С озабоченным видом врачи ворвались в их дом, а Вайлит со сна никак не могла понять, что же случилось? Когда, наконец, разобрались, в чем деле, Андрею было не до смеха. Красный, даже пунцовый, смотрел он на хохочущую братию в белых халатах, а Вайлит кусала губы, чтобы не рассмеяться вместе с ними!
— Да, — протянул Андрей, — со мной тоже было.
— Что? Тоже после этого? — Билл выразительно Щёлкнул себя по горлу.
— Да нет, иначе… — не стал распространяться Андрей.
Обе женщины весело болтали за столиком. Увидев подходивших мужчин, Вайлит нажала кнопку исполнения заказа и стала доставать из шкафчика закуски и приборы. На некоторое время за столом воцарилось молчание.
— У меня сегодня был интереснейший случай, — сказала Эстелла, жена Большого Билла. — Девочки эти, нашей новой соседки, пошли в школу. И стали звать Эйби — «мисса». А та никак не могла понять, что это такое. Пришлось самой вмешиваться и срочно вводить коррективы. Получилось хорошо, девочка ничего не заметила.
— Эйби — программа для обучения. Самая первая, — объяснила Вайлит Андрею.
— Ну да, — подтвердила Эстелла. — Она учитывает все реакции ребёнка. И вдруг что-то новое. Давно уже такого не было. Собственно, за все время работы у меня первый такой случай.
— Молодец! — похвалил жену Билл. — Ты отлично справилась.
— Да. Хорошо, что это случилось в первый день занятий, когда операторы особенно внимательны. А то могла бы и прозевать.
Постепенно обед подошёл к концу.
— Вы опять в мастерскую? — спросила Эстелла.
— Нам ещё часа на три—четыре работы.
— Ладно. А мы пока пойдём, поможем девочкам в поле. Откуда-то взялись жуки. Объедают листву начисто. Просто кружево какое-то получается. Раньше таких не было. И тетрагоны их не едят.
— Новая разновидность, наверное, — сказал Билл.
— Вам же привезут с Земли птиц, — возразил Андрей.
— Это будет, лет через двадцать, не скоро, — сказал Большой Билл. — А Тюка приходится бороться так. Это Терра нам мстит, что мы так легкомысленно нарушили биологическое равновесие. Ну, пошли, девушки! Мы, когда кончим свою работу, тоже придём на поле.
6
Энн и Бесс, захлёбываясь и перебивая друг друга, рассказывали Джейн и Теодору свои впечатления от первого школьного дня:
— Эйлин — такая прелесть!
— Моя Ненси ничуть не хуже!
— А лучше всех Эйби. Она такая красивая!
— И добрая!
— А мне Эйби показывала про трех поросят!
— И мне показывала. И ещё про утёнка по имени Уолтер.
— А ещё мы играли в «поросёночка»…
— А как это? — еле сумел вставить Теодор.
— А это когда все берутся за руки, а один в кругу… Вес говорят:
— «Поросёночек сказал», — продолжила Бесс.
— Не перебивай, Бесси! А кто в кругу — говорит:
— «Кукурузки бы достать», — снова перебила Бесс.
— Мама, ну что она все время перебивает?
— Ей же тоже хочется рассказать, Энни, — сказала Джейн, — А что ещё вы делали?
— А ещё мы играли в загадки. Каждый придумывал загадку, а все остальные отгадывали. А Энни такую загадку придумала, никто не мог отгадать, даже Эйлин. Она сказала…
— Бесси! Не надо! Я сама скажу. Один хвостик и никаких лапок. Что это?
Глядя на торжествующее лицо дочери, Джейн спросила:
— Змея, наверное?
Обе девочки довольно засмеялись:
— А вот и нет! А вот и нет! Это — листик.
— А в следующий раз мы рассказывали сказки. И мы рассказали про рукавичку. Помнишь, нам дядя Тойво рассказывал? Как девочка потеряла рукавичку, а в ней поселились звери?
