Но это не все. Эрик тоже ее знает. Да, это так: Эрик вспоминал ее, когда Тей был рядом. Трое — трое мужчин для нее одной! Какой стыд. И какая несправедливость — для юной, кроткой, ласковой Джелланы Тею не найти мужа, потому что ее изуродовали безволосые твари, а у этой красотки есть и муж, и еще целых двое, которые ее тоже любят. О звезда Тей!.. Он ударил ладонью по пульту настройки, коротко тренькнул звоночек, и экран погас.
— Зачем ты?.. — расстроился Виктор.
Впрочем, ему было не до последних известий. Значит, братец Кэт говорил правду, значит, моя смерть и впрямь может потянуть за собой еще две? Лика, Пушистик, тебя-то за что? Даже если Кэт в чем-то виноват, но ты?.. Дьявольщина; как это может быть завязано на меня?! Он потряс головой. Ни черта не понять. Вот спросить бы у Кэта — только где его теперь возьмешь? И вообще, время идет, пора кончать с «Десперадо», пока нет новых жертв.
— Тей, — обернулся он к молчаливому киано, — глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь. Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь, — добавил он, потому что не знал, захочет ли охотник покинуть борт корабля. Говорят, прибившиеся к людям киано отличаются слепой и неразумной преданностью, так пес его знает, что взбредет в голову этому странному субъекту.
Человек торопится к своей смерти. Что ж, не Охотнику стоять у него на пути. Тей попробует, и если сможет отсюда уйти, он уйдет. Он двинулся было к двери и вдруг замер, пригнулся, как перед прыжком. Смерть, которой человек ищет — она сама идет сюда. К нему и к Тею…
«Тей, глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь, — звучало в капитанской каюте — Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь…» Слова были те же, но голос монотонный, мертвый, порожденный лингводешифратором.
Довольно, неожиданно решил он: светловолосый пришелец слишком много себе позволяет. Хватит чужакам хозяйничать на борту корабля, пора здесь навести порядок. Он поднялся из кресла, взял со стола приготовленный переносной лучевик. Хорошая вещь, не напрасно потрачены на нее силы и время.
Выпрямившись и царственно развернув плечи, он неторопливо шел по знакомым, бессчетное число раз хоженым коридорам, спускался по переходам с палубы на палубу. Хороший корабль, надежный корабль, не напрасно потрачены силы и время, чтобы им завладеть. Не напрасно Мицонайо Тхел рисковал потерять самое дорогое, единственное свое достояние — жизнь — чтобы вырваться из того жестокого, безжалостного мира, который отказал ему в его законном праве. Вырваться, покинуть пределы этого мира и.обрести свободу действий, свободу выбора — это ли не прекрасно? Здесь, на чужих неосвоенных пространствах, Мицонайо Тхел доказал свое право на бессмертие — и уж теперь непременно добьется. Никто не в силах ему помешать. Что с того, что бессмертие он получит иным путем, нежели те не самые достойные избранные, которым уже оказана эта слишком высокая честь? Бессмертие — не все ли равно, какой оно природы, лишь бы длилась жизнь. А источник и цена воистину не имеют значения.
Командир корабля Мицонайо Тхел величаво шествовал по коридору, бережно и крепко сжимая лучевик, свое детище, великолепное, совершенное устройство, лучшее из всего, что он создал за свою долгую жизнь. Этот лучевик приблизит его к бессмертию.
Вот и последний коридор. Он перекрыт с обеих сторон, и пришельцам отсюда некуда деться. Пусть светловолосый берется за свое оружие — оно бессильно против лучевика. Защитный костюм ему не поможет — рано или поздно запас питания иссякнет, и тогда светловолосому конец. Жаль, очень жаль, что он не успел полностью восстановить силы, в его смерти было бы больше пользы, больше своей жизни он отдал бы Мицонайо Тхелу. Но тут уж ничего не поделаешь, остается довольствоваться тем, что есть.
