Луны, и золотые буквы на нем, скупо и строго возвещающие всем будущим поколениям:
"В две тысячи шестидесятом году отсюда стартовала к Альфе Центавра первая в истории человечества межзвездная эскадра «Циолковский». И дальше — славные имена первых звездоплавателей, из которых я помню лишь одно имя: Иван Руссов.
Я осторожно потянул рубильник на себя, и стрелка акцелерографа качнулась вправо. Меня тотчас вдавило в кресло, перехватило дыхание, мертвенный холодок разлился по лицу. Кровь отлила к затылку, губы мгновенно пересохли. Впрочем, это были давно знакомые мне физиологические симптомы при перегрузке.
«Девяносто метров в секунду за секунду… сто двадцать метров…» — бесстрастно отсчитывал автомат.
Самойлов страдальчески морщился: вероятно, ему приходилось тяжелее чем мне. Все-таки я привык к перегрузкам. А Самойлов, насколько мне было известно, участвовал всего лишь в двух-трех экспедициях на заурановые планеты.
— Как там сейчас, на Луне? — обратился я к академику спустя некоторое время.
Петр Михайлович загадочно усмехнулся и стал настраивать инверсионный проектор. На продолговатом экране возник лунный шар, окутанный пыльным мерцающим облаком.
— Что это за туман вокруг Луны? — поразился Я.
Поразмыслив, ученый неуверенно проговорил:
— Вероятно, вихри «Урании» подняли на Луне пыльные бури…
Он оказался прав. Через некоторое время нас нащупал Памирский радиоцентр Земли. Молодой оператор радиоцентра восторженно передавал по мировой радиосети: «В северном полушарии Луны происходят грандиозные явления: бушуют пыльные смерчи невиданной силы! Деформировался весь горный хребет Апеннин! Часть лунных цирков разрушена! Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, будто Луна вот-вот расколется. Из Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты. На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась приливная волна десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было».
— В Академии Тяготения не сумели точно рассчитать последствия взлета «Урании», — тихо заметил Самойлов, прослушав передачу Памирского радиоцентра. — Развязаны силы невероятного могущества… Теперь ясно, что старты следующих гравитонных кораблей необходимо производить подальше от системы Земля-Луна, во всяком случае, не ближе, чем со спутников Сатурна.
Мы не ощущали привычной вибрации астролета, свойственной фотонным ракетам. Бесшумно работал гравитонный двигатель. Ни полыхающих протуберанцев света, характерных для фотонных ракет, ни оглушительного рева ионных кораблей. В реакторе удивительно равномерно распадались гравитоны, выделяя колоссальное количество энергии. В квантовом преобразователе внутригравитонная энергия превращалась в тяжелое электромагнитное излучение высокой частоты. Магнитные поля большой силы отбрасывали излучение на параболоид гравитонного прожектора, который сверхмощным параллельным пучком отражал его в пространство. Из дюзы «Урании» рвался невидимый реактивный луч, создавая тягу в миллионы тонн. Мы могли бы сбить с орбиты любой спутник Юпитера, Сатурна или Урана размером меньше Луны — например, Мимас, Диану, Оберон или Нереиду, — если бы стартовали с них.
Траектория нашего движения совпадала с обычными путями космических кораблей. Яркие немигающие зрачки звезд, казалось, пристально следили за мной с экрана астротелевизора. Блестящий, как серебряный поднос, диск Луны с оспинками кратеров, занимавший вначале пол-экрана, медленно сползал вправо. Все отчетливее вырисовывались на нем резкие изломанные тени гор, а края казались выщербленными. Наконец он исчез. Скорость непрерывно нарастала. В мерцающем овале искателя траектории дрожал маленький силуэт астролета, и карта неба над ним смещалась к орбите Марса. Время отлета было рассчитано так, чтобы пересечь орбиту вблизи планеты. При гигантской мощности гравитонного двигателя притяжением Марса можно было пренебречь, а в Высшем Совете по освоению Космоса хотели, чтобы марсианская научно-исследовательская база наблюдала и в последний раз сфотографировала астролет в движении, прежде чем он умчится в межзвездные дали.