— А Ненси сказала: «Давайте играть в рукавичку!» Все стали в круг, это была рукавичка. И я прибежала и спросила: «Домик, домик, кто есть в доме?» Я была Энни-маус. И вошла в круг.
— А я была Бесси-фрогги. Я тоже прибежала и спросила. А Энн ответила:
— Я — Энни-маус. А ты кто?
— А потом прибежал зайчик — мальчик и…
— И мальчик-лисичка…
— И девочка-белочка…
— А потом пришёл большой мальчик и заревел страшным голосом…
— И надавил на круг. И все попадали. И…
— Всем было страшно весело!
— Что же вы, все время только играли? — спросил Теодор.
— Нет, Эйби показала мне, как писать слово «мама»…
— И мне тоже… И как на палочках считать показывала…
— И мне показывала…
— А почему плакала эта большая девочка, Эйлин? — спросила Джейн.
— Как же ей не плакать? — удивилась Бесс. — Все дети уже пришли, а её никто в сестрички не выбрал! Она думала, что её уже никто не возьмёт…
— А Ненси говорила, — вставила Энн, — что про поросят можно и дома смотреть… Папа, покажи нам.
К просьбам Энн присоединилась и Бесс. Теодор не знал, как это сделать, и ему пришлось бежать к соседям за консультацией. Через некоторое время он вернулся и стал набирать вызов библиотеки. Они посмотрели «про поросят», и «про утёнка по имени Уолтер», и ещё множество других историй. Взрослые смотрели все это даже, наверное, с большим удовольствием чем дети. Только поздно ночью Джейн сумела уложить все своё семейство. Да и то, девочки долго ещё смеялись и всхлипывали во сне.
7
Приход ночи они всегда встречали на веранде. Это уже стало их семейной традицией. Андрея все время удивлял этот резкий переход от света дня к абсолютной черноте ночи. Только что, казалось светила Гелис, и вдруг — вокруг все стало чёрным. Он знал, что и на Земле, в тропическом поясе, происходит тоже самое, а вот удивлялся каждый раз снова, И каждый вечер. Андрей рассказывал Вайлит о длинных сумерках его родной Украины или белых ночах Ленинграда. И сегодня все шло как обычно, как вдруг откуда-то из темноты раздался голос:
— Скажите, пожалуйста, не здесь ли живёт Эндрю-космонавт?
Андрей сбежал по ступенькам и просто влетел в объятия улыбающегося Каури. Некоторое время друзья простояли на тротуаре, хлопая друг друга по плечу, обнимались и издавали неопределённые возгласы. Наконец, вмешалась Вайлит:
— Андрей, — она всегда называла мужа его русским именем, зная, что это ему приятно, — ну, что ты держишь человека на улице? Заходите в дом.
— Вайлит, познакомься, это — Каури!
— Страшно рада! Я так много слышала о вас. И не только от него, — она указала на Андрея. — Наш сосед. Большой Билл и его жена прожужжали нам все уши. И все Каури, да Каури… Так что о ваших подвигах мы наслышаны…
— Какие там подвиги, — засмущался Каури. Вайлит поняла, что его даже покоробил её тон, и срочно скрылась на кухне. Друзья уселись на веранде.
— Рассказывай немедленно! — с ножом к горлу пристал Андрей. — Я уже сто лет не видел никого из своих. Как там «Пасионарии»? Как ребята? Ты сам? Ингрид?
— Подожди! — замахал руками Каури. — Не все сразу. У озера был вчера, залетал по дороге сюда. На «Пасионарии» пусто. Все в разъезде. Дюма организовал экспедицию на Южный Материк. Его интересует аборигенный животный мир. Л там он ещё не нарушен вмешательством людей. Мванза, Лемма, Ндоло — со мной, на плантациях. Ингрид тоже, Мванза и Ока — поженились, да ты, наверное, это знаешь?
— Знать — не знал, но не удивляюсь: они все время были вместе.