Мицонайо Тхел, ученый и конструктор, жаждал бессмертия. Он стремился к нему всю жизнь, всю жизнь честно работал, он заслужил его. Несправедливо отказывать ему в этом праве потому лишь, что кто-то стал говорить, будто бессмертие не нужно, а надо с толком прожить данную тебе природой жизнь. Разве не у порога смерти мы начинаем понимать, как надо жить? Но слишком поздно, изменить уже ничего нельзя, и наш единственный шанс все исправить — обрести заветное бессмертие. Так дайте его Мицонайо Тхелу, он заслужил, он имеет право! Ах, не даете?! Так он сам возьмет! У чужаков, каплю за каплей, жизнь за жизнью, потому что он — хозяин в этом мире.
Страшная боль вошла ему в спину и коснулась сердца. И еще более страшной болью пронзила мгновенная мысль: конец. Все, все напрасно: и затраченные силы, и потраченное время, и выброшенные средства — все. Сейчас уйдет самое ценное, самое дорогое, взлелеянное и бережно хранимое. Не уходи, не пущу, не отдам… Жить, я хочу жить! Падая лицом вниз, слабеющими пальцами Мицонайо Тхел схватился за последнюю угасающую свою надежду — выключатель на корпусе лучевика.
Охотник Тей выдернул нож из спины упавшего чужака, быстрым движением вытер лезвие о его белую куртку, оставив на ней кровавые полосы. И невольно схватился за голову, чуть не выронив нож, и медленно осел на пол. Что это? Откуда нахлынул неистовый поток смерти? О звезда Тей, от него не уйти никак, Охотнику не уйти! Джеллана, сестра, она же погибнет, если Тей не вернется; но нет сил, чужак уже мертв, но в самой смерти своей он отнимает у Охотника жизнь.
— Виктор! — крикнул он, призывая на помощь, и это не было постыдным, потому что имена звучат одинаково на всех языках. — Виктор! — В голосе не осталось силы, ее отнял убитый чужак. — Вик..тор…
Виктор понял, что они попались в ловушку, когда две глухие рыжие переборки беззвучно перекрыли коридор с обоих концов. Киано встревожился было, но тут же успокоительно похлопал Виктора по спине и даже что-то по-своему сказал. Он хладнокровно достал из бара оба дезинтегратора, заодно налил себе вина из кувшина и минуту-другую невозмутимо смаковал. Глядя на неторопливые уверенные движения киано, Виктор решил, что охотник знает, что делает, и поэтому человеку тоже не стоит суетиться.
— Тей, что там?
Охотник усмехнулся. Наша смерть, мог бы сказать он, но промолчал, надеясь ее перехитрить. Он привык первым наносить удар. Тот чужак, что движется сюда сверху, вооружен и самоуверен — однако ни один враг еще не остался в живых, отведав ножа Охотника Тея.
Подняв голову, Тей прислушивался к чему-то, недоступному для Виктора, затем подтолкнул его к двери в коридор. Сперва он пошел направо, до самого конца тупика, постоял, развернулся и столь же уверенно зашагал обратно. Виктор послушно следовал за ним. Они остановились у перегородившей проход стены и стали ждать. У Тея блестели глаза, губы тронула лукавая усмешка. Он вытащил нож.
— Будем драться?
Охотник совсем развеселился. Улыбаясь во весь рот, он совершенно человеческим и оттого чрезвычайно забавным жестом покрутил пальцем у виска, а затем указал на перегородку.
— Думаешь — сумасшедший?
Тей кивнул: мол, еще бы! Он был очень доволен, что, оказывается, может объясниться с человеком жестами и не надо произносить чужих слов.
И вдруг Тей исчез. Виктор только ахнул — сию секунду стоял здесь, и вот его уже нет.
Вскинув дезинтегратор, он выстрелил в рыжую переборку, а затем шлем защитного костюма лег на голову, и кнопка спуска сейчас же бессильно провалилась.
