– Никто?
– Никто. А ты бы разве захотел?
– Поставь людей с арбалетами к бойницам и окнам – они прикроют отход. Постой… Пусть это будут добровольцы. Нам не нужны перепуганные стрелки. Я остаюсь вместе с ними.
Пикинер помедлил.
– Брат…
– Что?
– Да так, ничего… Прости, если что сказали не так… Желаю тебе удачи и спасения.
– Всем войти укрыться в стенах! – крикнул Бретон.
Его голос разнесся по площади, заставляя людей опомниться.
– В ратушу! Оттуда прямая дорога в форт.
Вереница людей поспешно втянулась под своды массивного, сложенного из бутового камня здания. Через некоторое время площадь опустела, на ее булыжнике остались лишь следы костров, окровавленное, разбросанное тряпье и несколько забытых всеми мертвых тел.
Бретон последним скрылся за дверью и ее тяжелые створки накрепко захлопнулись. Солдаты, верные Империи, роты капитана Конрада и гвардейцы, вышли к площади всего через несколько минут, но не застали на площади никого. Впрочем, развязка близилась, и день Волка подходил к концу, хотя до вечера еще оставалось время. Жирный дым, растрепанный морским ветром, стлался над крышами, редким мутным облаком окутывал площадь. Несмотря на это, голое пустое пространство насквозь простреливалось арбалетчикам. Время от времени выстрел из окон ратуши валил очередного нападавшего – полтора десятка тел застыло в неестественных позах мертвецов, двое раненых слабо шевелились. Кунц Лохнер жестом подозвал Хайни Ладера.
– Ты все еще не убрался отсюда, бездельник?
– Я здесь, капитан.
– Возьми мессира Адальберта и вместе с ним марш вон в то здание. Да-да туда, где стены потолще. Последи, чтобы он не совался на площадь, если что – отвечаешь головой.
Хронист растерянно озирался, солдат грубо ухватил его за плечо.
– Пойдемте, сударь мой. Нечего пялиться по сторонам.
– Капитан!
Кунц Лохнер нехотя обернулся на окрик Россенхеля.
– Что еще?
– Поймите, мессир Кунц, я хронист, я должен это видеть…
Лохнер захохотал, стальной перчаткой растирая сажу по покрасневшим от солнца и огненного жара щекам, плохо выбритым и грубым, как свиная кожа.
– Дрот святого Регинвальда! Да вы не умеете отличить рукоять от острия меча, а туда же – лезете на рожон. Мне и моим солдатам не нужны ученые ослы, которые путаются под ногами.
– Я прошу вас…
– Ладер!
– Да, капитан!
– В том доме с толстыми стенами хорошие окна – что те бойницы. Если мессир ученый пожелает, пусть пялится в окно, этому занятию не препятствуй.
– Слушаюсь.
Хайни наполовину увел, наполовину уволок растерянного Хрониста. Кто-то из гвардейцев неосторожно высунулся на площадь – залп из пяти арбалетов сбил его с ног, три стрелы вошли в грудь, две в живот, неудачник остался лежать на спине, мертвые глаза рассматривали подернутое дымом небо.
– Унеси их всех дьявол! Сколько же стрел у этих еретиков, а, лейтенант?
– Наверняка, связками болтов набита вся ратуша.
– Расставь своих людей, пусть бьют из луков по окнам, не давайте святошам высовываться. И пришли ко мне капитана Конрада.
Командир наемников отыскался быстро, султан на его шлеме почти сгорел, франтоватые латы запятнала сажа.
– Хей, Кунц, что будем делать?
– Собери своих мерзавцев, старый медведь, по соседству я видел дровяной склад – он набит кипарисовым хворостом. Хорошие факела найдутся.
Конрад, оценив задумку друга, ухмыльнулся.
– Жаровня во славу Господа Бога.
Лучники стреляли без передышки, первый же неосторожный мятежник получил длинную стрелу под ключицу, она пробила тело насквозь, убитый перекинулся через подоконник и с вытянутыми руками повис в проеме, тяжелый арбалет со стуком упал на булыжники мостовой. Пехотинцы Конрада уже мчались через площадь с вязанками хвороста, кто-то падал, попав под ответный залп, кто-то прикрывался ношей от арбалетных стрел.
Нагромождение дров подпалили брошенным издали факелом. Сизые спирали дыма, еще робкие и колеблющиеся, заплясали над завалом кипарисовых веток.
– Эй, еретические собаки, не хотите ли сдаться?
Ратуша молчала, стрельба из окон прекратилась, пламя над завалом медленно разгоралось, пахло паленым деревом и горячей горькой смолой.
Конрад подошел к Кунцу Лохнеру, оба они встали плечом к плечу.
– Мне не нравится это затишье. Сдается, мятежники полезут наружу, как только припечет…
– Посмотрим.