— Конечно, чуть не с самого начала… Остальные, если не со мной, то болтаются где-нибудь в ваших посёлках. Здешние девчонки просто разрывают их на части…
— Я думаю! — засмеялся Андрей. — Такой генетический код!
— Вот-вот! Тойво женился на местной, и Сурен… Тоже где-то устроились, как и ты…
— А скоро Дюма думает отправляться на Землю? И кто с ним полетит?
— Пока неизвестно… Может полгода, может раньше… Из наших возвращаться будет мало кто. Герман, Френк, Юсика… Кажется, и все… Здешних полетит несколько человек… Слепой Джо-скрипач с женой, мы его избрали нашим представителем в Совет Наций, от плантаций. — Он постеснялся назвать папуасов так, как они сами называли — «народ Каури». — И от вас тоже полетят двое, один — в Совет Объединённого Человечества, от всей планеты, другой — в Совет Наций, от терриан. Ну, и ещё несколько человек, желающих…
На веранде появилась Вайлит:
— Хватит тебе, Андрей. Не мучай человека. Вы же, наверное, есть хотите? У нас есть пословица: сколько языком не щёлкай, тетрагон все равно жука ищет.
Каури засмеялся:
— Террианский аналог земной пословицы: соловья баснями не кормят!
— Точно! Так, вы пойдёте на кухню, или вам сюда принести?
— Сюда? — Андрей огляделся вокруг. — Можно и сюда… А лучше мы пойдём на кухню. Все равно надо идти руки мыть… А Каури, наверное, захочет и душ принять с дороги. Так?
— Честно говоря, с удовольствием!
— Ну и хорошо. Пойдём, я покажу тебе, куда идти, а Вайлит даст свежее полотенце.
8
Ночь опустилась на Литл-Вилидж и принесла с собой прохладу. Наступило самое приятное время суток. Почти все население посёлка выбралось из душных комнат на веранды, террасы и просто в садики, под деревья. Там и сям сквозь листву пробивались лучи света, и даже из тех домов, где все окна были тёмными, доносился тихий говор сумерничающих людей. Только детей почти не было слышно: младшее поколение повсеместно уже улеглось спать. Издалека доносились приглушённые звуки музыки: это в парке веселилась молодёжь.
Герберт Этвуд неторопливо шёл по асфальтированной дорожке. Он и сам не мог бы толком объяснить, что заставило его выйти из дома. То ли бесконечное брюзжание стариков, которые никак не могли привыкнуть к новой обстановке и все возвращались к воспоминаниям о потерянных плантациях, то ли чувство неудовлетворённости — и одиночества, овладевшее им за последнее время. Оно, это чувство, вызывалось тем, что он никак не мог втянуться в жизнь этого маленького посёлка. Никто ничего ему не говорил, никто ни о чем не спрашивал, никто не заставлял что-либо делать. Он как бы существовал вне всех этих людей. Вдруг оказалось, что он ничего не знает о жизни. Люди вокруг что-то делали, куда-то спешили… Он же все своё время делил между ничегонеделанием и посещениями Дома Питания. Несколько раз он пытался прийти в парк, но и там не мог избавиться от этого гнетущего чувства одиночества. Однажды попробовал выйти в поле, но не смог найти себе дела: вся эта техника, машины, которые выполняли сложные работы, только пугала его. Да ещё старики, вспоминая заветы первого Джошуа, только и говорили о том, что все эти люди впали в смертный грех.
И старики Этвуды, да и Говард — старший брат Герберта — только и говорили о прежней жизни. Тысячу раз перебирались воспоминания о празднествах на той или иной плантации, вспоминались перипетии того или иного события Большой Реки. Герберт же чувствовал, что возврата не будет. Что нельзя жить уже только старыми воспоминаниями. Всем своим существом он тянулся к этой новой жизни. И, в то же время, вся старая жизнь тянула его назад. Вот это чувство раздвоенности и выгоняло его из дома. Он уже не мог слушать бесконечные разговоры «о кружевах мисс Оттилии» или «о достоинствах повара Пендергастов». И в то же время у него не было точек соприкосновения с новыми для него людьми. На площадке, где веселилась молодёжь, поначалу встретили его хорошо. Но очень скоро он убедился, что ему просто не о чем говорить с этими симпатичными ребятами и девушками. Как только они узнавали, что он «ничего не делает», — интерес к нему сразу же пропадал.
