В том смысле, что, мало ли, опять что-нибудь пойдет не так. В общем, доктор Генрих тянет время, говорит, чего-то там исследует, доводит, а по-моему, ему просто жаль терять жирный кусок, ведь его услуги станут не нужны.
— И мои тоже.
— Да, братишка, и твои. Этот сукин сын прекрасно знает, что делает, и пользуется своим влиянием на генерала.
— А ты? Он издевается над Делано, а ты молчишь.
— А я молчу.
— Джонни, Наташа назвала меня подлецом и трусом… — Кэт печально улыбнулся. — Похоже, мы с тобой два сапога пара, не находишь?
— Как деликатно ты выражаешься! — Джон коротко засмеялся. — Ну да, два сапога. Тебе надо было выкупать жену, а мне — кормить семью и Ольгу… — Он прикусил язык, бросил на двоюродного брата быстрый взгляд и махнул рукой. — Да, Ольгу и всю ее малышню. Ты можешь себе представить этот выводок — четверых сразу? Четыре девчонки! Только Лидии смотри…
Кэт усмехнулся.
— Так вот все и выплывает. Коготок увяз — всей птичке пропасть. Скажи мне, брат мой Джон, а ты что делаешь для генерала? Или для господина Атахо?
Джон радостно ухмыльнулся и блеснул глазами.
— Уже ничего! На мое счастье, Ольга вышла замуж — взял ее кто-то со всем выводком — и мне теперь хватает своих деньжат, честно заработанных на государственной службе. С натягом, конечно, но все же. Однако, возвращаясь к Делано…
— Да, — кивнул Кэт. — Возвращаясь. Что с ним?
— Что с ним сейчас может быть? — раздраженно дернулся Джон. — В клинике он, без памяти, в бреду, еще не знаю что. Зачем сказал ему правду?
— Наташа…
— Наташа, Наташа! Ее надо было схватить за волосы и макать головой в воду, пока не поклянется, что впредь не пикнет и даже не посмотрит лишний раз куда не след. Генерал орал как резаный и требовал, чтоб тебе тоже затерли память. И ни в чем не повинного Атахо он чуть не придушил — почему, мол, оставил тебя в доме и не привез вместе с обоими Делано.
— И почему же?
— А вот спроси! Чем-то ты Атахо полюбился. Видать, тем, что спас ему жизнь? Как по-твоему? Если б Малышка его порешила… — Джон покачал головой. — Плохи были бы твои дела, кузен. Однако же во всем этом деле есть еще одна сторона, а именно денежная. Ты готов доить генерала дальше?
— Не понял.
— В прямом и самом грубом смысле слова: ты хочешь на него еще работать?
Кэт молчал. Брови его изогнулись, как от боли, и кузен отвел глаза.
— Я с тобой, братишка, откровенно: да или нет? — Джон помолчал, присел к столику с дорогим прибором, налил себе кофе, сделал глоток и поставил чашку. — Ладно, давай рассуждать здраво. Деньги за Анжелику ты выплатил?
— Нет.
— Много еще?
— Да.
— Ну, вот. Где ты их раздобудешь? Негде тебе их взять, кроме как у генерала.
— Негде, — тихо согласился Кэт.
— Тогда не понимаю, почему ты не соглашаешься сразу и с великой радостью в душе.
— Хорошо, я согласен, — с холодной яростью проговорил Кэт. — Что от меня нужно?
Джон присвистнул.
— Я тебя, кузен, не узнаю — до сих пор был умный парень и схватывал на лету… Работенка по-прежнему не из приятных. Наташу вы, конечно, потеряли — вам ее не вернут. А вот Делано плохо. — Он вскочил, губы злобно искривились. — Ему, понимаешь, хотели память подредактировать, чтоб ни про тебя, ни про себя не помнил лишнего. Так он теперь вообще на человека не похож! Генрих, ублюдок, умывает руки и твердит, что парню нужен покой и уход, и что если Делано имплантировали привязанность к Кэту Морейре, то пусть Кэт Морейра с ним и возится, как умеет, а они, психиатры… — тут кузен выразился непечатно, — помочь бессильны.
— Джон, ты идиот, — выдохнул Кэт. — Уже час морочишь мне голову…
— Мы все тут скоро станем идиотами! А мне, думаешь, каково? По-твоему, я бы им все это так спустил, если б не…
— Если бы что?
Джон утих, потер подбородок.
— Знаешь, братишка, мне иногда ночами снится: иду я будто бы по улице, собираюсь арестовать Генриха со всей его шоблой, а навстречу человек. Серенький такой, неприметный. Подходит, улыбается, «Здравствуйте» говорит — а потом делает руками вот так, — Джон крутанул кистями, — и все, я уже не помню, кто я, что я и зачем. Понимаешь?
— Понимаю. Это вероятная реальность или только сон?