— Виктор! — услышал он вскрик охотника. — Виктор!
Не успев даже выругаться, он нырнул в пробитую дыру, перекатился через голову, вскочил и споткнулся обо что-то белое, мягкое. Человек! Нет, это чужак. Вытянувшийся во весь рост, в ослепительно-белом костюме, с кровавыми пятнами на спине, чужак был мертв. Рядом на палубе корчился и стонал киано, все так же сжимая свой нож, и валялся металлический ящик, затянутый с одной стороны частой сеткой. Бросившись к Тею, Виктор по дороге пинком отшвырнул ящик прочь. Грозное оружие чужака глухо шлепнулось, перевернулось— и охотник сейчас же перестал стонать, поднял голову. Кошачьи округлившиеся его глаза изумленно уставились на Виктора.
— Ну, как?
— Дрянь, — сорвалось у киано, и тут же на щеках у него разлился смуглый румянец стыда. Он отвернул голову.
— Ага, разговорился! — вскричал Виктор. — Ну, рассказывай же, что был за бой? Опять молчишь? Эх ты. — Он встал над убитым, сумрачно помолчал. — Собаке собачья смерть. Так?
Тей хмуро кивнул, поднявшись на ноги. Сумасшедший чужак, уже мертвый, едва не убил его самого. Почему? Как могло получиться, что уже после смерти этот в белом вдруг приобрел над Охотником бесконечную власть? Киано осторожно приблизился к опрокинутому лучевику, присел, осматривая его со всех сторон,; Вот оно что: излучатель смерти — не понял, а почувствовал он назначение ящика. Ящик потерял способность убивать в то мгновение, когда человек ему наподдал. И это счастье Охотника, потому что иначе лежать бы ему сейчас возле чужака таким же безнадежно мертвым.
— Виктор, — тихо сказал Тей и взял у Виктора из рук дезинтегратор. Отвратительная вещь, но только ею можно победить излучатель. Он нажал спуск, и металлический ящик исчез, а на его месте остался круглый провал. Тей заглянул туда, не увидел ничего интересного и вернул оружие.
Виктор выключил защитный костюм, сунул подаренный Кэтом маленький дез под скафандр, в нагрудный карман куртки, а большой взял под мышку. Подцепив носком тело чужака, перевернул его на спину, всмотрелся в крупное, жесткое лицо.
— Скажи-ка, этот урод был тут один? Скотина, сколько людей перегубил! Зачем?
Киано отвел глаза. Ну, зачем человек заставляет Охотника говорить? Не будет Тей ему отвечать, нечего трепать языком, к тому же пора возвращаться к Джеллане. Странное дело: оружие, которое чужак называл лучевиком и которое едва не убило Охотника, вместе с тем придало ему сил, и теперь Тей может уйти к сестре. Жаль, что человеку не дано переходить с места на место, Тей увел бы его с собой.
Он пролез в дыру в переборке и вернулся в каюту, где сохла его безрукавка и лежали вещи. Оделся, бросил в рот зерно ларриканаты и тщательно разжевал, повесил на шею медальон. Любопытный человек посчитал, что на портрете мать Тея, хотя на самом деле это его бабка. Она еще помнила Дом, прожила там всю свою молодость. А мать родилась уже после пришествия Белой Смерти, в чужих местах. Теперь у киано нет Дома. Они вынуждены скитаться, кочевать по всему свету. Киано убегают все дальше и дальше от людей, потому что люди не знают меры в своих желаниях, они используют киано и губят, а ведь с каждым годом их племя и так уменьшается. Настоящих Охотников почти не осталось. Вновь рождающиеся дети поражены Белой Смертью и не могут многого из того, что должен уметь Охотник. Мир киано погиб, а вслед за ним погибнут и сами киано.
Он обернулся, когда в каюту вошел Виктор.
— Я засунул этого гада подальше и закрыл. По-моему, пора посмотреть новости, как ты считаешь?