Вот так, погруженный в свои мысли обо всем сразу и ни о чем конкретном, он вдруг на повороте тропинки, что называется «лоб в лоб» столкнулся с незнакомой девушкой. Она несла перед собой большую коробку, несколько ограничивавшую ей видимость.
Толчок получился довольно сильный, коробка выпала из рук девушки, и её содержимое рассыпалось по асфальту. В первый момент оба испытали чувство неловкости и удивления от неожиданности столкновения. Потом начались взаимные извинения. Каждый принимал вину на себя. И только теперь оба заметили, что Герберт все время держит руку девушки: во время столкновения он инстинктивно подхватил её. Оба смутились ещё больше, и девушка немного раздражённым движением высвободила свою руку.
— Как же теперь собрать все это? — она смотрела на рассыпанные по асфальту мелкие кристаллики.
Ни слова не говоря, Герберт наклонился, поставил коробку, лежавшую на боку, и стал по одному собирать кристаллики. Хотя место столкновения и находилось недалеко от одного из домиков, из окон которого лился свет, но освещено оно было очень слабо, и кристаллики приходилось собирать в основном на ощупь. Очень скоро ноги Герберта затекли, и он присел на корточки. Девушка, в такой же позиции, также шарила пальцами по асфальту. Несколько раз их руки встретились в темноте, раз или два они даже стукнулись лбами. Постепенно чувство обоюдной неловкости прошло. А когда работа подошла к концу, они уже оба весело смеялись собственной неловкости. Давно уже все кристаллики оказались в коробке, а они все ещё шарили и шарили в темноте, и обоим не хотелось прерывать это занятие.
Наконец, девушка сказала:
— Кажется, больше нет.
В голосе её промелькнула едва уловимая нотка сожаления. Затем попыталась выпрямиться и покачнулась. Герберт снова подхватил её под руку, помог выпрямиться и поднялся сам.
— А что это у вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Да, — протянул Андрей, — со мной тоже было.
— Что? Тоже после этого? — Билл выразительно Щёлкнул себя по горлу.
— Да нет, иначе… — не стал распространяться Андрей.
Обе женщины весело болтали за столиком. Увидев подходивших мужчин, Вайлит нажала кнопку исполнения заказа и стала доставать из шкафчика закуски и приборы. На некоторое время за столом воцарилось молчание.
— У меня сегодня был интереснейший случай, — сказала Эстелла, жена Большого Билла. — Девочки эти, нашей новой соседки, пошли в школу. И стали звать Эйби — «мисса». А та никак не могла понять, что это такое. Пришлось самой вмешиваться и срочно вводить коррективы. Получилось хорошо, девочка ничего не заметила.
— Эйби — программа для обучения. Самая первая, — объяснила Вайлит Андрею.
— Ну да, — подтвердила Эстелла. — Она учитывает все реакции ребёнка. И вдруг что-то новое. Давно уже такого не было. Собственно, за все время работы у меня первый такой случай.
— Молодец! — похвалил жену Билл. — Ты отлично справилась.
— Да. Хорошо, что это случилось в первый день занятий, когда операторы особенно внимательны. А то могла бы и прозевать.
Постепенно обед подошёл к концу.
— Вы опять в мастерскую? — спросила Эстелла.
— Нам ещё часа на три—четыре работы.
— Ладно. А мы пока пойдём, поможем девочкам в поле. Откуда-то взялись жуки. Объедают листву начисто. Просто кружево какое-то получается. Раньше таких не было. И тетрагоны их не едят.
— Новая разновидность, наверное, — сказал Билл.
— Вам же привезут с Земли птиц, — возразил Андрей.