— Не знаю. Не знаю. Честно тебе скажу: я боюсь. А кроме того — и это в конце концов самое главное — если мне не изменяет память, есть на свете одна чаровница-альтау, которую, по-моему, кто-то любит и хочет сделать своей законной женой, для чего ему нужны деньги.
— Да, — вздохнул Кэт, — память тебя пока не подводит… А вот Наташа единственная из нас не боялась.
— Правильно. Только где она теперь? Что толку от такого бесстрашия, если она-то все и загубила? И своего Делано отчасти тоже. Да, о нем: можешь его забрать хоть сегодня. Минут через… — Джон посмотрел на часы, — через двадцать минут будет звонить Генрих, скажет, куда приехать. И учти, братишка: не дай тебе Бог еще раз проколоться.
Малышка несколько дней жила в гостинице. Анжелика за это время собрала дома ее вещи и отправила в Латенгуэр, город за двадцать тысяч километров от Серебряного Лайза, сняла там для нее квартиру и даже договорилась о работе: Наташу готовы были взять оператором на звероферму. Она же приехала с ней в аэропорт.
Малышка выглядела на удивление посвежевшей и привлекательной, черные глаза ее заволокла мечтательная дымка. .
— Обожаю маленьких зверят, — доверительно сообщила она. — Как представлю, что можно будет брать их в руки… тепленькие трогательные клубочки, и хвостишки крохотные — прелесть!
— Да, — мягко улыбнулась Анжелика. — Смотри, что у меня есть. — Невольно оглянувшись, словно рядом мог появиться Кэт, она достала из сумочки разрезанный пополам снимок и протянула Наташе. — Как тебе?
— А зачем отрезано? — Малышка подняла глаза. — С ним рядом какая-то девушка — интересно было бы платье посмотреть.
— Так получилось, — объяснила Анжелика неловко. — А что ты о нем скажешь?
Наташа состроила легкую гримаску.
— Красавчик, конечно — ну и что? Знаешь, я такие лица не люблю, уж больно он… какой-то не такой. Синие глаза, светлые волосы — не то. Вот если б темные, и глаза темно-коричневые, как кофе, и, знаешь, лицо тонкое, словно выточенное, и весь такой изящный… — Она мечтательно улыбнулась.
Анжелика тоже улыбнулась — портрет Кэта был вполне узнаваем; хотя ей больше хотелось плакать.
Значит, Малышка никогда не вернется.
А Виктор был убежден, что Наташа сорвалась со скалы и разбилась. Он даже нашел место, где ее будто бы похоронили, привел туда Кэта и показал — в каменистой расселине, где вокруг двух больших камней зеленым ожерельем росла низенькая пушистая травка. Вечерами он приезжал туда и сидел до заката, а потом возвращался домой и молча уходил на свою половину. Спустя час с четвертью — часы можно было проверять — побледневший, осунувшийся Кэт поднимался и шел к нему, на ночное дежурство. Виктора мучил один и тот же повторяющийся кошмар: ночь, сполохи красных и синих огней, полицейская сирена и мертвая Наташа в каком-то темном холодном бункере. Он, не просыпаясь, звал Кэта и умолял что-нибудь сделать, и тот подолгу сидел с ним на постели, что-то говорил, и от звука его голоса Виктор понемногу успокаивался. А под утро все сначала. Кэт пробовал его будить — выходило только хуже. Виктор больше уже не засыпал по-настоящему, возвращавшийся кошмар смешивался с явью. Доктор Генрих утверждал, что у этого пациента «нестандартные» и непредсказуемые реакции на лекарственные препараты, и потому он, Генрих, не хотел бы рисковать его здоровьем и пробовать еще какие-нибудь средства. Пусть лучше Кэт немного потерпит, вскоре непременно должно наступить улучшение.,
— Не волнуйтесь, господин Морейра, подождите, все скоро войдет в колею. У Делано потрясающей силы организм, он сам справится с недугом… Вы находите? Ну, видите ли, это новая для нас область, естественно, бывают и неудачи. Да бросьте, Кэттан, ничего страшного, он скоро придет в себя, забудет эту женщину… Не надо, не надо, прошу вас! Я вас уверяю: время — лучший лекарь. Послушайте, давайте начистоту: у вас своя работа, у меня — своя, оба мы зарабатываем деньги как умеем. А если вы, как я вижу, недосыпаете ночами, то мой вам совет — возьмите отпуск и больше отдыхайте днем.
И правда, постепенно кошмары стали все реже, Виктор потихоньку оживал. Но Кэт — мрачный, обозленный, никому ничего не простивший — без устали твердил генералу, в обход доктора Генриха, что Виктор обязательно должен забыть любимую, а иначе никогда не поправится, и потому его необходимо увезти с Франчески. И в конце концов Кэт его увез.