Шли минуты, огонь нехотя потрескивал, хвоя кипариса осыпались горячим пеплом, корчились сучья, сажа оседала на старом камне стен, в отдалении истошно кричали перепуганные пожаром чайки.
– Никого.
– Дело нечисто.
– Святое копье! Наверное, на этой жаре мой рассудок помутился.
– О чем ты, Кунц?
– В подвале когда-то был подземный ход. Этакий лисий отнорок, который тихо и незаметно ведет в форт. Должно быть, они нашли секретный проход и воспользовались им, когда добрались до Беро.
– Так что ж ты молчал до сих пор?
– Ты не поверишь – забыл. Хотя моя забывчивость быдлу мало поможет. Еретиков набилось в ратушу что вшей в бороду ретивого монаха. Пока первый десяток бредет узким лазом, возьмем остальных – огонь не даст им стрелять из окон, но развлечения ради придется войти внутрь, а там может оказаться жарковато.
Конрад снял помятый шлем и вытер пот с коротко стриженой головы и висков.
– Не стоит. Они сгорят сами.
– Не успеют. Здесь толстые стены, прочный камень.
– Ты прав, проход свободен от огня, войдем внутрь и довершим дело мечами – я не люблю небрежную работу.
Солдаты императора бегом пересекли площадь – из окон не стреляли, кое-где хворост прогорел, но дым и жар все еще теснили людей прочь от стен.
– Вперед. Клинок и корона!
На узком пятачке, на верхней ступени лестницы, под аркой, которая венчала вход, появился человек. Опаленные обрывки солдатского плаща почти не прикрывали хауберт, кольчужный капюшон был откинут за спину, шлема не было совсем, спутанные темные волосы свалились на лоб, но Лохнер без особого труда узнал Бретона – мятежного ересиарха выдавала осанка и точеный профиль.
– Эй, Клаус Кровавый, рад тебя видеть! Хочешь сдаться? У нашего Справедливого по тебе тоскует плаха…
Вместо ответа Бретон поднял меч и сделал шаг вперед, собираясь защищаться.
– Сбить его стрелой, капитан? – тихо предложил Лохнеру старательный Ожье.
– Не стоит. Я сам возьму его. Один.
– Пока он загораживает дорогу, остальные сбегут и осядут за главной стеной, – поддержал лейтенанта Конрад.
– Надолго ли? С берега подвезут машины, мы накроем их румийским огнем. А сейчас мне нужен Клаус Кровавый, шкура лисицы вполне-таки стоит тысячи крысиных шкур. В конце концов, за голову этого парня назначена хорошая награда, а за живого – втрое больше. Я рискну, старый медведь. Эти деньги мне пригодятся, я не собираюсь ни разбрасываться ими, ни делиться.
– Как знаешь, Кунц. Я-то буду рядом. Учти, если тебе придется плохо, я без зазрения совести прикажу моим парням влепить болт в спину мятежнику.
– Ни в коем случае. Сказано ведь – мне нужны деньги, постараюсь его не калечить.
Капитан императорской гвардии шагнул вперед, примеряясь для удара. Бретон легко отбил выпад и нанес ответный удар.
– Неплохо для расстриги-священника.
Противники крутились на пятачке перед аркой, двадцативосьмилетний ересиарх понемногу теснил сорокалетнего капитана. Кунц превосходил Клауса силой, но уступал ему в подвижности и, к тому же, был связан необходимостью не убивать противника.
– Черт бы тебя побрал, верткий попался мерзавец.
Меч капитана дважды задел мятежника – один раз рассек обрывки плаща, второй оцарапал незащищенное запястье. Бретон изловчился достать плечо Лохнера, но не сумел пробить доспех.
– Мне кажется, развлечение затягивается, – озадаченно протянул Конрад. – Эй, Кунц, не пора ли мне вмешаться?
Капитан гвардейцев не отвечал, на его переносице выступили крупные капли пота – клинок Клауса опасно сверкал у самых глаз Кунца Лохнера, один из ремней шлема оказался перерубленным.
– Получай!
Сбитый шлем гвардейца откатился в сторону. Теперь оба противника сражались с непокрытыми головами. Ветер с моря трепал обрезанные ниже ушей темные волосы ересиарха, тот же ветер взметнул остывший пепел и осыпал им коротко стриженную седеющую макушку капитана.
– Так даже лучше, – заявил Кунц. – Не жарко и вообще…
Клаус Бретон снова ударил, пытаясь поразить врага в шею. Конрад, переживая за друга, богохульно выругался, стащил бычьей кожи доспешную рукавицу и потер ладонью свое красное, обожженное ухо.
– С еретиком пора кончать. Пока он рубится у входа, его люди убегают. Позволь мне прикончить его, Лохнер…
– Деньги, деньги. Он стоит денег. Нет.