— Это будет, лет через двадцать, не скоро, — сказал Большой Билл. — А Тюка приходится бороться так. Это Терра нам мстит, что мы так легкомысленно нарушили биологическое равновесие. Ну, пошли, девушки! Мы, когда кончим свою работу, тоже придём на поле.
6
Энн и Бесс, захлёбываясь и перебивая друг друга, рассказывали Джейн и Теодору свои впечатления от первого школьного дня:
— Эйлин — такая прелесть!
— Моя Ненси ничуть не хуже!
— А лучше всех Эйби. Она такая красивая!
— И добрая!
— А мне Эйби показывала про трех поросят!
— И мне показывала. И ещё про утёнка по имени Уолтер.
— А ещё мы играли в «поросёночка»…
— А как это? — еле сумел вставить Теодор.
— А это когда все берутся за руки, а один в кругу… Вес говорят:
— «Поросёночек сказал», — продолжила Бесс.
— Не перебивай, Бесси! А кто в кругу — говорит:
— «Кукурузки бы достать», — снова перебила Бесс.
— Мама, ну что она все время перебивает?
— Ей же тоже хочется рассказать, Энни, — сказала Джейн, — А что ещё вы делали?
— А ещё мы играли в загадки. Каждый придумывал загадку, а все остальные отгадывали. А Энни такую загадку придумала, никто не мог отгадать, даже Эйлин. Она сказала…
— Бесси! Не надо! Я сама скажу. Один хвостик и никаких лапок. Что это?
Глядя на торжествующее лицо дочери, Джейн спросила:
— Змея, наверное?
Обе девочки довольно засмеялись:
— А вот и нет! А вот и нет! Это — листик.
— А в следующий раз мы рассказывали сказки. И мы рассказали про рукавичку. Помнишь, нам дядя Тойво рассказывал? Как девочка потеряла рукавичку, а в ней поселились звери?
— А Ненси сказала: «Давайте играть в рукавичку!» Все стали в круг, это была рукавичка. И я прибежала и спросила: «Домик, домик, кто есть в доме?» Я была Энни-маус. И вошла в круг.
— А я была Бесси-фрогги. Я тоже прибежала и спросила. А Энн ответила:
— Я — Энни-маус. А ты кто?
— А потом прибежал зайчик — мальчик и…
— И мальчик-лисичка…
— И девочка-белочка…
— А потом пришёл большой мальчик и заревел страшным голосом…
— И надавил на круг. И все попадали. И…
— Всем было страшно весело!
— Что же вы, все время только играли? — спросил Теодор.
— Нет, Эйби показала мне, как писать слово «мама»…
— И мне тоже… И как на палочках считать показывала…
— И мне показывала…
— А почему плакала эта большая девочка, Эйлин? — спросила Джейн.
— Как же ей не плакать? — удивилась Бесс. — Все дети уже пришли, а её никто в сестрички не выбрал! Она думала, что её уже никто не возьмёт…
— А Ненси говорила, — вставила Энн, — что про поросят можно и дома смотреть… Папа, покажи нам.
К просьбам Энн присоединилась и Бесс. Теодор не знал, как это сделать, и ему пришлось бежать к соседям за консультацией. Через некоторое время он вернулся и стал набирать вызов библиотеки. Они посмотрели «про поросят», и «про утёнка по имени Уолтер», и ещё множество других историй. Взрослые смотрели все это даже, наверное, с большим удовольствием чем дети. Только поздно ночью Джейн сумела уложить все своё семейство. Да и то, девочки долго ещё смеялись и всхлипывали во сне.
7
Приход ночи они всегда встречали на веранде. Это уже стало их семейной традицией. Андрея все время удивлял этот резкий переход от света дня к абсолютной черноте ночи. Только что, казалось светила Гелис, и вдруг — вокруг все стало чёрным. Он знал, что и на Земле, в тропическом поясе, происходит тоже самое, а вот удивлялся каждый раз снова, И каждый вечер. Андрей рассказывал Вайлит о длинных сумерках его родной Украины или белых ночах Ленинграда. И сегодня все шло как обычно, как вдруг откуда-то из темноты раздался голос:
— Скажите, пожалуйста, не здесь ли живёт Эндрю-космонавт?