Тей бросил на Виктора суровый взгляд: человеку развлекаться, а Охотника ждет сестра.
— Джеллана, — сказал он, чтобы как-то объяснить свой уход.
И пропал.
— …Э, бросьте, генерал, не стоит так переживать, ей-богу. — Доктор Генрих с удовольствием разглядывал на свет бокал, полный густо-красного, похожего на кровь, вина. Ужасающие громы и молнии, которые метал собеседник — высокий, когда-то красивый старик с выцветшими голубыми глазами, — его нисколько не трогали. — В конце концов, ведь трупа Делано еще никто не видел.
— Не видел?! И не увидит! Где теперь ваш Делано? — выкрикивал взбешенный генерал, перебегая из угла в угол. Гостиная была уставлена слишком редкими и дорогими вещами, иначе он непременно начал бы швырять их об пол и о стены. — Семь лет! Семь лет я жду, пою, кормлю бездельников-опекунов! И вот! Где теперь Делано, я вас спрашиваю?
— Думаю, в космосе, — невозмутимо ответил доктор и пригубил вино. Маленького роста, но очень пропорционально сложенный, он непринужденно сидел в казавшемся громоздким, как в доме у великана, кресле и откровенно наслаждался предложенным угощением. — Если он перешел на борт «Десперадо», то, скорее всего, там и остался. Лично я бы не стал слишком за него волноваться: этот шельмец так просто не погибнет; хитрая бестия, в пару Морейре. А уж то, что вы семь лет ждете — это, прошу прощения, ваш личный выбор. Хотите посмотреть, как Атахо или Сегал сделают первый шаг и что у них получится. Ваше право…
— Почему это хитрый? — перебил генерал, внезапно осознавший эти слова. — Делано бестолковый дурак, марионетка. Он должен быть бестолковым. Вы мне .обещали! — Он обвиняющим жестом наставил на Генриха длинный палец. — Почему?
Доктор повел плечами.
— Сдается мне — это мое личное мнение, заметьте, и я не настаиваю — но сдается, что Морейра втихую нарушал наш уговор и не очень-то усердствовал, подавляя его сознание.
— Что-о?! — взревел генерал.
— Не усердствовал, говорю. Такой уж он человек, понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Зачем ты?.. — расстроился Виктор.
Впрочем, ему было не до последних известий. Значит, братец Кэт говорил правду, значит, моя смерть и впрямь может потянуть за собой еще две? Лика, Пушистик, тебя-то за что? Даже если Кэт в чем-то виноват, но ты?.. Дьявольщина; как это может быть завязано на меня?! Он потряс головой. Ни черта не понять. Вот спросить бы у Кэта — только где его теперь возьмешь? И вообще, время идет, пора кончать с «Десперадо», пока нет новых жертв.
— Тей, — обернулся он к молчаливому киано, — глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь. Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь, — добавил он, потому что не знал, захочет ли охотник покинуть борт корабля. Говорят, прибившиеся к людям киано отличаются слепой и неразумной преданностью, так пес его знает, что взбредет в голову этому странному субъекту.
Человек торопится к своей смерти. Что ж, не Охотнику стоять у него на пути. Тей попробует, и если сможет отсюда уйти, он уйдет. Он двинулся было к двери и вдруг замер, пригнулся, как перед прыжком. Смерть, которой человек ищет — она сама идет сюда. К нему и к Тею…
«Тей, глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь, — звучало в капитанской каюте — Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь…» Слова были те же, но голос монотонный, мертвый, порожденный лингводешифратором.
Довольно, неожиданно решил он: светловолосый пришелец слишком много себе позволяет. Хватит чужакам хозяйничать на борту корабля, пора здесь навести порядок. Он поднялся из кресла, взял со стола приготовленный переносной лучевик. Хорошая вещь, не напрасно потрачены на нее силы и время.