Марс постепенно заполнял весь экран. Пустынная жалкая планета с чахлой растительной жизнью! Года два назад я пробыл здесь только месяц и чуть не умер от скуки. Сизо-фиолетовые и голубоватые лишайники да карликовые деревья по берегам «каналов»… Ученые древних лет были бы страшно разочарованы при виде их.
Не отхожу от экрана. Вот они, знаменитые «каналы» Марса! Я смотрел на них, точно ехал по знакомым местам. Сколько хлопот причинили они в свое время ученым! Сколько бумаги исписали безвестные ныне авторы фантастических романов! Людей прошлых эпох больше всего смущало то обстоятельство, что «каналы» расположены в меридиональном направлении, наиболее удобном для стока вод со снеговых шапок полюсов. Умея в то время соединять лишь близкие русла рек и прорезать неширокие перешейки, они, унижая род человеческий, населили красную планету умнейшими существами с головами больше туловища и конечностями-щупальцами. И в подобных вот марсианок влюблялись их герои. Бр-р-р!… Я вспомнил Лиду, ее красивые руки, маленькие сильные кисти.
Восторженным сердцам наших предков были милее самые сногсшибательные гипотезы, нежели нормальные умозаключения. Куда проще было бы сообразить, что раз уж каналы расположены сообразно суточному вращению Марса, то устроены они самой природой — самым незатейливым и мудрым фокусником.
Из задумчивости меня вывели резкие повторяющиеся радиосигналы: сотрудники марсианской базы посылали нам прощальный привет. Я торопливо повернул рукоятку резкости. Очертания планеты на экране померкли, зато появилось лицо молодого человека с рыжеватыми усиками. Я тотчас узнал его: однокурсник по Академии Звездоплавания Володя Сквиров, отличный партнер по шахматам и отчаянный выдумщик. Из любой туристкой прогулки (еще в студенческие годы) он возвращался начиненный историями о схватках с медведем, или о том, как он ловил за хвост барса в Восточных Саянах, или о нависших скалах, бездонных пропастях и охотничьих тропах. Где он все это выкапывал на нашей исхоженной милой Земле, ума не приложу!
Сейчас он улыбался и размахивал руками, точно встреча произошла на улице.
Какие новые небылицы привезет он с Марса? Кому их теперь будет рассказывать? Мне взгрустнулось. Никогда больше не встречусь с ним, а может быть, и вовсе не вернусь на нашу маленькую уютную Землю.
— Прощай, Володя! — крикнул я.
— Прощай, друг! — как эхо, откликнулся он.
Впервые я увидел, как помрачнело его открытое веселое лицо.
После Марса траектория «Урании» резко искривилась: мы пошли выше плоскости эклиптики [Эклиптика — плоскость, в которой движутся планеты и астероиды вокруг Солнца.], чтобы избежать неприятного пояса астероидов и нежелательных встреч с этими космическими снарядами. Могучая сила все убыстряла движение «Урании». Я включил указатель скорости.
«Девяносто тысяч километров в секунду», — доложил автомат монотонным голосом.
***
Оказывается, Петр Михайлович ведет дневник! Я узнал об этом только вчера, случайно наткнувшись на раскрытый блокнот академика, забытый им среди книг в нашей библиотеке. Мой взгляд невольно остановился на ровных строчках.
"…Марс остался далеко позади. На экранах астротелевизора быстро уменьшается его огромная вогнутая чаша, на глазах превращаясь в чайное блюдечко. Через пять минут Марс уже не больше копейки. Виктор сидит у штурманского пульта и сосредоточенно смотрит на акцелерограф. Штурман нравится мне все больше и больше. Выбор спутника по величайшему из путешествий был правильным.
— Смотрите, как нарастает ускорение! — воскликнул Виктор. — Каждую секунду мы увеличиваем скорость на один километр в секунду. Никогда еще я таким темпом не набирал ускорения!
Видно, что он восхищен высокими качествами гравитонного корабля, а ведь он не новичок в межзвездных путешествиях.
— Стократная перегрузка, — заметил я. — Сейчас каждый из нас весит семь-восемь тонн!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39