Андрей сбежал по ступенькам и просто влетел в объятия улыбающегося Каури. Некоторое время друзья простояли на тротуаре, хлопая друг друга по плечу, обнимались и издавали неопределённые возгласы. Наконец, вмешалась Вайлит:
— Андрей, — она всегда называла мужа его русским именем, зная, что это ему приятно, — ну, что ты держишь человека на улице? Заходите в дом.
— Вайлит, познакомься, это — Каури!
— Страшно рада! Я так много слышала о вас. И не только от него, — она указала на Андрея. — Наш сосед. Большой Билл и его жена прожужжали нам все уши. И все Каури, да Каури… Так что о ваших подвигах мы наслышаны…
— Какие там подвиги, — засмущался Каури. Вайлит поняла, что его даже покоробил её тон, и срочно скрылась на кухне. Друзья уселись на веранде.
— Рассказывай немедленно! — с ножом к горлу пристал Андрей. — Я уже сто лет не видел никого из своих. Как там «Пасионарии»? Как ребята? Ты сам? Ингрид?
— Подожди! — замахал руками Каури. — Не все сразу. У озера был вчера, залетал по дороге сюда. На «Пасионарии» пусто. Все в разъезде. Дюма организовал экспедицию на Южный Материк. Его интересует аборигенный животный мир. Л там он ещё не нарушен вмешательством людей. Мванза, Лемма, Ндоло — со мной, на плантациях. Ингрид тоже, Мванза и Ока — поженились, да ты, наверное, это знаешь?
— Знать — не знал, но не удивляюсь: они все время были вместе.
— Конечно, чуть не с самого начала… Остальные, если не со мной, то болтаются где-нибудь в ваших посёлках. Здешние девчонки просто разрывают их на части…
— Я думаю! — засмеялся Андрей. — Такой генетический код!
— Вот-вот! Тойво женился на местной, и Сурен… Тоже где-то устроились, как и ты…
— А скоро Дюма думает отправляться на Землю? И кто с ним полетит?
— Пока неизвестно… Может полгода, может раньше… Из наших возвращаться будет мало кто. Герман, Френк, Юсика… Кажется, и все… Здешних полетит несколько человек… Слепой Джо-скрипач с женой, мы его избрали нашим представителем в Совет Наций, от плантаций. — Он постеснялся назвать папуасов так, как они сами называли — «народ Каури». — И от вас тоже полетят двое, один — в Совет Объединённого Человечества, от всей планеты, другой — в Совет Наций, от терриан. Ну, и ещё несколько человек, желающих…
На веранде появилась Вайлит:
— Хватит тебе, Андрей. Не мучай человека. Вы же, наверное, есть хотите? У нас есть пословица: сколько языком не щёлкай, тетрагон все равно жука ищет.
Каури засмеялся:
— Террианский аналог земной пословицы: соловья баснями не кормят!
— Точно! Так, вы пойдёте на кухню, или вам сюда принести?
— Сюда? — Андрей огляделся вокруг. — Можно и сюда… А лучше мы пойдём на кухню. Все равно надо идти руки мыть… А Каури, наверное, захочет и душ принять с дороги. Так?
— Честно говоря, с удовольствием!
— Ну и хорошо. Пойдём, я покажу тебе, куда идти, а Вайлит даст свежее полотенце.
8
Ночь опустилась на Литл-Вилидж и принесла с собой прохладу. Наступило самое приятное время суток. Почти все население посёлка выбралось из душных комнат на веранды, террасы и просто в садики, под деревья. Там и сям сквозь листву пробивались лучи света, и даже из тех домов, где все окна были тёмными, доносился тихий говор сумерничающих людей. Только детей почти не было слышно: младшее поколение повсеместно уже улеглось спать. Издалека доносились приглушённые звуки музыки: это в парке веселилась молодёжь.