Выпрямившись и царственно развернув плечи, он неторопливо шел по знакомым, бессчетное число раз хоженым коридорам, спускался по переходам с палубы на палубу. Хороший корабль, надежный корабль, не напрасно потрачены силы и время, чтобы им завладеть. Не напрасно Мицонайо Тхел рисковал потерять самое дорогое, единственное свое достояние — жизнь — чтобы вырваться из того жестокого, безжалостного мира, который отказал ему в его законном праве. Вырваться, покинуть пределы этого мира и.обрести свободу действий, свободу выбора — это ли не прекрасно? Здесь, на чужих неосвоенных пространствах, Мицонайо Тхел доказал свое право на бессмертие — и уж теперь непременно добьется. Никто не в силах ему помешать. Что с того, что бессмертие он получит иным путем, нежели те не самые достойные избранные, которым уже оказана эта слишком высокая честь? Бессмертие — не все ли равно, какой оно природы, лишь бы длилась жизнь. А источник и цена воистину не имеют значения.
Командир корабля Мицонайо Тхел величаво шествовал по коридору, бережно и крепко сжимая лучевик, свое детище, великолепное, совершенное устройство, лучшее из всего, что он создал за свою долгую жизнь. Этот лучевик приблизит его к бессмертию.
Вот и последний коридор. Он перекрыт с обеих сторон, и пришельцам отсюда некуда деться. Пусть светловолосый берется за свое оружие — оно бессильно против лучевика. Защитный костюм ему не поможет — рано или поздно запас питания иссякнет, и тогда светловолосому конец. Жаль, очень жаль, что он не успел полностью восстановить силы, в его смерти было бы больше пользы, больше своей жизни он отдал бы Мицонайо Тхелу. Но тут уж ничего не поделаешь, остается довольствоваться тем, что есть.
Мицонайо Тхел, ученый и конструктор, жаждал бессмертия. Он стремился к нему всю жизнь, всю жизнь честно работал, он заслужил его. Несправедливо отказывать ему в этом праве потому лишь, что кто-то стал говорить, будто бессмертие не нужно, а надо с толком прожить данную тебе природой жизнь. Разве не у порога смерти мы начинаем понимать, как надо жить? Но слишком поздно, изменить уже ничего нельзя, и наш единственный шанс все исправить — обрести заветное бессмертие. Так дайте его Мицонайо Тхелу, он заслужил, он имеет право! Ах, не даете?! Так он сам возьмет! У чужаков, каплю за каплей, жизнь за жизнью, потому что он — хозяин в этом мире.
Страшная боль вошла ему в спину и коснулась сердца. И еще более страшной болью пронзила мгновенная мысль: конец. Все, все напрасно: и затраченные силы, и потраченное время, и выброшенные средства — все. Сейчас уйдет самое ценное, самое дорогое, взлелеянное и бережно хранимое. Не уходи, не пущу, не отдам… Жить, я хочу жить! Падая лицом вниз, слабеющими пальцами Мицонайо Тхел схватился за последнюю угасающую свою надежду — выключатель на корпусе лучевика.
Охотник Тей выдернул нож из спины упавшего чужака, быстрым движением вытер лезвие о его белую куртку, оставив на ней кровавые полосы. И невольно схватился за голову, чуть не выронив нож, и медленно осел на пол. Что это? Откуда нахлынул неистовый поток смерти? О звезда Тей, от него не уйти никак, Охотнику не уйти! Джеллана, сестра, она же погибнет, если Тей не вернется; но нет сил, чужак уже мертв, но в самой смерти своей он отнимает у Охотника жизнь.
— Виктор! — крикнул он, призывая на помощь, и это не было постыдным, потому что имена звучат одинаково на всех языках. — Виктор! — В голосе не осталось силы, ее отнял убитый чужак. — Вик..тор…
Виктор понял, что они попались в ловушку, когда две глухие рыжие переборки беззвучно перекрыли коридор с обоих концов. Киано встревожился было, но тут же успокоительно похлопал Виктора по спине и даже что-то по-своему сказал. Он хладнокровно достал из бара оба дезинтегратора, заодно налил себе вина из кувшина и минуту-другую невозмутимо смаковал. Глядя на неторопливые уверенные движения киано, Виктор решил, что охотник знает, что делает, и поэтому человеку тоже не стоит суетиться.