Глава 10
— Почему ничего не пьешь? — Помощник капитана Рэй Метланд смешал себе новый коктейль и уселся опять в кресло, напротив Виктора. Кресла у него были покрыты огромными, черными с фиолетовым отливом шкурами ченгийских медведей, и вся каюта напоминала скорее покои богатого вельможи, а не жилое помещение на борту космического крейсера.
— А ты почему хлещешь без удержу? — парировал Виктор, уже минут десять вертевший в руках свой бокал. Будь бокал податливей, Виктор уже загнул бы ему края лепестками, вытянул бы его, свил веревочкой и завязал узелком.
Метланд встряхнул волосами, словно мокрый пес.
— Никто не посмеет меня упрекнуть, что я хоть раз надрался на борту до безобразия. Так почему ты не пьешь? — повторил он с покоробившей Виктора настойчивостью.
— Потому что вообще эту дрянь в рот не беру. Мне от нее худо.
Помощник капитана поглядел на него задумчиво и с пониманием. Его большие черные глаза были обведены темными кругами усталости и оттого казались еще больше. С Метландом Виктор чувствовал себя неловко; казалось, эти внимательные глаза просвечивают его насквозь и слишком много понимают. А хуже всего было то, что свой мундир Виктор отдал в чистку и сейчас сидел в серой с золотыми эмблемами форме планеторазведки, в которой ощущал себя дурак дураком.
— Знаешь, а Ларс у нас тоже не пьет.
— И на здоровье, — отозвался Виктор с неприязнью.
Ларсен ничем перед ним не провинился, но каждое упоминание о нем выводило его из себя.
. — Могу поспорить, ты перестал пить после того, как… ну, что с тобой было, из-за чего загремел в клинику. Я прав?
Виктор подумал.
— Прав, наверное. Я уже не помню. И раньше-то выпивал по маленькой.
— А после клиники завязал совсем? Почему?
— Пес его знает. Никогда не задумывался.
Метланд усмехнулся, поставил опустевший бокал на украшенный изысканной резьбой столик.
— Что не пьешь — это хорошо, здоровье надо беречь. — Он нагнулся вперед, отобрал у Виктора многострадальный бокал и тоже отставил. — Ты не пьешь потому, что тебя подшили… Как тебе моя версия?
— Идиотская версия, — сорвалось у Виктора.
Помощник капитана не обиделся.
— Хочешь — пойдем в медотсек, тебе пробу сделают? — предложил он. — Сразу и убедишься.
Он мог бы садануть Виктора в челюсть — эффект был бы такой же. Виктор откинулся на спинку кресла и несколько мгновений ошеломленно на него смотрел.
— Зачем подшили? — выговорил он наконец, вдруг поверив, заранее поверив всему, что мог сказать ему Метланд.
— Я же объяснил: чтоб неповадно было. С Ларсом мы служим почти девять лет и как-то привыкли, внимания никто не обращает — человек как человек. Но когда вдруг появляешься ты — такой же, по всем статьям абсолютно такой — это, согласись, уже странно. Поневоле начинаешь думать.
— Ни хрена подобного! Ваш Ларсен совершенно другой…
— Да, — неожиданно согласился Метланд. — У него совсем иное мироощущение. Как бы это поточнее… Во всяком случае, ему не приходится прятать за агрессивностью растерянность и страх.
Сраженный, Виктор молчал. Будь он хотя бы в полицейском мундире, с помощником капитана можно было бы поспорить. А в форме разведчика — весь как на ладони.
— Ты не побоялся разбойника «Десперадо», — продолжал Метланд, — не испугался неизвестности и смерти, но меня ты боишься. И Галахова боишься, и того же Ларсена.
— Нет.
— Ну, назови это как-нибудь иначе, суть не меняется. — Он глядел в сторону, на морской пейзаж на стене, и словно не замечал, как у Виктора запылало лицо.
Виктор опустил голову. Черт бы его побрал, этого умника!
— Пойми меня правильно: я не хочу тебя как-то обидеть или унизить. Но есть вещи, которые надо понять. И первое, что ты должен себе уяснить — откуда берется этот самый страх перед миром.
— Откуда же?
— Все оттуда — из клиники. Из той самой клиники, куда тебя привезли, где выцарапали у смерти и откуда ты вышел… вот таким.
— А Ларсен?
— Ларсен — нет. У него другие замороки, например, бешеные головные боли. Если б мы его не прикрывали, с планеторазведкой он распрощался бы уже сто лет назад. Ты, может быть, помнишь: над самым Сейробиком — над космопортом то есть — у катера сдохли антигравы. Хорошо, половина экипажа еще оставалась на борту «Люцифера». А остальные погибли. Вот Ларсен остался, он меньше других пострадал, да еще двое, тех сразу в отставку. — Метланд умолк, с потемневшим лицом посмотрел на Виктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32