Герберт Этвуд неторопливо шёл по асфальтированной дорожке. Он и сам не мог бы толком объяснить, что заставило его выйти из дома. То ли бесконечное брюзжание стариков, которые никак не могли привыкнуть к новой обстановке и все возвращались к воспоминаниям о потерянных плантациях, то ли чувство неудовлетворённости — и одиночества, овладевшее им за последнее время. Оно, это чувство, вызывалось тем, что он никак не мог втянуться в жизнь этого маленького посёлка. Никто ничего ему не говорил, никто ни о чем не спрашивал, никто не заставлял что-либо делать. Он как бы существовал вне всех этих людей. Вдруг оказалось, что он ничего не знает о жизни. Люди вокруг что-то делали, куда-то спешили… Он же все своё время делил между ничегонеделанием и посещениями Дома Питания. Несколько раз он пытался прийти в парк, но и там не мог избавиться от этого гнетущего чувства одиночества. Однажды попробовал выйти в поле, но не смог найти себе дела: вся эта техника, машины, которые выполняли сложные работы, только пугала его. Да ещё старики, вспоминая заветы первого Джошуа, только и говорили о том, что все эти люди впали в смертный грех.
И старики Этвуды, да и Говард — старший брат Герберта — только и говорили о прежней жизни. Тысячу раз перебирались воспоминания о празднествах на той или иной плантации, вспоминались перипетии того или иного события Большой Реки. Герберт же чувствовал, что возврата не будет. Что нельзя жить уже только старыми воспоминаниями. Всем своим существом он тянулся к этой новой жизни. И, в то же время, вся старая жизнь тянула его назад. Вот это чувство раздвоенности и выгоняло его из дома. Он уже не мог слушать бесконечные разговоры «о кружевах мисс Оттилии» или «о достоинствах повара Пендергастов». И в то же время у него не было точек соприкосновения с новыми для него людьми. На площадке, где веселилась молодёжь, поначалу встретили его хорошо. Но очень скоро он убедился, что ему просто не о чем говорить с этими симпатичными ребятами и девушками. Как только они узнавали, что он «ничего не делает», — интерес к нему сразу же пропадал.
Вот так, погруженный в свои мысли обо всем сразу и ни о чем конкретном, он вдруг на повороте тропинки, что называется «лоб в лоб» столкнулся с незнакомой девушкой. Она несла перед собой большую коробку, несколько ограничивавшую ей видимость.
Толчок получился довольно сильный, коробка выпала из рук девушки, и её содержимое рассыпалось по асфальту. В первый момент оба испытали чувство неловкости и удивления от неожиданности столкновения. Потом начались взаимные извинения. Каждый принимал вину на себя. И только теперь оба заметили, что Герберт все время держит руку девушки: во время столкновения он инстинктивно подхватил её. Оба смутились ещё больше, и девушка немного раздражённым движением высвободила свою руку.
— Как же теперь собрать все это? — она смотрела на рассыпанные по асфальту мелкие кристаллики.
Ни слова не говоря, Герберт наклонился, поставил коробку, лежавшую на боку, и стал по одному собирать кристаллики. Хотя место столкновения и находилось недалеко от одного из домиков, из окон которого лился свет, но освещено оно было очень слабо, и кристаллики приходилось собирать в основном на ощупь. Очень скоро ноги Герберта затекли, и он присел на корточки. Девушка, в такой же позиции, также шарила пальцами по асфальту. Несколько раз их руки встретились в темноте, раз или два они даже стукнулись лбами. Постепенно чувство обоюдной неловкости прошло. А когда работа подошла к концу, они уже оба весело смеялись собственной неловкости. Давно уже все кристаллики оказались в коробке, а они все ещё шарили и шарили в темноте, и обоим не хотелось прерывать это занятие.
Наконец, девушка сказала:
— Кажется, больше нет.
В голосе её промелькнула едва уловимая нотка сожаления. Затем попыталась выпрямиться и покачнулась. Герберт снова подхватил её под руку, помог выпрямиться и поднялся сам.
— А что это у вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43