— Тей, что там?
Охотник усмехнулся. Наша смерть, мог бы сказать он, но промолчал, надеясь ее перехитрить. Он привык первым наносить удар. Тот чужак, что движется сюда сверху, вооружен и самоуверен — однако ни один враг еще не остался в живых, отведав ножа Охотника Тея.
Подняв голову, Тей прислушивался к чему-то, недоступному для Виктора, затем подтолкнул его к двери в коридор. Сперва он пошел направо, до самого конца тупика, постоял, развернулся и столь же уверенно зашагал обратно. Виктор послушно следовал за ним. Они остановились у перегородившей проход стены и стали ждать. У Тея блестели глаза, губы тронула лукавая усмешка. Он вытащил нож.
— Будем драться?
Охотник совсем развеселился. Улыбаясь во весь рот, он совершенно человеческим и оттого чрезвычайно забавным жестом покрутил пальцем у виска, а затем указал на перегородку.
— Думаешь — сумасшедший?
Тей кивнул: мол, еще бы! Он был очень доволен, что, оказывается, может объясниться с человеком жестами и не надо произносить чужих слов.
И вдруг Тей исчез. Виктор только ахнул — сию секунду стоял здесь, и вот его уже нет.
Вскинув дезинтегратор, он выстрелил в рыжую переборку, а затем шлем защитного костюма лег на голову, и кнопка спуска сейчас же бессильно провалилась.
— Виктор! — услышал он вскрик охотника. — Виктор!
Не успев даже выругаться, он нырнул в пробитую дыру, перекатился через голову, вскочил и споткнулся обо что-то белое, мягкое. Человек! Нет, это чужак. Вытянувшийся во весь рост, в ослепительно-белом костюме, с кровавыми пятнами на спине, чужак был мертв. Рядом на палубе корчился и стонал киано, все так же сжимая свой нож, и валялся металлический ящик, затянутый с одной стороны частой сеткой. Бросившись к Тею, Виктор по дороге пинком отшвырнул ящик прочь. Грозное оружие чужака глухо шлепнулось, перевернулось— и охотник сейчас же перестал стонать, поднял голову. Кошачьи округлившиеся его глаза изумленно уставились на Виктора.
— Ну, как?
— Дрянь, — сорвалось у киано, и тут же на щеках у него разлился смуглый румянец стыда. Он отвернул голову.
— Ага, разговорился! — вскричал Виктор. — Ну, рассказывай же, что был за бой? Опять молчишь? Эх ты. — Он встал над убитым, сумрачно помолчал. — Собаке собачья смерть. Так?
Тей хмуро кивнул, поднявшись на ноги. Сумасшедший чужак, уже мертвый, едва не убил его самого. Почему? Как могло получиться, что уже после смерти этот в белом вдруг приобрел над Охотником бесконечную власть? Киано осторожно приблизился к опрокинутому лучевику, присел, осматривая его со всех сторон,; Вот оно что: излучатель смерти — не понял, а почувствовал он назначение ящика. Ящик потерял способность убивать в то мгновение, когда человек ему наподдал. И это счастье Охотника, потому что иначе лежать бы ему сейчас возле чужака таким же безнадежно мертвым.
— Виктор, — тихо сказал Тей и взял у Виктора из рук дезинтегратор. Отвратительная вещь, но только ею можно победить излучатель. Он нажал спуск, и металлический ящик исчез, а на его месте остался круглый провал. Тей заглянул туда, не увидел ничего интересного и вернул оружие.
Виктор выключил защитный костюм, сунул подаренный Кэтом маленький дез под скафандр, в нагрудный карман куртки, а большой взял под мышку. Подцепив носком тело чужака, перевернул его на спину, всмотрелся в крупное, жесткое лицо.