Бретон неожиданно расхохотался.
– Тут, как я посмотрю, продается все. У вас у всех золото вместо души. Так получайте по монете на глаза.
Хорошо заточенное лезвие прорвало кольчугу капитана на груди, рассекло подкольчужную рубаху и кожу. Порез получился не глубоким но длинным, вишневая кровь нехотя проступила сквозь плетение доспеха.
– Проклятье!
– Ну все, мое терпение истощилось, – объявил капитан наемников. – Эй, друг Лохнер! Мне плевать на долю в награде, можешь все оставить себе.
Он нагнулся, поднял черный от гари булыжник.
– В сторону, Кунц.
Камень просвистел в воздухе и ударил Бретона в непокрытую голову, чуть повыше виска. Полуоглушенный, но не потерявший создания мятежник отступил, на секунду потерял равновесие и опустил оружие. Воспользовавшийся этим Лохнер повернул свой меч и плашмя ударил противника по правой кисти.
Дальнейшее произошло мгновенно. Клаус Бретон выронил клинок, его сбили с ног и стащили со ступеней. Солдаты окружили пленника, нанося удары плашмя, ногами и рукоятями мечей, метя в грудь, голову, лицо.
– Мы с ним посчитаемся за беднягу Морица Беро…
– Полегче, парни, вы так убьете мой денежный приз! – запоздало заорал Лохнер.
Раздраженные сопротивлением, оцарапанные, в побитых доспехах, опаленные огнем и полуослепленные дымом солдаты – гвардейцы и наемники вперемешку – не обращали на крики сребролюбивого капитана Кунца ни малейшего внимания. Скорее всего, Бретона насмерть забили бы на ступенях ратуши, если бы его отчасти не защитил кольчужный доспех. Кто-то без оружия ворвался в круг рассвирепевших людей – это был Адальберт Россенхель.
– Погодите! Не трогайте его!
Хрониста грубо бросили на камни мостовой. Он вскочил и вновь попытался встать между разъяренными солдатами и избитым Клаусом.
– Остановитесь! Он больше не опасен, а вы не люди, вы хуже зверей.
– А ты кто такой? – мрачно поинтересовался плотный и высокий чернобородый наемник.
– Не лезь не в свое дело, Лакомка, – ответил за Адальберта вовремя подоспевший Хайни Ладер. – это еще один гость нашего императора.
Чернобородый угрюмо стушевался:
– Хорошие гости – сначала ведьма, потом ученый осел. Пусть все они провалятся в задницу дьявола.
Клаус не двигался. Капитан Лохнер пробился вперед, склонился над пленником, тронул его за руку.
– Жив. Стащите с парня кольчугу.
Приказание бросились выполнять сразу двое гвардейцев. Клаус Бретон с трудом поднялся, щеку его украшал приличных размеров, быстро отекающий синяк, кровь из рассеченной брови заливала лоб и висок.
– Поздравляю, капитан. У тебя оказались хорошие помощники – старательные, иначе ты бы остался лежать на лестнице.
– Не очень-то заносись, убийца и еретик. Радуйся, твой клинок я оставлю себе на память, ты разозлил меня своим упрямством.
Лохнер помедлил, прикидывая, не ударить ли напоследок строптивого пленника, но потом равнодушно махнул рукой.
– Мое дело маленькое – взять, доставить и получить серебро. Скрутите его, ребята.
Адальберт Хронист проводил взглядом уводимого солдатами ересиарха. Хворост под стенами ратуши догорел и рассыпался грудой багровых углей. Выбитые окна зияли пустыми провалами. Привратницкая совершенно сгорела, на ее месте громоздились еще горячие, дымящиеся, бесформенные развалины.
– И это – финал? Но что я теперь могу поделать?
Вольф-Адальберт Россенхель растеряно трогал искристое каменное кольцо на указательном пальце…
Глава XXIV
Искушение Клауса Бретона
Адальберт Хронист.
Я, Адальберт Хронист, принявший имя Вольфа Россенхеля, продолжаю записывать свой рассказ, чтобы ничего из странных и удивительных событий, свидетелем и участником которых я стал, не ускользнуло ненароком из памяти моей.
Я покрываю строчками свой пергамент, которому, увы, уже не суждено стать волшебным гримуаром – мешает треклятое кольцо. Признаться, как только Людвиг и капитан Кунц перестали обращать на меня пристальное внимание, я попытался избавиться от этого талисмана – бесполезно. Обруч перстня сжался, словно бы сократился в диаметре, он не пропускает сустав. Наверное, я бы сумел стащить кольцо, если бы отсек палец самому себе, но эта радикальная мера не прельщала меня. Перстень все-таки давал некоторое преимущество – как только его водворили на мой палец, меня перестали стеречь, словно только что пойманного струса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58