— Скажи-ка, этот урод был тут один? Скотина, сколько людей перегубил! Зачем?
Киано отвел глаза. Ну, зачем человек заставляет Охотника говорить? Не будет Тей ему отвечать, нечего трепать языком, к тому же пора возвращаться к Джеллане. Странное дело: оружие, которое чужак называл лучевиком и которое едва не убило Охотника, вместе с тем придало ему сил, и теперь Тей может уйти к сестре. Жаль, что человеку не дано переходить с места на место, Тей увел бы его с собой.
Он пролез в дыру в переборке и вернулся в каюту, где сохла его безрукавка и лежали вещи. Оделся, бросил в рот зерно ларриканаты и тщательно разжевал, повесил на шею медальон. Любопытный человек посчитал, что на портрете мать Тея, хотя на самом деле это его бабка. Она еще помнила Дом, прожила там всю свою молодость. А мать родилась уже после пришествия Белой Смерти, в чужих местах. Теперь у киано нет Дома. Они вынуждены скитаться, кочевать по всему свету. Киано убегают все дальше и дальше от людей, потому что люди не знают меры в своих желаниях, они используют киано и губят, а ведь с каждым годом их племя и так уменьшается. Настоящих Охотников почти не осталось. Вновь рождающиеся дети поражены Белой Смертью и не могут многого из того, что должен уметь Охотник. Мир киано погиб, а вслед за ним погибнут и сами киано.
Он обернулся, когда в каюту вошел Виктор.
— Я засунул этого гада подальше и закрыл. По-моему, пора посмотреть новости, как ты считаешь?
Тей бросил на Виктора суровый взгляд: человеку развлекаться, а Охотника ждет сестра.
— Джеллана, — сказал он, чтобы как-то объяснить свой уход.
И пропал.
— …Э, бросьте, генерал, не стоит так переживать, ей-богу. — Доктор Генрих с удовольствием разглядывал на свет бокал, полный густо-красного, похожего на кровь, вина. Ужасающие громы и молнии, которые метал собеседник — высокий, когда-то красивый старик с выцветшими голубыми глазами, — его нисколько не трогали. — В конце концов, ведь трупа Делано еще никто не видел.
— Не видел?! И не увидит! Где теперь ваш Делано? — выкрикивал взбешенный генерал, перебегая из угла в угол. Гостиная была уставлена слишком редкими и дорогими вещами, иначе он непременно начал бы швырять их об пол и о стены. — Семь лет! Семь лет я жду, пою, кормлю бездельников-опекунов! И вот! Где теперь Делано, я вас спрашиваю?
— Думаю, в космосе, — невозмутимо ответил доктор и пригубил вино. Маленького роста, но очень пропорционально сложенный, он непринужденно сидел в казавшемся громоздким, как в доме у великана, кресле и откровенно наслаждался предложенным угощением. — Если он перешел на борт «Десперадо», то, скорее всего, там и остался. Лично я бы не стал слишком за него волноваться: этот шельмец так просто не погибнет; хитрая бестия, в пару Морейре. А уж то, что вы семь лет ждете — это, прошу прощения, ваш личный выбор. Хотите посмотреть, как Атахо или Сегал сделают первый шаг и что у них получится. Ваше право…
— Почему это хитрый? — перебил генерал, внезапно осознавший эти слова. — Делано бестолковый дурак, марионетка. Он должен быть бестолковым. Вы мне .обещали! — Он обвиняющим жестом наставил на Генриха длинный палец. — Почему?
Доктор повел плечами.
— Сдается мне — это мое личное мнение, заметьте, и я не настаиваю — но сдается, что Морейра втихую нарушал наш уговор и не очень-то усердствовал, подавляя его сознание.
— Что-о?! — взревел генерал.
— Не усердствовал, говорю. Такой уж он человек, понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32